Текст книги "Путь в себя"

Автор книги: Игорь Калинаускас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

От действительного духа до того, что мы теперь этим называем, – большая дистанция. Душок такой от нашего духа остался. При этом становится более или менее ясным одно удивительное противоречие: казалось бы, человек, человечество становится все более сильным, все более знающим, все более могущим, а в действительности – все более слабым. Страх заменил радость бытия. А страх и ложь – близнецы-братья, кто более матери истории ценен? Мы говорим: «Страх» – тут же возникает ложь. Мы говорим: «Ложь» – тут же возникает страх.

Попытка приблизиться в своей обыденной жизни к равноправному присутствию обеих этих правд, влечет за собой фундаментальное переустройство всей повседневной жизни, пересмотр отношения к жизни и к себе самому. Но беру на себя смелость сказать, что это главный духовный подвиг нашего времени. Мысленно я ставлю рядом Флоренского и своего Мастера. Один – православный священник, мыслитель, ученый, утонченный красавец, «византиец», как его поругивали внутри церкви. Другой – суфийский Мастер, в своих смешных – для европейского человека – формах, со своей игрой в незнание русского языка, со своими акцентами и суфийской традицией использовать снижение до упора. Один на своем утонченном, глубоко философском языке формулирует эту великую правду о человеке, о том, что человек – это две правды: правда бытия и правда смысла. А другой, пустив чашу по кругу, смеясь, говорит, когда его спрашивают: «Что самое главное?» – «Жить надо». И они из одного места и говорят об одном.

Духовное сообщество как факт

Красота духовного сообщества в том, что это со циально-психологический мир, в котором встречаются, дружат, и понимают, и любят друг друга представители самых разнообразных социально-психологических миров, народов, эпох, мест. И это лучшее доказательство того, что у человечества есть возможность построить метамир, мир, который без напряжения включает в себя все остальные миры. Во всяком случае, бόльшую часть человеческих миров.

Духовное общество может это сделать – ведь в нем во все времена сохранялось знание о двух правдах человеческого существа. Знание о необходимости предельного развития бытия и предельного развития смысла. Знание о том, что дух и плоть есть неотъемлемые, хоть и противоречивые, сущности человека, человеческой жизни. И потому там или совсем нет, или почти нет лжи. И почти нет – а в высших реализациях совсем нет – страха.

Мы выше говорили о Матери нашей. А теперь так получается, что беседуем об Отце. Как известно, любовь матери безусловна, любовь отца – это завет, это смысл, с которым нам дальше жить. Завет этот таков: бытие и смысл, истина и страсть неразрывны. Это то, что объединяет образ человека, в котором они соединены, и образ человечества, в котором они соединены. Это и есть лик Отца нашего.

Это суровый лик, суровый с нашей точки зрения. Ибо представьте себе, какой целостностью, тотальностью надо обладать, чтобы дать через себя бесконечно и одновременно реализоваться этим двум великим правдам – правде бытия и правде смысла. Какой мощью и какой мудростью надо исполниться… Чем-то, нам еще не известным, о чем мы с вами пока только начинаем задумываться. Но уже сегодня мы в начале нашего пути, сложного пути к Отцу.

Мы выросли в мире, в котором нет ни веры в ее полноте, ни любви в ее полноте. Но уцелела надежда – правда, еле-еле теплится. И поэтому нам трудно этого – синтеза этих двух составляющих – даже захотеть по-настоящему, а достичь – тем более. Но все равно это есть у нас как потенция, ибо мы – люди. Мы – человеческие существа, мы ведь содержим в себе и смысл, и бытие, и веру, и любовь. Они есть в нас независимо от чьего-то желания, и уничтожить их можно только вместе с человеком.

Я не думаю, что духовность – это цель. Цель, движение к цели, любой принцип движения к цели подразумевает волевое усилие, подразумевает целевое бытие, то есть подчинение всех обстоятельств в жизни достижению цели. Я не думаю, что духовность есть в этом смысле цель, которую можно достичь путем волевых усилий. Я думаю, что духовность – это прежде всего переживание, порождающее поиск, устремленность к такому смыслу жизни, который позволил бы мне обнаружить непреходящий смысл в моей личной, персональной, единственной, уникальной жизни.

Духовность – это пробуждение души для встречи с духом, то есть любовь, это происшествие, а не цель. Другой вопрос: можно пытаться создать условия, повышающие вероятность такого происшествия, вот это может быть целью.

