Текст книги "Интервью, заявления и выступления"

Автор книги: Игорь Шафаревич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Беседа с корреспондентом "Нью-Йорк Таймс"  ^

      Вопрос. Какова роль русской национальной традиции в новейшей истории России?       Ответ. Вопрос этот очень емкий, он имеет несколько аспектов.       1. В ту эпоху русской истории, кульминационным моментом которой были февральская и логически из нее вытекавшая Октябрьская революция, основной силой, властвовавшей над умами, было учение социализма – а началось это еще с революционных кружков, убивших царя Александра II, который освободил крестьян. Но социализм – это было совершенно чуждое России учение, в отличие от Западной Европы он не имел здесь никаких исторических корней. В то время, как социалистические учения были широко распространены в Западной Европе в век просвещения и еще раньше, вплоть до Крестьянской войны в Германии, в России до второй половины XIX в. нельзя найти никаких признаков их влияния. Занимаясь несколько лет историей социализма, я не переставал удивляться, насколько различны были в этом отношении пути России и Западной Европы. Две основные фигуры, с которых началось распространение социализма в России, Бакунин и Герцен, должны были сначала эмигрировать на Запад, чтобы там познакомиться с этим учением, а уже оттуда импортировать его к нам.       Таким образом, здесь было внезапное вторжение совершенно новой для нашей страны идеологии. Одной из причин успеха социализма в России была именно эта внезапность, которая не дала времени критически осмыслить новое учение.       2. В частности, создатели марксизма проявляли всегда особенную ненависть к России и русским. Маркс и Энгельс называли ненависть к России даже "первой революционной страстью" немцев. В биографии Маркса есть трогательная черта – он прилежно изучал русский язык, казалось бы, полюбив русскую культуру и желая узнать ее лучше. Но в письме Энгельсу он дает другое объяснение: чтобы знать лучше своего врага. Эту традицию от них усвоили многие марксисты. Троцкий, например, писал, что одной из основных черт русского народа является "стадность" – и это будучи одним из глав страны, где большинство составляют русские!       3. Те либералы, которые оказались на правительственных постах после февральской революции, смотрели с презрением на традиционные формы русской жизни и государственности, стыдились их и лишь торопились скорее их переделать по образцам, взятым с Запада. Более же крайние группировки революционного движения, например большевики, призывали бороться за поражение своего правительства в войне. И для тех, и для других слово "патриот" было оскорблением. Одну из своих речей Троцкий закончил возгласом "Будь проклят патриотизм!"       Можно себе представить, к каким последствиям привело воплощение в жизнь таких взглядов. Сносились памятники, церкви и старые здания, напоминавшие о русской истории, а поэты призывали расстреливать дворцы как белогвардейцев. Улицы переименовывались, чтобы названия никак не связывали их с нашим прошлым. Дети воспитывались на таком изложении русской истории, где все ее деятели изображались жадными грабителями, идиотами или сифилитиками. Элементарная логика приносилась в жертву этой концепции; так, два, казалось бы, взаимоисключающих положения особенно часто повторялись:       "История России заключалась в том, что ее всегда били" и "Россия была жандармом Европы".       Целое поколение было воспитано в этой атмосфере, которая прививала комплекс вины за русскую историю. Только поняв это, можно оценить тот жесточайший кризис, который пережило тогда русское национальное самосознание: речь шла вовсе не о чувстве ущемленной национальной гордости, – само право народа на существование (если не физическое, то духовное) было поставлено под сомнение.       