Текст книги "Советская Россия, Аравия и Персидский залив. Документированные страницы истории"
Автор книги: Игорь Сенченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
Они усиленно трудились и над «разложением неджских племен». Так, во время раздора Ибн Са’уда с вождем племени ал-мутайр, шейхом Файсалом ал-Давишом, бритты предложили ему перебраться с племенем в земли, выделенные для поселения в Ираке, имея в виду использовать это племя, когда потребуется, в своих целях. И около 600 семей, действительно, ушли тогда в Ирак. Вскоре, однако, осознав истинные намерения англичан, крывшиеся за их предложением, они возвратились в Неджд (19).
Одним из самых прославленных вождей племени ал-мутайр, к сведению читателя, предания арабов Аравии называют шейха Файсала ал-Давиша из родоплеменного клана ал-Душан. Он являлся признанным авторитетом среди бедуинов Неджда и величайшим, по мнению полковника Х. Диксона, английского политического агента в Кувейте, после Ибн Са’уда, стратегом Аравии. Именно шейх Файсал, как считают многие исследователи жизни основателя Королевства Саудовская Аравия, помог ‘Абд ал-‘Азизу Аль Са’уду прийти к власти в Неджде, а потом и в Хиджазе. Командуя войском ихванов (братьев-мусульман) он захватил Мекку (20). Судьба, однако, распорядилась так, что умер шейх Файсал ал-Давиш пленником, в тюрьме Эр-Рияда, как один из зачинщиков мятежа против Ибн Са’уда.
«Было совершенно ясно, – пишет в одной из своих аналитических статей М. Аксельрод, сотрудник советской дипмисси в Джидде, – что вспыхнувшая в Аравии хиджазско-неджская война» представляла собой уже не межплеменные распри, а «острый и решительный конфликт двух сил, каждая из которых претендовала быть центром и пружиной объединения Аравии» (21).
В одном из «глухих уголков Востока», повествует он, в течение десятилетия (1916–1926) сложилась «мощная держава» Ибн Са’уда (22). До Первой мировой войны Хиджаз жил исключительно за счет «эксплуатации паломников», с одной стороны, и субсидий турецкого правительства – с другой. Полностью зависел от поставок продовольствия извне. Подвозили его в Хиджаз и из Индии, английскими судами, и из Турции – по Хиджазской железной дороге. Когда в ответ на поддержанное англичанами антитурецкого восстания в Хиджазе во главе с шарифом Мекки, признанном англичанами королем Хиджаза (9 июня 1916 г.), Турция блокировала поставки продовольствия и «перекрыла паломничество», то вся тяжесть продовольственной и финансовой ситуации в крае легла на плечи англичан. Первыми в Хиджазе восстали мединцы (5 июня 1916 г.). 10 июня в руки повстанцев перешла Мекка; 16 июня капитулировал турецкий гарнизон в Джидде. Судьба восстания в Хиджазе во многом зависела от снабжения повстанцев продовольствием, а также, что не менее важно, от возможности лидеров восстания вознаграждать бедуинов (в соответствии с традицией) материально, когда им не удавалось захватывать добычу во время набегов (газу) на турок. Если продовольствия не хватало, добычи не было, и вознаграждения не выплачивались, то формирования бедуинов, по словам российских дипломатов, распадались, и исчезали в песках Аравии, как мираж в пустыне. Только благодаря организованным англичанами «продовольственным транспортам» по доставке в Джидду продуктов из Индии и щедрым финансовым дотациям, и удавалось обеспечить продовольствием и сами военизированные отряды арабов, и их семьи, и удерживать бедуинов на театре военных действий (23). Получая деньги от англичан шариф Хусейн платил каждому бедуину-ополченцу полфунта стерлингов в месяц и еще четыре фунта – за верблюда (1 фунт стерлингов равнялся тогда 9 руб. 50 коп.). Шариф Хусейн, сообщали дипломаты, тряс своих наставников-англичан не переставая, требуя от них новых и новых финансовых дотаций. Сами английские дипломаты-очевидцы тех событий вспоминали, что «арабы смотрели на британскую казну как на неиссякаемый золотой поток, льющийся на них, как вода из душа, путем простого открытия ручки крана». Поддержка антитурецкого восстания в Хиджазе обошлась Англии в 4 млн. фунтов стерлингов золотом (24).
