Текст книги "Древняя музыка Земли"

Автор книги: Игорь Дручин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Иголь Дручин
Древняя музыка Земли

– Осторожно! – крикнул Самсонов, но было уже поздно. Керн высыпался из стакана и возле ящика образовалась бесформенная кучка алеврита, мельчайшей, словно мука, кварцевой пыли, из которой торчали тонкие пластинки слоистой глины.

– Эх, вы! – геолог не скрывал своей досады. – Всего несколько метров оставалось! Дальше было бы легче!

– Будем начинать с нуля, начальник? – неунывающим тоном спросил Смолкин, хитро щуря черные озороватые глаза.

– Сколько можно! Мне эта скважина уже поперек горла стала! И план трещит по всем швам! – геолог взъярился не только от очередной неудачи, но и от несерьезности Смолкина, играющего в этакого бесшабашного работягу, да еще выкопавшего из старых детективов это обидное обращение «начальник».

– А если искривить скважину и пройти этот интервал заново? Потом можно сбить разрез по прослойкам, – рассудительно предложил Субботин.

Аркадий Михайлович подумал, поморщился и махнул рукой.

– Давайте! Это, конечно, не то. Геофизики озвереют, когда узнают, но другого выхода не остается. Пятая дырка на этом месте!

– С чего им звереть, Аркадий Михайлович?

Геолог обернулся и увидел рослого крепыша с правильным овальным лицом, с высоким лбом, с густыми, беспорядочно растущими бровями и длинными ресницами, придающими лицу не то наивное, не то задумчивое выражение. Рядом стояла девушка, миловидная и стройная, в таком же, как и парень, голубоватом комбинезоне, с коротко остриженными светлыми волосами, схваченными голубой, в тон комбинезону, косынкой, из-под которой упрямо выбивалась золотистая прядка. Девушку звали Майей. Это запомнилось с первого знакомства. С парнями сложнее. Как все малознакомые люди, они казались ему похожими друг на друга, и это сходство подчеркивалось гармонично развитыми фигурами и щегольскими космическими костюмами, с которых были убраны детали, не нужные здесь, на Земле. Сначала он выделил Смолкина, поскольку тот был пониже ростом и вполне оправдывал свою фамилию смуглостью лица, иссиня-черными волосами и темными цыганскими глазами. Сегодня, находясь на скважине, он запомнил Субботина, рассудительного и собранного, к тому же он был геологом по профессии. Значит, пришедший – геофизик, кажется, Александр. Да, Александр Макаров! Саша, как зовут его товарищи…

– Очень хорошо, что вы собрались вместе, – геолог явно оставил без внимания вопрос Макарова. – Объясню еще раз. Мне нужен непрерывный разрез, со стопроцентным выходом керна, причем с ненарушенной структурой и совершенно точно ориентированный по странам света. Сверху донизу, по всей этой слоистой толще. Здесь, в этой точке, а не на другом участке! Возможности станка позволяют. Это ваш станок! Вы его должны хорошо знать! Мне о вас из Центра космических исследований дали самую блестящую характеристику. Шестой курс, специализированная самостоятельная практика! Без пяти минут инженеры! Поймите, здесь наиболее полный разрез верхнего палеогена, и скважина бурится для специальных палеомагнитных исследований. То, что предлагает Субботин, – компромисс! Это озерно-алювиальные отложения, и они не выдержаны по простиранию. Как раз на этой глубине, где вы рассыпали керн, чувствуется влияние течений. Неважно, связаны ли они с рекой, существовавшей в то время, или это подводные потоки в самом озере! Там, где есть течения, существуют неровности дна. Если рядом окажется яма, то один и тот же слой глины может отлагаться и на ее дне, и на ее склонах. Значит, и залегать этот слой будет на различной глубине, пусть с разницей в полметра, в метр, но попробуйте увязать разрез с абсолютной достоверностью! Одно дело, когда мы последовательно, слой за слоем, поднимаем керн из одной точки. Тогда сохраняется последовательность напластований… В общем, бурите. Что теперь делать?

