Текст книги "Ящик водки. Том 3"

Автор книги: Игорь Свинаренко

Соавторы: Альфред Кох
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Вот я про себя знаю, что меня хватает на какие-то короткие проекты. А потом я должен период релаксации переживать. Я отдаю энергию, а потом должен пополнить ее запасы. Я не могу, как Чубайс, работать – из года в год… Он на плутонии, что ли?

– Вот, я и говорю, что олигархов – Гуся с Березой, а теперь еще и Ходора – надо беречь. Мало таких людей… И еще Яковлев придумал институт рерайтеров. Люди сидят и переписывают чужие заметки. Причем они не из репортеров, а из структурных там лингвистов разных.

– А, фирменный стиль создают!

– Не, просто добавляют ясности. Проясняют, кто что хотел сказать. Без эмоций. Фильтруют базар. Добавляют цинизма.

– И софт, наверно, свой был?

– Да, софт придумывал человек по фамилии Калашников. А еще тогда в моде было видео.

– Нет, я эту тему раньше прошел. У меня появился первый видик в 89-м году. Помнишь, «Электроника»? Завода «Позитрон»?

– А, да, у меня тоже такая была. Серебристая.

– Я же устроился работать в политехе, и мы преподавали на курсах повышения квалификации руководящих работников НПО «Позитрон». По психологии менеджмента, как сейчас помню. И с нами расплатились этими видиками – тогда же царство бартера стало опускаться на нас… И у меня появился видик, который я подсоединял к нашему телевизору. Декодера в нем не было, так что все фильмы получались черно-белые.

– А я декодер впаял.

– Ну. И бабка говорила – что ж он помер не вовремя, нет бы на два года раньше!

– Типа – не знал бы, что Советский Союз развалился?

– Да нет, она переживала, что мы его хороним как частное лицо. А при советской власти были б речи, знамена, салют…

– Ордена на подушке…

– Типа…

– Нет, я не впаивал. Просто купил русский ТВ с декодером. Вот тогда-то, в 89-м, я все и посмотрел. К 92-му для меня это был пройденный этап.

– Быстрый ты. А я смотрел еще в 92-м. Берешь пару-тройку кассет, бутылку-другую коньяка, закусок – и сидишь всю ночь, смотришь… И я еще деда похоронил в 92-м.

– А, это который чекист?

Свинаренко Комментарий

В декабре 92-го помер мой дед Иван Митрич Свинаренко. Царствие ему небесное. Я очень его уважал с младых ногтей – и это уважение только крепло со временем. Мало я видел настолько прямых людей, которые не сворачивают с выбранной дороги и выполняют задуманное, не поддаваясь искушениям и не отвлекаясь на личное обогащение.

Конечно, мне было бы приятнее, если б мой дед служил у белых и исповедывал либеральные ценности, – но из песни слова не выкинешь. Дед мой в ранней юности вступил сперва в комсомол, а там и в ЧК. Ему казалось, что так он сделает этот мир лучше… С другой стороны, если уж даже граф Алексей Николаевич Толстой пошел служить к красным и считал себя при этом приличным человеком, то какие ж вопросы к крестьянскому юноше?

Я помню этот небогатый домик на окраине Макеевки, в котором часто бывал. Три комнатки, беленые стены, много – по тогдашним моим понятиям – книг. Полный шкаф. Один, правда, шкаф. В числе книг было собрание сочинений Сталина. И его пресловутый «Краткий курс». И его же портретик, размером с книжку, на стене. В рамке, под стеклом.

Дед обладал весьма редким качеством. Он жил в полном соответствии со своими словами и убеждениями. Вот решил когда-то, что социальная революция необходима, – и стал ее делать лично. После пришел к выводу, что надо бить белых, – и отправился воевать в Красную армию. Никого не посылал вместо себя… Подумал, что надо бить внутреннего врага, – пошел служить в ЧК. После долго вкалывал в шахте. Учился, почти уж стал инженером – это было круто для крестьянского парня, по теперешним меркам это никак не ниже Оксфорда. Что твой МВА. А тут война. Он, московский студент, записался в ополчение и уж ожидал отправки на фронт. Но его по партийной линии завернули и послали на Урал – какая ж война без угля, на тот момент стратегического энергоносителя. И только оттуда, с Урала, ему удалось дезертировать с трудового фронта – на фронт простой, под Ленинград. После, уже старый и хромой, с войны, еле ходил – и бесконечно проверял торговлю как общественник, в рядах так называемой парткомиссии. Видно, ему не давала покоя мысль, что рано он ушел из ЧК, не добил контру в свое время. Дед учил меня, что если человек торгует мясом, то он легко и другого человека продаст. Он то и дело цитировал Суворова: интендантов можно сажать без суда и следствия на 5 лет, а после судить – и выяснится, что им еще добавить придется.