Политической стороной антитурецкого восстания в Хиджазе руководил сэр Артур Генри МакМагон (1862–1949), английский Верховный комиссар в Египте и Судане (1915–1916), а военной – звезда британской разведки Томас Эдвард Лоуренс (1888–1935), легендарный Лоуренс Аравийский. Контакты британцев с повстанцами в Асире во главе с родом Аль Идриси поддерживались через Аден, а с Ибн Са’удом – через политического агента в Кувейте капитана Уильяма Шекспира (1878–1915). ‘Абд ал-‘Азиз, как и шариф Хусейн, получал от англичан финансовую субсидию (в размере 5 тыс. фунтов стерлингов ежемесячно) – на поддержание в походном состоянии 4 тысяч вооруженных всадников (25).
План действий англичан, известный как «План объединения Аравии», имел целью создание на полуострове под протекторатом Англии (после изгнания из Аравии турок) конфедерации арабских княжеств во главе с одним из тогдашних «центров силы» – Недждом или Хиджазом. Политико-дипломатическое лавирование англичан в отношениях с Недждом и Хиджазом в период 1914–1918 гг. объяснялось не столько взятой ими линией на «политическую многовариантность», сколько отсутствием единства мнений по вопросу о фигуре их основного ставленника в Аравии между центральным внешнеполитическим ведомством в Лондоне и соответствующим департаментом английских колониальных властей в Индии. Если в Лондоне благоволили к шарифу Мекки Хусейну, то в английской администрации в Индии симпатизировали Ибн Са’уду. Большая привлекательность для Лондона (в выстраеваемых Англией политических комбинациях в Аравии) шарифа Мекки, признанного англичанами королем Хиджаза, нежели эмира Неджда ‘Абд ал-‘Азиза Аль Са’уда, четко проявилась в 1921 г., когда англичане решили сделать сыновей Хусейна Аль Хашими, Файсала и ‘Абд Аллаха, правителями Ирака и Трансиордании соответственно. Как только об этом стало известно ‘Абд ал-‘Азизу, он тут же начал военную кампанию (весной 1921 г.) против Хаиля, где, как он узнал, сторонники короля Хусейна готовили план воссоединения Джабаль Шаммара с Хиджазом. В 1922 г., после захвата Джабаль Шаммара и Асира, независимость которого Аль Идриси объявил 3 августа 1917 г., началась решающая схватка между Недждом (кланом Аль Са’уд) и Хиджазом (кланом Аль Хашими) за объединение племен и земель Северной Аравии под своим началом.
Объявив себя «королем арабов», а потом и халифом, «повелителем правоверных», шариф Хусейн до предела обострил отношения с эмиром Неджда. Противостояние их переросло в открытую войну.
Утром 3 октября 1924 г. 140 именитых жителей Джидды и Мекки во главе с Хаджжи ‘Абдаллой ‘Алирезой, губернатором города, собрались на встречу (маджлис) и постановили: потребовать от короля Хусейна отречься от престола. Они полагали, что с передачей им власти своему сыну исчезнут и все те проблемы, что возникли в связи с объявлением им себя халифом, что это остудит Ибн Са’уда и остановит его нашествие на Хиджаз.
О самом губернаторе Джидды, под главенством которого было принято это решение, известно, что человеком в Джидде он был уважаемым, а его семейно-родовой клан ‘Алиреза – одним из богатейших в городе. Мухаммада ‘Али Зайнала ‘Алирезу, к примеру, в народе величали «королем жемчуга». Он продавал его ведущим ювелирным домам Европы. Человеком слыл щедрым и гостеприимным. В 1901 г. построил в Джидде начальную школу, и содержал ее за свой счет, а потом открыл и еще несколько других.
