355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Игорь Окунев » В СССР я повидал все » Текст книги (страница 1)
В СССР я повидал все
  • Текст добавлен: 11 марта 2022, 08:00

Текст книги "В СССР я повидал все"


Автор книги: Игорь Окунев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

И. В. ОКУНЕВ

В СССР Я ПОВИДАЛ ВСЕ


I

Я родился 6 марта 1954 года в городе Борисоглебске тогда Балашовской области. Позднее Борисоглебск перевели в Воронежскую область. А до революции Борисоглебск входил в состав Тамбовской губернии.

Мой отец Окунев Валентин Павлович родился в 1925 году в одном из сел Тамбовской области. Его отец (мой дед) был зажиточным крестьянином благодаря тому, что обладал большой физической силой и работоспособностью. На его бицепсе завязывали веревку, и дед разрывал ее, напрягая бицепс. Большевики отобрали у деда все нажитое честным трудом имущество, и он был вынужден переехать со своей семьей в Борисоглебск.

В тридцатых годах в центре города поставили памятник Ленину. Дед, проходя мимо этого памятника, крикнул:

– Черта поставили! Довел людей до нитки!

За это дед был арестован большевиками и, как враг народа, расстрелян.

Моему отцу присвоили статус «сын врага народа». Большевики интенсивно промывали ему мозги, в результате чего он до конца своей жизни повторял наизусть цитаты из работ Сталина. А еще он ненавидел владельцев легковых машин и часто говорил:

– У них на машинах стоят очень мощные двигатели. У отца на мельнице был слабенький движок. Но у нас из-за это отобрали все, посчитав слишком богатыми.

Отец тоже обладал большой силой и работоспособностью. Грудная клетка у него была как бочка. Когда мне было 16 лет, я с трудом обхватывал ее руками. Вернувшись из армии, отец всю жизнь проработал механиком на Борисоглебском предприятии «Сельхозтехника». Его часто посылали в колхозы на сев и уборку урожая. Отец работал на тракторе день и ночь, поражая окружающих людей своей невероятной работоспособностью – никто из этих людей не был в состоянии так напряженно работать. Вот такую прекрасную породу русских людей уничтожила Советская власть. Я, его сын, уже не обладал такой силой и работоспособностью. Хотя в моей армейской характеристике было написано «Физически развит отлично», но это далеко не соответствовало истине.

Отец был на фронте. Он воевал матросом на катере Дунайской военной флотилии. Имел редкую награду – медаль Ушакова с якорной цепью. Отец рано разошелся с моей матерью, и до 16 лет у меня были очень смутные воспоминания о нем. Его лицо я не помнил. Запомнилось, как он рисовал немецкие бронетранспортёры (впереди колеса, сзади гусеницы), и я точно повторял его рисунки. А еще он показывал мне какие-то большие наручные часы и говорил, что снял их с фрица.

Моя неожиданная встреча с отцом произошла, когда мне было уже 16 лет. Какой-то мужчина крепкого телосложения зашел во двор нашего дома и спросил у меня:

– Окунев Игорь здесь живет?

Я ответил:

– Да, это я.

Мужчина сказал:

– Я тоже Окунев.

И я понял, что это – мой отец. С того момента мы стали с ним довольно часто видеться и общаться. Он много рассказывал мне о своей жизни. Из этих рассказов я узнал, каким образом те большие часы попали в его руки. После разгрома Будапештского котла в наш плен попало много старших офицеров Вермахта. Команда катера, на котором служил отец, приняла на борт большую группу этих офицеров, чтобы перевезти их в тыл. Все члены команды были молодыми ребятами. Как известно, у молодежи при виде иностранцев всегда возникает желание взять у них какие-нибудь сувениры на память. И наши матросы стали брать у пленных немцев некоторые их вещи. Отцу достались те часы, другим матросам повезло больше – у них оказались различные золотые и серебряные предметы.

