Текст книги "Психотерапия, фокусированная на диалоге"

Автор книги: Игорь Погодин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Игорь Александрович Погодин
Психотерапия, фокусированная на диалоге

Предисловие

Трансформация роли контакта в психотерапии, происходившая на протяжении XX столетия[1]1
  Речь в данном контексте идет о расширении применения контакта в психотерапии (что также повлекло за собой изменения в его дефиниции), в результате которого контакт трансформировался из условия, необходимого для психотерапии, в ее основной инструмент и пространство терапевтически значимой динамики.


[Закрыть], повлекла за собой соответствующие изменения и в других составляющих психотерапевтической методологии. Так, например, должны были быть изменены основные представления о природе психического, а также подвергнуты модификации собственно психотерапевтические методы. Гештальт-терапия, которая знаменовала собой начало использования контакта в качестве пространства психотерапии и фактора, опосредующего возникновение терапевтически значимых изменений, инициировала соответствующие изменения методологии психотерапии. В результате появилась концепция self, опирающаяся на положения теории поля, а также феноменологический метод психотерапии, который был размещен в основе психотерапевтического процесса.

Тем не менее в настоящий момент сложилась ситуация, когда, на мой взгляд, основные положения гештальт-подхода используются не в полной мере. Это понятно, поскольку феноменологический способ построения терапевтического процесса, а также представления о психическом как производном от текущего контекста поля, находящегося в постоянной динамике, являются не совсем привычными (правильнее было бы сказать – совсем непривычными) для сложившегося на протяжении XX столетия индивидуалистического по своей сути психотерапевтического мышления. Я уж не говорю о бытовом мышлении, которое пропитывает также и способ мышления самих психотерапевтов.

Привычное мышление человека XX–XXI столетия содержит в своей основе принцип детерминизма, который позволяет строить гипотезы и находить пути их подтверждения[2]2
  Разумеется, выдвижение гипотезы, строго говоря, предполагает теоретически равную возможность как ее подтверждения, так и ее опровержения. Однако опыт показывает, что интенция (зачастую неосознаваемая) к подтверждению гипотезы, как правило, значительно интенсивнее, и именно она определяет способ обращения с ней. Сходную точку зрения можно найти у A.B. Юревича в «Социальной психологии науки» (2001), который утверждает, что вся история науки насыщена примерами влияния гипотезы на способ исследования и интерпретацию полученных в нем результатов


[Закрыть], а также представления о личности как относительно стабильном образовании, которое детерминирует поведение и переживание человека. Разумеется, что традиционному мышлению в полной мере соответствуют такие же традиционные представления о психотерапии и ее задачах, заключающихся в изменении поведения и / или особенностей переживания человека посредством личностной трансформации, которая, в свою очередь, оказывается возможной в результате обнаружения причинно-следственных связей и специфического для данного метода их использования. Причем само переживание понимается как характерный для личности способ справляться с событиями реальности, которая по своей сути объективна и довольно стабильна во времени.

Очевидно, что революционные психотерапевтические новообразования гештальт-подхода столкнулись с выраженным сопротивлением традиционного психотерапевтического мышления в процессе их ассимиляции. Способ думать психотерапевтов должен был быть радикально перестроен, что редко удается простым введением новой методологии. В связи с этим в практике развития гештальт-терапии новые методологические идеи перемешались со старыми, формируя положение, напоминающие скорее эклектику, чем школу со своей спецификой. Кстати говоря, методологических противоречий не избежали даже основатели гештальт-терапии. Речь идет, например, о противоречиях между пониманием self как процесса (по созданию фигуры на фоне) в поле, с одной стороны, и представлениями об организме в среде, с другой. Такой же методологический «клинч» возник в связи с пониманием ответственности Ф. Перлзом. Так, с его точки зрения, психотерапия представляет собой процесс перехода человека от опоры на других к поддержке самого себя. Но ведь сказанное входит в значительное противоречие с теорией поля, которая предполагает локализацию источника психического в контексте поля (ситуации), а не в индивиде. Список противоречий можно продолжить.

Что касается практики гештальт-терапии, то и здесь, разумеется, не удалось избежать необходимости справляться с возникающими недоразумениями, производными от трудностей ассимиляции новых идей. Зачастую практика гештальт-терапевта (по крайней мере, на постсоветском пространстве) представляет собой некоторый эклектический продукт, предполагающий заимствование в гештальт-методологию и практику конструктов и методов, релевантных традиционному каузально-индивидуалистическому психотерапевтическому мышлению и принадлежащих другим направлениям и школам психотерапии. Такое положение вещей проявляется, например, в использовании идей бессознательного, переноса, сопротивления, полярностей, а также в построении и следовании терапевтическим гипотезам. Не удалось избежать при этом и использования в практическом «гештальтистском» мышлении традиционных психодинамических клинических представлений. Таким образом, иногда складывается впечатление об отсутствии у гештальт-терапии единой стройной последовательной «психотерапевтической идеологии».