В тот же день, 3 октября 1924 г., в 9 часов вечера, в своем дворце, король Хусейн под давлением мекканской и джиддинской знати и влиятельного торгового сообщества Хиджаза подписал отречение от власти и передал престол своему сыну ‘Али (1879–1935). И 16 октября, на английском пароходе «Two Mercies» покинул Джидду, прихватив с собой золотой запас королевской казны. Намеревался укрыться в Аммане, в Трансиордании, у сына ‘Абд Аллаха. «Однако британское правительство, – как пишет в своем фундаментальном исследовании деятельности советской дипломати в Саудовской Аравии между двумя мировыми войнами В. В. Наумкин, ссылаясь на английские источники, – не позволило ему сделать это из опасения, что в таком случае Ибн Са’уд мог бы напасть на Трансиорданию», находившуюся тогда под британским мандатом. «Хусейн в ожидании решения Лондона встал на своей яхте на рейде у берегов Акабы. Затем англичане переправили его на Кипр» (26).
Линия Москвы в то время сводилась к балансировке в отношениях с Хиджазом и Недждом. «Установление дипломатических отношений между СССР и Хиджазом, который играет важную роль в движении за создание объединенной Великой Аравии, – говорится в докладной записке Г. Чичерина в ЦК ВКП (б), – произошло, незадолго до удара по этому движению, нанесенного нападением. племен ваххабитов на Хиджаз во главе. с Ибн Саудом. Мы надеемся, что Хиджаз пройдет через все обрушившиеся на него опасности и испытания.» (27).
В ноте Хабибу Лутфалле (от 13.11.1924), посланнику Хашимитского Арабского Королевства в Москве (вручил верительные грамоты 4 октября 1924), Г. Чичерин отмечал: «Я внимательно слежу за развитем событий [в Хиджазе], и меня очень порадовала бы возможность восстановления в скором времени порядка в Геджазе [Хиджазе], пострадавшего от военных действий последнего времени» (28).
Коминтерн, к слову, в отличие от Наркоминдела СССР, сразу же квалифицировал действия Ибн Са’уда как национально-освободительные. Члены Исполкома Коминтерна отзывались об Ибн Са’уде, как о «лидере крупного национального движения в Аравии». Высказывались в том плане, что что победа возглавленного им движения «подстегнет мусульман на революционные выступления против британского империализма на территории вплоть до Индии»; подтолкнет широкие трудящиеся массы к «великой революции на Востоке» (29).
По мере расширения влияния Ибн Са’уда в землях Северной Аравии в Москве кампанию ваххабитов открыто уже стали квалифицировать как движение, «наносящее ощутимый удар по политике Англии и ее интересам на Арабском Востоке». Что касается самого Ибн Са’уда, то лидеры Коминтерна и вожди большевиков называли его не иначе как об «образцом носителя национальной арабской идеи» (30).
«Наша политика в Аравии, – указывал Г. Чичерин в инструкции (01.11.1924) К. Хакимову, – должна по-прежнему основываться на национальном моменте, на стремлении арабов к объединению в единое государство» (31)
С учетом успешного продвижения Ибн Са’уда в земли Хиджаза с целью объединения их под своей властью Г. Чичерин, формулируя линию поведения отечественной дипломатии в Северной Аравии, инструктировал К. Хакимова о необходимости налаживания с ним контактов. «Что же касается нашей внешней политики, – подчеркивал нарком (в письме К. Хакимову от 14.11.1924), – то она сводится к следующему: сохраняя дружественные отношения с Хиджазом, мы, вместе с тем, должны не упускать случая войти в контакт с новой силой Аравии – с Ибн Саудом. Теперь, пока еще с достаточной определенностью положение дел там не прояснилось, все шаги в этом направлении, естественно, должны быть проникнуты максимальной осторожностью. Поскольку международное положение и наши обязательства по отношению к Англии диктуют нам избегать таких шагов, которые могли бы быть истолкованы как прямая наша акция против Англии, все Ваши начинания для расширения связей в Аравии должны строиться так, чтобы в них нельзя было усмотреть элементов антианглийской агитации. Наши интересы в арабском вопросе, – резюмировал Г. Чичерин, – сводятся к объединению арабских земель в одно государственное целое. Если Ибн Сауд будет вести политику объединения арабов, то это будет соответствовать нашим интересам, и мы должны будем также попытаться сблизиться с ним, как… сделали это по отношению к Хусейну, который старался объединить Аравию… Во всяком случае, Вы не должны вести по отношению к Ибн Сауду такой линии, которая могла бы затруднить эвентуальное сближение с ним. Допустим также очень осторожный зондаж способов такого сближения» (32).