Существует масса всевозможных традиций, которые создают внешний круг обучения, то, что мы называем убежищем. Туда человек может прийти за помощью, за эмоциональной поддержкой. Потом, если в нем устремленность возрастает, он может встать на Путь, может пройти какое-то обучение или посвящение. Но устремленность духовная – это происшествие. И те, кто ставит своей целью стать духовными, вряд ли станут духовными. Это все равно, что поставить своей целью полюбить.

В том, чтобы взрастить в себе хотя бы отражение этих двух великих правд – устремленность и веру, – наш шанс на будущее. Беспощадный реализм (видеть все так, как оно есть, не зажмуриваясь) плюс беспощадный романтизм (реализовывать свой смысл жизни, несмотря ни на какие препятствия). Эта пара может нас привести к воплощению бытия и реализации смысла.

Но только беспощадный по отношению к себе реализм и беспощадная устремленность вместе. Беспощадная устремленность без беспощадного реализма – это будет сю-сю-реализм, то есть всевозможные убежища, психологические теплицы и т. д. и т. п. Беспощадный реализм без беспощадной устремленности – это цинизм. Знание ради знания, полная потеря остатков любви, убийство себя.

Социально-психологические миры

(продолжение)

Вернемся к теме социально-психологического мира, к этому ключевому понятию.

Снова повторю, что социально-психологические миры необходимо в первую очередь четко отделять от вертикальной структуры общества, от социальных пластов. Кстати, как показывают наблюдения, человек, сделавший карьеру, начинает тянуть к себе наверх людей прежде всего из своего социально-психологического мира.

Принцип объединения в социально-психологический мир

Социально-психологические миры нельзя делить по принципу «выше – ниже». «Выше – ниже» – это иерархическая структура самого общества, социальная структура.

Социально-психологические миры можно оценивать с позиции «выше – ниже», если вы используете какой-то критерий принципа самореализации или какие-то этические конструкции с точки зрения своих идеалов. Но сами по себе они не выше и не ниже, это горизонтальный срез, они все в одной, собственно говоря, плоскости. Членами одного и того же социально-психологического мира могут быть люди совершенно разных социальных уровней. Особенно это хорошо видно, когда едешь на зимнюю рыбалку. Там же никто не знает, кто генерал, а кто дворник. А вот жаргон, словечки, оценки, стиль поведения – они объединяют людей.

Но здесь есть свои ловушки. Например, вы можете видеть, что у человека формы поведения совпадают с вашими. И на основании этого прийти к заключению, что этот человек вам близок по миру. И только соприкоснувшись с ним вплотную, вдруг с сожалением обнаружите, что, оказывается, содержание этой формы совсем другое…

Лучше всего, на мой взгляд, ориентироваться в новом для вас социально-психологическом мире прежде всего по степени свободы. Что разрешено? И на каких условиях разрешено? От чего, по отношению к Великому Среднему (это большинство человечества), человек в данном мире свободен или, наоборот, не свободен? Этот момент для анализа другого социально-психологического мира, для практического понимания реакций и поведения его представителя – самый важный.

И внутри этого мира нужно постараться отличить «свободу от» и «свободу для». Хотя человек, когда ему удается обнаружить какую-то степень свободы, редко начинает думать, что тут «для», а что – «от». Всем сразу хочется быть «свободными от». Когда человек хочет покинуть свой социально-психологический мир в силу тех или иных причин: профессиональной ориентации, отсутствия плюс-подкреплений в своем мире тому (одобрение, поддержка, признание), – очень важно понять, что позволено в другом мире, в который он стремится попасть.

Есть люди, которые в силу разных обстоятельств всю жизнь движутся из мира в мир, они внутренне противоречивы, потому что пропускают через себя различные, иногда слабо стыкующиеся, социально-психологические миры. Они потенциально могут построить какой-то новый мир, но по сути они везде чужие.

Очень трудно проконтролировать в себе самом все проявления того мира, к которому ты принадлежишь и который трудно осознать. И еще труднее проконтролировать, попытаться сыграть что-то не из своего, а из другого мира.

Этот момент сложен, ведь для того чтобы хорошо разбираться в других мирах, вы должны познакомиться со своим – познакомиться в смысле «осознать».

