Текст книги "Иллюзии"

Автор книги: Игорь Рыжков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Волкодавов пять. И все с цепей спущены. Почему тебя хозяин во двор выпустил? – Девочка вздохнула притворно тяжело.

А он знал? – Аната повернулась медленно. Вдруг всплеснула руками. – А я то ду-маю!!!

Что ты думаешь? – Почти заорал я. – А-а-а-а. – Протянула девочка. – Не важно. – Я заскрежетал зубами. – Придушу – прошипел я внятно.

Ой-ой-ой… – Скривилась Аната и просунула длинный розовый язычок сквозь ровные зубки. – Ме-е-е – Набрала в грудь воздуху и решила выдать длинную тираду по поводу того, что она стоит уйму денег.

Я согласен – Опередил я ее. Она опешив, подняла брови. – Как это? – Я злорадно оскалился.– И меч и доспехи и работать три года. Кем угодно. Но… – Т-с-с-с – прервала меня девочка и вытянулась как гончая в стойке. Ткнула пальчиком в сторону калитки. За невысоким заборчиком почти в рост человека вымахали кусты колючей акации. В них что то шелестело, хрустело и поскуливало.

Ф-ф-у – Выдохнула Аната – Это Атилла. Он тебя не тронет. – Она пожала плечами и виновато откомментирвала. – Хозяйка приказала на ночь спустить собак. Обратно привя-зать я их не могу. Так я ему твои тряпки носила понюхать. Сказала что свой. Ох и не любит она тебя! – Заулыбалась она вдруг. Я медленно выпустил из себя воздух. На лбу почему выступили бисеринки пота. Девчонка была совершенно невыносима.

Ну, я побегу, пожалуй. Пока – Она махнула мне рукой и смылась, словно ее тут и не было. Не ребенок, а ураган.

Я присел на уступ у стены и задрал подбородок к небу. Потянул ноздрями прохлад-ный воздух. Вечер незаметно превратился в ночь. В траве истошно верещали цикады. Небо вызвездило так, что можно было читать газету. Луна большая, круглая, наглая бесстыдно пялилась на меня во весь свой огромный глаз. Едва ощущаемый ветерок трепал одежду. Стриг за ушами. Я облысел слишком быстро и еще не привык к отсутствию шевелюры. Я потрогал повязку на лбу. Да, я помню – у меня есть враг. Но, стоит ли победа того чем я плачу за нее? Неужели мне не нравится эта ночь? Это небо. Эта трава. Я скинул сандалии опустил босые ступни на землю. Роса приятно обожгла голую кожу. Я пошевелил пальца-ми. Травинки весело пролезли между пальцев и принялись меня щекотать. Мне хорошо? Мне хорошо. Кто сейчас скажет мне что более реально это небо в звездах или то серое в тучах смога? Эта веселая трава или пожухлая щетина на вытоптанных газонах на которых страшно вставать босой ногой? Здесь легче. Здесь проще. Здесь хорошо. Но, почему же тогда давит и давит на сердце шершавый камешек? На самом донышке в самой глубине, едва ощутимый, но невыносимый в своем упрямстве? Чего я ищу? Куда я иду? Где мой путь? Где мой мир?

Уау! – гулко с хрипотцой вдруг тявкнул Атилла. Я опустил глаза на заросли акаций. Пес стоял в проеме калитки огромный, лохматый, весь в репьях и свалявшейся шерсти. Круглоголовый бесхвостый. Настоящий волкодав. Матерый. Я ему на один укус. Он вытя-нул морду вверх и тщательно вынюхивал воздух. Подал голос еще раз, но скорее просто для порядка. Негромко. Словно предупреждая идущего. Я подобрался. Прилип к стене, убираясь в черную тень карниза. Не хотелось мне сейчас ни светских бесед ни ритуальных диалогов.

В калитку вошел вооруженный человек. В панцире с мечом на поясе и кинжалом в широких ножнах. Лунный свет сделал его фиолетовый плащ почти белым. Он потрепал пса за холку. Сунул ему что то жирное в пасть и вытер ладонь о его шерсть. Атилла уронил подарок на лапы. Оглянулся по сторонам. Убедившись, что все в порядке, солидно улегся на живот и принялся выкусывать из мозговой косточки остатки мяса.