4. Когда, после смерти Сталина, стали пробиваться на поверхность первые побеги независимой мысли, наметилось два течения в оценке русской истории и русского будущего. Одно из них объединяет людей, отказавшихся от сталинизма, иногда даже от марксизма, но как бы нечувствительных к национальному аспекту жизни (точнее, к русскому национальному аспекту; проблемы других народов, как правило, встречают очень сочувственное отношение). Обычно этот взгляд совпадает с тем, что современные проблемы нашей страны воспринимаются вне связи с ее тысячелетней историей, статически. Несомненно, на этом пути можно сделать (и было сделано) много полезного. Однако мне кажется, он чреват некоторыми искажениями, когда на первый план выдвигаются вопросы, важные лишь для сравнительно узких слоев, – как, например, проблема эмиграции, которая ведь подавляющей части народа вообще не затрагивает.       С другой стороны, совершенно стихийно, не в трактатах или программах, а как чисто эмоциональный порыв, широко распространилось тяготение к воссоединению с утраченными национальными корнями: влечение к русской культуре, поездки групп молодежи в старые монастыри, коллекционирование репродукций икон, интерес к русской религиозной философии XIX и начала XX в. Отсюда вытекали попытки защитить от разрушения старые здания или спасти для потомства рукопись умершего священника, стремление по-новому понять свою историю в свете современного опыта и найти ключ к проблемам современности в более чем тысячелетней истории.       Это течение является проявлением простого стремления к самосохранению нашего народа, оно есть непосредственное следствие того, что, несмотря на все испытания, через которые он прошел, русский народ существует, имеет свои национальные цели и свое мировоззрение. Оно является национальным, но это явное искажение истины, когда его называют националистическим или шовинистическим: в питающих его настроениях нет ничего агрессивного, враждебного другим народам. Конечно, в государстве, где вместе живет много наций, неизбежно возникают межнациональные трения, иногда проявляющиеся в злых и несправедливых суждениях. Но по большей части они исходят не от русских, так или иначе захваченных тем течением, о котором я говорил, а наоборот, направлены против русских. В меньшей мере с этим можно столкнуться внутри страны, гораздо чаще – в так называемой "третьей эмиграции". Я приведу только один пример из очень большого числа. В недавно опубликованной статье автор предлагает раздробить СССР на более мелкие государства по национальному признаку. При этом он прибавляет, что дело это хоть и трудное, но выполнимое, ибо собственно русское государство будет еще достаточно большим и сможет принять тех русских, которые будут вынуждены покинуть свое место жительства. То есть то, что считается одним из страшнейших сталинских злодеяний – насильственное переселение по национальному признаку – оказывается вполне допустимым, если оно применяется к русским. Я не представляю себе, что могло быть опубликовано подобное предложение по адресу других народов, исходящее от русских.       Осознание своих национальных задач не мешает, а помогает понять другие народы. У Диккенса в одном романе есть глава "Телескопическая филантропия", где изображена дама, так занятая делами негров в провинции Бариобуло-Гха, что собственные ее дети ходят голодными, грязными и оборванными. Мысль Диккенса: дама на самом деле не любит ни своих детей, ни негров из Бериобуло-Гха. Точно так же и мне трудно представить себе, что человек, не болеющий прежде всего нуждами своего народа, может "телескопически" любить другие народы. Текст по журналу "Вестник РХД", Париж, 1978, No 126.

Интервью корреспонденту газеты "Франкфуртер Альгемейне"  ^

      Как Вы оцениваете, нынешнее положение диссидентов в Советском Союзе? Какие течения Вы различаете среди них? Думаете ли Вы, что расширение диссидентного движения связано с политикой разрядки?       Понятие "диссидента" очень расплывчато и безусловно нуждается в уточнении. Во время Французской революции говорили: теперь есть только две партии – партия живых и партия мертвых. Мне кажется, что и в нашей стране все люди прежде всего разделяются на два типа. Первые – это те, кто чувствует, что его судьба неразрывно связана с судьбой его страны, кто ощущает себя ответственным лично за ее будущее. Вторые – это все остальные. Я не хочу сказать, что первый тип и есть диссиденты, это совершенно неверно. Под западное понятие "диссидента" подходят лишь те из них, кого их жизненная установка привела к явному столкновению с аппаратом власти – кто выступил с нежелательным властям заявлением, опубликовал