Геолог отошел от станка, сел на пустой керновый ящик и, чтобы скоротать время, принялся описывать поднятые за последнюю смену породы. Время от времени он поглядывал на буровиков. Станок, конечно, отличный, с программным управлением, с набором буровых наконечников различных типов, с оборудованием, которое позволяет вести бурение практически всеми мыслимыми способами. Немало хлопот стоило ему заполучить эту установку, предназначенную для космических исследований. Он поставил на нее лучшую в экспедиции буровую бригаду, но она не смогла пройти без потерь и тридцати метров. Разрез слишком каверзный, керн постоянно сыпался, да и требовалось время на освоение станка, а его не хватало. Пришлось обращаться в космоцентр за помощью на следующий день появились эти…

– Аркадий Михайлович!

Самсонов поднялся и подошел к станку.

– Ну?

– Мы тут прикинули. Чтобы была гарантия, что структура не нарушена, отклонение ствола скважины должно быть не менее трех метров. Если поднять трубы на двадцать метров, отклонение ствола составит десять градусов, если на тридцать, – то шесть. А выше поднимать нет смысла. Проще начать снова.

– Отклонение не должно превышать одного—двух градусов!

– Тогда ничего не выйдет.

– Проходите на расстоянии одного метра от старого ствола скважины или даже меньше.

– Нарушится структура, – возразил Саша. – Мы посчитали.

– Черт с ней, – решил геолог. – Лишь бы порядок прослойков сохранился!

Он достал сигарету и закурил. Это была их вторая скважина… Три попытки делал он со своей бригадой. Полмесяца безрезультатной работы! Есть от чего прийти в уныние, а тут еще сомнения…

Буровая наконец заработала. Поползли вверх обсадные трубы. Со смены никто не ушел, так и работают вчетвером. Работают слаженно, будто всю жизнь только тем и занимались…

Геолог вернулся к керновым ящикам, но работа не клеилась, он поминутно поглядывал на буровую. Сомнения начались после разговора с космоцентром. Его предупредили, что специалистами со стажем бурения в земных условиях они не располагают, могут послать практикантов, хорошо знакомых с техникой. Он согласился, полагая, что будут инженеры-буровики, но когда увидел среди парней девушку, вопрос невольно сорвался с языка:

– А вы кто?

– Биолог. – Она ответила без тени сомнения, будто работа на буровой установке для биолога – обычное дело. – Кстати, мне можно будет отбирать образцы на спорово-пыльцевой и палеокарпологический анализы с тех скважин, которые мы будем бурить?

– Нет! Мне нужен весь керн до последней крошки!

– Как же быть? Должна же я, как биолог, собрать материал для диплома. Мне сказали, что геологи охотно дают образцы.

– Отберете из скважин, которые бурят наши станки.

– Но у нас шестичасовые смены и, боюсь, у меня не будет времени ездить.

– Как-нибудь образуется!

– Во всем предпочитаю определенность.

Она смотрела на него с любопытством, ничуть не обижаясь на отказ, но и не теряя надежды убедить. – Я, конечно, могу собрать комплекс современной флоры, но работать в геологии – и не попытаться познакомиться с ископаемой…

По ее напористому тону и выражению глаз он понял, что она не отступится, пока интересующий ее вопрос не решится. И потом, действительно, если она будет работать, когда ей собирать материал? При переездах с точки на точку? Слабая надежда!

– Хорошо. Я дам задание техникам. Они отберут. Много вам?

– Чем больше, тем лучше. Думаю, пятьсот—шестьсот образцов меня удовлетворит.

– Шутите! Мы сами отбираем около этого, а то и меньше за весь сезон. Вы знаете, сколько времени вам потребуется, чтобы их обработать?

– Месяца три.

– Вы думаете, что говорите? У нас целая лаборатория сидит полгода над таким количеством, а вы одна…

– По-видимому, в вашей лаборатории несовершенная техника. Электроника это делает лучше и быстрее. Выделение из породы спор, пыльцы и семян растений и их опознание у нас производятся на палеоботаническом комплексе. Мне останется систематизация материала, отстройка диаграмм, спорово-пыльцевых спектров, словом, обработка и выводы.

