Текст книги "Сказания о Мандже"

Автор книги: Игорь Гриньков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

А, может, и не стоит удивляться оперативности полицейских. Прежняя милиция – рудимент социализма – работала, это всем доподлинно известно, из рук вон плохо, а обновленная демократическая полиция – это уже совершенно иной подход к делу, дающий положительный результат! Вот что значат вовремя и грамотно проведенные, так необходимые народу реформы!

Несколько дней спустя Манджа навел справки и, выяснив, что его «подопечного» перевели из реанимации в общее отделение, пошел навестить пострадавшего. Заглянув в палату, Манджа сразу определил, к кому из лежащих пациентов надо обращаться. Голова и лицо «его» потерпевшего были туго перебинтованы и напоминали кокон тутового шелкопряда.

– Мендут, парень! Как себя чувствуешь? – посетитель присел на краешек прикроватного стула.

Кокон медленно, с трудом повернулся в сторону Манджи, сквозь прорехи в бинтах были видны лишь заплывшие багровыми кровоподтеками щелки глаз, нос и запекшиеся губы.

– Это вы меня спасли? Как вас зовут? – мучительно прошепелявил голос из отверстия для рта.

– Манджа Иванович. А тебя?

– Батр. Студент я. Спасибо вам, Манджа Иванович! Если бы не вы, убили бы они меня!

– Да ладно, Батр! Живой остался – и, слава Богу! Теперь тебе поправляться надо, кушать, как следует, – и Манджа стал доставать из принесенного пакета мандарины, бананы, пакеты сока.

– Я не могу есть ничего: мне все зубы выбили и челюсть сломали.

– Эк, тебя отделали! – огорченно крякнул Манджа. – Ничего, ты молодой, Батр, выкарабкаешься. А зубы золотые вставишь, от невест отбоя не будет, – пошутил не слишком удачно.

Неожиданно Батр спросил:

– Манджа Иванович! А к вам еще не приходили?

– А кто ко мне должен прийти, – искренне удивился Манджа.

– Родственники тех парней. У меня вчера они уже были. Большие люди, со связями.

– И что же они тебе сказали? – спросил Манджа.

– Сказали, что оплатят лечение. Но только, если дам показания, что не знаю этих ребят и не опознаю их. В противном случае, предупредили, меня ждут большие неприятности. Мне страшно, Манджа Иванович!

– Сволочи! Тебя, парень, не только телесно покалечили, но и дух твой сломили! – с горечью молвил наш герой. – Однако в таких делах я тебе не советчик. Сам решай. А я к тебе еще загляну. Ладно, выздоравливай!

Манджа хотел пожать на прощанье руку лежавшего на кровати молодого человека, но она оказалась в гипсе, поэтому посетитель лишь слегка коснулся его плеча, не желая ненароком причинить дополнительную боль, и поправляя наброшенный внапашку халат, шаркая синтетическими бахилами, вышел из палаты. Скверно было у него на душе.

А через день получил Манджа повестку из полиции с вызовом на допрос в качестве свидетеля («пока еще» – так отметил он про себя, предчувствуя недоброе).

Действительно, тональность допроса резко отличалась от первого, в ночь преступления. Следователь, молодой крепыш с погонами лейтенанта юстиции, явно не желал встречаться взглядом со свидетелем и заполнял протокол, низко опустив голову. Когда анкетная часть протокола была заполнена, следователь спросил:

– Вы подтверждаете данные вашего опознания подозреваемых подростков?

– Да, подтверждаю.

– А первоначальные свои показания тоже подтверждаете?

– Конечно.

– А вот они утверждают обратное.

– И что же они утверждают?

– Они говорят, что шли по переулку и увидели лежащего на земле парня. Решили поинтересоваться, что с ним случилось, остановились. А тут неожиданно появились вы и совершенно беспричинно их избили.

Манджа сначала чуть не потерял дар речи от такого поворота событий. Потом покрутил головой и добавил с ехидством:

– Действительно, нехорошо получается. Здоровенный мужик в расцвете сил от нечего делать бьет трех малолеток, почти детишек. Позор! Но вам хорошо известно, лейтенант, что мужику этому уже за шестьдесят, а каждый из троих «кевюн»* на голову выше обидчика и весит под центнер. И водярой от всех троих разило, как из пивной бочки.

Следователь заерзал на стуле и продолжил:

– Потерпевший дает показания, что сначала его били другие, незнакомые ему люди, а потом он ничего не помнит.