Я бы хотел оказаться правильно понятым читателем. Не будучи сторонником борьбы за «чистоту гештальтистской крови» в рядах профессионалов, я полагаю, что психотерапевтическая эклектика имеет право на существование, более того, эклектический подход, как показывают многочисленные исследования эффективности психотерапии, оказывается полезным в той же мере, что и «чистая» психотерапия в рамках определенной школы или направления. Скорее, я хотел бы обратить внимание читателя на то, что «полевая» диалогово-феноменологическая методология имеет значительно больше ресурсов, чем используемые на сегодняшний день ее возможности. В связи с этим возникает необходимость дальнейшей методологической и психотерапевтической трансформации гештальт-подхода. Во-первых, по всей видимости, для разрешения имеющихся методологических противоречий требуется введение дополнительных принципов, понятий и категорий, а также уточнение имеющихся. Во-вторых, использование уже сформированных гештальт-подходом концептов и методов, а также применение вновь введенных принципов и категорий с необходимостью предполагает формирование некоторой соответствующей модели психотерапии с опорой на ее базовые принципы и ценности. Обе эти задачи и определили необходимость в выделении диалоговой модели психотерапии, предлагаемой вашему вниманию в настоящей книге.

Первая задача предполагает акцент на базовой методологии рассматриваемой модели. Результатом ее решения является введение новых и трансформация прежних категорий и концептов – контакта, диалога, присутствия, близости, переживания, self-парадигмы, травматической self-парадигмы и т. д. Указанное выше базовое противоречие гештальт-подхода, проявляющееся в оппозиции self как процесса и организма в поле, разрешается использованием принципа дополнительности, который постулирует дуальную природу психического. Методологический конфликт в зоне ответственности разрешается, в свою очередь, введением принципа децентрализации власти, предполагающего представление об источнике психического, смещающегося с локализации в субъектах взаимодействия на процесс их контактирования.

Вторая задача разрешается выделением базовых положений, принципов и методов подхода, а также его ценностей. В настоящей книге детально анализируется феноменологический метод, возможности и особенности его практического применения в предлагаемой модели. Диалоговая психотерапия рассматривается в качестве процесса феноменологического сопровождения переживания, происходящего на границе-контакте. Трансформация понимания категории переживания и введение принципа инициируемого управляемого кризиса описывают своеобразие предлагаемой вашему вниманию терапевтической модели.

Представлению и детальному анализу базовых положений, принципов и методов посвящена первая глава книги «Методология психотерапии, фокусированной на диалоге». Вторая глава «Сущность диалоговой психотерапии: практические и прикладные аспекты» отражает особенности применения диалоговой модели в психотерапевтической практике. Рассматривается множество важных частных аспектов психотерапии практического свойства: особенности построения терапевтических отношений, место и роль личных особенностей терапевта в процессе психотерапии, представления о терапевтических факторах, особенности процесса инициации управляемого кризиса, а также использование динамического баланса поддержки и фрустрации в качестве составляющих комплексной терапевтической интервенции. Отдельное внимание уделяется проблемам экологии диалоговой психотерапии, диалоговой модели супервизии, а также эффективности терапии и ее критериям. Предлагается феноменологически-полевая альтернатива применению индивидуалистических концептов переноса, сопротивления, терапевтической гипотезы и т. д. Все параграфы второй главы иллюстрированы случаями из психотерапевтической практики применения диалоговой модели психотерапии, что позволяет составить представление о специфике соответствующего ей психотерапевтического процесса.

Третья и четвертая главы посвящены анализу центральной категории кризисной психотерапии – психической травмы, которая рассматривается как феномен, являющийся следствием блокирования естественного процесса переживания травматогенного события. Кроме того, в этих главах показаны также различные аспекты кризисной феноменологии и динамики: психическая боль, отчаяние, утрата способности к творческому приспособлению, травматическая self-парадигма, суицидоопасный кризис, посттравматическое стрессовое расстройство, психологический кризис, спровоцированный ситуацией насилия, смерти, инцеста и т. д. Каждый из наиболее значимых тезисов иллюстрирован случаями из терапевтической практики автора.