Он мгновенно оценил ситуацию. При таких темпах можно получить результаты в феврале, может быть, в начале марта. До выезда в поле останется время на увязку и уточнение геологических разрезов с учетом палеоботанических данных. Это редкостная удача.

– Договорились. Будем отбирать параллельно. Сколько себе, столько и вам. Только я тоже люблю определенность. Когда будут результаты?

Девушка прикинула в уме, поправила прядку волос и сказала внятно:

– Десятого января.

– Я не слышал того, что вы сказали, – усмехнулся он недоверчиво. – Меня устроит первое марта, но чтобы точно!

– Вы напрасно, – вмешался один из парней. – Если Майка сказала десятого, значит, так и будет.

– С вашей горы виднее, – сказал он благодушно и пошутил: – А вы – тоже биологи?

Его вопрос вызвал цепную реакцию. Они представились: геолог, геофизик и механик-водитель. Ни одного буровика! Хорошее настроение мгновенно улетучилось. Они это почувствовали.

– Да вы не беспокойтесь. Станок мы знаем.

И опять эта уверенность, если не самоуверенность. Может быть, и с анализами только одни обещания? Только зачем им это? Именно тогда и возник у него барьер неприятия. Раздираемый сомнениями, он ушел, оставив их на попечение прораба. Через полчаса, поставив палатку, они пошли на буровую, а часа через два потребовали точку и инструкций. Его недоверие не рассеялось и тогда, когда они прошли четвертичку, обсадили трубы и начали проходку стаканом, поднимая полуметровые интервалы слоистых глин и аккуратно укладывая их в специальные патроны. Проходку они вели осторожно, неторопливо обсуждая каждую деталь, но к утру достигли глубины сорока метров, миновав тот злополучный горизонт, на котором засела его лучшая бригада, и, хотя он придирчиво осмотрел каждый интервал, все оказалось в идеальном порядке. У него забрезжила надежда, но когда к обеду они прошли пятьдесят семь метров, мощность алевритовых прослойков резко возросла и первый же стакан, поднятый с этой глубины, развеял иллюзии. Он оказался наполовину пуст, и это значило, что часть керна потеряна, а непрерывность разреза нарушена. Самсонов хмуро осмотрел поднятые остатки, объяснил, что характер разреза изменился, требуется еще большая осторожность при проходке и приказал бурить с нуля… И вот теперь, почти на той же глубине, керн опять высыпался из стакана… Аркадий Михайлович в глубине души понимал, что относится к ним не совсем справедливо: они сумели преодолеть тот тридцатиметровый интервал, который не могли пройти без потерь опытные мастера, но преодолеть неприятие их, которое возникло при знакомстве, не мог, и когда говорил о них со своими, называл их безлично – эти.

– Аркадий Михайлович! Половинки кончились. Будем выкладывать керн рядом или только сопоставлять?

Практикантка стояла перед ним, держа полуметровый прозрачный патрон с уложенным в него керном. С момента отклонения скважины от прежнего ствола стакан не полностью зарезался в породу, и на поверхность поднимались сначала узкие серпики, затем пошли половинки пластиков слоистых глин, похожие на домашнее печенье, и вот теперь в стакане видны полные кружки глин, разделенных тонкими прослойками алевритов, что означало, что скважина пошла по новому стволу.

– Выкладывайте, выбросить всегда успеем.

Геолог подошел к буровикам. По-прежнему никто из смены, отработавшей свои часы, не уходил.

– И долго вы думаете работать всем скопом? – Самсонов смотрел в упор на Субботина, которого он считал старшим в группе.

– Пока не пройдем сыпучий горизонт, – ответил Михаил.

– Советую не перерабатывать. Такие вещи добром не кончаются.

– Не беспокойтесь, Аркадий Михайлович, мы не устали. При обычных условиях здесь достаточно и одного человека, только присматривать… А сейчас, как говорится: «Одна голова хорошо – четыре лучше!».

– Дойдете до пятьдесят седьмого метра, позовите…

– Хорошо, Аркадий Михайлович. Геолог ушел в лагерь. Станок медленно, но верно поднимал с глубины все новые порции керна…

– Неприятный он какой-то, – поежилась Майя, вспомнив о Самсонове.