– Да они ему все мозги поотшибали, откуда ему помнить?

Следователь приподнял голову над столом, но глаза его бегали мимо Манджи, не пересекаясь с взглядом свидетеля:

– Одному из этих парней вы, кстати, руку сломали, причинили тяжкий вред здоровью.

– Так что же, я должен был дожидаться, когда он засадит мне нож в живот? – возразил Манджа, на что следователь торопливой скороговоркой прострекотал:

– При осмотре места происшествия никакого ножа обнаружено не было.

Манджа чуть-чуть помолчал, оценивая обстановку, потом несколько театрально (этому он в городе научился) произнес:

– Я очень бы удивился, если бы вы этот нож нашли!

– Что вы хотите этим сказать? – обеспокоился следователь.

– Только то, что сказал.

Наконец следователь, форменная рубашка на котором взмокла совершенно, перешел к главному и на секунду посмотрел на Манджу:

– Свидетель, а вы знаете о том, что по факту причинения вами тяжкого вреда здоровью человека мы можем возбудить в отношении вас уголовное дело? Мое руководство на этом настаивает.

Манджа с бесстрастным и одновременно презрительным лицом североамериканского индейца, которого вот-вот начнут пытать бледнолицые, произнес совершенно равнодушно:

– Если у вас есть на то законные основания, возбуждайте.

Когда неприятный для следователя допрос закончился, выходящий из кабинета Манджа на минуту обернулся:

– Извините, у меня один вопрос, лейтенант. Как вам спится?

– Нормально. А к чему вам это? – спохватился лейтенант юстиции.

– А к тому, сдается мне, что работа у вас тяжелая, вредная даже. От нее бессонница случается. Но если сон у вас, лейтенант, хороший, значит, пропащий вы уже человек!

И Манджа хлопнул дверью.

«Долгожданные гости», о которых говорил избитый Батр, появились в тот же вечер. Они прибыли на двух иномарках. Придерживая дверь калитки, чтобы впустить «долгожданных», Манджа «сфотографировал» в своей памяти номера машин и лица приехавших; в нем теперь действовал вековой инстинкт одинокого охотника, столкнувшегося в дикой степной глуши с голодной волчьей стаей.

Солидные дородные мужчины с сытыми «хонгшар» («морда» – по-калмыцки), на животах которых едва застегивались кожаные пальто и дубленки, расположились за столом в ставшей сразу тесной землянке. Они уже пронюхали, что невзрачный хозяин служил когда-то в каких-то сверхсекретных войсках и владеет арсеналом чудо-способов отправить человека на тот свет, чуть ли не с расстояния в полкилометра. Поэтому разговор они повели не с позиции силы, а уважительно и даже деликатно.

– Манджа Иванович! Мы приехали, чтобы разрешить одно недоразумение.

Манджа выжидательно молчал, покуда гости выставляли на стол угощения, которые, по идее, должны были способствовать плодотворности беседы: бутылки дорогого коньяка, черную икру в заводских баночках, красную рыбу, копченое мясо. Потом сдвинул локтем на угол стола принесенные дары и кратко бросил:

– Уберите!

Гости с укоризной покачали головами, внутренне осуждая несговорчивого, неотесанного мужлана, не ведающего об этикете, но приказание выполнили.

– Что вы хотите от меня? – в лоб спросил Манджа.

– Уважаемый Манджа Иванович! Вы были свидетелем одного инцидента, о котором мы бы и хотели поговорить с вами.

– Это когда парня-студента чуть не убили? – прямолинейно уточнил Манджа.

– Ну, зачем вы так сразу – убили! Жив он и здоров.

– Едва жив и очень, очень не здоров.

– Вы правы, Манджа Иванович, не совсем здоров. Но мы оплатим его лечение, уверяем вас, а если понадобится, и в санаторий отправим. Так что ему волноваться не следует.

– Вижу, сейчас волнуетесь больше вы! – брякнул Манджа.

Собеседники слегка передернули жирными плечами оттого, что приходится иметь дело и любезничать с этим совершенно аномальным калмыком, но виду не подали:

– По этому делу, Манджа Иванович, вы единственный свидетель, очевидец. Время-то было совсем темное. Мы нисколько не сомневаемся в вашей честности и правдивости, но ведь могли вы, пожилой уже человек, ошибиться, не разглядеть тех парней как следует? – вкрадчиво подал «наводящую» один из гостей.