(И ты, Алик, еще удивляешься, что я не в восторге от русского капитализма! Что буржуи не вызывают моего восхищения! Видишь, какую я школу прошел у красного пулеметчика, харьковского чекиста, макеевского шахтера… Скажи спасибо, что я к Зюганову не пошел, – при таком-то раскладе.)

И вот еще что трогательно. Когда в Перестройку начали печатать все про все, дед это читал, читал… И нашел в себе мужество признать, что взгляд его на мир был не тот. Не стал брызгать слюной и бегать с красным флагом по городу. А признал. Гвозди бы делать из этих людей.

Он прожил долгую жизнь: 91 год. И счастливую. Две войны прошел – а отделался «разве только» тяжелым ранением и инвалидностью, которая, впрочем, позволяла ходить на работу. Пусть даже с палкой ковылять, но ведь на работу же. Дети, внуки, правнуки… Совесть его была абсолютно спокойна! Он всю жизнь делал то, что считал нужным, часто – в условиях реального смертельного риска. Уверенности в своей правоте, как мне кажется, прибавлял ему и его весьма скромный достаток: вот, не воровал же. Ордена, почет и уважение, свой сад, в котором он посадил тонкие саженцы ореховых деревьев – и дождался от них урожая, мешками его собирал. Посмертное поругание любимого им Сталина, распад империи, которую он строил и защищал в самые драматические ее моменты, распад идеалов – все это пришлось на самый закат его жизни. Нам повезло, что мы свободу увидели в весьма еще молодом возрасте. А ему точно так же повезло, что крушение своих идеалов он увидел уже холодными старческими глазами, стоя на краю могилы. Помнишь, Алик, у тебя был какой-то преподаватель в институте, и ты сказал, что если б все коммунисты были, как он, то и ты б к ним попросился? Та же картина была и с моим дедом. Если б все были в КПСС, как мой дед, я б тоже туда подался.

…Да. Так вот. Я поехал во Внуково, чтоб вылететь на похороны. Но выяснилось, что аэропорт в Донецке закрыт – нету керосина, чтоб отправлять самолеты обратно. Ах да, Союз ведь развалился, настала разруха… Я взял билет до ближайшего аэропорта – до Днепропетровска. Оттуда, думал я, домчусь в момент. Наивность! В пути выяснилось, что Днепропетровск не принимает – метель. Посадили нас в Кривом Роге. Выходим из самолета… А аэропорт пустой! Ни души! Что так? Нашел я там только одного мента и с него снял показания. Та же причина – керосина нет. А ну, поехали в город! Автобусы не ходят, бензина тоже нет. Вызывай такси, мент! Телефоны отключены. А по рации? Вам же говорят, нету бензина в городе. А ты ментовскую вызывай машину, говорю, я тебе денег дам! (Я думал, что уж как-то решу вопрос, я ж не только отделом преступности тогда командовал, но имел более богатый и глубокий опыт. Когда-то я с одноклассниками попал в неприятную ситуацию. Чтоб решить вопрос, мы скинулись. Честь произвести эту выплату из общака братва доверила мне. Я пошел в отделение милиции и выкупил вещдоки. В общем, я сперва вошел в товарно-денежные отношения с правоохранительными органами, а уж после получил паспорт и начал бриться.) Но я зря уговаривал и размахивал деньгами – милицейским машинам давали на сутки по 5 литров бензина, на обратный путь бы не хватило.