по собственной инициативе статью или книгу на Западе и т. д. Но подавляющее большинство в такое явное столкновение не вступают: учитель, старающийся рассказать школьникам вопреки программе побольше о Пушкине и поменьше о Шолохове; люди, борющиеся против загрязнения озера Байкал, вызывая неудовольствие начальства; писатель, рассказывающий о трагической судьбе русской деревни и т. д. и т. д. И все же основным представляется мне не факт столкновения с властями, прежде всего бросающийся в глаза, а МОТИВ этого столкновения: не внешнее действие, а внутренняя его причина. Например, человека, вступающего в какой-нибудь "Комитет" или "Комиссию", чтобы тем самым заставить власти разрешить ему эмигрировать – было бы неразумно относить к тому же социальному типу, не хочу никак квалифицировать такую позицию, но только обращаю внимание на то, что здесь мы имеем два принципиально различных явления, которые неразумно объединять в едином понятии, хотя бы потому, что они совершенно различно прогнозируемы. Подобно тому, как человека и страуса хотя и можно объединить в одну группу по признаку хождения на двух ногах, но это не поможет пониманию сущности ни одного из обоих видов.       Среди диссидентов можно указать два течения, наиболее явно расходящихся в своих принципиальных установках (хотя в данный момент обе установки могут приводить и к очень близким действиям). Одна исходит из того, что все общества развиваются примерно по одним и тем же закономерностям, что на этом едином пути Запад обогнал Россию и Советский Союз, и поэтому единственный здоровый путь – это развитие по западному образцу. На такой точке зрения сходятся как те, кто "западный образец" понимает в духе парламентской демократии, так и те, кто исходит из другой идеологии западного происхождения – марксизма. До революции подобная точка зрения тоже существовала и ее последователи назывались "западниками".       Другие основываются на том убеждении, что каждый народ индивидуален, именно эта индивидуальность должна определять его жизненный путь, только благодаря ей народ и ценен для всего человечества. Поэтому они считают, что направление развития нашей страны должно органически определяться ее предшествующей историей, что разрыв в исторической традиции может быть смертелен для нации и должен быть всеми силами преодолен. Для большинства представителей этого течения основополагающую роль играют взгляды Достоевского на русскую историю. Достоевский сам называл себя "почвенником". Мне кажется, что такой термин хорошо характеризует все это течение.       Политика разрядки не вызвала расширения диссидентского движения по той причине, что такого расширения за последнее время и не произошло. Но интересно, что не произошло и его сужения. Сколько я помню, начиная с того времени, когда впервые заговорили о диссидентах, после очередного процесса каждый раз казалось, что это движение пришло к концу. Но каждый раз оно восстанавливалось в прежнем, весьма небольшом размере. По-видимому, именно в таком размере оно зачем-то нужно для жизни страны и страна его поддерживает на этом уровне.       Как Вы определяете Вашу идейную позицию? Причисляете ли Вы себя к какой-либо группе? Можно ли считать, что Вы выражаете взгляды какой-либо группы или идейного течения?       Я разделяю взгляды того направления, которое я выше характеризовал как "почвенников". В частности, я считаю, что начало нашей национальной истории (точнее говоря, истории народа, который в течение нескольких веков называл себя русским, а потом разветвился на три родственные народа: белорусский, украинский и русский) неразрывно связано с принятием Православия. Тогда возникло сознание с национального единства и представление о некоторых общенациональных целях. Православие было духовным стержнем, который помог перенести татарское иго, сохранив свои национальные идеалы. Оно дало силы преодолеть распад русского государства в XVII в., когда в Москве стоял польский гарнизон и сидел польский царь. Опираясь на Православие, страна смогла выстоять под наплывом западных веяний, нахлынувших после реформ Петра Великого и иностранцев, образовавших правящий слой страны – и все же не потерять своей национальной индивидуальности, но творчески вобрать в себя западные влияния. Так возникла русская культура XIX в., величайшие гении которой – Гоголь, Достоевский, Толстой – тоже стояли на почве Православия. Мне кажется совершенно неправдоподобным, что какой-либо народ может отказаться от источника, питавшего его духовную жизнь в течение тысячелетия, – и остаться духовно живым организмом. Поэтому я уверен, что если жизнь нашей страны еще не кончена, то возможна она на пути Православия и развития русской национальной традиции.       