Это очень трудно, но очень продуктивно, потому что в этом случае вы многое сможете понять в своей жизни. Многие истории, случившиеся с вами, откроются вам совершенно в другом свете. Вы читать книжки станете иначе, с людьми разговаривать станете иначе, потому что будете понимать, что нужно… Это важно: понимать, что в каждом моменте есть еще одна непременная информация – информация о социально-психологическом мире.

Я думаю, ближе всего к этому подходит профессия режиссера, потому что режиссура – это и есть создание мира: один пытается угадать мир, созданный автором, а другой с помощью пьесы выражает свой. Но суть одна – за несколько часов нужно создать убедительный социально-психологический мир.

Разное пространство и время – еще один признак социально-психологического мира – хронотоп, специфический для каждого. Есть социально-психологические миры, где к пенсии начинают готовиться лет с двадцати пяти. Понимаете, у них все серьезно: чтобы была хорошая пенсия, надо то-то, то-то, то-то. А до пенсии еще тридцать лет, но человек уже готов. Так принято. Такое время в этом мире. Есть социально-психологические миры, где любой человек, который вообще позволяет себе больше, чем поездку в отпуск, – это просто несерьезный тип, без корней. А есть социально-психологические миры, в которых, наоборот, если человек не поменял двадцать-тридцать мест работы, то это не человек вообще. Вот об этом обязательно надо помнить, размышляя о том, чтό есть норма, а что – отклонение.

Мы с вами думаем, что наша жизнь полностью определяется внешними обстоятельствами. Мы не в той стране, не в то время, а вон там… а вот у них… Да там все точно так же, только богаче, больше там политических, экономических свобод. Но социально-психологические миры гораздо больше похожи, чем мы можем предположить. И, приехав куда-нибудь «туда», вы будете чувствовать себя плохо до тех пор, пока не встретите своего, из другой страны, но своего. Из того же мира. С удивлением выясните, что вы «родственники».

Границы миров

Есть миры, выходящие за пределы национальных границ, а есть миры, замкнутые еще и национально.

Где свои, где чужие? Только инстинкт выводит к своим абсолютно точно. Где вам легче всего? Среди каких людей? Это ваши люди, это ваш мир. Если вам здесь хорошо – этот мир ваш.

Каждый из нас прекрасно знает, где ему на самом деле хорошо, свободно, легко и, главное, бесконтрольно: что ни сделаешь – точно попадешь! И что поругаешь – все ругают, и что похвалишь – все похвалят! Поэтому когда кто-нибудь из наших куда-то туда забрался, а потом в родную деревню приехал своих навестить, так это ж святое дело. И ему хорошо. Он же там остается нашим посланником. Он же там не прижился… А вот если прижился, то он уже не наш и не наша гордость. Он уже – изменщик.

Человек не виновен, что он родился не в том мире, где родились вы. Понять чужой социально-психологический мир – очень тонкое дело. Мы часто этого не понимаем и поэтому пытаемся действовать грубыми орудиями: обижаем, оскорбляем, пытаемся переделывать друг друга.

Входная дверь в новый для вас социально-психологический мир открывается, только когда есть пропуск. Чаще всего он довольно простой, но только вам это в голову не приходит. А там всем приходит! А еще есть то, что никакому контролю не подлежит. С нашей стороны – это определение своих, представителей своего социально-психологического мира. Кинь вас в толпу на вокзале, смею вас уверить, вы быстро найдете своих, может, удивитесь, правда, что это они, но найдете. И в вагоне в долгой дороге найдете, и в новом чужом городе незнакомом.

История каждого человека персонально и человечества в целом – в каждом из нас, мы – образ человечества. И решая в силу каких-то причин покинуть свой мир, вы должны свято помнить формулу, свойственную этой ситуации: «И сжег он то, чему поклонялся, и поклонился тому, что сжигал». Так поступить, так сделать, так думать – значит искренне пережить благодарность всем людям, из которых вы сделаны. Покидая их, уходя в другой мир, нужно сказать этим людям большое спасибо. Потому что где-то там, среди них, или где-то там, в структуре их взаимодействия, и родился этот ваш импульс – перейти в другой мир. Он не с неба упал, не надо придумывать, что «космос позвал». Он там родился.