– Просто любит давить на психику, – откликнулся Смолкин.

– Грубо, Симочка, – заметил Саша. – Мы его слишком мало знаем. Стоит ли утверждать это априори.

– Вот именно: «при и ори». В этом вся его манера, – хмыкнул Смолкин.

– Нашли тему для разговора, – поморщился Субботин. – Надо что-то придумать. Иначе керн опять просыплется. В идеале надо, чтобы стакан после наполнения породой закрывался. Может, какой-нибудь клапан приделать?

– И так пройдем, – возразил Сима. – Лично я гарантирую проходку, имея на вооружении твой способ определения породы по разнице давления. Всегда можно задавить стакан в прослоек глины и закрыть ею, как пробкой. Пусть проходка уменьшится на двадцать или даже на тридцать сантиметров…

– Способ все же не радикальный и, если алевриты пойдут по метру, а то и больше, никакой пробки не будет и мы не сможем ничего поднять.

– А такое в природе бывает?

– Спрашиваешь! На то она и природа! Встречаются прослои алевритов и по десять метров. Представляешь? Десять метров тончайшей кварцевой муки!

Этот аргумент убедил Смолкина. Они принялись перебирать знакомые системы клапанов, но ни одна не подходила, так как нарушала монолитность керна и, следовательно, порода была уже непригодной для палеомагнитных определений…

– Мальчики, а если диафрагму, как в фотоаппарате? – спросила вдруг Майя, когда изобретатели зашли в тупик.

– В идее что-то есть, – согласился Субботин. – Ирисовая диафрагма может решить проблему, но как ее закрыть? В фотоаппарате это достигается вращением кольца.

– Вращение необязательно, – подумав, сказал Сима Смолкин. – Гидравлика надежнее. Выдавит секторы диафрагмы за милую душу в нужный момент!

– Кстати, количество секторов можно уменьшить до трех—четырех, – добавила Майя. – Нам ведь не снимать!

– Так-то оно так, – Саша сосредоточенно пожевал нижнюю губу. – Только как привести в действие эту систему в нужный момент?

– Шток! Если поместить его в наголовнике, то, когда стакан наполнится, керн надавит на шток и передаст давление на гидравлику, – просиял Миша.

– Давление должно быть слабым, – напомнил Саша. – Иначе керн разрушится.

– Надеть на шток тарелку по внутреннему диаметру стакана.

– Зачем надевать, нужно сразу делать шток с тарелкой, – поправил Сима. – И пружину под тарелку, чтобы диафрагма не срабатывала при спуске снаряда от сопротивления воздуха или воды.

– Ребятки, это следует посчитать! Пошли в отсек. Майя, следи за бурением! – заключил Саша.

В отсеке управления была компактная ЭВМ для программирования работ, соединенная с выносным пультом. При бурении работал обычно лишь автономный программный блок, и новоявленные конструкторы решили использовать бездействующие блоки ЭВМ для расчетов. Перепробовав несколько вариантов, они убедились, что выполнить такую работу на месте нельзя.

– Надо вызвать Центр. Хотя бы посоветоваться, – предложил Субботин. – Как-никак, мы сейчас его представители.

– Просто надо сделать заказ. Вопрос престижный, да и делу надо помочь, – сказал решительно Саша.

Макаров оказался прав. Дежурный, узнав о их затруднениях, обещал помочь.

Ободренные таким поворотом дела, парни вывалились из отсека управления…

– Ну как, Маечка?

– Сорок девять метров, Миша, ты бы стал за пульт. Прослои алеврита увеличиваются. Как бы мне не просчитаться.

Субботин подошел к пульту, а Майя выбрала из ящика новый стакан и, соединив его со штангой, начала спуск снаряда в скважину.

Михаил внимательно следил за давлением на за бой, но стрелка за время спуска мирно покоилась на нуле.

– Нормально, – успокоил он Майю, прочитав в ее взгляде некоторую неуверенность. – Раз стакан нигде не задел стенок скважины, значит, параметры ее отклонения от старого ствола выдержаны.