В задумчивости оглядел я зал аэропорта, в котором нам, возможно, предстояло перезимовать… И увидел странного человека, весь вид которого говорил об одном: этот пассажир в полном отчаянии. Причем вид у него был до того иностранный, что аж смешно. Подхожу к чудаку… Оказалось, это немец, который ни слова не знает по-русски. Что делает его горе еще более безутешным. Пунктом его назначения был как раз этот Кривой Рог! Там его дружки строили дома для наших офицеров, изгнанных из Германии. Немец оказался, в общем, золотой. Я по милицейской рации таки вызвал ему подкрепление с их базы в городе. На этой их машине мы умчались из аэропорта, отбиваясь от десятков желающих отнять у нас дефицитное транспортное средство…

Но это было еще не все. Оказалось, что и поезда с местного вокзала никуда не ходили! Как будто вернулась молодость дорогого мне покойника, со всей той разрухой и с мерзостью запустения… Там, на холодном вокзале, в городке, из которого поди еще выберись, да к тому ж он еще и иностранным стал, я начал понимать, что Москва – не самая выигрышная точка для наблюдения за трагедией – развалом великой империи… Из Москвы этого всего не видно было, этой красоты. Я нанял машину, и двое крайне подозрительных типов в ночи повезли меня в заснеженную степь… Самое смешное, что с нами увязалась симпатичная пара – парень-кооперативщик с красавицей-женой. «Ты уверен, что хочешь путешествовать в таком составе?» – пытался отговорить его я. Но ему надо было скорей к своим ларькам… Я понимал, что шанс добраться до какого– Нибудь места, в котором жизнь не угасла окончательно, – такой шанс, хоть он и невелик, у меня есть… И вот в три часа ночи посреди этой снежной степи прогремел как бы одиночный выстрел из «Калашникова». Этот лопнула камера переднего колеса. Запаску мои бандиты обменяли на пять кило сала еще осенью… Мы грелись, наслаждаясь напоследок теплом – бензина у нас оставалось всего-то литров десять. Поскольку мы знали, что у других его не было вообще, помощи ждать не приходилось. А на дворе было минус 25.

Но помощь таки пришла – в виде фуры с гуманитарной помощью (слово «помощь» тут ключевое). Фура, вы будете смеяться, остановилась. В глухой степи, среди которой стояли четверо в высшей степени подозрительных мужчин. Дама, которая была с ними, делала картину еще более жуткой. Я уехал с семьей отмороженных кооператоров. А наши бандиты остались. Они долго нам махали вслед. Ржавый «жигуль» – это все, что было в их жизни ценного. Как же его бросить…

Гроб уже опустили в могилу, когда я прибыл на место. Успел я, не успел? Как посмотреть…

Еще из той поездки я запомнил, что рублей в украинских магазинах не брали, обменников не было. Выпить было просто не на что. Я страстно уговаривал соседку продать мне четверть самогона по доллару за поллитру, что по тем временам было страшной щедростью. Соседка слушала меня с подозрением – типа, кому нужны эти странные зеленые бумажки? Но таки сдалась – скорей потому, что помнила меня мальчиком и просто пожалела. Ладно, подумала, не обеднеет она от одной четверти первача…

Далекие, наивные времена… Как будто 92-й год был пятьдесят лет назад. А не только что.

Кох переезжает из Питера в Москву помогать Чубайсу делать приватизацию. Он вспоминает: «Пахали мы тогда круглосуточно, с короткими перерывами на сон, на чае и пирожках». Свинаренко уходит из криминального репортерства в глянцевую журналистику, то есть из отдела преступности «Коммерсанта» – в журнал «Домовой». В стране происходит скоротечный бунт, как это иногда у нас бывает, в октябре. Кох бегает по Москве под пулями, слушает «музыку революции» и клеймит борцов с приватизацией, которые все время норовят что– Нибудь стащить. Свинаренко в горячие октябрьские деньки как ни в чем не бывало сочиняет заметки про красивую буржуазную жизнь и вместо бдений на московских баррикадах под нашим хмурым дождливым небом – прогуливается по безмятежному солнечному Парижу. А после летит в Нью-Йорк, Сидней, далее везде. И все это – по делу, срочно.