Завершают книгу два философско-психотерапевтических эссе, в центре которых категории переживания и этики.

Предлагаемая вашему вниманию книга является плодом моих размышлений и опыта психотерапевтической практики на протяжении последних нескольких лет. На этом этапе я сталкивался с множеством препятствий и тупиков, с ощущением растерянности, беспомощностью, но также и с вдохновением, страстью, интенсивным любопытством и радостью. На всем протяжении работы меня сопровождали люди, без чьей поддержки эта книга никогда бы не появилась. Я безмерно признателен своим студентам, клиентам и супервизируемым терапевтам, которые провоцировали творческий поиск и многому научили меня в процессе совместной работы. Отдельная благодарность слушателям специализации «Диалоговая модель гештальт-терапии», в совместном творчестве с которыми рождался не только сам проект обучения, но и собственно терапевтическая модель. В настоящее время диалоговая модель психотерапии уже применяется в их частной психотерапевтической практике.

Я очень благодарен коллегам и друзьям, поддержавшим меня своим интересом к моей работе, замечаниями и критикой – Даниилу Хломову, Елене Калитиевской, Александру Моховикову, Инне Дидковской, Таисии Тадыке, Геннадию Малейчуку, Августине Яцене, Владимиру и Елене Кулишовым, Сергею Сытнику и др. Особая благодарность друзьям – гештальт-терапевтам Наталье Олифирович, которая не только выступала моим оппонентом, но и помогала оформлять возникающие идеи, и Алле Поверенновой, в беседах с которой, собственно, родился проект диалоговой модели психотерапии. Алла вдохновляла меня на всем протяжении работы над текстом и в процессе совместной работы в специализации для терапевтов «Диалоговая модель в гештальт-терапии»; кроме того, многие идеи обсуждались с Аллой и сформулированы с учетом ее замечаний. Неоценимый вклад Натальи Олифирович как психотерапевта и литературного критика в полной мере отражен в предлагаемом вашему вниманию издании. Более того, в полемике с ней по поводу содержания диалоговой психотерапии родились и развились многие ее положения. Оставаясь рядом со мной на протяжении многих лет, Наташа неизменно поддерживала и провоцировала мой творческий поиск в профессии. И, наконец, я безгранично обязан своей жене Елене Погодиной, благодаря терпению и неизменной поддержке которой я имел возможность работать над текстом. В разговорах с ней о психотерапии рождались и уточнялись многие положения книги. Кроме того, нелегок сам по себе труд жены человека, который время от времени надолго исчезает из зоны досягаемости для бытовых проблем, погружаясь с головой в работу.

Итак, дорогие читатели, перед вами текст, являющийся введением в диалоговую модель психотерапии. Это не первая публикация автора на данную тему, однако именно в ней в более или менее систематизированном виде представлены основные положения и принципы диалоговой модели. Разумеется, в качестве введения в диалоговую психотерапию настоящий текст не претендует на исчерпывающий анализ ее сущности. Более детальное рассмотрение особенностей диалоговой модели психотерапии, а также ее прикладных аспектов, по всей видимости, – дело будущих публикаций. В связи с этим я бы рекомендовал рассматривать книгу скорее как повод для ваших собственных соответствующих размышлений и экспериментов, чем в качестве рекомендованного для организации психотерапевтической практики учебного пособия. Таким образом, публикацией своего труда я хотел бы открыть пространство для дискуссий на тему диалоговой психотерапии. Ваши мнения, предложения и замечания вы можете отправлять мне по электронному адресу: [email protected]; буду очень признателен.

Игорь Погодин

Методология психотерапии, фокусированной на диалоге

Диалоговая модель психотерапии: философско-методологические основания и базовые ценности

Этот параграф открывает собой обсуждение философских и методологических оснований диалоговой модели психотерапии (а именно гештальт-терапии), а также сущности соответствующего ей терапевтического процесса. В начале мне бы хотелось довольно кратко изложить логику, которой я буду руководствоваться в процессе представления вашему вниманию диалоговой модели гештальт-терапии.