Жизнь не может быть усовершенствована, потому что она совершенна. Если она не совершенна, тогда совершенно совершенна. И проблема в нас: насколько мы постигаем полноту этого совершенства, насколько видим возможность движения внутри живой ткани жизни к тому, что, на наш взгляд, более соответствует понятиям человек и человеческая жизнь. Имеем ли мы при этом мужество уважать то, что покидаем. Не уважать то, что покидаешь, – это все равно что не уважать лоно своей матери, которое мы тоже покинули.

Тут такая тонкая ситуация, требующая предельного внимания, предельной памяти, предельной четкости действий и осознавания. Дело не в том, что плохо или хорошо, надо отказаться от этого критерия: «плохо – хорошо», «выше – ниже», а подойти по-другому. Это все жизнь, это ее кипящий котел, и у меня есть замысел. Если у меня есть замысел по поводу своей жизни, то я могу кристаллизоваться в этом процессе и с этой точки, с позиций своего замысла, посмотреть на новую жизнь.

Тогда проявится то, что движет меня к замыслу, тогда в этом хаосе первозданном, живом хаосе жизни, я сделаю рывок к бытию, то есть к созданию нового мира. Каждое сообщество, сообщество социально-психологического мира, всегда желает, чтобы его представители куда-то прорвались. Куда-то выше. Всякий социально-психологический мир стремится расшириться вплоть до всего человечества.Мир – это больше, чем люди, его составляющие, мир – это традиции, социальное наследование, психологические ритуалы, иерархия ценностей и т. д. Современный мир перемешивает людей все активнее, и все чаще и чаще мы оказываемся в ситуациях, где действуют люди различных социально-психологических миров. И надо искать способы нормального решения проблемы, с нормальной состыковкой…

Строительство нового мира

Очень часто люди пытаются построить новый мир, особенно когда любят друг друга, или найти выход из противоречия между двумя мирами, найти свой новый мир. Известно, что всякая попытка построить мир на двоих обречена изначально, потому что получается не мир, а бегство из мира. Но убежать из своего социально-психологического мира – значит убежать из самого себя, а это невозможно.

Построить новый мир на самом деле означает найти новый мир. Найти мир, который потенциально может стать общим домом для этих двоих, или троих, или десятерых. Это творческая, а значит, нестандартная работа. Создать мир – не значит контролировать все в нем. Мир – существо органическое.

Без своего мира человек – потерянный, бездомный. Надо найти тот мир, который отзовется. Найти мир, который существовал когда-либо где-либо, или сейчас даже где-то существует, а вот рядом – нет. А дальше начинать действовать. Действовать можно только двумя способами: переместиться, если эта проблема сводится к перемещению в пространстве, либо начинать создавать, то есть искать таких же бездом ных, как и вы, и заключать какие-то союзы: дружеские, идейные, деловые – какие угодно. Принять какую-то форму деятельности, какие-то общества, кружки, театры. Дать этой форме возможность роста, воплощения. Новый мир будет удивлять вас, как постоянно удивляет все живое.

Двадцать лет создавался этот мир – мир традиции, а потом мне понадобилось еще три года, чтобы разобраться, что же это такое, и еще три года, чтобы понять, что это хорошо, потому что это живое, и если мне в нем что-то не нравится, то это никакой роли не играет. Если бы в нем было только то, что мне нравится, мир был бы не мир, а конструкция, произведение искусства, вычищенный мир.

Брать и давать

Есть еще одна в определенном смысле жестокая правда о том, что есть два совершенно разных принципа жизни – принцип производительный и принцип потребительский. В человеческих отношениях эти принципы тоже действуют. И можно сказать, что принцип потребительский – это принцип в каком-то смысле инфантильный, потому что он идет от отношений с матерью, тех первичных отношений: «Мамка теплая, молоко сладкое, сосу, сосу – и рай». Принцип же производительный – он, скорее, отцовский принцип, когда для того, чтобы заслужить похвалу отца, поощрение с его стороны, любовь с его стороны, необходимо что-то делать.

И в этом плане можно говорить, что по способу строить отношения люди как бы делятся на две группы. Первая группа – это дети, которые ищут мать в отношениях, ищут первичный способ взаимодействия, способ потребления, и они беззаботно, искренне, совсем не по-злодейски себя ощущают в этом, они просто естественно и органично потребляют и не знают, что такое благодарность в полном смысле этого слова – ну кто говорит матери спасибо за материнское молоко? Сталкиваясь с ситуацией, которая как бы предопределяет благодарность, эти люди испытывают колоссальное напряжение, вплоть до истерики, до сильнейшего желания избежать такой ситуации. Как сказано у Соломона: «Слушай… наставление отца твоего, и не отвергай завета матери твоей».