– Интересно получается, – раздумчиво, как будто сам себе, проговорил Манджа, – когда дело касается опознания, то я – почти слепой старик, а как кости людям ломать, то я – Савр Тяжелорукий.

– Так ребята скажут, что просто испугались вашего появления, когда стояли рядом с избитым кем-то парнем, поэтому и побежали. А Санал руку сломал нечаянно, поскользнулся на льду и упал.

Под убаюкивающий шелест этих слов на столе появилась увесистая пачка в нераспечатанной банковской упаковке, сто тысяч, судя по верхней купюре.

– Заберите ваши поганые деньги!

– Опять вы нас неправильно поняли, Манджа Иванович, – засуетились гости, – это не подкуп. Просто нам известно ваше стесненное финансовое положение. И мы искренне, по-человечески хотели вам помочь. Мыслимое ли дело, пенсионеру – содержать внука-студента! А у внука такой возраст, очень опасный…

Слово «опасный» было произнесено с особой интонацией, которую Манджа не мог не уловить.

Лицо Манджи стало жестким, а в узких черных глазах промелькнули всполохи костров чингизовых тюменов, расположившихся на ночлег перед решающим сражением.

– Меня вы можете только убить, но смерти я не боюсь, я давно к ней подготовился. А теперь слушайте меня внимательно, очень внимательно. Я запомнил номера ваших машин, завтра я узнаю ваши адреса. И если, не ровён час, с моим внуком Нараном что-либо случится, все вы – покойники!

На том разошлись. Одни – взбешенные неуступчивостью упрямого правдолюбца, сели в свои иномарки. Другой – замерший, словно сжатая пружина, остался в комнате и продолжал неподвижно сидеть на кровати; лишь в глубине его зрачков рассеивалась ночная тьма, а в предрассветной тьме над чингизовыми тюменами заколыхался белый девятихвостый стяг.

Следствие длилось долго. Манджу еще раза два вызывали на допросы, но он твердо стоял на своих показаниях. В повседневной жизни вел он себя предельно осторожно и аккуратно, чтобы не напороться на провокацию. Нарана на период следствия профессор Бата Борисович определил на временный постой в свою квартиру, увозил на занятия в университет и привозил обратно лично на машине. Хлопотно, конечно, но в такой ситуации лучше перестраховаться, соломки лишней постелить.

Накануне судебного заседания в квартире профессора Баты Борисовича собрались все заинтересованные лица: сам профессор с женой Деляш, «виновник торжества» Манджа и его внук Наран, молчаливо просидевший весь вечер в уголке.

Профессор заговорил первым:

– Я, друг мой Манджа, несмотря на твои возражения, все-таки организовал участие адвоката, опытного и честного, моего давнего приятеля, который не даст превратить тебя из свидетеля обвинения в обвиняемого. По закону у свидетеля не может быть адвоката, и наш юрист формально будет выступать в качестве общественного защитника потерпевшего, но его основная задача – следить, чтобы твои конституционные права не были нарушены. Фемида у нас, знаешь, недаром с завязанными глазами!

– Спасибо, конечно, Бата, но неужели до такой степени дошло, что могут все перевернуть с ног на голову?

– Манджа, никто не может ни за что поручиться, с той стороны задействованы очень влиятельные силы, – вставила Деляш.

– Да, знаю я, – ответил Манджа, – а не так давно я понял и другое.

– Что же ты понял? – спросил профессор.

– А понял я то, что мы давно живем в оккупированной стране.

– Что ты говоришь, Манджа! Кто же нас оккупировал? – Деляш с неподдельным интересом посмотрела на него. Она уже привыкла, что этот, заурядный, на первый взгляд, человек во время разговора частенько заставляет прислушиваться к себе, к своим суждениям о людях и событиях.

– Это не совсем обычная оккупация, – задумчиво произнес Манджа, – без ввода иноземных войск и других, видных на глаз признаков. А оккупировали страну воры, изменники, подлецы, карьеристы и негодяи. Это ярмо народ сначала и не заметил. А когда заметил, то уже поздно было.

В уютной гостиной все было по-прежнему, но словно холодный сквознячок прошелся по комнате.

– При настоящей оккупации – что с завоевателями делали? – продолжил Манджа. – С ними боролись с оружием в руках, их убивали, изгоняли с родной земли. А с этими такими средствами справиться невозможно. У них в руках власть, законы, деньги, газеты, телевидение.