Бутылка двенадцатая 1993 год

– Ты знаешь, Алик, вот 92-й год, который мы с тобой за прошлой бутылкой обсуждали, мне задним числом показался каким-то вялым, ненастоящим. Люди как будто еще не опомнились после 91-го, не отваживались поверить, что все это всерьез, что можно делать что хочешь.

– Да…

– Было непонятно – что, чего, как. И вот наконец настал 93-й…

– И мы ворвались в крепость на плечах противника.

– Наконец мы ворвались и сказали: о как! И это все наше! И то тоже наше! Оказывается, здесь все можно сделать!

– Да, да, да!

– Вот это именно стало понятно в 93-м.

– В том числе и Хасбулатов с Руцким в 93-м подумали, что могут все, и решили, что Ельцин им мешает. А по Конституции у нас Съезд народных депутатов – это высший орган страны, и все ему подотчетны, они могут президента отрешить. Они подумали: на хрен он, этот всенародный избранник. Мы вдвоем сейчас все быстро смастырим.

– А что за публика собралась в ВС? Казалось бы, у нас огромная страна, с большим населением. Отчего ж не набрать по всей России хотя бы тысячу умных, красивых, порядочных, образованных людей? Тысячу-то можно набрать на 150-то миллионов? Почему бы не расставить их на все ключевые посты – этих прекрасных людей? Пусть бы сидели в Верховном Совете и командовали страной! В этом была бы прекрасная, великая логика. Но почему какие-то скучные люди все время у нас избираются? Как ты думаешь?

– Это во всем мире так.

– Да ладно!

– Во всем мире так – ну не уникальны мы! Ну почему вы все время ищете уникальность в каком-то дерьме?

– Да кто его знает…

– У меня были дебаты в «Принципе домино» – давно, год или два назад. С Борисом Резником с Дальнего Востока. Он председатель комиссии по борьбе с коррупцией, по-моему. Вот он выступает и говорит: «Россия занимает первое место по коррупции, по объему, значит, взяток». Говорит, говорит… Потом очередь дошла до меня. Я сказал: «Знаете, я много бываю за границей, особенно в Америке, и в Европе тоже бываю, читаю газеты. А там – то уголовное дело на Коля, то уголовное дело на Ширака, уж про Берлускони, наверно, и говорить не надо. И так далее. А уж скандалы корпоративные в Соединенных Штатах зае…али всех. Их государственные структуры десять лет сквозь пальцы на это смотрели. А ведь наверняка же там можно было затребовать проспект эмиссии, финансовые отчеты. Комиссия Соединенных Штатов по ценным бумагам, которой нас все время пугают, про которую говорят, что через нее муха не пролетит… Так десять лет мухи летали, вот такие вот, бл…, величиной с орла—и все по х… Миллиарды долларов туда-сюда! Люди банкротились, дома закладывали – все по х… Сотни людей, тысячи, миллионы людей потеряли деньги. А в Китае какая коррупция! Они там пачками расстреливают! Там тридцать миллиардов транша международного валютного фонда на поддержку сельского хозяйства – пропало. Миллиардов долларов! Тридцать! У нас такие деньги не пропадают. А в Китае – пропали, и они даже найти не могут, куда деньги подевались. А у всех чиновников, которые заведовали этим траншем, спутниковые антенны дома, машины „Мерседес“… Все как надо».

– А где же транш?

– А транша нету, не дошел он до простого крестьянина.

– Да что им тридцать миллиардов – это ж по пятнадцать долларов на брата всего-то. Не деньги.

– Ну вот, мысль моя в том, что мы не первое место по коррупции занимаем. Аи, как Резник обиделся! Нет, говорит, первое… Опять этот Кох говорит, что Россия не самое первое место занимает.

– Значит, не удастся нам собрать лучших людей, чтобы они командовали страной?

– Нет.

– Ею будут командовать кто ни попадя.

– Да. Мы ж с тобой обсуждали принцип кибернетики. Нравится не тот, кто умный, а тот, кто такой же, как большинство.

– Вот я не знаю кибернетики, но я понимал, что Борис Николаич такой же, как мы.

– А он еще и старался сильней быть таким. В трамвае ездил.

– Только перед выборами.

– Да, потом, когда не надо стало, перестал ездить. Вот он последние десять лет не ездил на трамвае.