Когда пленных высадили на берег в месте назначения, какой-то ненормальный с криком «Гады! Они изнасиловали мою жену и дочь!» стал расстреливать немцев из ручного пулемета. Матросы пытались остановить его, но не смогли.

Еще отец рассказывал, как они ворвались в один венгерский город, но он был пуст – все жители покинули его. По улицам бродила только одна молодая и довольно привлекательная мадьярка. Она подошла к нашим матросам и попросила их заняться с ней групповым сексом. Конечно, наши парни не могли отказать этой несчастной девушке. Они все охотно стали выполнять ее просьбу. Делали они это в порядке очереди. Но какой-то матрос родом с Украины влез без очереди, и отец вынужден был подраться с ним.

Когда катер отца шел в бой, и рядом с ним рвались вражеские снаряды, а над головами матросов свистели пули и осколки, то отец, как и все его товарищи, испытывал в своем теле неприятную дрожь, которую он называл мандражом. Избавиться от этих неприятных ощущений нашим ребятам помогало прекрасное венгерское вино, которого на катере было в избытке.

После окончания войны отец еще 7 лет служил в оккупационных войсках в Вене. Кроме наших военных, там были еще и американцы. Эти парни отличались чистотой обмундирования. Наши матросы не уступали им в этом. А вот наши пехотинцы были одеты позорно. Отец рассказывал такой случай. Однажды он со своими сослуживцами ехал в Венском трамвае. На остановке зашли бравые американские солдаты, а за ними наш грязный и зачуханный пехотинец, очевидно, деревенский мужик. Американцы начали смеяться над ним. Пехотинец растерялся и покраснел. Неожиданно он чихнул, и у него под носом повисли сопли. Один из американцев вынул свой носовой платок и, под хохот своих друзей, вытер пехотинцу сопли. Наши моряки не выдержали и начали избивать американцев. Эти наглецы отважились сопротивляться. В результате у трамвая были выбиты все стекла. Военная полиция задержала наших матросов и сопроводила их в Венскую тюрьму. На другой день освобождать их приехал наш генерал. В присутствии иностранных офицеров он всячески ругал наших матросов, но, оказавшись наедине с ними, поблагодарил за помощь нашей пехоте.

Речь отца изобиловала флотскими поговорками и скороговорками. Жаль, что я их не записывал. Но одну из них я запомнил – «косный, вялый, сентиментальный, флегматичный, апатичный».

Отец пил каждый день, оправдывая это тем, что на фронте мечтал пожить хотя бы один день после войны, а прожил гораздо больше. Но с ног он никогда не падал. Как-то, будучи уже студентом Московского авиационного института, я выпивал с отцом. Пили водку, и выпито ее было очень много. За время пьянки я два раза отрубался, а отец ни разу. Отец умер 11 января 1991 года.

Моя мать Бодренко Анна Ивановна родилась в 1925 году в одном из сел Тамбовской области. Хотя предки ее были крестьяне, но среди них были довольно одаренные и талантливые люди. Некоторые из них при царе пробились в инженеры и офицеры. Ее мать (моя бабушка) была «матерью-героиней» – у нее было 7 детей. Вообще она родила больше, но два ребенка умерли. Моя мать была старшим ребенком в семье. Так как семья была большая и прокормить всех было трудно, то мою мать еще девочкой отдали в город Борисоглебск на воспитание к одним милосердным людям. Рассказ о них позже.

Мать поступила в Борисоглебское медицинское училище. Когда началась война, мать добровольцем ушла в Красную Армию. До 1943 года служила в Борисоглебском гарнизоне. За нарушение дисциплины не раз сидела на гауптвахте. Потом медсестрой прифронтового госпиталя ее отправили на фронт. Служба была очень тяжелой. Мать постоянно отдавала свою кровь нашим раненным. Дошла до Германии – последними немецкими городами, где мать побывала, были Зорау, Цвикау и Зоган.