Профессор Бата с некоторым удивлением, внимательно, пристально так, посмотрел на своего армейского друга, но ничего не сказал…

Утром следующего дня, когда Манджа подходил к зданию суда, к нему как-то незаметно присоединилась большая группа крепких, атлетически сложенных парней, как выяснилось позже, студентов с курса профессора Баты Борисовича, проследовавших в зал судебного заседания; слушание дела было-то открытым. Эта мера предосторожности, придуманная профессором, оказалась нелишней, группа «поддержки» создала необходимое психологическое равновесие в зале суда, так как «болельщиков» со стороны подсудимых было более чем предостаточно.

Еще на крыльце парни взяли Манджу в плотное полукольцо, всем своим видом показывая, что это человек находится под их покровительством и защитой. Толпящиеся у входа многочисленные сторонники подсудимых молча расступились, не ожидая такого поворота событий; приготовленные реплики и угрозы застряли в глотках при виде мускулистых, мрачноватых молодых людей, обращавшихся к Мандже учтиво – « баджя» («дядя» – по-калмыцки). Такое количество «племянников» изменило соотношение сил, по крайней мере, в самом зале судебного заседания; профессор Бата оказался хорошим тактиком.

Когда в помещении, битком набитом народом, появилась судья, Манджа дал волю своим чувствам, хотя не в его правилах было вешать ярлыки на людей с первого взгляда. Но нервишки-то не канаты пеньковые, поэтому простим нашему герою минутную слабость и отступление от собственных принципов: «Сюда бы кряжистого, лобастого мужика, а не эту «сухую воблу» в мантии!» – подумалось ему.

При виде прокурорши в мундире, тощей девицы с постным личиком и папкой в кулачке, мысли Манджи приобрели еще более критический характер: «Еще одна вобла»! И где они эту за мухрышку откопали?» – такое он дал девице определение с акцентом на буквы с третьей по шестую, что на калмыцком обозначало название женского нескромного места.

Со стороны подсудимых вальяжно восседали на своих местах три адвоката, среди которых выделялся весьма активный господин с головой, остриженной под нуль, с жестикуляцией известного всероссийского поп-политика Вольфовича. Адвокатом потерпевшего была женщина средних лет (ее «воблой» Манджа обзывать не стал), рядом с ней сидел «общественный защитник» – мужчина с непроницаемым лицом и в черных очках.

Потерпевший Батр вид имел какой-то затравленный, зато подсудимые вели себя очень непринужденно. Сидели они не в «клетке», потому что во время следствия никто их не арестовывал, улыбались родичам и приятелям, находившимся в зале, и производили впечатление людей, ожидающих не решения своей судьбы, а начала приятного, дружеского корпоратива.

По правилам судопроизводства, Мандже и другим (косвенным) свидетелям предложили судебное заседание, и ожидать вызова в коридоре. Стоя среди членов бригады «скорой помощи» и полицейских, с которыми общался в ту злополучную ночь, единственный свидетель-очевидец ловил на себе откровенно сочувственные взгляды, но от этого ему не становилось теплее.

Наконец, когда за дверью было оглашено обвинительное заключение, допрошены потерпевший Батр и подсудимые, Манджу пригласили в зал для дачи показаний.

Опустим за ненадобностью момент уточнения анкетных данных, во время которого Манджа успел сориентироваться: Батр не «узнавал» своих обидчиков, говорил, что его били другие; подсудимые держались отработанной версии, что ничего предосудительного не совершали, и вообще в ту ночь не были в районе города, где произошло ЧП, а гуляли себе с приятелями в ресторане «Эльдорадо». И тому имеется немало свидетелей, как из числа дружбанов-собутыльников, так и официанток, обслуживавших их столики, администратора заведения и сотрудников охраны. Стратегическая линия защиты строилась так, чтобы опорочить опознание Манджой подсудимых в ночь преступления, поставить само опознание под сомнение.

Первое слово взяла прокурорша:

– Свидетель, а по каким признакам вы опознали подсудимых?

– По тем же самым, по которым утром вы опознаете, что рядом с вами лежит законный муж, а не чужой мужчина, – невозмутимо ответил свидетель Манджа.

– Ваша честь! – взвился с места экзальтированный «Вольфович». – Свидетель издевается над участниками процесса! Я требую призвать его к порядку! У нас не балаган!

Прокурорша натянула на личико маску оскорбленной невинности, а судья сделала Мандже замечание.

– Хорошо, – согласился Манджа, – опознал я их по одежде, росту и комплекции, по чертам лица.