«В то время как равновесие, созданное Англией на Аравийском полуострове, поколеблено вследствие действий там Ибн Сауда, – писал Г. Чичерин, – идея панарабизма начинает, как будто, возрождаться в новом центре – Неджде. Это создает для англичан новые затруднения, которые осложняются неурегулированным еще вопросом о Мосуле. Такое положение соответствует не только нашим, но и турецким интересам. Наша политика в Аравии должна по-прежнему основываться на национальном моменте, на стремлении арабов к объединению в единое государство. Последние события в Хиджазе лишний раз подтверждают правильность нашей линии, которой мы и должны придерживаться впредь» (33).
В непростых отношениях Ибн Са’уда с Англией, которая, по меткому выражению Г. Чичерина, преследовала политику «балканизации арабских территорий» вообще и «недопущения объединения арабов Аравии» под лидерством Ибн Са’уда в частности, Москва стояла на стороне Ибн Са’уда. О намерениях Лондона «воспрепятствовать реализации юнионистских устремлений» ‘Абд ал-‘Азиза Аль Са’уда упоминала и английская пресса («Таймс», 22 октября 1924 г.).
В распоряжениях и указаниях наркоминдела К. Хакимову содержались рекомендации «проявлять сдержанность по отношению к Англии», и ни в каком случае «не доводить дела до дипломатического конфликта». Надо сказать, что для таких указаний имелись веские основания. Вступление Ибн Са’уда в Хиджаз, отмечал Г. Чичерин, не только деморализовало армию короля ‘Али, но и поставило в крайне неудобное положение его сторонников-англичан. Обстановка в Аравии накалилась до предела. Любой промах, любая оплошность чреваты непредсказуемыми последствиями.
В середине октября 1924 г. войска Ибн Са’уда подошли к Мекке, столице Хиджаза. Дальше события развивались так. 16 октября 1924 г., в тот же день, когда отрекшийся от престола Хусейн Аль Хашими покидал Джидду, четверо воинов-ваххабитов в одеждах пилигримов проследовали через въездные ворота в Мекку и объявили, что город переходит в их руки. Многие жители, опасаясь повторения в Мекке того, что произошло в Таифе, город оставили. Многие из них бежали в Джидду.
На следующий день, 17 октября 1924 г., шейхи Ибн Лу’аййа и Ибн Биджад во главе их войска, все в одеждах пилигримов, вошли в Мекку. Ни насилий, ни грабежей не допустили, и до прибытия Ибн Са’уда удерживали в городе тишину и порядок. Имели место лишь несколько инцидентов, связанных с сожжением ваххабитами кальянов, изъятых ими из кофеен на рынке.
Ибн Са’уд прибыл в Хиджаз через три месяца после взятия ваххабитами Та’ифа. Сразу же отправился в Мекку. Достигнув города (3 декабря 1924 г.), останавливаться в тамошнем роскошном дворце Хашимитов не захотел. Поселился в шатре, разбитом за стенами города; и 5 декабря вошел в Мекку, в одеждах паломника через Врата мира (Баб ас-Салам). Незадолго до этого король ‘Али перенес свою резиденцию в Джидду. Помимо Джидды в его руках оставались тогда Мадина (Медина) и Йанбуа’ (Янбо).