Вторая группа – это люди, которые в сфере эмоциональной жизни, в сфере человеческих отношений не в состоянии брать. Они как бы безматеринские – не знают материнской любви. Они не могут взять то, что им предлагается, потому что не знают, что с этим делать. Хотя это совершенно бескорыстный материнский дар. Это один из серьезнейших источников психопатологии обыденной жизни.

Мне кажется, что именно в сфере неформальных человеческих отношений, в сфере отношений близких людей, детей и родителей, влюбленных, мужей и жен, друзей это очень острая проблема. Ибо это такой существенный дефект эмоционального мира, который исправить, компенсировать, говоря научным языком, очень трудно.

Большие дети

Мы – большие дети, и мы сами, и человечество в целом. Мы относимся к природе только как к матери: берем, берем, берем… И она, конечно, дает, истощаясь все больше и больше. Потому нам так и не хочется родиться в третий раз (первое рождение – биологическое, второе – социальное, третье – духовное), что нас там ждет отец, то есть мир, который сразу предъявит к нам колоссальные требования. Ибо требования – это и есть отцовская любовь. Ибо отец задает границы, показывает границы и учит делать, действовать, творить. Родиться в третий раз – это и значит оказаться наедине с миром.

Мать тут, рядом, но уже есть и отец. Помню, когда-то у меня был любимый вопрос. Куда уходят духовные искатели после тридцати – тридцати пяти лет? До тридцати лет их полно, а потом, старше – уже единицы. Куда они исчезают вдруг? В матку они исчезают, в утробу социальную, потому что пора что-то делать, ответ перед отцом держать, перед миром, ответственность на себя брать, а не хочется. Пора уже что-то отдавать, производить.

Отцовской любви надо добиться, отец не может любить так, как мать, и не должен. Его любовь проявляется сурово и требовательно, ее надо добиться. Я не говорю о тех случаях – семей таких много, знаю, – когда отец сам как ребенок, вроде отец, а вроде нет, но все равно кто-то будет вместо отца когда-нибудь.

А вот здесь, при третьем рождении, от отца никуда не спрячешься. Вот он – мир. Во всей его красоте и непреложности, во всей его любви и справедливости.

И в определенном смысле мы можем сказать, что вот тогда, когда есть мать и есть отец, возможно единство, полнота этих двух планов бытия и смысла, ибо бытие – это все-таки материнская власть, а смысл – это отцовская мера. И тот, в ком нет отцовского начала, не умеет ни остановить себя сам, ни организовать себя сам, ни действовать из самопобуждения, то есть у него никакого «сам» и быть не может. Ни в первом рождении, ни во втором, ни в третьем. Ибо «сам» всегда имеет границы себя, «сам» – это значит «отграниченный». И отграниченный, как мы говорили, изнутри.

Мир отца спросит с каждого: что ты сделал с матерью своей, с природой, какой ценой бытию ты достался? И чего-то ты так долго не рождался, а сидел в утробе? И почему ты обидел любимую мою? И надо будет отвечать, и объяснять, и понимать, и выслушивать наставления отцовские, и учиться уму-разуму, и становиться самим собой, и ставить свою подпись под деяниями своими.

Любовь матери и отца

Знать, копить знания приятно, увлекательно для многих, престижно, а вот становиться мудрым не хочется. В определенном смысле можно сказать, что человек, не родившийся из социальной утробы, – безотцовщина, ибо не знает он отца своего. И когда слышит в утробе о нем, ощущает через мать, то ничего, кроме страха, не испытывает. И вместо того чтобы через любовь матери к отцу начать учиться любить отца так, как она его любит, начинает ревновать его к матери и пытается отбить мать у отца.

Но разве то, что мы делаем с природой, разве то, что мы пытаемся доказать как неизбежность во взаимоотношениях с природой, это не есть попытка отбить мать у отца, отнять природу у мира, лишить ее этой любви? Да, каждый человек потенциально от Бога, но не для утешения это сказано, а для ответственности каждого за свою потенциальность, личной ответственности, ибо это отцовский наказ, а не материнский завет.