– Точно. Что у нас было важного в году? В январе был договор с Соединенными Штатами об ОСВ.

– Слушай, отстань со своим ОСВ. Вот я тебе могу сказать – у меня 93-й год состоит из трех вещей. Нет, четырех. Четыре вещи для меня важные были в 93-м. Первое – я съездил в Соединенные Штаты Америки.

– И я съездил.

– Я – первый раз.

– И я первый раз! Более того. В 93-м я и в Париж съездил в первый раз.

– Нет, со мной это случилось существенно позже. А вот в Соединенные Штаты Америки я съездил, причем надолго – на целый месяц. Я посетил Вашингтон, Нью-Йорк, Чикаго, Сиэттл, Миннеаполис, Сен-Пол.

– А что это была за поездка такая?

– Это USID делал такую программу по изучению американского рынка ценных бумаг. Секьюрити-маркет.

– Что это такое – USID?

– USID – это американское агентство по международному развитию. Я был очень доволен поездкой – я тогда очень много узнал. Мы были на Нью-йоркской фондовой бирже… Ну, это отдельная песня – про Америку. Напишу как– Нибудь про это комментарий.

– Я был неделю всего. Я ездил в командировку – писать репортаж с Хэллоуина. От журнала «Домовой». Я туда был сдернут с отдела преступности, брошен на отстающий участок. Уже первый номер журнала делался, а я еще лихорадочно сдавал дела по отделу преступности…

– Потом второе событие, очень важное. Про него сейчас все забыли, но оно на самом деле послужило основой для последующих событий не только этого года, но и вообще всей нашей жизни. Так называемый референдум «да, да, нет, да».

–Так, так! Помню. У меня есть любительская видеопленка: мы на кухне выпиваем, дети бегают – и я пьяный сижу. И вдруг по телевизору объявляют про референдум, Ельцин, «да, да, нет, да», доверяете ли вы президенту… И на видео – моя реплика. Я, пьяный, просто так ляпнул: «Президент у нас м…, но мы ему доверяем». Вот такую я фразу произнес тогда историческую.

– …и президент его выиграл, этот референдум. Когда кричат, что Ельцин к 93-му году полностью лишился кредита доверия, это ложь. Был кредит доверия! Ельцин же выиграл тот референдум.

А Верховный Совет – проиграл. Ты же помнишь, там было четыре вопроса. Доверяете ли вы президенту Ельцину? Одобряете ли вы политику, проводимую президентом Ельциным? Доверяете ли Верховному Совету? И еще какой-то вопрос был. Короче, мы хотели, чтобы «да, да, нет, да» был. И так оно и случилось – большинство сказало «да, да, нет, да». По условиям референдума, тот, кому не доверяют, уходит в отставку. То есть Верховному Совету нужно было распускаться. Но эти красавцы депутаты проявили свою, так сказать, хитровые…анность: Ельцину, чтобы пройти, достаточно простого большинства, а чтобы их отправить в отставку – нужны две трети голосов. И вот хотя доверия к ним не было, они не самораспустились. Но, по сути, с весны уже практически не было легитимности Верховного Совета! Их еще тогда надо было распустить. Потому что большинство нации сказало, что депутатам не доверяет. Понимаешь?

– Что, это так подтасовал Ельцин?

– Нет. У него на самом деле был кредит доверия. И вот этой паузой шестимесячной с апреля по октябрь он-то как раз кредиты сильно растерял. Потому что, понимаешь, они же шесть месяцев тратили ровно на то, чтобы обосрать его с ног до головы. Безумный Руцкой с этими чемоданами…

– Сбитый летчик.

– Да, сбитый летчик.

– Его же вроде сбивали там в Афгане периодически.

– Да-да. А помнишь, у него был такой помощник – Мирошник? Который, когда узнал, что Руцкого сняли, не вернулся из поездки в Испанию. Этот жулик все ходил по кабинетам, бабки со всех брал. Он ко мне без конца ходил и чего-то ныл. И Руцкой теперь рассказывает нам всем, какой он ох…ительный честный борец с коррупцией, и так далее. Потом третье событие важное – то, что я переехал из Питера в Москву. Меня в Госкомимущество Чубайс забрал замом. И четвертое событие, наконец, это путч – или как там он назывался, мятеж? – 3—4 октября.