О жестоком отношении наших солдат к немецкому населению мать ничего не рассказывала, а наоборот говорила, что это отношение было довольно мягким. Одна немка подарила ей несколько вещей – платье, картину с изображением ребенка (до сих пор висит на стене у матери), мундир немецкого генерала. Из этого мундира мне позже сшили зимнее пальто – материал чистая шерсть. Погонами и петлицами этого мундира я потом долго играл.

С фронта мать вернулась лейтенантом медицинской службы, поступила медсестрой в ЦРБ города Борисоглебска и всю жизнь проработала там.

У матери были хулиганские замашки. Она била всех своих мужей. Помню, мы сидели с ней за столом и ели селедку. В это время второй ее муж (мой отчим) тихо вошел в комнату и стал украдкой пробираться за спиной матери (он был выпившим). Оглянувшись и увидев пьяного отчима, мать вскочила и с размаху ударила его кулаком по лицу – к щеке отчима приклеился хвост селедки, который мать держала в руке.

Доставалось и мне. Как-то, делая уроки, я сломал перо, которым писал. Разъяренная мать схватила солдатский ремень и со всей силы ударила им меня по голове. Тяжелая латунная бляха ремня рассекла кожу моей головы, и кровь хлынула мне на глаза.

II

Практически сразу после своего рождения я попал в дом тех милосердных людей, которые воспитывали мою мать. Теперь им пришлось воспитывать и меня. Это были супруги Говоровы – Василий Афанасьевич и Ольга Евдокимовна. Происходили они из крестьян. Родственниками нам не доводились. Кроме нас с матерью они воспитали еще несколько совсем чужих им детей.

Дедушка (как я его звал) Василий Афанасьевич родился в 1899 году в одном из сел Борисоглебского уезда. В гражданскую войну он воевал на стороне красных. Во время Великой Отечественной войны сражался на Ленинградском фронте пехотинцем – ходил в атаки на немецкие позиции, а также в тыл к немцам за языком. Думаю, что он был героем, так как у него было две награды: Орден Красной Звезды и медаль «За Отвагу». С фронта он вернулся с тяжелым ранением – осколком мины ему повредило лопатку левой руки, и эта рука поднималась только до уровня его плеча.

Он рассказывал, как в составе роты красноармейцев ходил в атаку. Наша артиллерия начинала бить по немецким позициям, и немцы прятались в блиндажи. Наши пехотинцы подползали к немецким траншеям, прыгали в них и забрасывали немецкие блиндажи гранатами. Дед бросил несколько гранат в один блиндаж и после разрывов услышал ужасный вой и отчаянные крики находившихся там немцев. Таким образом красноармейцы успешно взяли несколько немецких траншей. Но тут налетели немецкие самолеты, и наше наступление заглохло. После боя собирали трупы наших убитых солдат– их было много, они лежали штабелями. Я, будучи еще ребенком, спросил:

– А немецких убитых?

Дед ответил:

– А немецких убитых еще больше.

Дедушка получал пенсию в размере 400 рублей. Потом после денежной реформы 1961 года его пенсия составила 40 рублей. Бабушка согласно традициям царской России не работала, поэтому пенсии у нее не было.

Дедушка подрабатывал тем, что его иногда приглашали резать свиней. В этом деле он был мастером. Не даром на фронте он часто ходил в тыл к немцам, где ему приходилось бесшумно снимать ножом немецких часовых. Когда он ходил резать свиней, он иногда брал меня с собой. Дед подходил к свинье, резко поднимал ее левую переднюю лапу и наносил короткий и точный удар ножом в сердце. Свинья даже не успевала издать какой-либо звук.

Помню как-то раз дед предложил хозяину свиньи выпить свежей свиной крови. Тот ответил, что во время войны он напился крови досыта. Потом этот человек рассказал, как его подразделение остановилось на отдых в центре какого-то села. И тут ударила немецкая дальнобойная артиллерия. Осколком снаряда у его друга выбило челюсть. Из страшной раны хлынула кровь. Друг сидел вплотную к нему, поэтому этот фонтан крови попал ему прямо в рот.