И тот, кто ничего не делает, никаких личных усилий для реализации этой потенциальности не прилагает, – как может рассчитывать на отцовскую любовь, как может рассчитывать на то, что ничем не повредит матери? Как он может рассчитывать на любовь, если ни через материнскую любовь к отцу, ни через любовь отца к матери он не проходит, не прикасается, он только слепо, неистово и агрессивно пытается все это разрушить, ибо эта любовь – упрек ему, а не радость?

Но «впрочем не Моя воля, но Твоя да будет», – сказал Иисус Отцу своему. И когда мы говорим: поставить Закон над собой, Закон, избранный тобой по любви, – это ведь тоже шаг к Отцу. И когда мы говорим, что граница всякой технологии, всякого знания, всякой методики – любовь, это ведь тоже шаг к Отцу, ибо Отец полагает границы. Материнская любовь, как известно, границ не имеет и не должна их иметь, если она материнская.

Когда мы говорим о смерти Духа, о разрушении духовности, не о том ли мы говорим, что забыты завет матери своей и наказ отца своего? И в этом тоже источник патологий обыденной жизни. В потере отцовского и материнского начала, в потере соотношения потребления и производства. Это – великая мысль Флоренского о двух правдах: правде бытия и правде смысла.

Конечно, это очень трудно и непривычно – находиться в постоянном душевном напряжении, в постоянной душевной работе. Это стихи хорошо читать: «Душа обязана трудиться и день и ночь, и день и ночь!» Тут три-четыре дня, и то уже, знаете, хочется уколоться и забыться, музыку погромче включить, выпить чего-нибудь покрепче, уехать куда-нибудь подальше.

Труд души мучителен до тех пор, пока душа не знает любви. Труд души мучителен, мучительно осознавание, ибо осознавание, точнее говоря, одушевление мыслей, смысла, порождение смысла – это есть труд души, душевный труд, а не интеллектуальный. И он мучителен, но без него душа не узнает любви. Без него, кроме волнений тела и некоторого возбуждения мысли под общим названием «влюбленность», ничего другого не откроется перед вами.

Трудится во имя «хочу»

Чем работа в обыденном смысле этого слова отличается от слова «работа» для меня? Когда я хочу так, что во имя этого готов трудиться, тогда получается творческая работа. Трудиться во имя «хочу»… Но трудиться без «хочу» – это то же самое, что любить без «люблю». И поэтому в этой, казалось бы, простой фразе: делай только то, что тебе хочется делать, – заповедь великого подвига. Ибо, пожалуй, нет труднее на Земле задачи, чем эта.

Все твои «хочется», во имя которых ты готов делать, – они вряд ли повредят людям, а вот те твои «хочется», во имя которых ты ничего не делаешь, – они будут жить в тебе, как нерожденные, невоплотившиеся желания.

Это и есть творчество – расстояние от замысла до его воплощения, а акт творчества – это и есть соединение отцовского и материнского, мира и природы, смысла и бытия, духа и плоти. «Ищите, и обрящете» – что тут можно сказать. Это радостный труд, потому что это творчество, это труд по заветам, ибо каждый человек от Бога, и в первую очередь об этом должен помнить он сам. С себя начать надо, в себе самом надо обнаружить и реализовать что-то там от Бога, от Отца то бишь, ибо от Матери-то ясно, это все описано в технологиях, социониках, гороскопах, это все от матери, от природы, а дом-то самому соорудить надо. Отец – он такой, он говорит: давай делай, давай будем вместе делать. Но делать! Все от Бога, но не все к Богу.

Мир в наследство

Мы получаем социально-психологические миры, как правило, в процессе социального наследования. Конечно, это в первую очередь семья, потом круг семьи. Это самое главное – семья и круг семьи, родственники, друзья, те, с которыми мы соприкасаемся через их стиль, способ думания, систему ценностей, систему взаимоотношений. Мы усваиваем это в возрасте до пяти лет.

Ведь известно, что человек к семи годам практически готов как характер, как природа, как бытие чистое. Он даже успевает проиграть все будущие сценарии своей жизни в играх. Они проиграли уже всю свою жизнь наперед, и весь вопрос в том, какие сценарии им пришли в голову, как они окрашены, эти сценарии, и насколько жизнь будет подкреплять это или как-то все-таки давать возможность измениться.