Роль Ибн Са’уда в Аравии резко возросла, и Г. Чичерин срочно запросил мнение К. Хакимова (телеграммой от 17 декабря 1924 г.) о «возможности завязать отношения» с Ибн Са’удом (34). В ответе наркоминделу К. Хакимов высказывался в том плане, что установление таковых с ‘Абд ал-Азизом он находит «вполне своевременным» (35).
Реакция Г. Чичерина на соображения К. Хакимова последовала незамедлительно. 5 января 1925 г., в день взятия Джидды в осаду войском Ибн Са’уда, наркоминдел телеграфировал К. Хакимову, что он должен «подготавливать почву для установления с ним[Ибн Са’удом] дружественных отношений».
В складывавшихся новых реалиях в землях Верхней Аравии Г. В. Чичерин инструктировал К. Хакимова (17.03.1925), чтобы он самым внимательным образом отслеживал развитие ситуации и выстраивал тактику поведения таким образом, чтобы непременно сохранить российское представительство в Святой земле ислама. «В близких, кажется, к развязке хиджазских событиях, – писал Г. Чичерин, – нам нужно прежде всего строить нашу тактику так, чтобы сохранить наше агентство и генконсульство. Если Джидда не будет взята ваххабитами, придется играть роль друзей Хашимитов и поддерживать дипломатические отношения с хиджазским правительством». Дипломатическая линия будет строиться тогда нами с учетом той ситуации, которая сложится в Верхней Аравии вследствие неудачи политики ‘Абд ал-Азиза. «Если же события повернуться иначе, и ваххабиты возьмут Джидду и изгонят Хашимитов, то тогда нам придется оформить Ваше пребывание там на новом титуле. Всякая возможность остаться и сохранить, таким образом, базу [советского присутствия] в Аравии должна быть, конечно, Вами учтена и использована». Главное внимание, указывал нарком, надлежит обратить на то, чтобы удержать «дипломатический плацдарм» Советского Союза в Аравии. «Если Вы вынуждены будете покинуть Джидду вместе с нынешним правительством Хиджаза, – отмечал Г. Чичерин, – это будет означать не что иное, как очень трудно в современных условиях поправимую потерю нашей базы на Аравийском полуострове». При таком развитии событий «антагонисты России, несомненно, предприняли бы все меры, чтобы всячески затруднить возвращение нашей миссии на территорию Аравии». Поскольку же ‘Абд ал-‘Азиз в случае «занятия Джидды будет, вероятно, вынужден считаться с англичанами больше, чем теперь, и, быть может, пойдет с ними на тот или иной компромисс, то можно предполагать, что в случае оставления Вами Джидды, добиться его согласия на принятие нашего консульства будет очень трудно». Давление на ‘Абд ал-‘Азиза в этом вопросе, продолжал Г. Чичерин, «Англия окажет определенно», а сам он «едва ли захочет и сможет пойти на серьезный конфликт с ней из-за нашей миссии, значение которой для него будет представляться чем-то вроде журавля в небе». Другое дело, «если при занятии Джидды к нему вместе с городом перейдет и наша миссия. Свершившийся факт нахождения ее на его территории значительно облегчит его позицию в вопросе признания этой миссии, если конечно, со стороны Англии не будут предприняты шаги к тому, чтобы удалить ее из Хиджаза. Действительно, – делится своими соображениями Г. Чичерин, – одно дело согласиться на открытие миссии государства, с которым еще не имеется официальных соглашений, другое – молчаливо признать свершившийся факт и всяческими доводами объяснять невозможность изгнания этой миссии со своей территории». Мы же «сможем мотивировать свою привязанность к Хиджазу стремлением защиты наших граждан, как постоянно проживающих в Хиджазе, так и посещающих его во время паломничества». «Механический», по выражению Г. Чичерина, то есть «вместе с Джиддой переход к Ибн Сауду нашей миссии облегчил бы не только нам, – резюмировал наркоминдел, – но и Ибн Сауду оформление пребывания нашей миссии на территории последнего. Мы полагаем и надеемся, что Вам удастся, не подвергая себя и Ваших сотрудников опасности, все же остаться в Джидде в случае занятия ее Ибн Саудом».