У дедушки было два любимых выражения «япона мать» и «японский городовой». Эти ругательства родились в России в конце девятнадцатого века в связи с тем, что в апреле 1891 в японском городке Оцу местный городовой бросился на цесаревича Николая, будущего царя Николая II, и ударил его саблей по голове. Русский народ любил семью Романовых и за причиненную цесаревичу боль сильно ругал японцев.

Бабушка Ольга Евдокимовна родилась тоже в 1899 году в одном из сел Борисоглебского уезда. До революции она служила кухаркой в дворянской семье. Как-то, будучи пионером и убежденным сторонником Советской власти, я спросил у нее:

– Сейчас людям живется лучше, чем при царе?

Бабушка, не задумываясь, ответила:

– При царе жилось лучше.

Дедушка, услышав это, поднес палец к губам и сказал:

– Помалкивай.

Бабушка рассказывала, что до революции в их деревне был сильный пожар, и сгорело много хат. Рядом с деревней жила помещица, которую крестьяне любили как родную мать. Эта женщина щедро выделила пострадавшим в пожаре огромную сумму денег на постройку новых домов. Этих денег хватило и на то, чтобы вместо соломы покрыть эти дома жестью.

Как-то раз в той дворянской семье, где служила бабушка, было какое-то торжество. Один из членов этой семьи в подвыпившем состоянии приказал бабушке сходить в магазин и купить еще спиртного. Делать это бабушке было строго запрещено, и она отказалась. Пьяный человек в ярости схватил ее за шиворот и начал трясти. Его родственник, увидев эту выходку пьяного, влепил ему пощечину. На шум сбежались другие члены дворянской семьи и заставили негодяя, хватавшего бабушку за шиворот, извиниться перед ней.

Любимым выражением бабушки было: «Иди ты в Манчжурию». Это выражение появилось во временя Русско-японской воны 1904-1905 годов. В те годы русская армия терпела в Манчжурии досадные поражения, поэтому «идти в Манчжурию» считалось верхом позора.

В то время нашей страной правил Никита Хрущев. Вообще весь советский период нашей истории характерен проблемами с питанием. При Хрущеве эти проблемы резко обострились. Стране грозил голод. По указанию Хрущева, чтобы облегчить для населения бремя грядущего голода, людям стали выдавать мизерные пайки, которыми человек, конечно, не мог прокормиться. Эти пайки в народе называли «мешочками». Бабушка ненавидела эти «мешочки», но еще больше она ненавидела самого Хрущева. Слушая его эмоциональные выступления по радио, бабушка с негодованием повторяла:

– Лысый дурак! «Мешочки» придумал!

Голодал ли я в то время? Как ни странно, голод мне не грозил, потому что у меня абсолютно не было аппетита, и я испытывал полное отвращение к еде. У меня, как и у многих детей того времени, было неправильное физическое развитие. Это объяснялось недостатком в пище советских детей каких-то важных продуктов питания. Так как мои родители тоже родились в советское время, то отвращение к еде и неправильное развитие очевидно являлось адаптацией советского человека к условиям жизни впроголодь.

В подтверждение моих слов я скажу следующее. Мой старший сын Дима родился в 1982 году, то есть в советское время. У него было неправильное физическое развитие. Младший сын Игорек родился в 1991 году, когда Советская власть уже рушилась. В том году из Федеративной Республики Германии в наш город в качестве гуманитарной помощи привезли огромное количество упаковок детского питания. Игорька мы кормили этим питанием, и его физическое развитие было нормальным.

Вернемся к бабушке. Она была очень религиозным человеком и регулярно посещала единственную в городе церковь по улице 40 лет Октября. Эта церковь каким-то чудом уцелела в советское время из тех 14-ти церквей, которые были в городе до революции.

Бабушка иногда лупила меня. Дедушка нет. Только один раз, когда я плюнул на кошку Мурку, дед взял меня за шиворот и слегка встряхнул.