Солдат сделал пару шагов внутрь двора и осмотрелся вокруг. Я скорчил противную гримасу. Похоже мне не дадут побыть одному. Он уперся в меня взглядом и широко шагая по росистой траве двинулся навстречу. Я потянулся за спину сплюнул зло. Меч остался у оружейников. Встал, на ноги, выставив правую вперед, согнул в колене, готовый к руко-пашной. Меч незнакомца остался в ножнах. Это хорошо. Остальное – семечки.

Мир тебе, святой отец – Склонил передо мной голову ночной гость. – Святой отец? – Я мысленно выматерился. – Совсем забыл, что сильно похорошел после ужина. – Я ответил на поклон.

Мир и тебе, солдат.

Не спится? – Я, входя в роль, уныло покачал головой.

Жизнь коротка, юноша. Мне не хочется проводить в постели большую ее часть.

Гы-ы-ы – Щербато оскалился солдат. – Позвольте не согласиться с вами, святой отец. Все зависит от того кто Вас там ждет? Не так ли? – Я брезгливо скривился. От прето-рианца несло перегаром. Тщательно зажеванным кофейными зернами, но все же ощутимым. Похоже он подгулял вчера. Да и я, собственно, был в это время хорош.

Услада плоти приводит к нищете духа, юноша. – Произнес я и поперхнулся хвостом фразы. – Я сам был в меру, но пьян и вовсе не голоден.

Я бы посоветовал Вам развеяться, святой отец. – Улыбнулся еще шире незнакомец. – Разумеется, если Вам позволяют обеты. – Он сделал шаг назад, поклонился и двинулся вглубь усадьбы на задний двор.

У меня только один обет, юноша – Обронил я ему вслед. Похоже, что он этого уже не услышал. Чем то он мне не нравился. Очень не нравился. Может быть тем, что окна спальни Пенорожденной выходят во двор?

Козел… – Раздался за спиной тихий злобный шепот. Я повернулся уже зная кого я увижу. Аната стояла уперев кулачки в бедра с насупленными бровями и угрожающе сопела носом.

Ты про него? – Кивнул я через плечо.

Ну, не про тебя же? – Фыркнула девочка.

А-а-а. А то я уже начал беспокоиться. – Отозвался я. На душе было дерьмово.

Кто это, Аната? – Уперся я взглядом в переносицу хулиганки.

Хахаль ейный. Вот кто!

Ейный что? – Не понял я ответа.

Лю-бов-ник. – По слогам пропела Аната.

Та-а-а-ак – Вытянул я в трубку губы.

А тебе, что? Не все равно? – Ревниво надвинулась на меня девочка.

А почему мне должно быть все равно? Моего друга обманывают, а я должен мол-чать? А почему ты молчишь, если знаешь, что он… того?

Ага – тряхнула волосами Аната. – Хозяин на службе восемь месяцев в году. Я ляпну – а мне потом язык отрежут. Лучше уж так. – Она вдруг погрустнела, словно погас яркий бенгальский огонек, присела на уступ у стены, ссутулилась. Я непроизвольно положил ей руку на голову. Погладил по волосам. – Трудно? – Спросил в пол голоса. – Трудно – Кив-нула она в ответ. – А почему не хочешь домой? – Я поднял ее лицо за подбородок, пытаясь заглянуть в глаза. Она вырвалась, словно стыдясь секундной слабости. Произнесла внятно. – Дом там где тебя ждут. Если меня не ждут, значит у меня нет дома. – Она вдруг вскочила проворно и сиганула сверкая босыми пятками через калитку за забор. Атилла на нее не отреагировал.

Дом там где тебя ждут – Произнес я эхом. В душе что то сдвинулось Словно вклю-чился бескрайней водяной пустыне едва заметный маячок. – Там где тебя ждут. – Я встал и широко шагая двинулся вдоль стены в надежде таким образом неминуемо выйти к две-рям.

Теперь у меня есть вопрос который я хотел бы задать Пенорожденной и наконец решить для себя если не все, то многое. Пусть она выбирает сама. Я устал выбирать. Я не богу больше выибирать за других. Я приму любое ее решение. Пусть она ответит где ее ДОМ. Пусть она задумается над тем где ее ждут и нужно ли ей чтобы ее ждали.

Так где твой дом Пенорожденная?

В столовой было уже убрано. Прислуга и хозяева разошлись отдыхать. Лишь на не-высоком стульчике в углу клевал носом круглый человечек в серой хламиде с огромной связкой ключей на поясе. Проморгавшись он, наконец, меня заметил и вскочив, привычно согнулся в пояснице.