Едва снаряд стал на забой, как стрелка прыгнула вправо на добрый десяток делений. Субботин включил гидравлическую подачу снаряда, и давление на забой плавно поднялось. Стакан задавливался в породу сантиметр за сантиметром, но стрелка с небольшими колебаниями держалась на одном делении. Сантиметров через двадцать проходки она качнулась и ушла вправо, затем вернулась к прежнему делению. На сорока пяти сантиметрах картина повторилась, и, едва стрелка начала возвращаться, Михаил выключил гидравлическую подачу и начал подъем.

– Прослои алевролитов увеличились до двадцати сантиметров. Пожалуй, надо позвать Самсонова.

Пока вернулся Саша с Самсоновым, они успели сделать еще три подъема, и каждый раз Субботин тщательно вымерял интервалы по проходке и по поднятому керну, отмечая всевозрастающую мощность алевролитовых прослоев. Дальше пришлось делать подъемы по тридцать-сорок сантиметров и, наконец, пошли слоистые глины. Аркадий Михайлович облегченно вздохнул: скважина достигла глубины шестидесяти трех метров, и ниже в разрезе должны преобладать глины.

Субботин отошел от станка и вместе с Самсоновым выкладывал прозрачные капсулы с керном из старого и нового стволов скважины и, сопоставляя прослойки, подгонял их друг к другу, чтобы получить единый разрез.

Сима, ожидая его, балагурил с Майей. Подъем делал Саша. Когда стакан оказался на поверхности, Макаров снял его, заглянул, и кончики его ушей запылали. Затем волна покраснения распространилась на щеки, лоб и даже шею… Сима, глядя на него, умолк на полуслове: так Макаров краснел лишь при сильном волнении, что в последние годы бывало нечасто.

– Что случилось? – Смолкин подошел к Саше, заглянул в стакан и присвистнул: тот был пуст.

Тягостная тишина, нависшая над буровой, обеспокоила Субботина, он обернулся и, увидев растерянность своих друзей, чуть не бегом направился к ним. Одного взгляда на стакан было достаточно, чтобы уяснить обстановку. Миша посмотрел на ленту самописца, регистрирующую глубину скважины и режим бурения. График давления на забой был простым, без обычных пиков…

– Спокойно, – Субботин оторвался от графиков. – Керн, по-видимому, остался в обсадных трубах и вряд ли нарушен. Попробуем накрыть. Наращивайте двойной стакан.

Удлиненный стакан вместе с муфтой оказался длиной чуть больше метра. Субботин сам начал спуск снаряда, и, когда тот дошел до забоя, включил гидравлику, постепенно наращивая давление. Не отрывая глаз от стрелки, он задавил стакан на метр и обернулся.

– Бесполезно. Алеврит.

И крикнул:

– Аркадий Михайлович!

Геолог поднял голову и по сосредоточенным лицам практикантов почувствовал, что произошло нечто непоправимое…

Субботин начал подъем. Все стояли в полном молчании, надеясь на чудо, но чуда не случилось: стакан был пуст.

Аркадий Михайлович потрогал стенки стакана, где сохранились примазки алеврита, растер между пальцами приставшую породу, ощущая бархатистую гладкость кварцевой муки, и сказал хмуро, ни к кому не обращаясь:

– Такого мощного прослоя здесь не было…

Смахнув с рук пыль, геолог с надеждой посмотрел на Михаила, к которому, как он убедился, обращались в сложных случаях все.

– Может быть, еще нарастить? Такой разрез пропадет!

– Давайте попробуем. Сима! Колонковую! Смолкин метнулся к запаснику и вытащил трубу нужного диаметра. Оживший Макаров тут же приладил к ней наголовник. Тем временем у Майи был собран стакан с муфтой вместо наголовника. Соединив стакан с колонковой, получили снаряд около четырех метров.

– Должно хватить, – сказал Субботин и начал спуск.