– Великая Октябрьская Социалистическая революция? Как обычно? И я причем знаю, почему это всегда в октябре происходит. Ну такая погода мерзкая, отвратная, кругом грязища говенной такой консистенции – жить не хочется. Неба нету, вместо него серая мокрая тряпка – выражение Ильфа и Петрова. В запой уйти, убить ли кого? О! Революцию давайте устроим!

– Да-да. Обсерон такой великий октябрьский социалистический. Ну вот четыре события. Ну что там – рядом ничего не стояло по сравнению с этими четырьми событиями. И каждое из них достойно комментария. Америчка…

– А учреждение РАО «Газпром»?

– Да ну!

– А избрание Зюганова вождем КПРФ?

– Это было событие твоей жизни? Этим тебе 93-й год запомнился? Вот как мы с тобой будем вслух задним числом переживать избрание господина Зюганова?

– Очень даже хорошо мы будем рассуждать. Смотри! Мне Толстая говорит, Татьяна, в интервью: «Если увижу Зюганова, брошусь на него, как волк, и горло ему перегрызу. Он же отвечает за террор, за Колыму, за все убийства…» Подожди, говорю, Зюганова надо беречь, потому что его специально брали такого противного, понимаешь? А могли бы найти молодого парня, такой Гагарин, знаешь, с улыбкой приятной…

– Как Квасневский в Польше. Молодой, энергичный, вполне западный – и в то же время левый.

– Я думаю, там сидит какой-то разводчик – Глеб ли Павловский, не знаю, или Волошин… И думает: зачем нам красавец-Гагарин-2 во главе коммунистов? Заберет все голоса. И говорит: нет, такой не годится, идите найдите нормального кандидата.

– С бородавкой.

– С бородавкой, противного.

– Из деревни Мымрино.

– Противный чтоб был, такой вот, похожий на ощипанного волка, которого палкой отлупили, и вот он вроде и волк, но немножечко так шугается. Разводчик доволен: «Вот видите, нашли же хорошего генсека…»

– Электоральный.

– Ну, найдутся какие-то странные люди, пойдут голосовать за него, хоть он и противный. Это очень тонко. Я это объяснил Толстой, и она признала свою ошибку. А вот еще у нас было начало слушаний военной коллегии Верховного Суда по делу ГКЧП – измена родине.

– Только начали слушать? А до этого расследование шло?

– Видимо. Судили старика Варенникова, фронтовика… Была измена родине-то или нет? Ты бы родине с большой буквы написал – измена Родине?

– Так их же всех амнистировали, а старик Варенников отказался принимать амнистию, потребовал суда, его судили – и оправдали.

– Молодец! Крепкий парень!

– Черт его знает. Я могу тебе сказать, что в 91-м году я их ненавидел.

– И я. Ненавидел. Тогда. Само собой.

– Ну а чего тогда мы сейчас, задним числом, начинаем их жалеть? Они бы нас не пожалели, можешь не сомневаться.

– Да чего уж тут сомневаться. Уж не пожалели бы. В таком они не замечены. Хорошо. Поехали дальше. «О прекращении хождения дензнаков, выпущенных с 61-го по 92-й годы включительно».

– И что, я должен переживать по этому поводу?

– Так. Завершение вывода войск из Литвы. Тоже тебя не волнует?

– Ха-ха!

– Соглашение со Штатами об объединении космических программ.

– Так. Ну. Хорошо.

– Опять не колышет.

– И тебя, самое главное, тоже.

– Умер Юлиан Семенов.

– О! Вот это, кстати, очень пригодившаяся бы сейчас фигура. Вот помнишь мое рассуждение о ссученых эстрадных деятелях, то есть которые и блатным нравятся, и ментам одновременно?

– А он всем нравился?

– Да, да, да, да, да.

– Есть же версия, что его убили. – О!

– Он был парализованный, лечился на Западе, где от его имени с использованием ранее им подписанных бланков переводили бабки… Так. Дальше. Майкл Джексон приехал в Москву.

– Но не выступал.

– И столицу твоей родины перенесли в Астану.

– Сейчас, говорят, красивый город.