«Отрываться от хиджазской территории» нужно было, как подчеркивал Г. Чичерин, «с большой осмотрительностью». «Хадж нынешнего года [1925], – писал нарком в той же инструкции К. Хакимову от 17 марта 1925 г., – может быть чрезвычайно интересным; и нам, конечно, желательно максимально использовать. паломничество мусульманского мира. для получения информации о царящих в нем настроениях. Особенно интересует нас размах и значение той волны панисламизма, котороя была поднята, политикой Ибн Сауда». Немалый интерес представляет для нас и «вопрос о панисламизме как особой форме арабского национального движения, как идеологической маске для последнего».
«В Аравии, – излагал свою точку зрения Г. Чичерин, – отрыва национальных верхушек от народных масс и такой социальной дифференциации, как в Индии, вообще ожидать не приходится в силу кочевого образа жизни населения этого края. В Аравии массы еще долго будут слепо идти за своими вождями (шейхами, имамами, султанами, эмирами и т. п.). Здесь – племенная структура общества; и это предрешает многое». Г. Чичерин, как видно из его рассуждений, активно проводил мысль о том, чтобы не допустить повторения в Аравии развития событий по «индийской схеме», когда выступление «верхушек молодой национальной буржуазии и клерикальных слоев под революционным напором народного массового движения обрело тенденцию к скатыванию в объятия англичан». Повторение «индийского сценария» на аравийской почве «могло толкнуть арабские события, – как полагал Г. Чичерин, – по нежелательному для Москвы руслу» (36).
В Москве, вместе с тем, не исключали, что обстановка в Джидде во время ее занятия ваххабитами могла сложиться так, что оставаться в городе нашим дипломатам было бы небезопасно. При таком развитии событий, то есть в случае «вынужденного ухода из Джидды», К. Хакимову предписывалось сделать максимум возможного, чтобы «не оказаться при эвакуации в компании с теми консулами, по мнению которых, возвращение нашей миссии в Джидду было бы нежелательным». В Москве считали, что «всякая возможность остаться в городе и сохранить, таким образом, базу в Аравии» должна была К. Хакимовым «учтена и использована». «Оставление Джидды нашей миссией» рассматривалось Г. Чичериным в качестве шага крайне нежелательного. «Покидая Джидду вместе с нынешним правительством Хиджаза, – отмечал он в депеше К. Хакимову, – Вы тем самым значительно скомпрометируете себя перед Ибн Саудом. Во всяком случае, дадите англичанам повод расписывать Вас перед ним как верного друга его противников, как человека, связавшего с ними свою судьбу и покинувшего город из боязни перед ваххабитами» (37).
«Если к сезону паломничестве правитель Хиджаза еще не будет сброшен в море, – говорится в инструкции Г. Чичерина нашему генконсулу в Джидде, – то при содействии Англии вполне может быть установлен священный месяц перемирия». От чего выиграют только англичане, которые, «получив передышку, смогут частично поправить свои основательно пошатнувшиеся дела» в Северной Аравии. В контексте такого развития событий Г. Чичерин не исключал и возможность «предпринятая Лодоном массированных попыток воздействия» на’Абд ал-‘Азиза Аль Са’уда. Путем «подкупа и почестей», а также посредством «восстановления против него шейхов аравийских племен», то есть с помощью «политики кнута и пряника», англичане, как считал Г. Чичерин, определенно попытались бы «сделать его более послушным». «Открытое военное содействие Великобритании хашимитскому правителю Хиджаза» в Москве находили возможным только в случае заняти Ибн Са’удом позиции, «откровенно враждебной Англии», что в то время было не в его интересах. «Англия все еще держится за Али», короля Хиджаза, писал Г. Чичерин. «И не только потому, что надеется на восстановление прежнего статус-кво в Хиджазе (это почти исключено), а, скорее всего, из-за стремления смягчить и ослабить те неблагоприятные отголоски, которые может иметь падение Али в Ираке и Заиорданье, где фиктивными главами “государств” являются братья Али. Окончательный уход со сцены Али, несомненно, неблагоприятно отразится на престиже других членов Хашимитской династии»
(38). Представляется, что, «несмотря на все попытки англичан внешне сохранить нейтральность, их поддержка Али не может вызывать сомнений. Словом, – заключает нарком, – положение сейчас в Аравии очень и очень сложное. Наша практическая линия в арабских делах зависит от целой суммы обстоятельств, которые мы должны предварительно нащупать и прояснить (.намерения Ибн Сауда, тактические планы Англии и т. п. и т. д.). Все это еще осложняется интересами Италии в арабских делах и неясностью позиции турок в отношении панарабского движения и наоборот» (39).
Что касается арабо-турецких отношений, то Г. Чичерина, как свидетельствуют архивные документы, волновало, прежде всего, «наличие в них признаков арабо-турецкого сотрудничества, направленного против Англии». И это понятно. Великобритания являлась главным для Советского Союза препятствием на пути распространения идей большевизма на Востоке. Устранить там «английский барьер», по выражению Г. Чичерина, могло только мощное анти-английское панисламское движение. Отсюда – и поддержка большевиками идей панисламизма младотурок. «Только в том случае, когда вековая взаимная арабо-турецкая ненависть будет изжита и заменена арабо-турецким сотрудничеством и можно будет, – как полагал Г. Чичерин, – уже более определенно говорить об ослаблении Англии на Ближнем Востоке» (40).
Рассуждения, соображения и выводы Г. Чичерина относительно «линии поведения большевиков» на Арабском Востоке вообще и в Аравии в частности сориентированы, как видно из всего сказанного выше, на конечную цель, то есть на «общеарабскую революцию», больше теоретически, чем практически. В телеграммах, записках и письмах Г. Чичерина, адресованных К. Хакимову, соседствуют, с одной стороны, довольно точный анализ состояния и перспектив развития политической обстановки в Аравии, а с другой – вытекавшие из такого анализа едва ли выполнимые, но полностью отвечавшие внешнеполитическим установкам большевиков, конечные цели политики Москвы в Аравии. Заключались они в содействии проявлению на аравийской почве «ростков всемирной революции», более того, – в постановке ее в Аравии на «практические рельсы». И в этом – трагизм Г. Чичерина, человека и гражданина, дипломата и большевика. Дипломатом он был по профессии и по призванию, а вот большевиком, думается, вначале, действительно, по убеждению, а потом, по мере осознания всего содеянного большевиками, – в силу обстоятельств.
«Обстановка на Аравийском полуострове нам представляется в таком виде, – отмечал нарком в письме К. Хакимову от 27 марта 1925 г., – что мы можем надеяться на более или менее прочный контакт с объединителем Аравийского полуострова. Мы думаем, что, несмотря на все усилия англичан выжить нашу миссию из Аравии, мы сможем – при осторожной и продуманной политике, конечно, – укрепиться в этой стране, и найти в Ибн Сауде, пожалуй, даже и более прочную, чем в Хашимитах, опору… Хиджаз и Неджд, – подчеркивал наркоминдел, – для нас важны как базы для распространения наших связей на Аравийском полуострове, в Сирии, Палестине и Месопотамии» (41).
Характеризуя линию поведения Англии во взаимоотношениях с Ибн Са’удом, Г. Чичерин указывал, что с «этой неблагоприятной для Лондона силой», стремившейся к объединению Аравии под своим верховенством, что никак не устраивало англичан, они вынуждены были считаться. Правильно оценивая «потенциал Ибн Са’уда» и перспективы исхода его борьбы за Хиджаз, Англия делала все, что только могла, чтобы не только воспрепятствовать его сближению с Москвой, но и вообще выжить советскую дипмиссию из Аравии, не допустить ее признания Ибн Са’удом вместе с переходом Джидды в его руки.