Первые полтора метра Михаил задавил нормально, но дальше снаряд пошел с большим трудом. Он приподнял его на несколько сантиметров, как бы давая разгон, и снова задавил. Так, меняя режим бурения, он прошел всю колонковую. Подъем делали очень осторожно, до предела уменьшив скорость. Когда поднялась колонковая, Саша, пренебрегая техникой безопасности, сунул под нее руку и, нащупав керн, сказал тихо, словно боясь спугнуть удачу:

– Есть!

Но едва колонковую отвели от устья скважины, что-то нарушилось в зыбкой системе равновесия, и из нее хлынула вода. Поднятый с таким трудом керн превратился в кучу ненужного хлама…

– Все, ребята! – выдохнул от огорчения геолог. – Все…

Он опустил голову и пошел по тропинке к лагерю.

– Аркадий Михайлович! Вы не расстраивайтесь! Завтра сделаем! – крикнул вдогонку Субботин. Самсонов обернулся.

– Нет, ребята. Все! Наша техника еще не годится для точных исследований. Значит, и мы не готовы к новому качеству. Нет, не готовы! По-прежнему в геологии возраст будет измеряться с точностью плюс-минус два крокодила! Завтра снимаемся. Хватит.

Ранним утром над лагерем прострекотал вертолет. Шум его разбудил Самсонова. Он вышел из палатки, увидел легкий парок над рекой и слегка поежился от утреннего холодка. Он подумал, что вода должна быть теплой, поскольку погода последние дни стояла ясная, и неплохо бы искупаться. Он взял полотенце и пошел вниз к реке. Спустившись к реке, он потрогал воду – она была холодной, – но все же решил искупаться. Вытерев досуха все тело, Аркадий Михайлович посмеялся над своими страхами и, приободренный, поднялся в лагерь. Но хорошее настроение длилось недолго: он вспомнил вчерашнее поражение.

Лагерь оживал, но в палатке практикантов было тихо, и это тоже настораживало. Вчера, огорченный, он не все понял, что ему кричали вслед, но сейчас ему чем-то не понравилось их вчерашнее поведение. Геолог решил идти на буровую. Последняя неудача расставила все акценты в планах работы: придется собирать полный разрез по кускам по всей площади работ, увеличивать количество специальных скважин и объемы бурения, а этого не сделаешь за один сезон. Впрочем, еще неизвестно, как отнесутся к этому геофизики, которым придется увеличить число определений образцов в два, а то и три раза. Но что делать? Видимо, им придется примириться с такой необходимостью, раз у него самого нет другого выхода.

Геолог прибавил шагу. Теперь он осознал, что его беспокоило: практиканты, с присущей молодости самоуверенностью, не признали своего поражения и, по-видимому, предприняли еще одну попытку преодолеть непокорный разрез. А это плохо: и силы затрачиваются впустую, и буровая не подготовлена к переезду, и, чего доброго, придется убеждать, а то и снимать их с точки своей властью.

Обуреваемый такими мыслями, геолог вышел на поляну. Так и есть! Буровая работает как ни в чем не бывало. Выходит, начали скважину заново. На брезенте прямо в костюмах спали девушка и тот, что с ней пришел на смену. Макаров, кажется. Значит, работали всю ночь. У станка стоял Смолкин. Субботин сидел на корточках спиной к нему у ящиков с керном.

Самсонов почувствовал, как поднимается в нем мутная волна ярости, заставляя непроизвольно сжимать кулаки и грозя затопить рассудок…

– Сколько прошли? – глухим от волнения голосом спросил геолог.

– Прошли, Аркадий Михайлович! Прошли – не дослышав из-за шума на буровой вопроса и чему-то радуясь, ответил Сима.

– Я спрашиваю, сколько? – повысил голос Самсонов, боясь, что не хватит выдержки даже выслушать ответ.

– А… Извините, не понял сразу. Шестьдесят восемь метров!

Разум бунтовал и отказывался верить, но Аркадий Михайлович в одно мгновение переоценил всю увиденную им картину: и эти двое, спящие сном праведников на брезенте, и довольная улыбка Смолкина, и сосредоточенный интерес его коллеги Субботина – все подтверждало, что чудо произошло! Ноги почему-то ослабли, и на лице появились крупные капли пота. Он сел на траву возле буровой и похлопал себя по карманам.