Методологические основания диалоговой психотерапии

Не секрет, что именно появление во второй половине прошлого столетия гештальт-терапии привело к широкому использованию в терапевтическом процессе феномена контакта. Контакт приобрел особое методологическое и прикладное значение. Разумеется, с самого начала истории психотерапии контакт терапевта и клиента имел важнейшее значение, однако по большей части он выступал в форме необходимого для психотерапии условия. Инструментом же и источником терапевтически важных изменений контакт изначально не рассматривался, ими выступали в разных психотерапевтических школах свободные ассоциации и интерпретации, внушение, убеждение, формирование поведения, телесные воздействия и т. д. Именно появление гештальт-подхода знаменовало собой новый этап в эволюции психотерапии, когда контакт приобрел самостоятельное центральное значение и в смысле методологии психотерапии, и в смысле ее практики, и в смысле ее прикладных аспектов[3]3
  Справедливости ради стоит отметить, что схожую позицию во второй половине XX столетия занимали также другие школы, например некоторые ветви психоанализа. В частности, речь идет об интерсубъективном подходе в психоанализе Р. Столороу [1999] и психологии самости X. Кохута [1971, 1977], в которых терапевтический контакт уже начал выступать в некоторой мере не только условием терапии, но также ее инструментом (но не основным, а дополнительным) и пространством терапевтически значимой динамики. Тем не менее эти школы оставались в рамках психодинамической методологии и опирались на принцип психического детерминизма. Как следствие свободные ассоциации по-прежнему оставались основным методом терапии, а интерпретация – основным терапевтическим инструментом.


[Закрыть]. Очевидно, трансформация ценности и значения контакта для психотерапии вполне может служить основанием для анализа ее истории. Так, если в начале развития психотерапии контакт, повторюсь, выступал лишь в качестве необходимого, но не достаточного условия психотерапии, то гештальт-подход привнес в психотерапию представления о контакте как единственной реальности существования психического. Все психические явления – как творческие, здоровые, так и релевантные психическим нарушениям, – превратились в феномены, производные от процесса контактирования в поле организм / среда. Такая трансформация методологических представлений о контакте не могла не отразиться на теории и практике соответствующей им психотерапии. Контакт из условия психотерапии превратился, кроме того, в пространство, где происходят терапевтические изменения, а также в инструмент психотерапевтического процесса.

Значительный акцент в терапии на феноменах контакта привел к необходимости трансформировать методологию терапии. На смену психическому детерминизму должен был прийти альтернативный способ отношения к терапевтической реальности. Новая психотерапия заимствовала для этих целей основные положения феноменологии. Попытки объяснения и понимания особенностей поведения клиента и терапевта, лежащие в основе возможности получения инсайтов, были заменены процессом осознавания, констатации и описания феноменов, возникающих в терапевтическом контакте. Акцент с содержания сознания сместился на процесс осознавания человеком феноменов как фактов сознания [Э. Гуссерль, 2005], появляющихся в поле организм / среда, а также их динамики. Представления о бессознательном трансформировались в этой методологической системе в категорию «неосознаваемого в настоящий момент». Естественно, что особое значение в терапевтическом процессе приобрел принцип «здесь и сейчас», постулирующий ценность актуального переживания, а также его примат перед содержанием воспоминаний из прошлого и фантазий о будущем. Это означает, что прошлое и будущее с методологической точки зрения превратились в способы структурировать пространство настоящего[4]4
  Сказанное, разумеется, не означает предложения игнорировать или репрессировать процесс воспоминаний и / или размышлений о будущем. Просто акцент в новой методологии ставится не на содержании воспоминаний и фантазий о будущем, а на процессе переживания, сопутствующем этому рассказу в настоящем. Терапевтический челнок «прошлое – настоящее» или «будущее – настоящее» выполняет в модели связующую посредническую функцию.


[Закрыть].

Применительно к психотерапевтической практике феноменологическая методология отразилась на особой ценности впечатления и удивления в терапии. Иначе говоря, в новой модели терапии терапевт помогает клиенту восстановить его способность к получению впечатлений и основанного на них нового опыта контакта. Этим, собственно говоря, и ограничиваются задачи терапевтических феноменологических интервенций. Основателю гештальт-терапии Ф. Перлзу принадлежит яркая эмоциональная фраза, отражающая в полной мере эту новую терапевтическую цель: «Дайте миру произвести впечатление на вас!» Кроме того, в работе «Новизна, возбуждение и развитие» (русскоязычному читателю известная под названием «Теория гештальт-терапии») классики гештальт-подхода отмечают: «Ассимилируемые явления всегда представляют собой нечто новое; организм сохраняется, потому что усваивает новое, развивается и изменяется». И далее: «Контакт – это в первую очередь осознавание новизны, которую можно ассимилировать, и движение к ней, а также отвержение новизны, которую ассимилировать нельзя. То, что постоянно остается неизменным и не вызывает никакой реакции, не является объектом контакта (!) (курсив и восклицательный знак мои. – И.П.» [Ф. Перлз, П. Гудмен, 2001, с. 11]. Впечатление же от новизны возможно лишь при условии расширения сферы осознаваемого, осуществляемого феноменологическим методом. Разумеется, опора на принцип детерминизма, питающий психоаналитическую практику, также направлен в конечном итоге на расширение сознаваемого. Однако именно феноменологический метод позволяет участникам терапевтического процесса оставаться открытыми к множеству возникающих в нем феноменов, которые до этого просто не замечались.