Я не принадлежу ни к какой группе, если под этим подразумевать хоть какую-либо форму организации, – хотя бы то, что члены группы знают друг друга. Но я думаю, что многие придерживаются близких мне взглядов. Число их оценить, конечно, невозможно, но думаю – что очень многие. Об этом говорит и тяготение молодежи к религии – раньше в церкви можно было увидеть почти только пожилых женщин (они и отстояли церковь в самое страшное время), а теперь на большие праздники в церкви теснится в основном молодежь. Или интерес к старым иконам, зданиям и церквам, движение в защиту памятников старины. И особенно – замечательная литература о русской деревне, возникающая за последние десятилетия – одно из самых значительных явлении в культуре нашей страны.       Что Вы можете сказать о Вашем отношении к Солженицыну? Разделяете ли Вы общественно-политические взгляды Солженицына, высказанные им, например, в "Письме вождям Советского Союза?"       Я думаю, что Солженицын принадлежит к тому же духовному течению, так же смотрит на будущее нашей страны. Более того, он ярче и глубже всех сумел выразить это мировоззрение. В "Письме вождям" он сказал: "Вести такую страну – нужно иметь национальную линию и постоянно ощущать за своими плечами все 1100 лет ее истории, а не только 55 лет, 5% ее". Вряд ли можно более выпукло и четко выразить этот взгляд.       Что касается до конкретных рекомендаций его "Письма", то что их обсуждать, когда адресаты не проявили к ним НИКАКОГО ПРИЗНАКА интереса!       К какой общественной и политической альтернативе нынешней системы Вы склоняетесь? Считаете ли Вы либеральную демократию приемлемой моделью или предпочитаете авторитарную государственную систему?       Этот вопрос представляется мне сейчас, в условиях нашей страны, безнадежно академическим, абсолютно не связанным ни с какой жизненной реальностью. Я, например, не встречал в своей жизни ни одного человека, считавшего желательным немедленное введение у нас многопартийной парламентской системы (равно как и монархии). Все, вероятно, чувствуют, что такой перелом жизни привел бы только к ещё одному кризису, быть может последнему для этой страны. Что нам нужно – это максимум духовных изменений при минимуме изменений внешних (какой-то минимум все же необходим). Нужен возврат к Богу и своему народу, ощущение общенациональных целей и чувство ответственности перед историей и будущим своей страны. Мне кажется, общественный строй есть нечто производное от духовного состояния народа. И он должен не логически конструироваться – это опасный путь "Утопий", – а органически вырастать из истории.       Как вы оцениваете процесс Орлова?       Если отвлечься от некоторых деталей (например, что женщину раздевают и обыскивают в присутствии мужчин), то по своему характеру процесс Орлова ничем не отличается от предшествующих – например, Осипова или Ковалева.       Но очень велико отличие в реакции Запада. До сих пор западное общественное мнение почти не обращало внимания на политические процессы в СССР. Например, совсем не был замечен арест Талантова, который с поразительным мужеством выступил против массового закрытия церквей в начале 60-х годов – и это в то время, когда о диссидентах еще не заговаривали. Началось с угроз, которые довели его жену до инфаркта и смерти. Вскоре, он был арестован, отправлен в лагерь и умер там в тот же год. Кажется, никакого отзвука не получил, в то время, когда он происходил, и крупнейший в послесталинское время политический процесс – ВСХСОна (социально-христианского союза). А в нем участвовало 20 подсудимых! Не слышно было и откликов на процесс Осипова, хотя речь шла о первом значительном бесцензурном журнале, издававшемся открыто, с фамилией редактора на первой странице!       Совсем другое дело процесс Орлова – заявления министров и президентов, резолюция американского конгресса и прения в английском парламенте, непрекращающиеся статьи в западной прессе... Думаю, что такое изменение позиции Запада должно быть воспринято с удовлетворением всеми. Если есть люди, считающие процесс безупречным, а приговор ему справедливым, то они должны быть довольны, что это похвальное действие стало так широко известно. Другие же – могут видеть в дружной реакции общественности Запада признак надежды на то, что когда-то у нас такие процессы и приговоры прекратятся. А может быть, это смягчит и судьбу самого Орлова.       Какое отношение государства к диссидентам Вы предвидите в будущем?       Я оптимист и уверен, что когда-то возобладает единственно разумная точка зрения: что с сообщаемыми фактами и высказываемыми взглядами надо бороться публикацией других фактов и опровержением взглядов, а не лагерем и ссылкой. И по самой практической причине: потому что иначе можно прийти к заключению, что иных аргументов кроме лагеря – нет. Но страшно подумать, сколько еще процессов пройдет, прежде чем разум восторжествует. Увы, пока этот момент не виден и вдалеке. Как одно из последних свидетельств этого печального положения, хочу обратить внимание на арест 14 мая этого года Александра Подрабинека, члена рабочей комиссии по расследованию использования психиатрии в политических целях. Комиссия сообщала о случаях заключения в психиатрические больницы, имевших по ее мнению политическую причину, публиковала фамилии лечащих врачей и адреса больниц, обращалась с ходатайствами к медицинским властям. Подрабинек обвиняется в клевете на советский строй – это грозит лишением свободы до 3-х лет, но вполне вероятно, что (как это было в процессе Орлова) во время следствия формула обвинения будет заменена на другую, угрожающую заключением до 7 лет.       Я надеюсь, что западное общественное мнение не останется равнодушным к судьбе Подрабинека, потому что уверен: речь идет об опасности, общей для нас всех, одинаково угрожающей и Западу и Востоку. То явление, с которым боролся Подрабинек, не было просто злоупотреблением властей или несовершенством законодательства. Это был вполне логичный вывод из глубоко укоренившегося, последовательно-материалистического взгляда на сущность Человека. Если в человеке не видеть большего, чем равнодействующей социальных или биологических сил, то для него теряют всякий смысл понятия вины и наказания, как они бессмысленны в применении к машине. Как испортившийся компьютер не судят и не наказывают, а чинят, так надо чинить и человека, действующего не в соответствии с заложенной программой, – для этого и существуют психиатрические больницы особого типа. Вывод этот столь неизбежен, что еще предшественник и учитель Маркса – Вейтлинг рисовал картину будущего общества "гармонии и свободы", где не будет судов и тюрем, но все "одержимые болезненными страстями" будут направляться в больницы, а неизлечимые – изолироваться в особых колониях на островах. Это – типичная Утопия, придуманная мрачным фантазером. Куда страшнее Утопия, которую создает сама жизнь: на пока еще маленькой модели показывает, что может нас ожидать в недалеком будущем. Например, когда врачи-психиатры, по-видимому, совершенно искренне, объясняют насильственно доставленным к ним пациентам, что их религиозные убеждения или критическое отношение к жизни (как говорят врачи, ОТСУТСТВИЕ СОЦИАЛЬНОЙ АДАПТАЦИИ) – это и есть верный симптом их психического заболевания.       То мировоззрение, из которого вытекает этот вывод, возникло не у нас, оно произросло и расцвело на почве Запада. Поэтому я уверен, что и Западу угрожает та же опасность, быть может, только в другом облике: усовершенствование техники манипулирования человеческой психикой, превращение человека в "одномерное", лишенное духовной свободы существо.       В чем Вы видите признаки унификации личности на Западе?       Такая точка зрения высказывалась на Западе неоднократно и, по-видимому, разделяется многими. Например, эпитет "одномерный" подсказан мне названием книги Герберта Маркузе. Это – один образец литературы, возникшей в основном в 60-е годы. В ряде книг подобного направления убедительно высказывается такая точка зрения: массовое индустриальное общество не просто удовлетворяет потребности своих членов, но, в гораздо большей степени, искусственно создает их благодаря рекламе. Этот процесс переносится и в духовную область. Так возникает гонка создаваемых и удовлетворяемых потребностей, полностью поглощающая человека. Широкий выбор продукции материального и духовного производства на самом деле жестко ограничен рамками того, что соответствует целям общества. Благодаря этому человек настолько интегрируется в общество, что критическое отношение к принципам этого общества становится для него невозможным – не из-за внешних ограничений, а ввиду изменения мышления самого человека. Такие взгляды были идеологической основой студенческих (и, конечно, не только студенческих) волнений, охвативших почти весь западный мир 10 лет назад. Громадный размах этого движения несомненно доказывает, что оно не случайно, но вызвано какими-то глубинными и болезненными сторонами западной жизни.       Другое дело, – тот выход, который предлагали "Новые левые" (например, Маркузе) – он кажется мне чудовищным и ведущим к гораздо большей деградации человеческой личности, чем этого можно опасаться со стороны индустриального общества. Но ведь так и делается история: каждый большой обман должен основываться на доле правды. И мастера разрушительной работы умеют очень тонко найти эту правду – самое больное место того общества, в котором они живут.       Чем отличаются преследования инакомыслящих и унификация личности в СССР и в царской России?       Зачем же мне высказывать Вам свое субъективное мнение, когда Вам очень легко узнать объективные факты? Если это интересно Вам или Вашим читателям, возьмите законы о печати, партиях, профсоюзах, забастовках, действовавшие в России в 1905-1907 годах и сравните их с известной Вам современностью. Это было бы тем более полезно, что, как мне кажется, на Западе господствуют совершенно фантастические представления о дореволюционной России!       А здесь я приведу только один случай, который мне недавно напомнил знакомый юрист. В 1906 году Государственная дума оказалась в состоянии непрерывного конфликта с правительством. В полном соответствии с "Основным законом" было объявлено о роспуске Думы и проведении новых наборов. Тогда большая часть депутатов (180 человек) отказалась подчиниться этому Указу. Они собрались в Выборге, в Финляндии, где, ввиду предоставленной Финляндии автономии, находились вне досягаемости властей – и объявили, что заседание Думы продолжается. Там они выпустили так называемое "Выборгское воззвание", в котором призывали население: не платить налоги и не идти рекрутами в армию. После этого почти все они вернулись в Россию, где были отданы под суд. На суде они не признали себя виновными и использовали суд для обвинения правительства. В результате они были приговорены к трем месяцам тюремного заключения. Их речи и речи адвокатов вместе с портретами и автографами всех подсудимых были изданы в виде книги, которая тотчас поступила в свободную продажу. Поучительно сравнить это, например, с процессом Осипова или Орлова.       Как, по Вашему мнению, должен строить Запад практически политику по отношению к Советскому Союзу? Есть ли у Вас принципиальные возражения против сотрудничества между Западом и Советским Союзом?       Политика, я думаю, как и всякая профессиональная деятельность, требует подготовки и опыта. Какие же советы я могу здесь давать? А если бы я собрался с советами обращаться, то советовать стал бы скорее уж своей стороне, чем Западу.       Принципиальных возражений против сотрудничества Запада с Советским Союзом, конечно, быть не может. Все дело в том, на какой основе это сотрудничество происходит и как конкретно осуществляется.       Приведу пример конкретной формы сотрудничества, которая у меня возражение вызывает. Когда бывший премьер Великобритании Вильсон в тот самый день, как шел процесс над Орловым, подписал соглашение с советским пропагандистским функционером Сурковым и еще сказал, что он гордится этим своим действием, то тем самым он взял на себя долю вины и за жестокий приговор Орлову и за судьбу тех, кто последует за ним в этом скорбном ряду. Например, за судьбу Подрабинека. Текст по журналу "Вестник РХД", Париж, 1978, No 126.

Открытое письмо  ^

      Советская пресса начала беспрецедентную, массированную кампанию против академика А. Д. Сахарова. Тема считается столь важной, что все основные газеты ежедневно печатают по нескольку статей, враждебных А. Д. Сахарову, но ни одна из них не познакомила читателей с его выступлениями, вызвавшими эти нападки. Вспоминаются 30-е и 40-е годы, когда мы клеймили "гневом и позором", сами-то толком не зная, что мы клеймим. Вспоминаются и итоги тех осуждений – судьба академиков Н. И. Вавилова, Плетнева, Королева, Туполева...       Враждебную А. Д. Сахарову кампанию сочли возможным открыть некоторые мои коллеги по Академии наук СССР. В своем письме они квалифицируют выступления А. Д. Сахарова как "глубоко чуждые интересам всех прогрессивных людей", утверждают, что его деятельность "в корне чужда советским ученым". В отличие от моих коллег я не уполномочен ни советскими учеными, ни всеми прогрессивными людьми говорить от их имени. Элементарная добросовестность ученого оставляет мне лишь одну возможность – высказать свое личное мнение о деятельности А. Д. Сахарова.       Я считаю, что последние годы жизнь Андрея Дмитриевича Сахарова была примером того, как может и должен жить человек, искренне считающий, что все происходящее сейчас в нашей стране, что ее будущее – это дело каждого гражданина, а не только тех учреждений, которым надлежит этим ведать. С неотступностью и самоотверженностью, типичной для лучших представителей русского народа, он говорил о пороках и язвах нашего общества, молчать о которых ему не позволяла совесть, искал и предлагал пути их исцеления, или мы должны верить, что живем в раю, где нет ни пороков, ни язв? (Легко понять, какое озлобление его поведение вызывает не только у тех, кто извлекает выгоду из этих язв, но и у тех, кто сделал принципом своей морали их не замечать).       Как ни велики достижения А. Д. Сахарова в физике, как ни уникален его вклад в оборонную мощь СССР, то значение, которое для нашей страны имеет его общественная деятельность, – я уверен, – неизмеримо больше. Если люди, подобные Андрею Дмитриевичу, будут появляться и дальше, если их будет становиться все больше, наша страна справится со всеми неисчислимыми трудностями, стоящими на ее пути. Если таких людей не будет, наша будущность представляется исключительно мрачной.       Уже с самого начала общественной деятельности А. Д. Сахарова ясно было, что она потребует от него бесстрашия и самопожертвования. Сразу же он потерял работу, для которой сделал так много. (Теперь его коллеги по Академии наук обвиняют его в том, что он "отошел" от активной научной деятельности. Не "отошли" ли?)       Сейчас положение А. Д. Сахарова несравненно серьезнее. В письме моих коллег говорится о заявлениях А. Д. Сахарова, "порочащих государственный строй СССР". Какое совпадение! – это цитата из статьи 70 Уголовного кодекса РСФСР, угрожающей тюремным заключением сроком до семи лет. Они подписали свое письмо после угроз по адресу Сахарова со стороны прокуратуры. Используя оборот из их письма, скажу: я надеюсь, что мои коллеги задумаются над своими действиями.       По тому, какая тяжелая артиллерия двинута против А. Д. Сахарова: секретарь Компартии Франции, 40 академиков, 30 писателей, сельскохозяйственные академики, токарь-карусельщик... – видно, в сколь опасном положении он сейчас находится.       А. Д. Сахарова обвиняют в том, что он давал интервью иностранным корреспондентам, апеллировал ко всему миру. Вопрос в том, как и когда следует обращаться к мировому общественному, мнению. Есть ли это прием пропаганды, годный, чтобы сбить с толку идеологических противников – или речь идет о реальной силе, которую надо укреплять и которая может благотворно влиять на жизнь во всех странах?       Я придерживаюсь второго подхода и поэтому обращаюсь ко всем людям, а в особенности ко всем ученым и, в частности, к членам Академии наук СССР – как советским, так и иностранным – с призывом: использовать все свои возможности, все каналы, чтобы защитить А. Д. Сахарова – выдающегося ученого и одну из самых светлых личностей в современном человечестве.       Это необходимо для всех нас, чтобы существовали такие люди. Только они не дают человечеству превратиться в озверевшее стадо. Сентябрь 1973

Изгнание А. И. Солженицына  ^

      В России литература никогда не была развлечением, имела цель более высокую даже, чем нравственное совершенствование, это был орган народной души, помогавший отличить правду от лжи, выразить смутные импульсы народной совести. Ранить литературу – значит поставить под смертельную угрозу духовную жизнь народа.       А по ней сыплются удар за ударом уже которое десятилетие: от расстрела Гумилева до депортации Солженицына. И мы молчим и рождаем детей, которых воспитываем, чтобы и они молчали.       Пора ужаснуться и опомниться! В какой стране будет жить нынешняя молодежь, какую Родину будут любить наши дети, если мы с равнодушным молчанием будем глядеть, как отрывают от тела России чудом ей данного и сохраненного великого писателя? А может, и молчать не будем: единодушно осудим его на собраниях и пойдем домой смотреть телевизоры? Февраль 1974