– Закурить есть? – и тут же спохватился. – Да, вы ведь не курите…

Тщательно обшарив карманы, вспомнил, что вчера здесь же выбросил пачку и тут же увидел ее, смятую, рядом с собой. Подобрал и на всякий случай разорвал ее. И снова произошло чудо: в углу увидел сигарету, которую не заметил вчера. Она была целая, лишь слегка примятая. Он закурил, поднялся, преодолевая невесть откуда навалившуюся усталость, и подошел к Субботину. Восемь или девять полуметровых цилиндров были заполнены тонкой алевролитовой мукой с редкими, чуть ли не миллиметровыми, прослойками глин…

– Как это вы умудрились? – спросил он, хмелея от буйного ликования, которое сменило недавнюю опустошенность.

– Пойдемте, покажу, – улыбнулся Михаил.

Геолог нетерпеливо рванулся к буровой, разряжая готовую выплеснуться наружу радость, быстрым порывистым шагом.

– Ну?

– Идите сюда, – подозвал его Субботин к ящику, где лежала опытная партия стаканов, доставленных утром на вертолете. – Вот, смотрите. Этот шток, когда стакан заполнен, подается вверх и…

Субботин поднял прутик и надавил им на тарелку штока. Диафрагма вышла из пазов коронки и закрыла отверстие.

– Что же вы сразу их не прихватили с собой? – чуть не закричал геолог, потеряв над собой контроль.

– Их не было, Аркадий Михайлович. Вернее, их вообще не существовало до вчерашнего вечера. Вот пришлось помудрить. За ночь нам изготовили в мастерской.

Самсонов снова захлопал по карманам, но дважды чудеса не повторяются, и, обуреваемый желанием закурить, он подумал, что надо бы сбегать в лагерь, и тут же вспомнил, что ребята, наверное, не ужинали…

– Так, – краснея, протянул он. – Сейчас я схожу в лагерь, распоряжусь, чтобы вам привезли завтрак, а потом вы мне покажете, как это работает.

– Да мы НЗ распотрошили. Ночью Саша с Майей бурили обычным стаканом, а этот только утром доставили. Вот, как раз по алевритам прошли. Еще сами как следует не применились.

– Ладно, Субботин. Теперь уж как-нибудь добьем. А в лагерь я все-таки сбегаю. Горяченького поесть не вредно!

– Эх, ребята! Какие же вы, ребята! – Самсонов лежал на траве, блаженно щурился от яркого солнца, наслаждался удачей, пока виновники торжества со здоровым молодым аппетитом уписывали из общей кастрюли тушеную картошку с мясом. – Сколько лишних хлопот и забот вы с меня сняли!

Смолкин глянул на буровую, торопливо облизнул ложку и поднялся.

– Да останови ты ее, – благодушно махнул рукой Самсонов. – Больше времени потеряли. Поешь как следует!

Но Сима убежал и, когда последняя штанга вышла из скважины, снял стакан, критически осмотрел неполностью закрытую диафрагму, срезавшую плотный прослой глины, поставил запасной стакан и перевел рычаг на спуск снаряда. Штанга пошла вниз, а он, постукивая ладошкой по стакану, переместил поднятую породу в пустой цилиндр, заложил подготовленную этикетку с интервалом проходки и только после этого вернулся.

– Аркадий Михайлович, а почему вы вчера сказали, что геология – это наука с точностью плюс-минус два крокодила? – спросила Майя.

– Видите ли… – Самсонов запнулся, забыв, как зовут эту милую девушку, которая всю ночь простояла на вахте наравне с мужчинами, но выглядела свежей и привлекательной, и у него вдруг шевельнулась зависть к этому новому поколению, красивому не только физическим совершенством развитых тел, но и какой-то особой уверенностью во всем, что они делают, ненасытной любознательностью, неуемной готовностью выложиться в критической ситуации и при этом не потерять самообладания.

– Видите ли, – повторил он для разгона, чтобы преодолеть затянувшуюся паузу.