Доброй ночи, мой господин. Я приготовил Вам спальню. Желаете ли Вы отдохнуть с дороги? – Я кивнул. Человечек развернулся и вперевалочку отдуваясь на каждом шагу важно двинулся по коридорам. Похоже, он устал от ожидания и поэтому с удовольствием рассказывал мне о расположении комнат.

Это кабинет хозяина, мой господин. Там он думает о великом и читает книги. Он славный хозяин. Платит хорошо. Не обижает. И бывает не слишком часто. – Он повернулся через плечо и улыбнулся, показав гнилые зубы. Подмигнул. – поэтому и не обижает. А хозяйка у него. М-м-м-м. Сладкая. Вы уже наверное заметили. Хотя… – Он противно хихик-нул, снова повернулся и смерил меня взглядом сверху до низу. – Наверное, для Вас это не важно. – Я неуклюже кивнул.

А вот спальня хозяйки. – Он ласково коснулся бронзовых полос на тиковых досках. Двинулся дальше. – Сюда по коридору кухня. А сюда выход в сад. – Он дошел до такой же обитой бронзой двери и открыв ее с усилием, гости, похоже, бывали не часто, пропустил меня вперед. – А это ваша комната. Отдыхайте. – Я вошел внутрь. Осмотрелся. Обстановка явно не спартанская. Грем, похоже, устроился здесь вполне прилично. Пол устланный шкурами. Широкая кровать под тонкими занавесями от москитов. Большой круглый стол на котором в красивой посуде было представлено все богатство его садов. Я подошел к нему и отщипнул виноградину. – Действительно вкусно. – Откинув полог присел на кровать.

Ну? – Спросил меня ключник через порог, так и не решившись пройти внутрь.

Годится – Кивнул я и упал навзничь на постель. Хотелось, чтобы он убрался поско-рее. Слуга потоптался еще минуту, но, услышав заливистый храп, который я сымитировал с большим искусством, осторожно прикрыл дверь. Я вскочил и не прекращая издавать горлом рулады прильнул к щели. Его шаркающая шаги стихли где то в глубине дома. Я вернулся к постели и прилег на прохладные простыни, закрыл глаза. – Сосчитать до сотни и можно идти – раз…

* * *

Нет, ты представляешь, милая? – Алексис сидел на постели скрестив ноги, голый с поволокой в глазах и улыбкой убогого на лице. – Я опьянел в минуту после того как поре-зался об этот проклятый кинжал.

Так оно и должно было быть, дорогой. Ты же хотел защитить меня. – Пенорожден-ная отвернулась от зеркала висящего в тяжелой деревянной раме на стене и присела на постель рядом с Алексисом. Посмотрела ему в глаза. – Ты же защитишь меня, если этот негодяй покусится на мою жизнь? А? – Алексис, переполняемый, нежностью придвинулся к подружке и приобнял ее за плечи. – Разумеется, киска, я отдам жизнь за тебя, если это будет нужно.

Ну-ну… Не думать об этом, мой герой. – Пенорожденная, выгнувшись словно кошка, вывернулась из под тяжелой руки мужчины. – Мое колдовство сделало тебя сильнее Иду-щего Своим Путем. Я знаю – ты победишь и поэтому почти не беспокоюсь за твою жизнь. Большая часть его сил теперь у тебя. Именно поэтому ты опьянел когда порезался о свой клинок. В этот момент между вами установилась прочная связь. Он был пьян в это время. Мертвецки пьян. И поэтому тебе тоже немного досталось. – Алексис потянулся к портупее висевшей на стуле, вытащил из ножен кинжал и принялся вертеть его в руках. – Я едва дошел до своей комнаты и провалялся в ней на полу до вечерних колоколов. Это сколько же надо выпить, чтобы меня так скрутило?

Пенорожденная вернулась к зеркалу, присела на пуф и принялась расчесывать длинные золотистые волосы гребнем из панциря черепахи. – Вопрос не в том сколько он выпил, Алексис. Вопрос в том насколько он был пьян. Грем мне сказал, что он был монахом четыре года и столько же времени не держал во рту ничего крепче зеленого чая.