Когда мне было лет 6, весь город облетело шокирующее известие – рабочий кирпичного завода отрезал голову директору завода и бросил ее в помойную яму. Все жители города, охваченные ужасом, говорили только об этом. Что же произошло? Оказалось, что директор должен был по закону предоставить этому рабочему жилье. Директор не сделал этого, сказал рабочему подождать в течение какого-то времени. Когда это время прошло, директор, из желания поиздеваться над рабочим, предоставил жилье другому человеку, а тот рабочий остался ни с чем. Конечно, это привело его в состояние глубокого душевного волнения, в котором он и совершил убийство.

Как и все крупные начальники того времени, директор был коммунистом. Это означало, что он был должен глубоко уважать рабочий класс и всячески защищать его. Но на деле этот коммунист издевался над рабочими еще более жестоко, чем «проклятые капиталисты» при царе. Уже один этот факт подтверждает слова бабушки, что при царе жилось лучше.

Когда рабочего судили, то абсолютно не приняли во внимание факт издевательства со стороны директора и, как следствие, глубокое душевное волнение у рабочего. Несчастного приговорили к расстрелу и вскоре привели приговор в исполнение.

До революции в России были случаи, когда террористы убивали губернаторов. Причинами для таких расправ являлись вполне законные действия этих губернаторов, вытекавшие из требований их должностных инструкций. На суде этих террористов часто оправдывали, допуская возможность нарушения должностных инструкций. Это еще раз подтверждает слова бабушки, что при царе жилось лучше, чем при Советской власти. Советская власть присвоила себе право как угодно истязать подвластный ей народ – царь такого себе не позволял. Царь стыдился быть жестоким. Большевики этого не стыдились – они получали наслаждение от своей жестокости по отношению к людям.

Будучи учеником пятого класса, я карандашом нарисовал Пушкина. Дед увидел и изумился – Пушкин был очень похож. Дед взял рисунок и понес его в школу, где я учился, чтобы показать учителям. Учителя, увидев рисунок, всяческим хвалили деда за то, что он воспитал такого хорошего внука.

Через некоторое время я нарисовал Ленина. Дед еще больше изумился и опять понес рисунок в школу. Но на этот раз деду сильно не поздоровилось. От учителей он получил серьезный нагоняй. Оказалось, что рисовать вождя, не имея на то разрешения властей, является уголовно наказуемым преступлением. И я вполне мог загреметь за это в тюрьму. Так как дед не пресек это преступление, то и он мог попасть туда же вместе со мной.

Дедушка привил мне любовь к рыбалке, которую я потом пронес через всю свою жизнь. В окрестностях Борисоглебска протекает две живописные реки – Ворона и Хопер. Ворона расположена несколько ближе к городу, чем Хопер. Особенно живописным является место впадения Вороны в Хопер. Мы часто рыбачили с дедушкой на Вороне, а иногда даже доходили пешком до Хопра. Мне хорошо запомнилась одна рыбалка, когда я поймал крупного язя, а второй язь порвал леску моей удочки – на поверхности воды я успел увидеть только его живот с красными плавниками. Дедушка тогда поймал крупного леща.

Моя память сохранила несколько ярких воспоминаний детства. На нашей улице два мужика часто дрались, нанося друг другу удары велосипедными насосами. Насосы от этого гнулись. Это было забавно наблюдать.

Один раз я видел, как мужики избивали парня, держа его за волосы и тыкая лицом в песок. Когда лицо парня поднималось над песком, то было видно, что оно густо измазано смесью песка с кровью и слезами. От жалости к этому парню я горько плакал.

Будучи ребенком, я заболел воспалением легких. Заболевание протекало в тяжелой форме – я задыхался от кашля. Дедушка с бабушкой очень переживали за меня. Благодаря тому, что они заботливо ухаживали за мной, я все-таки поднялся на ноги. Когда я первый раз вышел на улицу после выздоровления, со мной был дедушка. Мы пошли с ним в парк, который располагался рядом с нашим домом. Была осень, и парк был пуст. Дедушка всячески пытался развеселить меня. В парке стоял тренажер летчиков – большое колесо, в котором человек мог вращаться, переворачиваясь вверх ногами. Дедушка стал в это колесо. Не закрепив ноги и держась только одной правой рукой (левая не поднималась из-за ранения), он попытался перевернуться. Естественно, после первого же полуоборота дедушка вылетел из колеса и всем телом грохнулся об землю. Он ничего не повредил себе, но мне было очень жалко его.