– Красивый, говорят, и богатый. Тебя это не цепляет?

– Нет.

– Ну что, собственно, у нас из списка больших событий осталось разве только основание НТВ. И возвращение двуглавого орла.

– О! О!

– Ну, хоть что-то тебя волновало.

– Волновало. Мне было приятно.

– Мне тоже было приятно, но как-то это все-таки было странно. Все-таки.

– Триколор, двуглавый орел. Старик Йордан, Борин отец, он бы порадовался. А вернее, он и порадовался – он же помер только в прошлом году.

– Да. Это дико было интересно, но как-то все-таки неестественно.

– А? Символика белого движения.

– Белого, да. И все равно – ненатурально как-то. Приятно – да. Вот когда вернули красный флаг – было неприятно. И гимн коммунистический восстановили – очень было неприятно. Но, увы, естественно. Странное чувство…

– Не, ну, строго говоря, как раз возвращение триколора и двуглавого орла было естественно.

– А как тебе это нравится: у нас вроде республика, а на гербе – корона Российской империи?

– Кстати сказать, по-моему, у нашего двуглавого орла, который сегодня в официальной символике, нет короны.

– Ну вот видишь, до чего мы договорились. В каком мы состоянии. Некоторые уже свой герб не могут вспомнить.

– Ну-ка, ну-ка, мы сейчас посмотрим на свой герб! Где он должен быть – на бабках? (Кох роется в карманах. Достает оттуда ключи, платок, какую-то книжечку.)

– Это что у тебя за ксива?

– Администрации президента. Что я являюсь кандидатом в депутаты Государственной думы…

– Где орел-то? Должен быть в такой ксиве-то, а?

– Сейчас, подожди, сейчас я деньги найду. На деньгах-то он точно есть, как я понимаю.

– Да вот же на обложке у тебя орел! С короной!

– О-о-о… Да это не просто корона. Это три короны. По одной над каждой головой. И еще одна большая, одна на всех.

– Это что же такое? Это как же? А почему три?

– Малыя и белыя Руси… Ха-ха! Это тебе не фунт изюму…

– Раз у нас орел в короне, тогда я тебе так скажу: у нас должен президент тоже в короне ходить.

– Ну, конечно. И короноваться.

– Ну, а почему нет?

– О чем и речь. И называть его надо не президентом, а королем, как в Польше. Знаешь, там короля же избирали каждый раз. Там же не было наследования.

– Ну а вот Азербайджан же республика? Но там ввели передачу власти по наследству.

– Короче, оказалось, что с короной мы оба не правы.

– Да, я сказал: одна корона, а ты – нет ни одной. Но ты зря говоришь, что мы одинаково не правы. Это в тебе тяга к бизнесовым разводкам. А на самом деле я-то по-любому ближе к истине. Одна корона ближе к трем коронам, чем непокрытая голова. Но действительность, как это часто бывает в России, превзошла самые смелые ожидания!

– Ха-ха! Их три. А вообще надо было сделать 140 миллионов корон. Тогда бы это была настоящая республика. Демократия, власть народа.

– Нет, ну все-таки президент должен ходить с короной. Я тебе рассказывал уже, как мы обсуждали с сельским трактористом, что слово «преемник» он слышит, как «племянник». И когда Ельцин в прямом эфире представил народу своего «племянника» Путина, в колхозе это восприняли как хороший знак. Типа наконец-то Боря взялся за ум! То пил все, куролесил, уж не ждали от него умных поступков, – а тут на тебе, вон как ответственно к делу подошел. Крестьяне еще обсуждали, что лучше б сыну хозяйство передать, но сына ж не было у Бориса Николаича. Что ж, чужому дядьке, что ль, отдавать? Ну, пусть племянник будет. Он тем более серьезный, непьющий.

– И я согласен, поддерживаю.

– Так о чем мы говорим? В чем проблема, отчего ж президенту корону не носить? Яйцеголовые б и это схавали, ухмыляясь. А простые люди сказали бы: ну и хорошо, ну и слава Богу. А то, действительно, как раньше говорили: без царя в голове.

– А то – выборы какие-то…

– Зачем тогда выборы? Теперь у нас – царь. Вот! Это бы работало на стабильность. Ведь царя-то тяжелее убить, чем президента.