Монахом? Так значит его я видел как только вошел во двор. Он не создает впечат-ления могучего воина. Я выше его на голову и в полтора раза шире в плечах. Я раздавлю его одним пальцем, даже не вставая с постели. Бедняга – Притворно шмыгнул носом Алек-сис.

Тебе его жаль? – Скривила губы Пенорожденная.

Разве можно жалеть падаль? Он умер когда ты разрезала моим кинжалом зеркало. Я правильно тебя понимаю? – Пенорожденная кивнула.

Но, не думай, что тебе не придется потратить сил на то, чтобы разделаться с ним. Он все же достаточно силен для того, чтобы противостоять тебе.

Да ладно. – Улыбнулся Алексис. – Я его оставлю на закуску. А сначала все таки возьму десерт. – Он улыбнулся, растянув в плотоядной улыбке щербатый рот, откинул простынь. – Иди ко мне, рыбка. Я снова в полной готовности.

Пенорожденная игриво надула губки. Сладко потянула слова – Мии-илый. Ты был великолепен. Твоя кошечка пока сыта. Давай отложим праздник хотя бы на пару часов. К стати – Пенорожденная напряглась. Ее лицо стало серьезным. – Ты должен чувствовать его. Закрой глаза и расслабься. – Алексис обиженно сомкнул губы. – Не хочу. – Ну, пожа-луйста, котик… – От столь нежного обращения “котик” разомлел и кивнув головой прикрыл глаза.

Где он? – Прошептала Пенорожденная. Алексис молчал сосредоточенно. Потом его брови полезли над закрытыми глазами вверх. – Где он? – Переспросила уже громче моло-дая женщина. Алексис открыл глаза и стал спешно нашаривать одежду. – Где? – Рявкнула на любовника Пенорожденная. – Он. Он – Заикаясь проговорил Алексис – Он за дверями.

* * *

Девяносто девять… Сто… – Я вскочил с постели и бросился к выходу из комнаты. Ос-торожно приоткрыл дверь в коридор. Выскользнул неслышной тенью. – Так, налево спальня Грема, направо выход в сад. Русалка – дальше по коридору. Третья дверь напра-во. – Я двинулся вдоль правой стены, едва касаясь ее кончиками пальцев. Зрению я не доверял. В коридоре было темно как в налитой до краев чернильнице. Масляные светиль-ники, расставленные по углам, казалось, создавали темень еще большую чем она была бы без них. – Два, три. – Я ощупал дверь. Нашарил бронзовые полосы. Осторожно постучал костяшками пальцев в замок.

Тук-тук. Кто в теремочке живет? – Прошипел шепотом. Странная бесшабашная ве-селость вдруг заставила меня ерничать напропалую.

Кто там? – Раздался приглушенный толстыми створками мелодичный голос за две-рью. – Почтальон Печкин. Вот кто. – продолжил я веселиться. Однако. Прокашлялся и с напускной важностью изрек.

Важные вести. Откройте, госпожа. – Я стоял за дверью и кусал губы. Ничего лучше, к сожалению, я придумать не смог. Классическое – откройте полиция. Здесь бы не срабо-тало. Полиция сидела внутри комнаты, нежилась в постели или уже сиганула в окно.

За дверью долго возились, что то падало, затем засов смазанный в последний раз лет четыреста назад противно заскрипел, скручивая мои кишки в узел, я скривился. Похо-же, что Пенорожденная совсем распустила слуг.

Входи, кто бы ты ни был.

Я переступил порог, натягивая на физиономию радостно озабоченно выражение. Опустил глаза долу. Все таки я на чужой территории. Не хотелось нарушать обычаев. Про-изнес пафосно, обращаясь к оскаленной морде льва на полу.

Важные вести перестают быть важными, если с ними опоздать.

Говори – ответствовал мне тот же голос.

Где твой дом, Пенорожденная? – Я решился посмотреть внутрь комнаты и вместо зо-лотых глаз ее хозяйки уперся взглядом в знакомое лицо со щербатым оскалом от уха до уха.

Мир тебе, юноша – Рискнул я поздороваться.

Мир и тебе, святой отец – Отозвался едва одетый крепыш и уткнул мне в грудь се-ребристый клинок узкой полированной стали. Тога на груди окрасилась алым и по животу побежала противная теплая струйка крови.

Я улыбнулся, посмотрел через его плечо на Пенорожденную одетую в тонкую бати-стовую ночную рубашку не только не скрывавшую, но еще более подчеркивающую ее соблазнительные формы. Она сидела на пуфе напротив большого зеркала с длинной тре-щиной во всю длину.