Однажды зимой детей катали на больших санях, прицепленных к трактору. В сани забралось много ребят, в основном уже больших. Я был маленьким, но тоже залез туда. Я стоял на краю саней у невысокого ограждения, доходившего мне до коленей. Ребята за моей спиной сильно давили на меня. Я изо всех сил сопротивлялся этому давлению. Но в конце концов мои силы иссякли, и я опрокинулся через ограждение. Так как мои ноги были плотно прижаты к нему стоявшими в санях ребятами, то я повис в воздухе. В то время, как сани довольно быстро двигались, я висел, раскачиваясь и ударяясь головой о ледяную дорогу. Это продолжалось довольно долго, пока какая-то женщина не увидела и не остановила трактор. Весь заплаканный, я вернулся домой.

На нашей улице жил один молодой человек. Ростом я был ему по пояс. Однажды играя, я повис у него на ноге. Размахнувшись, он с силой ударил меня кулаком в живот. Дыхание у меня перехватило, и я долго корчился на земле, пока дыхание восстановилось. Я это запомнил на всю жизнь. До недавнего времени я часто встречал этого человека, теперь уже седого старика, преподавателя одного из учебных заведений Борисоглебска. Смотря на него, я всегда думал: «Как же ты, сволочь, мог так ударить маленького ребенка?»

Иногда я заходил в гости к матери, которая жила с отчимом на квартире. Однажды, пытаясь приучить меня к самостоятельности, она дала мне денег и послала в магазин за хлебом. В магазине была огромная очередь, и я растерялся. Ко мне подошла какая-то девушка и сказала:

– Мальчик, давай мне свои деньги. Я куплю тебе хлеб без очереди.

Я отдал ей деньги. Девушка отошла, а потом незаметно скрылась в неизвестном направлении. Домой я вернулся ни с чем.

Когда я был совсем маленьким, но уже умел ходить, соседский петух клюнул меня, попав в висок буквально в миллиметре от глаза. Было много крови, и остался шрам, который с годами перемещался все дальше и дальше от глаза.

Когда мне было лет одиннадцать, мы с ребятами стреляли из рогаток. Один из моих друзей наклонился, чтобы подобрать камень для рогатки. Я выстрелил из рогатки поверх его наклоненной спины. И в этот момент мальчик выпрямился. Очень острый камень, выпущенный из моей рогатки, попал ему точно между глазом и переносицей, разрезав кожу до крови. Каким-то чудом глаз не пострадал.

Дедушка, бабушка и я вместе с ними жили по улице Дубровинской в бывшем доме купца Михаила Пирожникова. Дом был поделен на 4 квартиры. Кроме нас там жили еще партизан, старая проститутка и вдова убитого на фронте солдата. Все жильцы дома жили между собой сравнительно мирно. Но к партизану мы испытывали некоторую неприязнь. Ночью из различных мест его квартиры доносился сильный стук и грохот – партизан упорно искал клад, спрятанный бывшим хозяином дома.

Однажды, ремонтируя крыльцо, дед действительно нашел клад – 10 серебряных ложек. Без всякого сомнения клад принадлежал купцу Михаилу Пирожникову – на ложках стояли его инициалы «МП». Я находил под крыльцом несколько монет царской чеканки. Досадно, что эти ложки и монеты не сохранились.

До революции в этом доме было электрическое освещение и телефон – в помещении сохранилась электропроводка, а с наружи на стене стояли изоляторы. Но в начале шестидесятых годов, когда уже Гагарин полетел в космос, мы еще жили без электричества – вместо него была керосиновая лампа.