– Ну это уже да. Это некий сакральный смысл имеет. Там же целая процедура, миропомазание…

– Да. И можно легко объяснить, почему командует не какой-то там дежурный аппаратчик, а именно царь. Да потому, что в этой стране всегда командует царь! Вот у этого, который сейчас и отец, и дед, и прадед – все были цари. Триста лет монархии. Триста лет уж так заведено, что сперва зима, а после весна, лето, осень, все это под руководством царя—и никак иначе. Все понятно. А если некто приходит и убивает царя и говорит: а теперь я буду вместо него, – то любой может сказать: а отчего ж именно ты, почему не я, мы с тобой имеем одинаковую легитимность. Это, конечно, ошибка страшная была. В дикой стране, где титульная нация почти сплошь состоит из внуков крепостных рабов, которые свободу понимают только как возможность вешать помещиков и трахать их дочек – взять да убить царя. В Англии, во Франции казнили монархов – но там народ все ж не такой простодушный… Народ там царей казнил без отрыва от производства. С утра отрубили голову, вечером обмыли это дело, а утром – на работу. Такого ж не было, как у нас, чтоб четыре года полстраны в составе банд грабило награбленное… А что ж мы про Мирошника забыли! У него, кстати, дом такой же, как у тебя… Участок, может, поменьше твоего. Но зато у него это был Беверли-Хиллз.

– Ну, у нас здесь подороже земля.

– У вас подороже, да. А в чем тут дело? Мне совершенно непонятна эта их в сравнении с нами дешевизна! Ну, вот чем она может объясняться? Одна версия. Там этих элитных дачных кооперативов – как грязи. Кроме Beverly Hills, еще Malibou, Venice Beach, Santa Monica… Это я назвал только то, что в двадцати минутах езды… И еще же полно такого, да не только по Калифорнии, а и по всей стране. А у нас столпились на трассе поближе к царю и давятся, и взвинчивают цену сотки… Да постройте что-то новое в удобных местах! Ни хера не строят у нас, не развивают новых районов. Толпятся же поближе к даче первого лица не столько даже из низкопоклонства, сколько из жадности – трассу же ФСБ так и так будет охранять, вот вам и экономия. И потом, это сидение на головах – от неуверенности в будущем. Зачем же строить, когда никто не знает, чем все кончится? Вон Гусь с Ходором настроили всего… И дальше. У вас тут, конечно, дороже, но зато там – океан рядом, и климат, извини, получше, настоящий климат, а не как у некоторых. А тут – то мороз, то грязища, то жарища с комарами.

– У нас летом тоже хорошо, когда дождей нет.

– Летом, может, и хорошо, когда действительно дождей нет. А зима – да сколько там той зимы…

Комментарий Свинаренко

ИЗ МОЕЙ СТАРОЙ ЗАМЕТКИ

«…поначалу Гарик предстал провинциальным интеллигентом, хотя и со странностями, простым шестидесятником с, как говорят, идеалами. Но шестидесятником, ушедшим в удачный бизнес, – что не сбывается без колоссальных запасов энергии, всегда притягательных. То есть с одной стороны, он вполне приспособлен к жизни, к бизнесу, к политике, к своему „Роллс-Ройсу“, к своему же Беверли-Хиллз. А с другой стороны – любит порассужать, особенно за столом, о судьбах страны, путях России, грязи политики, – ну и ностальгия, разумеется. Он мне показывал в Беверли-Хиллз типичный для того квартала дом в один-единственный, ввиду опасностей знаменитых калифорнийских землетрясений, этаж, с несчетным количеством комнат и совершенно сочинской, с блестящими жирными листьями, растительностью на участке; как у всех там.

«– Тут вон кузен Клинтона у меня сосед, а там дальше – Рейган, Форд. …Я был помощником Руцкого… Меня раньше знаешь как звали? Георгий Михайлович Мирошник», – открылся наконец он. Я отвел глаза в сторону с внезапной страшной грустью оттого, что из копеечных казенных денег вон у нас какие в сиротской России вырастают миллионеры… И еще вспомнились газетные заметки 92-го года, на страницах для криминала…