У англичан к тому времени не оставалось никаких сомнений насчет того, кто окажется победителем в неджско-хиджазской схватке. И 10 октября 1925 г. в лагерь Ибн Са’уда в Бахре (неподалеку от Мекки) прибыл со своим секретарем-палестинцем сэр Гилберт Клейтон (1875–1929). Задача его миссии состояла в том, как пишет Маджид ат-Турки, исследователь российско-саудовских отношений, чтобы добиться от Ибн Са’уда «приемлемых для английской дипломатии условий вхождения Хиджаза в состав подчиненных ему территорий». Речь шла, сообщает он, об «окончательном согласовании вопросов демаркации и делимитации саудовско-иракской и саудовско-трансиорданской границы, а также о решении вопросов, связанных с политическими и экономическими отношениями между государством Ибн Са’уда и двумя хашимитскими политическими образованиями», находившимися под эгидой Англии. Итогом переговоров стало подписание (1 и 2 ноября 1925 г.) двух документов: «Договора Бахра» и «Соглашения Хада», касавшихся отношений Ибн Са’уда с Ираком и Трансиорданией соответственно (42).
Переговоры эти имели место быть незадолго до перехода в руки Ибн Са’уда городов Медина (Мадина) и Джидда, и падения династии Хашимитов. Медину Хашимиты потеряли 6 декабря 1925 года. Капитуляцию города принимал вошедший в нее во главе саудовского войска принц Мухаммад, сын Ибн Са’уда. Сразу же проследовал к мечети Пророка, где совершил молитву. Как только эта новость достигла Джидды и стало ясно, что вскоре за Мединой не устоит и Джидда, то король ‘Али, получив приглашение от брата Файсала из Ирака перебраться на жительство Багдад, информировал своих министров, находившихся тогда с ним в Джидде, о решении отречься от престола и покинуть Хиджаз.
17 декабря 1925 г. делегация нотеблей Джидды во главе с упоминавшимся уже в этой книге Хаджжи ‘Абдаллой ‘Алирезой отправилась из Джидды в Рахаму, в маленькую в то время деревушку в 10 км. от Джидды, где находилась ставка Ибн Са’уда, чтобы обговорить с ним условия сдачи города. Кстати, решение не штурмовать Джидду, где размещались дипломатические миссии, а взять ее в осаду и заставить сдаться Ибн Са’уд принял еще в начале 1925 г., на специально созванной им встрече (маджлисе) вождей выступивших в союзе с ним племен. Многие из них, заметим, настаивали на незамедлительной атаке на город и захвате его силой (43).
Обстановка в Джидде была тогда крайне напряженной. Король ‘Али, отрекшись от престола, покинул Джидду 20 декабря 1925 г., на борту британского судна «Cornflower». Супруга М. Аксельрода, как пишет саудовский исследователь Ат-Турки, рассказывала впоследствии, что они «ощущали опасность» и во время почти годичной осады Джидды войсками Ибн Са’уда (с начала января по конец декабря 1925 г.), и в канун состоявшегося 24 декабря 1925 г. его торжественного въезда в Джидду. Испытывали сотрудники консульства «затаенное, – по ее выражению, – волнение» и когда Ибн Са’уд объезжал иностранные диппредставительства в Джидде. Их обеспокоенность, говорила она, сохранялась до тех пор, пока Ибн Са’уд не посетил советское генконсульство. До этого, 23 декабря, состоялись его встречи с нотеблями города и прием иностранных представителей. Мероприятия эти проходили в шатрах, разбитых за стенами города, в садах Кандара, как называли местные жители располагавшиеся там сады и жилой комплекс, принадлежавшие торговому семейтству Саккаф. Хаджжи ‘Абдалла ‘Алиреза
вручил Ибн Са’уду ключи от города и сказал, что его полномочия как губернатора закончились. На что Ибн Са’уд ответил, что они только начинаются. Присутвовал на приеме и К. Хакимов, которого сопровождал первый секретарь консульства и его переводчик М. Аксельрод. Встревоженность советских дипломатов была связана с тем, замечает Ат-Турки, что одним из условий признания Англией Ибн Са’уда новым правителем Хиджаза, как стало известно советским дипломатам, являлось «удаление из Джидды официального представительства Советского Союза» (44).