В доме было много клопов. Иногда появлялись вши. Вшей часто находили и у детей из нашего класса. Очевидно, это объяснялось нехваткой моющих средств в магазинах города и неэффективностью тех средств, которые удавалось раздобыть. При царе в нашем городе было изобилие таких средств – в Борисоглебске работало несколько мыловаренных заводов, которые потом были сожжены большевиками.

Несколько раз дедушка тихим голосом рассказывал взрослым (а я слышал), как в Борисоглебске после революции его знакомый большевик расстреливал огромное количество людей – мужчин, женщин и детей. И только позже я понял, что это были семьи дворян, купцов, инженеров и т.д., которые до революции составляли население нашего города. Практически большевики истребили почти все население нашего города. Из сорока заводов, которые были до революции в Борисоглебске, после нее осталось только шесть. Когда-то богатейший и процветающий город Российской Империи превратился в ничтожество.

В конце концов электричество в нашем доме все-таки появилось. Но наказанием за малейшую провинность еще долго после этого было «отрезание света». В середине шестидесятых годов в нашем доме у солдатской вдовы появилось даже такое чудо, как телевизор. С бабушкой мы часто ходили к этой вдове и смотрели телевизор – в то время такие визиты были в порядке вещей.

Я прекрасно запомнил тот день 4 апреля 1966 года. У соседки мы смотрели фильм «Летят журавли». На экране летели журавли, а бабушка каким-то чужим голосом сказала:

– Отведите меня домой.

Изо рта у нее хлынула кровь. Я понял, что бабушка умирает и вместе с соседкой, босиком и раздетым, побежал к ближайшему месту, где был телефон, чтобы вызвать «скорую». Когда «скорая» приехала, бабушка была уже мертва. Не буду описывать все, что я пережил. Скажу только, что смерть бабушки была таким сильным потрясением для меня, что в школе я из отличников скатился в троечники.

III

Вскоре после этого мать забрала меня к себе. Через месяц я встретил дедушку в центре города. Он заплакал. Протягивая мне трясущейся рукой деньги на мороженное, он просил:

– Приходи…

Я приходил к нему один раз. Спросил, чем ему помочь. Принес ведро воды из колонки. Потом мать мне строго запретила ходить к нему, так как дедушка стал жить с какой-то женщиной. Он умер в 1970 году. Его квартира досталась той женщине. Спустя много лет я заходил к ней в надежде найти там свои детские рисунки. Конечно, ничего не нашел, но был удивлен тем, что эта женщина была довольно молодой и шустрой.

Брак матери с отчимом распался вскоре после смерти бабушки – причиной стало то, что мать не могла родить отчиму ребенка. Отчим, Солодков Алексей Павлович, был не плохой человек. Он родился в 1931 году в хуторе Салтынь в то время Сталинградской области в казачьей семье. Его отец погиб на фронте. Отчим в молодости сидел в тюрьме за то, что сбежал из ремесленного училища. Там сидели пленные немцы. С одним из них отчим подрался из-за куска хлеба.

Освободившись, он работал водителем грузовика. Это давало ему возможность зарабатывать дополнительные деньги, как правило путем воровства. Благодаря этому отчим сумел построить небольшой дом по улице Садовое кольцо. На этой стройке он подорвал свое здоровье, тяжело заболел, но мать выходила его. Тем не менее, он прожил довольно долгую жизнь. После развода с матерью, он женился второй раз, и у него родился сын. После того, как и этот брак распался, отчим вернулся на родину, в хутор Салтынь. Туда, совершая очередное путешествие на велосипеде, я и заехал к нему 17 сентября 2006 года. Это событие отражено в моем дневнике.

Отчим играл на гармошке. Видя, что это интересно мне, отчим купил мне по дешевке списанный баян, у которого залипали кнопки. С помощью платного преподавателя я научился играть на нем. До сих пор я каждый день играю на баяне и пою, сменив уже третий баян.