– Майя, – подсказала девушка, улыбаясь его затруднениям.

– Да, Майя… – засмеялся он, испытывая благодарность, смешанную с восхищением ее интуицией и той непринужденностью, с которой она повернула ход его мыслей к интересующему ее вопросу. – У нас преподавал историческую геологию профессор Гапонов. Это его любимая поговорка. В ней, к сожалению, заключена довольно грубая истина. Вы, как биолог, должны были…

– Мы изучали палеонтологию, – девушка понимающе улыбнулась.

– Вы читаете мои мысли, – пошутил геолог, одновременно испытывая легкую неловкость оттого, что такое понимание смахивало на телепатию, хотя было всего лишь особенностью сосредоточенного внимания. – Значит, мне проще объяснять. Несмотря на обилие методов определения возраста пород, геология до сих пор основывается на палеонтологических остатках. Если взять, к примеру, пермский период, то и сейчас некоторые его отделы характеризуются остатками древних ящеров, найденных и определенных еще до революции профессором Амалицким. Можно утрированно, в шутку, парейазавра назвать крокодилом, а раз тот же парейазавр является руководящей окаменелостью для верхней перми, то точность определения возраста этих отложений – плюс-минус два крокодила! Нашли в них парейазавра или еще какого-нибудь ящера – значит, уверенно определили относительный возраст, не нашли – значит, такой уверенности нет. Сейчас, когда в геологии накоплен огромный фактический материал, для его сопоставления нужен более точный, а главное, универсальный метод определения возраста пород, только тогда геологию можно будет отнести к точным наукам. Таким методом, как мне кажется, должна стать палеомагнитология, уже сейчас дающая любопытные результаты.

– Вы имеете в виду инверсии? – тут же ухватился Саша за знакомую ему тему.

– Нет, смена магнитных полюсов Земли – слишком крупное событие в палеомагнитологии. Геофизиков интересуют сейчас небольшие по времени ритмы изменений магнитного поля. Именно они и могут послужить хронологической шкалой, по которой можно будет определить возраст любых пород.

– Пожалуй, сопоставлять такие ритмы будет трудновато, – заметил Субботин.

– Почему? – удивился Саша. – Любые изменения магнитного поля Земли происходят в глобальных масштабах, в том числе и мелкие ритмы, значит, их можно найти в любой интересующей тебя точке. С другой стороны, они вполне индивидуальны. Ты много видел похожих людей? Руки, ноги есть у всех, но на этом и кончается сходство. Так и с ритмами, не говоря уже об инверсиях! Только инверсии, или смена южного магнитного полюса на северный, увязываются с периодами исключительно мощной активности Солнца, вызываемой галактическими причинами11
  Гипотеза автора.


[Закрыть], тогда как эти ритмы являются следствием обычной активности. А как известно, периоды солнечной активности, как в тысячелетних циклах, так и в обычных, никогда в точности не совпадают ни по длительности, ни по масштабам. Отсюда и четкая индивидуальность и ритмов, и инверсий!

– Тогда те же инверсии можно найти в лунных породах и породах других планет, по крайней мере земной группы: на Марсе, Венере…

Глаза Макарова широко раскрылись.

– Ну, это ты уже перехватил! – выговорил он наконец и снова умолк, пытаясь всесторонне осмыслить свежую идею. – Хотя логика есть… Не знаю, как на Луне… Там слабое магнитное поле, да и для фиксации инверсии в породах надо, чтобы происходило излияние лав или, на худой конец, просто шло накопление осадков. То, что хорошо для Земли, может оказаться непригодным для других планет, хотя бы потому, что там отсутствуют подобные процессы.

– Сашенька, на Венере вулканических извержений хоть отбавляй, – возразил Субботин. – На Марсе они тоже происходили, да и на Луне далеко не все кратеры метеоритного происхождения, большинство все-таки вулканического.

– Сдаюсь! – Макаров шутливо поднял руки вверх. – Ты меня стер в порошок. Вот что значит лезть не в свою область. Ладно, согласен. Мысль отличная. Не потеряй ее к тому времени, когда попадешь хотя бы на Луну!