Сразу видно, была ли мать матерью, была ли материнская любовь, это не важно, шла она от матери или от отца, была ли она, та материнская без размеров, без ограничений, без условий… Была ли отцовская любовь – не важно, от кого она шла – от отца, от матери, от дедушки, от бабушки, но отцовская, которая дает миру границы, которая учит делать во имя своих «хочу». От этого очень многое зависит. От структуры этой – да, конечно, но эта структура больше закладывает не столько основы социально-психологического мира, сколько эмоциональную структуру, то есть структуру души человека.Спонтанность без любви – это дурь, расхлябанность. Так же как знание без любви – это просто смерть. Никаких границ.

Пока человек находится в большой утробе, как он может встретиться с Отцом, если он находится в утробе и все воспринимает через Мать? Он воспринимает любовь Матери к Отцу. И ее счастье от того, что Отец ее любит. Отсюда и возникает желание встретиться с Отцом. Может быть, это желание встретиться с Отцом и есть желание родиться, вот это, может, и есть духовный зов к рождению, к встрече с Отцом.

Отец нужен, это тот, у кого ты будешь спрашивать, что делать. И выполнять то, что он скажет. Нужна воля. Когда мы обращаемся к Богу – да будет воля Твоя! – мы обращаемся к Отцу. Нужна воля, нужен наказ, чтобы развить в себе это качество. Поэтому без Отца нет самоограничения, самодисциплины, самодеятельности.

Что такое каприз? Это реакция на нарушение первоначального блаженства, это раздражение по поводу задержки удовлетворения желания. И это очень тяжело. И для женщин это тяжело. Но особенно когда мужчина вырастает без отца, когда мать блокирует его так, когда он даже не встречает отца, не, как говорится, родного, а просто мужчину, который становится ему отцом, который ему отцовское-то начало закладывает. Он так и остается ребенком: «Дай, дай, дай, дай…» И в других женщинах ищет только мать, ничего не может дать, зато хорошо умеет взять. А есть и такие, которые могут только отдавать, а взять не могут – это ни плохо, ни хорошо, это разнообразно.

Кредо

Попробуем еще раз, более обобщенно, взглянуть на эту самую обыденную жизнь.

Есть знаменитая «Изумрудная скрижаль» Гермеса Трижды рожденного, великая заповедь: «Как внизу, так и вверху, как вверху, так и внизу». И есть высказывание Шанкары (индийского религиозного философа, реформатора индуизма) о том, что «нирвана – та же сансара, а сансара – та же нирвана». «Великий квадрат, – говорил Лао-Цзы (китайский философ, живший в IV–III в. до н. э. и считающийся основателем даосизма), – не имеет углов».

Эти три высказывания, на мой взгляд, об одном и том же. Мы привыкли располагать события, ценности, переживания, даже время своей жизни по вертикали. Мы легко, не задумываясь, говорим: «Это выше, это ниже, это более низко, это менее низко». Мы никогда не задумываемся над тем, что такой способ взаимоотношения со своей жизнью лишает нас всяких шансов на то, чтобы обнаружить единство жизни и бытия.

И даже сами эти выражения: «обыденная жизнь», «быт», «повседневность» – внутри себя содержат такой оттенок, как «печальная такая необходимость». Нечто вообще-то лишнее, не очень обязательное, «ну что поделаешь», как бы плата за мгновения взлетов, за те высокие откровения, за те прекрасные переживания, которые случаются иногда.

Когда начинаем вспоминать свою жизнь, максимум три месяца наберется не обыденных. Всякий «энтузиазм» чаще всего длится не больше трех месяцев. Всякий, в том числе влюбленность. Три дня, три недели, три месяца максимум. Три – это ритм нашего сознания.

Это такое свойство нашей психики – в ритме вальса. А остальное – дырки, дырки, дырки, не заполненные ничем, кроме этой самой повседневности, быта, обыденности, воистину без всякой экзотики. Если из десяти лет прожитой жизни я вспоминаю как нечто значимое три месяца, то что я делал остальные девять лет и девять месяцев? Спал?

Жизнь: и смысл, и бытие

Нет никакой обыденной жизни и необыденной тоже. Есть эта жизнь. Ее мы можем проспать, радуясь отдельным дням, часам, минутам. Можем создать целые большие теории, что все остальное – подготовка к вот этому Мгновению. А можно жизнь прожить, это совсем другая история…