Не ласково встречаете, госпожа. Я шел долго и многое пережил. Позволено мне бу-дет услышать то, что я должен услышать или Вы убьете меня прямо на пороге? – Я говорил стараясь выиграть время и медленно поднимал правую ладонь к груди, совершенно непри-нужденно, словно хотел поправить застежку у плеча.

Противника я демонстративно не замечал, но все же старался не шевелится, по-скольку знал, что такое хороший стальной клинок, направленный в брюхо.

А зачем тебе жизнь, Монах? – Пенорожденная посмотрела на меня сквозь стекло зеркала, пытливо, с интересом.

Для того, чтобы передать твой ответ тому для кого он важен. – Пенорожденная за-думалась. Ее глаза в зеркале заволокло туманной дымкой. На лбу пролегла неглубокая морщинка. А я сдвинулся немного назад. Совсем чуть-чуть. Но это “чуть-чуть”, возможно спасет мне жизнь. Взгляд Пенорожденной вдруг приобрел осмысленное выражение. Она криво усмехнулась и тряхнула волосами.

Ты должен знать его имя. Назови мне его и я отвечу на вопрос. – Пенорожденная поднялась с пуфа, сделала пару шагов и остановилась за спиной у крепыша, который уже начал смущаться столь витиеватым диалогом. – Может быт он и убивать меня передумает? – Вдруг мелькнула в голове веселая мысль.

Это не моя тайна. – Отозвался я, скорчив скорбную гримасу.

Хорошо. – Согласилась Пенорожденная. – Тогда я сама назову его имя. – Вот это но-мер! Я на секунду опешил. Но выбора у меня не было.

Как Вам будет угодно, госпожа.

Пенорожденная, положила руку на плечо крепышу, наклонилась к его уху и не от-рывая взгляда от моего лица, словно желая видеть перемены, пропела ласково.

Мастер, ведь именно ты хотел знать, что я отвечу на этот вопрос?

Мастер? – Оторопело выдохнул крепыш, опуская клинок.

Мастер? – В свою очередь изумился я.

Мастер!!! – Выкрикнула Пенорожденная громогласно и отодвинулась назад, словно давая нам место для поединка. В ее глазах разгорался огонек любительницы кровавых побоищ. Я опустил глаза, пытаясь внимательнее рассмотреть оружие. Это был великолеп-ный клинок, выкованный оружейниками страны с белым флагом в центре которого сияло солнце. На лезвии у самой гарды были вытравлены каким то сложным составом руны, еще более древние чем сталь. Это был мой меч!!!

Пенорожденная – Прошептал я задыхаясь – Ты… – Пенорожденная взвизгнула, ок-руглив глаза, в долю секунды превратившись из прекрасной женщины в фурию.

Убей его, Мастер! Убей! – Рефлексы сработали быстрее мозгов. Я отступил на пол шага назад и сильно ударил ладонью по тыльной кромке клинка, отводя его вниз и в сто-рону. Благо – руку я успел поднять выше смертоносного оружия. Плавным движением скользнул вперед, пытаясь сократить дистанцию.

Умирать мне не хотелось, хотя, последнее время это было некоторым выходом из тяжелых ситуаций. Мне нельзя было вываливаться сейчас в другое Перевоплощение. Я не знал смогу ли я вернутся сюда вообще. А дела еще оставались. Очень важные дела.

Драться голыми руками с противником, вооруженным мечом и к тому же неплохо им владеющим все равно, что переться на танк с вилами. Это только в кино ломают ударом ноги хорошую сталь или зажимают пальцами клинок в сантиметре от глаза. Спасти могла только короткая дистанция. Меч почти безопасен, когда сжимаешь его обладателя в неж-ных объятиях.

Ударить противника в горло сомкнутыми пальцами не получилось. Тот сделал шаг назад, я сделал единственно возможное – двинулся вперед снова. Позволь я ему оставить пространство для замаха – меня бы уже не спасло ничего.

Оценивать изменения внешности у меня не было времени, но краем сознания я от-метил, что мой противник убавил в росте и приобрел некоторое изящество в пропорциях. Глаза поменяли цвет с карего на зеленый. Я словно смотрелся в зеркало и мне это совер-шенно не нравилось. В изменениях собственной внешности я был уверен. Объявленное во всеуслышание истинное имя личины снимает любой покров слепого имени.

Мастер. Я – Мастер, черт бы меня побрал!

Мой противник злился, нервничал, это было заметно. Наверное, ему очень не хоте-лось проиграть на глазах у женщины, которой он владел всего лишь несколько минут назад и это давало мне некоторую надежду на спасение. Я разглядел боковым зрением, что Пенорожденная забралась с ногами на постель и стояла там, сжав кулаки и потряхивая ими, всякий раз когда тот пытался достать меня мечом. Второй выпад мне удалось отбить снова. Раскрытой ладонью по пласти клинка. Отражающий удар должен быть очень точ-ным. Малейший недосмотр и останешься без пальцев. От третьего выпада я уклонился. Танцуя, делая полушаги, я теснил двойника, до тех пор пока он не уперся спиной в закры-тое ставнями окно. Ударом ноги он бросил в меня пуф, стоявший у зеркала и я замешкался на секунду. Тот отпрыгнул в сторону и изготовился к атаке.

Пожалуй все – мелькнуло в голове. Но Мастер не спешил. Ему хотело порисоваться перед Пенорожденной. Странно. Никогда за собой не замечал подобного желания. Быть не собой одно. Пытаться казаться лучше чем ты есть – другое.

Кто же этот герой? Я – Мастер, который должен быть в этом Перевоплощении, по-скольку я сошел с пути или фантом, созданный грозным противником, которому я бросил вызов? Но фантомы лишь отражения. Чьи то отражения. Получается, что это мой фантом? Черт! Как же все запуталось. Но кем бы он ни был, я, похоже, начал понимать каким обра-зом, если не победить, то, по крайней мере, попытаться уравнять шансы.

Я сделал длинный шаг назад и выпрямился. Вытянув вперед руку в останавливаю-щем жесте, решился заговорить. – Остановись, Мастер. – Мой противник, с висков которого, уже текли струйки пота, все таки он потерял много сил веселясь в постели с Пенорожденной, с явным облегчением опустил меч. Я продолжил. – Разве достойно Масте-ра, – я выдержал паузу, – Великого Мастера, убить безоружного. Я имею право требовать равных шансов в поединке.

Нет! – Выкрикнула Пенорожденная подпрыгнув на постели. – Нет, Мастер! Не смей! Не слушай его! Он вор! Он преступник! – Я проигнорировал ее заявление безотрывно гля-дя в глаза, свои глаза, хмурые и… растерянные. Тем не менее, мой противник, демонстративно вытянув руку в сторону разжал пальцы.

Сделайте нам красиво – усмехнулся я про себя. – Тяга к дешевым театральным эф-фектам. Бутафория. Картон и золотая краска. Снаружи блеск, а внутри пустота. Реально то что любишь. То во что веришь. Остальное – ложь. Но иллюзии так просто любить. В них так легко верить. Так где же твой дом Мастер? Там где ждут…

Cталь тоненько дзынькнула об угол шкафчика с косметикой и скатилась на пол. Я не медля ни секунды рванулся вперед. Преодолев два метра разделявшие нас, отбил его кулак, целившийся мне в лицо. Ухватил гортань пальцами левой руки, сжал ее так, чтобы боль не позволила ему двигаться и, собрав все силы, ударил в подреберье сжатыми в “ко-пье” пальцами.

Я наврал Гремлину. Вырвать сердце через грудную клетку нельзя. Насколько бы ни были тренированы пальцы, они не смогут пробить ребра, связанные дыхательными мыш-цами, наполовину состоящими из прочнейших хрящей. Через брюшину можно. Разорвать сросток диафрагмы и грудиной кости легче, чем протаранить костяную решетку. Удар точ-ный, отработанный до автоматизма. Нащупывать трепещущий мешочек, полный крови не пришлось. Рука уже по самой траектории движения окажется там где ей положено. Я сжал пальцы в липком, горячем, упругом месиве из разорванных мышц и сухожилий и рванул руку назад.

Дыхание зашлось. Мучительный позыв кашля, стянул горло. Я стоял перед расколо-тым зеркалом. Обычным стеклянным зеркалом с трещиной во всю длину, которая медленно зарастала, стягивая мои отражения воедино. Через мгновение я держал в руках собствен-ное сердце, трепещущее, продолжающее жить, выплескивающее на пол остатки алой крови. Подкатившая снизу боль, рванула грудь, ввалилась под череп тяжело и гулко. В глаза потек красный в черную крапинку с желтыми кругами туман.

П-пенорожденная… Ру… Что это? – Прохрапел я глядя на ее белое лицо в глубине серебренного стекла. Говорить было трудно. Разорванная диафрагма с трудом выдавлива-ла из легких воздух.

Пенорожденная легко спрыгнула с постели, сообразив, что мне осталось жить не больше нескольких секунд. Быстрым хищным движением метнулась к мечу и подняла его с пола. Встала за моей спиной.

Единственный достойный тебя противник – это ты сам – пропела она радостно. – И ты знаешь, самое замечательное в этом то, что при любом исходе поединка ты проигрыва-ешь. – Она запрокинув голову звонко рассмеялась. Потом посмотрела мне в глаза и произнесла растягивая слова, смакуя их как вкуснейшее блюдо. – Ты проиграл этот бой, Мастер, но не стоит так сильно расстраиваться. Я постараюсь облегчить твои страдания. – Она отвела меч для замаха вбок и в сторону. Немного приподнялась на носки.

Я уронил умирающее сердце на пол и собрав остатки сил, ткнул окровавленным ку-лаком в ее перекошенное злобной радостью лицо. Там за стеклом. По ее чрезмерно румяной щеке все еще ползла истаивая, становясь короче серебряная нитка трещины. Врата колыхнулись, распознав Ключ, среди сгустков полузапекшейся на пальцах крови, стали осыпаться с тихим мелодичным звоном, но мне показалось, что я опоздал. Все таки опоздал.

С-сука – удалось мне произнести прежде чем голова слетела с плеч.

* * *

Я вывалился из Врат на пол в своем кабинете, хватаясь за горло, выгибаясь дугой и, как мне казалось, умирая теперь уже по-настоящему. Но голова оказалась на месте, и весьма ощутимо колотилась о паркет когда меня выворачивал на изнанку очередной спазм судорог. Грудь разрывала тяжкая боль и я холодея приложил к ней ладонь. Придвинул ее к глазам. Пошевелил пальцами в алых потеках. Охнув присел на пол. Меня все еще колоти-ло, но от того, что сердце осталось в груди и громыхало в висках тяжелым молотом, становилось немного легче. Рубашка на груди была порвана и из нее сочилась кровь.

Я со стоном опрокинулся на спину. Безотчетный животный ужас понемногу отпус-кал. Все таки я боялся смерти. Хотя, наверное, не ее самой, а скорее моего отсутствия в этом мире. Мне хотелось жить. Здесь или там, но хотелось. Порез на груди – это след от меча Мастера.

Мастера – Хрипло выдохнул я и рванулся к Вратам. Проход еще не закрылся и я ви-дел комнату Пенорожденной сквозь серую туманную дымку. Молодая женщина с перекошенным от злобы лицом стояла над обезглавленным трупом держа в руках окровав-ленный меч слишком короткий чтобы быть моим. В груди Алексиса зияла страшная рваная рана. Врата не успели соединить нас в целое. Я сбежал за долю секунды до гибели и угры-зений совести по этому поводу не испытывал.

Пенорожденная обернулась к дверям. На пороге недоуменно разглядывая кровавое побоище стоял Грем. За его спиной угадывалась целая толпа челяди, вооруженная кто чем: дубинами, кухонными ножами, серпами.

Кто это? – Произнес он глухо. Я был за Вратами поэтому голос Грема был едва слы-шен.

Пенорожденная уронила меч и осела на пол. Закрыла лицо ладонями. Плечи ее за-тряслись. Лицо Грема скривилось от жалости. Он присел на корточки, обнял жену. Спросил участливо. – Он хотел обидеть тебя? – Пенорожденная часто закивала.

Окно спальни распахнуто. Он влез в окно?

Нет! – Запричитала молодая женщина. – Он вошел в дверь!

Гремлин удивленно вытаращил глаза. – Монах?

Пенорожденная вырвалась из рук мужа и вдруг залепила ему звонкую пощечину.

Я же говорила тебе! Говорила, говорила! От носящих слепые имена всегда неприят-ности! Он четыре года не видел женщину и хотел изнасиловать меня! Где ты был когда я боролась за свою честь, которой ты, похоже, не достоин? Где?