После развода с отчимом, матери досталась половина построенного им дома. Мать продала ее и на вырученные деньги купила очень маленький домик по улице Крестьянской. В нем была крохотная кухня – справа печь, слева кухонный стол. Узкий проход между ними вел в соседнюю комнату. В этой комнате были справа шифоньер и кровать, а слева диван и стол. Проход между ними настолько узкий, что дверца шифоньера при открывании упиралась в диван. В этой ужасной тесноте мы прожили с матерью долгие пять лет. Потом мы переехали в однокомнатную кооперативную квартиру, которую мать, заняв большую сумму денег, купила в рассрочку. Стало немного просторнее.

IV

Учился я в средней школе №1 города Борисоглебска с 1961 по 1971 годы. До революции эта школа была женской гимназией. Главный корпус школы был одним из самых красивых зданий в Борисоглебске. Он был построен из кирпича, на стенах имел украшения, а на крыше – многочисленные шпили. В этом здании учились школьники с пятого по десятый класс. Дети с первого по четвертый класс учились в небольшом деревянном доме во дворе школы.

Так как моим воспитанием занимались люди, жившие в Российской Империи, то в школе с первого же класса я учился прилежно и старательно. Моя первая учительница Вера Ивановна это сразу заметила и высоко оценила. Все четыре года, которые я у нее учился, она ставила мне только отличные оценки. Взрослые восхищались мной и ставили меня в пример.

Быть отличником очень трудно по двум причинам. Во-первых, надо много и качественно работать. Во-вторых, другие ученики, которые учатся на тройки, недолюбливают отличников за их превосходство в учебе.

Был такой случай. Один мальчик из нашего класса по фамилии Кошкин все время задирал меня за то, что я был отличником. Однажды на перемене во дворе школы он сильно толкнул меня в спину, и я упал в грязь. Поднявшись, я хотел тоже толкнуть его, но он побежал в направлении школы. Я бросился за ним. Подбежав к дверям, Кошкин ухватился за массивную ручку, чтобы потянуть ее на себя. В этот момент я настиг его и резко толкнул в спину. Кошкин ударился лицом об дверную ручку. Улар был довольно сильным. Он пришелся в область глаза – это место покраснело и опухло.

На другой день в школу пришла мать Кошкина – пожилая и очень бедно одетая женщина. Учительница подвела меня к ней. Женщина жалобно заплакала, показывая на покалеченное лицо сына, и сказала:

– Он ничего не видит этим глазом. Он у меня единственный слабенький ребенок. Зачем же ты его толкнул?

Я ответил:

– Но он первый толкнул меня так, что я упал.

Женщина еще сильней заплакала, повернулась и ушла. Мне было очень жаль ее. К счастью все обошлось, и зрение у ее сына вскоре восстановилось.

Самой яркой девочкой в нашем классе в то время была Света Романова. Одна ее фамилия чего стоила. Действительно у этой девочки были некоторые манеры аристократки. Одно время в первом классе я сидел с ней. Несколько раз после занятий мы шли с ней домой вместе. Язык у нее был хорошо подвешен, и она постоянно мне что-нибудь рассказывала. Особенно мне запомнились ее рассказы о сексе. Надо признать, что все-таки девочки первыми начинают провоцировать мальчиков на сексуальные отношения. Позже в старших классах, когда я начал писать стихи, я посвятил Свете такие строки:

Я помню чудное мгновенье:

Сидела девочка со мной.

Она внушала мне забвенье,

Я провожал ее домой.

Она романтикой дышала,

Ее романтика влекла.

Отсюда может быть начало

Ее фамилия взяла.

Самыми яркими мальчиками в нашем классе были Володя Водолазов по кличке Водолаз и Володя Арефьев по кличке Орех. Я дружил с ними. Иногда всем классом мы ходили в лес на природу. Позже этим мальчикам и лесной природе я посвятил такое стихотворение (к сожалению, незаконченное):

В лесу на берегу Вороны

Горел костер, и едкий дым

Окутывал густые кроны


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю