Текст книги "Икотка (СИ)"
Автор книги: Игорь Солопов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Демка замычал, забарахтался, но вырвался, хоть и с трудом. Отполз в угол, нащупал какую-то палку и выставил её перед собой, защищаясь.
– Что, мамку лупцевать будешь? – рассмеялся голос. – Ну бей-бей, только меня всё одно не достать. А хошь, добей её, почто зря страдает, а я в тебя переметнусь, нам с тобой ой как потешно будет!
Демка помотал головой и заплакал.
– Хотя... Тщедушный ты малость и ума ни на грош. Вона как сопли-то распустил. Никогда тебя не любил. Скучно с тобой, лучше Степана дождусь. О, вот и он, слышь? Лёгок на помине.
С улицы и вправду зашумело, заскрипело и вскоре затопало по крыльцу.
– Демка! Ты чего это на полу делаешь? – спросил Степан. – А плачешь чего, померла что ли?
Тут в комнату вошла Леся с Андрейкой на руках. Демьян засмущался, вскочил, стал глаза вытирать и отряхиваться. Степан тем временем склонился над бабкой – дыхание у той было частым и прерывистым, как в горячке.
– Видать, опоздали мы. Застали на последнем издыхании. Идите сюда, проводим человека. Не одна в последние минуты будет. Баб Нюр, ни о чём не тревожься – Демку мы не оставим, за домом присмотрим.
Встали у кровати, помолчали. Вдруг бабка открыла глаза – а зрачков нет, только бельма пустые, схватила за руки Степана и Олесю, изогнулась дугой, выдохнула что-то с силой, обмякла и больше не дышала. Демка зарыдал.
Пришлось задержаться в деревне на пару дней, чтобы проводить старуху как подобает. Степан еще несколько раз наведался к Кузьмичу, но того и след простыл. И вообще, за это время в деревне не встретили ни одной живой души, от этого было жутко и не по себе, особенно ночью. Степан с Демкой сами и гроб сколотили, и могилу подготовили на кладбище, а Олеся омыла бабкино тело и одела в чистое. После приготовлений гроб с покойницей оставили на столе, чтобы на третий день похоронить. Демьян оставаться в доме на ночь забоялся и лег спать в сарае на старой раскладушке, а Степан со своими остановился в его комнате. После сумерек в доме и вправду становилось неуютно, спалось плохо, постоянно чудились шорохи и стоны, а половицы скрипели, будто по дому кто-то бродил.
В день похорон солнце палило нещадно уже с утра. Было душно, жарко, воздух был неподвижным, как кисель, все вокруг будто бы умерло или застыло на месте. Демка со Степаном умаялись, пока несли гроб до телеги. Каждое движение давалось с трудом, несколько раз отдыхали, взмокли хуже некуда, а ведь гроб еще нести по кладбищу, там аккуратно опустить в могилу, да закопать. «Эх, стар я уже для такого! – подумал Степан. – Вон как сердце-то заходится, того гляди выпрыгнет. Надо думать! Обычно вчетвером покойника несут, а тут вдвоем. Да и старуха тяжела, будто уже тут к земле тянет. Ты потерпи, баб Нюр. Только до кладбища донесем, похороним чин по чину, а там, глядишь, и я тебе компанию составлю. По жаре такой и помереть не мудрено, закопают меня с тобой в одной яме. Уф! Как же тебя теперь на телегу-то взгромоздить?» С горем пополам подняли на телегу, несколько раз чуть не уронили, но наконец-то двинули на кладбище. На улице по-прежнему ни души, Лесю аж передёрнуло от безлюдья: «Как сквозь землю провалились! Как такое может быть, чтобы вся деревня разом сгинула? И что делать? Ни милиции, ни связи. До города ехать? А толку? Всё равно не поверят, да и не поедет никто в эту глушь. Кроме почты и продуктов раз в неделю сюда никто носа не сует. Ни милиция, ни скорая. Хотя один раз скорая приезжала, к мамке, и то потому что фельдшером папкин друг тогда был. Ну вот, привезут продукты или почту, увидят и сообщат куда надо. Папке-то как тяжело, взмок весь, отдышаться не может. А Демке каково, мать хоронить. Нам хоть выговориться можно, когда на душе плохо, глядишь и полегчает, а ему, с его немотой, каково сейчас? Даже думать страшно». Демка тем временем устроился на краю телеги с равнодушным лицом, вперился в одну точку и не двигался до самого кладбища. Что у парня на душе, Степан так и не понял, хоть и пытался, поглядывая на него всю дорогу: «Жалко сироту. К себе заберем, там к делу пристрою, по хозяйству поработает, глядишь, и повеселеет. А тут, права была бабка Нюра, заклюют, а то и забьют по пьяни. Куда Кузьмич потерялся? Ладно, об этом потом, до кладбища бы добраться, да старуху схоронить».
До кладбища добрались быстро. Благо что располагалось оно недалеко от деревни, километрах в двух в противоположную от леса сторону. Кладбище было старым, неухоженным, поросло кое-где корявыми узловатыми деревцами. Тут и там на глаза попадались покосившиеся кресты, щербатые надгробия да поваленные ограды. Хоронили тут испокон веков и по сей день, кладбище разрослось, новые могилы уже занимали часть дальнего поля, которое давно уже никто не пахал и не засеивал.
Телега, подпрыгивая на кочках и торчащих из земли корнях, с трудом пробиралась по заросшей колее. Лошадь постоянно спотыкалась и недовольно фыркала, неспешно перебирая копытами. Степан её не торопил, не хватало еще кобыле здесь ноги переломать. Наконец остановились возле свежевырытой могилы. Степан с Демкой попрыгали с телеги, принялись снимать гроб. Работа пошла споро и легче, чем у бабкиного дома, будто что-то отпустило. Все делали молча, не проронили ни слова. Подтащили гроб к могиле, провели вожжи под ним, чтобы на них гроб вниз опустить, остановились попрощаться.
– Ну, бывай, баб Нюр, – сказал Степан, переминаясь с ноги на ногу. Видно было, что слова даются ему с трудом. – Покойся с миром, с Демкой все нормально будет. Слышь, Демк, не оставим мы тебя. Подсобим всегда советом, делом, теплом человеческим. Я это специально перед мамкой твоей говорю – не вру, значит, не кривлю душой. Приму тебя как сына, а Леся сестренкой будет. Ну, вот так, значит... Говорить я не мастак, пусть земля тебе будет пухом.
После слов Степан подошел к гробу, чмокнул покойницу в лоб, отошел в сторону. То же повторила Леся. Демьян осмелился подойти не сразу. Долго стоял, вперившись в землю, теребил пуговицу на рубахе, губы его тряслись. Леся подошла к нему, обняла за плечи, мягко подтолкнула вперед. Демка собрался с духом, сделал безразличное лицо, хотя видно было, что вот-вот разрыдается, подошел, обнял мать. Простоял он так долго, Степан с Лесей его не торопили, отошли в сторонку, ожидая. Наконец Демьян поднялся. Накрыли гроб крышкой, стали приколачивать. Руки у Демки тряслись, вместо гвоздя саданул себе по руке, после чего Степан его потеснил и сделал все сам. Не удержал Демка и гроб, когда опускали. Вожжа сорвалась с руки. Гроб полетел вниз, ударился о землю, хрястнуло, крышка отвалилась. Степан аж подпрыгнул, а Леся взвизгнула от неожиданности. От встряски у покойницы рот перекосило, а глаза открылись и смотрели прямо на Демку. Тот как стоял, так и сел на землю и, тихо подвывая, стал отползать назад, пока не ткнулся спиной в чье-то надгробие.
– Что-то из рук все валится у меня, – сказал Степан и спрыгнул вниз, кое-как поправил гроб, приколотил крышку. О том, что увидел у бабки слезы в глазах, он никому так и не сказал, хотя самого затрясло от жути. Кинули по горсти земли вниз и стали закапывать. На обратном пути Демку все-таки прорвало. Сначала просто заплакал, а затем завыл в голос. Степан с Лесей его не трогали, ехали молча, на душе было муторно.
***
Волокита был тих и уже который день никак себя не проявлял. Поначалу нужно привыкнуть к новому месту, осмотреться, а потом и показаться можно во всей красе. Осторожность Волоките никогда не мешала, хоть и был он нраву взрывного, нетерпеливого. Вот давеча, захотелось ему в первую ночь на новом месте поразмяться да почудить, но сдержался. И правильно сделал – много интересного для себя почерпнул, пока лежал и из глубины подслушивал. Слушал, слушал, да на ус мотал и намотал вот что. Понял Волокита, что тут ему не развернуться и лучше было не приходить сюда вовсе. Но раз уж здесь – что поделать, назад пути нет. Помехой Волокита считал тутошнего домового. Сам домовой страха в нем не вызывал, и не таких спроваживали, но этот, как его, Пафнутий, был не как все. Все домовые – а сталкивался с ними Волокита не раз – были ленивые, зажравшиеся. Особливо те, у кого хозяева были покладистые. Тем домовым только и оставалось что за печкой сидеть да хозяев через сны науськивать, что делать да как, чтобы ему, домовому, ещё удобней было. За эту лень Волокита домовых ненавидел и побыстрее старался от них избавляться. Пафнутий же в нем вызывал несколько иные чувства. Был он прыток, деятелен, а хозяев оберегал и старался труд их домашний наоборот облегчить. За это Волокита его даже зауважал. За это, и ещё за то, что Демьян Пафнутию тоже по духу не пришёлся и терпел тот его только из-за хозяев. Хороший домовой, но избавиться от него все равно придётся. Сам по себе домовой не помеха, а вот друзья его могли все попортить. Как Пафнутию удалось поладить с кикиморой и лешим, для Волокиты была загадка. Загадка не загадка, а с ними тоже нужно что-то делать, раз уж под руку попались. С этими думками Волокита и уснул, свернувшись калачом на душе у нового хозяина, порешив себя не выказывать, пока не сообразит, как их всех одолеть.
***
Идет Степан по полю, а вокруг рожь высокая, по грудь и куда ни глянь, всюду она золотая. А небо голубое-голубое, яркое-яркое, глубокое, будто вода и хочется в него окунуться, нырнуть, достать до самого дна. Ярко светит солнце, отражаясь во ржи, отчего кажется, что плывешь по золоту. И вот плывет так Степан, гладит колосья руками, счастливый, хохочет от радости. Никогда так не смеялся, никогда не было так легко, будто умер и в Ирий попал. Вдруг видит, в далеке стоит кто-то и рукой машет, а кто – не разглядеть, но до боли знакомый, родной, и зовёт этот кто-то, поторапливает. Степан ускорил шаг, заспешил, аж сердце зашлось, а на душе волнение, как на свидание собрался. Всматривается он в даль до рези в глазах, узнать пытается, и вдруг осенило его, как обухом по голове! Анюта ждёт его, живая! И вот она все ближе, ближе, можно уже и лицо разглядеть. Подбегает Степан, хватает жену, обнимает, кружит вокруг себя, а из глаз слезы сами собой брызжут, как луком натер, но то от счастья, от радости. Вдруг улыбка у Анюты спадает, лицо подергивает сумеркой и видит Степан сквозь неё темноту и очертания комнаты, будто спит он дома на кровати, а вместо лица жены дыра в иное. На мгновение лицо возвращается назад, но уже не её, а чужое,гневное и говорит Степану скрипучим голосом: "Ах ты выродок чертячий..."
***
Спать Волокита любил. Хорошие сны смотреть приятно, да и ждать становится не так тягостно, и в момент нужный ты всегда отдохнувший и полон сил. Если бы не сон, Волокита давно бы сгинул из-за своей неуемности, благо теперь никто спать не мешал, не то что в деревне. Но и тут поспать не дали... Только захрапел в новом теле, как вокруг загромыхало что-то, опрокинулось. Волокита подпрыгнул, задышал часто-часто, а внутри все бурлит, все клокочет: кто разбудил, кто посмел? Ага, Демка посреди ночи до ветру ходил, да в потьмах ведро перевернул! Тут-то терпение у Волокиты и иссякло, тут-то злоба и попросилась наружу. "Ах ты выродок чертячий!" – сказал он голосом Степана, вскочил и пошёл вразнос...
Хоть и поддавался Волокита часто внезапной злобе, но так же быстро отходил и возвращал сметливость ума. Понял он, что совершил глупость, проявил себя раньше времени, но было поздно, теперь нужно исправлять. Завертелся, закружился Волокита в бешеном танце. То мраку нагонит, то Неразбериху призовёт, пелены в глаза наплетет, прыгает из хозяина в хозяина, по потолку перебегает, мечется. Все, лишь бы его не заметили, не поняли, что он есть. Не время ещё, не время! Вот и Пафнутий ввязался – получай оплеуху домовой. Степана об стену, Лесю через стол, пинка кикиморе, пинка Демьяну, опять пинка Демьяну, люльку опрокинуть, чтобы отвлечь, снова всех раскидать. Шум, гам, переполох, сумятица – вот, что требовалось Волоките! Уф, удалось, вроде. Умаялся, спать пора!