Гремлин выглядел жалким. Пенорожденная действительно сумела заставить его по-чувствовать свою вину за происшедшее. Он привел незнакомца. Он не выяснил кто тот на самом деле. Он не проконтролировал, чтобы за ним присматривали когда все улягутся спать.

Слава богам – ты жива! – Наконец произнес он. Пенорожденная, совершенно опра-вившись встала на ноги и посмотрела на мужа сверху вниз.

Но твоего участия в этом нет! Будь ты проклят! – Вот это да. Я смотрел через Врата на семейную ссору словно в сериале и не верил, что эта женщина моя Ру. Милая, хрупкая, нежная. В каждой женщине есть капля стервозности. Без нее отношения становятся пре-сными. Быстро изживают себя. Но похоже, что Пенорожденная была в своей сверхэгоистичной сути настолько же отвратительна насколько мила была Ру. Истин как минимум две, и я в который раз в этом убеждался.

Гремлин поднялся на ноги, развернувшись, что то приказал слугам. Те разбежались словно их сдуло ветром. Лишь Антонио тот круглый лысый человечек, который устраивал мне спальню протиснулся бочком в комнату и встал незаметно в уголке за дверью. Лицо его посерело от страха, но он стойко ожидал приказов своей хозяйки. Пенорожденная яростно захлопнула за мужем дверь, задвинула засов и села на опрокинутый пуф. Пнула злобно голову Алексиса со слипшимися от крови волосами и слепо выпученными глазами. Голова словно футбольный мяч ткнулась в стену, откатилась снова под ноги Пенорожден-ной.

Ты даже на это оказался не годен – Произнесла она голове. – Анотнио – Обратилась она к управляющему. – Скорми этого ублюдка псам. Они давно не ели человечины. – К горлу подкатил тошнотный комок кислятины. Я мотнул головой, подавляя рвоту, но про-должал смотреть и слушать. Антонио вытащил из-за спины, видимо заранее приготовленный мешок сшитый из больших кусков хорошо выделанной кожы, деловито набросил его на труп, подсунул под него край и хакнув приподнял на пробу. Поискал гла-зами голову. Нашел. Ухватив ее за волосы бросил туда же. Скрутив горловину в тугой узел, потащил по полу к дверям, пачкая шкуры и коврики бурыми сгустками. Отодвинув засов, отворил дверь и застыл изумленный. За нею в недвусмысленной позе заправского шпиона, припавшего к щели, стояла Аната. Антонио, медленно багровея, занес руку для удара.

Я прошу прощения, госпожа. – Пропела девочка и Антонио растерянно застыл с поднятой рукой. – Я принесла воду и тряпки, чтобы смыть кровь вора, которому Вы отру-били голову. – Ее восхищенный взгляд был настолько искренним, что Пенорожденная смягчилась. Кивнула Антонио, чтобы он не наказывал девочку. Аната продолжала нетер-пеливо топтаться на пороге. – Госпожа, а можно? – Пенорожденная удивленно подняла брови. – Слушаю тебя – А можно я заберу отрубленную голову себе и сделаю из его черепа суповую миску?

Ты так не любишь мужчин? – По взрослому обратилась к ней хозяйка. – Я их тер-петь не могу! – Выкрикнула Аната. – Так бы и поубивала их всех. – Пенорожденная отрицательно качнула головой. – Нет, милая. Тебе еще рано иметь такие игрушки. Выбрось эту дурь из головы и займись полами. Я хочу заснуть в чистой комнате. – Аната кивнула головой выскочила в коридор и через секунду, напрягаясь всем своим тельцем, втащила в комнату деревянное ведро с горячей водой. – Госпожа, – жалобно произнесла она. – Ну тогда, хотя бы покажите. – Покажи ей, Антонио – улыбнувшись произнесла Пенорожден-ная. Антонио ругаясь шепотом, размотал горловину мешка, просунул руку внутрь. Долго копался в нем, но все таки найдя нужное, вытащил на свет. Аната посмотрела на останки Алексиса и облегченно вздохнула. – Я так и знала. – Что? – Насторожилась Пенорожден-ная. – Тем кто приходит из-за гор нельзя доверять. – Пенорожденную, похоже, этот ответ полностью удовлетворил. Она встала с пуфа придвинула его к зеркалу и уселась напротив, глядя мне прямо в глаза. Я не знал видит она меня или нет, но на всякий случай немного отодвинулся.