С учетом описанной методологической трансформации очевидно, что представления о психическом и описывающая их модель не могли остаться неизменными. Анализируемая революция затронула также и сущность психических явлений. Так, место традиционного понимания личности как относительно стабильного и устойчивого образования с его структурой заняли представления о self как конструкте, описывающем процесс взаимодействия в поле «организм / среда». Теоретической подоплекой этой трансформации стала теория поля, сформулированная несколько ранее К. Левиным [2001] внутри берлинской школы гештальт-психологии, которая, в свою очередь, послужила знаменем методологической революции в психологических науках, придя на смену ассоциативной психологии. Особое значение в трансформации психотерапевтических взглядов начали приобретать представления о контексте поля, ситуации, в которой осуществляется контакт: «бессмысленно пытаться рассматривать любое психологическое поведение в отрыве от социокультурного, биологического и физического контекста» [Ф. Перлз, П. Гудмен, 2001, с. 13]. Смена контекста поля, динамика ситуации с необходимостью требует изменения всей self-динамики. Такое следование контексту на фоне высокой чувствительности self определяет здоровое психическое функционирование. Принцип творческого приспособления, регулирующий этот процесс, становится, таким образом, ориентиром в практике диалоговой психотерапии.

Введение в методологическое пространство психотерапии концепции поля обусловило необходимость ассимиляции психотерапией принципа прегнантности, который определяет закономерности существования поля. Так, именно соотношение фигуры и фона заложено в основе динамики поля, олицетворяющей взаимодействие модели личности и модели окружения [К. Левин, 2001; X. Хекхаузен, 1986]. С психотерапевтической точки зрения это означает необходимость использования в процессе терапии актуального возбуждения, возникающего в контакте. Игнорирование же его обесточивает весь терапевтический процесс и, как следствие, блокирует любые возможности нового опыта как для клиента, так и для терапевта.

Размышляя об идее прегнантности в психотерапии, Ф. Перлз и П. Гудмен отмечают: «Формирование фигуры / фона – это динамичный процесс, в ходе которого потребности и ресурсы поля постепенно передают свою энергию интересу, яркости и силе доминирующей фигуры», и продолжают: «Когда фигура смутная, расплывчатая, когда она лишена грации и ей не хватает энергии (“слабый гештальт”), мы можем с уверенностью сказать, что контакт неполный, что-то в окружающей среде воспринимается лишь в общих чертах, не выражена какая-то жизненно важная потребность; человек не “полностью здесь”, то есть его поле не может передать свою энергию и ресурсы для завершения фигуры» [Ф. Перлз, П. Гудмен, 2001, с. 14].

* * *

Итак, подытоживая вышеизложенное о методологической трансформации психотерапии, инициируемой более широким использованием категории контакта, а также качественно новым его пониманием в психологии и психотерапии, следует отметить следующее. Тремя «китами», на которых покоится «тело» диалоговой модели психотерапии, выступают:

• контакт в качестве пространства и инструмента психотерапии;

• феноменология в качестве метода, который осуществляет терапевтические изменения;

• теории self и поля как методологическое основание психотерапии, определяющее психотерапевтический взгляд на сущность психических явлений.

Причем лишь сочетание этих комплементарных методологических позиций позволяет появиться новому психотерапевтическому взгляду, обладающему стройной внутренней логикой. Например, используя представления о self как функции поля, терапевт и клиент оказываются перед необходимостью исследования поля, которое может быть осуществлено лишь феноменологическим методом. Таким образом, возникают релевантные этому процессу представления о феноменологическом поле, которое не является синонимом поля физического. Феноменологическое поле уникально для каждого отдельного человека и уж, разумеется, не тиражируется по каким-либо психологическим принципам или законам. Доступ к динамике феноменологического поля, в котором разворачивается интересующий нас в терапии self-процесс, возможен лишь через границу-контакт. Помещая процессы, происходящие в контакте, в фокус внимания психотерапии и предпринимая феноменологическое их исследование, терапевт помогает восстановить чувствительность клиента к динамике поля, а следовательно, подчинить self принципу творческого приспособления. Надеюсь, что описанная логика в полной мере обосновывает диалоговую модель психотерапии.