– Но ведь было совсем темно, а парни сразу убежали, как вы могли все запомнить? Вы что, феномен? – витийствовал «Вольфович».

– Вы правы, я человек, а не феномен. Но, во-первых, было не совсем темно, там, где находились потерпевший и подсудимые, горел уличный фонарь. Во-вторых, я не ношу очков, зрение у меня стопроцентное. В-третьих, я охотник. То, что увидел хоть на секунду, помню отлично много лет.

– Хочу уточнить, – вставил рассудительно «общественный защитник», блеснув линзами «хамелеонов», – свидетель без принуждения, подсказок и без колебаний опознал всех троих. В протоколе не зафиксировано никаких процессуальных нарушений.

– А вы что – защищаете свидетеля? – всплеснул руками Вольфович.

– Угомонитесь, коллега! – холодно отрезал «общественник», – я вношу ясность в вопрос, связанный с опознанием.

– А вот здесь вы не правы! – с плохо скрываемым торжеством воскликнул его оппонент. – Защита располагает сведениями, что как раз с этими протоколами не все в порядке! Подписи понятых подделаны сотрудниками полиции, есть такая информация.

Чтобы не утомлять читателя деталями нашего судопроизводства, перевернем страницу с описанием вызова понятых, подписи которых стояли в протоколах опознания задержанных, ожиданием их прибытия в суд. Во время вынужденного перерыва «общественный защитник», проходя мимо Манджи, вполголоса обронил фразу:

– За себя вы можете не переживать, Манджа Иванович! Но дело они, похоже, развалят. Приготовили сюрприз! Но это уже не моя проблема.

Представшие перед судьей понятые долго и скрупулезно изучали подписи в протоколах, потом оба заявили, что «автографы» сделаны не их рукой, они иначе расписываются. И вообще они что-то не припоминают, чтобы участвовали в самой процедуре опознания полгода назад. Манджа молчал, стиснув зубы, он прекрасно запомнил этих людей. В голове пронеслось: «Что оккупанты с народом сделали? То ли запуганы все, то ли готовы за деньги продать все святое, даже совесть и честь? Тут еще один вопрос возникает: а были ли они у них – совесть и честь?»

Смущенные сотрудники полиции, проводившие опознание, деревянными голосами дали показания, что в связи с крайне поздним ночным временем найти понятых было очень затруднительно, практически невозможно, поэтому они внесли в протоколы паспортные данные людей, ранее проходивших по каким-то другим делам, и расписались за них. Конечно, они понимают, что нарушили закон и готовы нести за это полную ответственность, но совершили фальсификацию не из корыстных или других побуждений, а исключительно от безысходности.

Эти признания прозвучали в зале судебного заседания эхом маленького «Чернобыля», для несведущих, конечно.

Судья надолго удалилась в совещательную комнату вместе с судебными заседателями. «Общественный защитник», уже ни от кого не таясь, растолковывал Мандже сложившуюся ситуацию:

– Главное, что мы вывели вас из-под удара, Манджа Иванович! А остальное меня не касается, хотя и омерзительно пованивает. Теперь судья вынуждена будет назначить почерковедческую экспертизу для установления подлинности подписей понятых. У этих людей, я имею в виду родственников подсудимых, все схвачено, поэтому результаты экспертизы предугадать несложно.

– А менты, то есть полицейские?

– Суд обязан вынести в отношении них частное определение непосредственному руководству и в прокуратуру. По закону, в отношении этих полицейских должно быть возбуждено уголовное дело за фальсификацию документов. Но, как возбудятся, так и остынут! Их, по крайней мере, обязаны за дискредитацию уволить со службы, но я по роду профессии не занимаюсь прогнозами. Это дело неблагодарное. Конечно, какие-то меры дисциплинарного характера будут приняты, но полученный полицейскими куш сгладит чувство дискомфорта от санкций начальства.

– Посадили меня «хошнг»* прямо в лужу! Вот она – оккупация! – с безнадежностью молвил Манджа.

– Хорошо, что вы реалистично оцениваете положение вещей, – общественник» закурил тонкую сигару. – В дополнение скажу, что в суд должны быть вызваны и статисты, участвовавшие в опознании. Но – найди их теперь! Кто-то уехал в Москву, кто-то – на Север, кто-то в Америке обретается, а другой сидит в лагере на Колыме. Всех уже не соберешь!

– Значит, обосрались мы?

– Можно дать и такую оценку, – согласился «общественный защитник», – а можно сказать, что лично вы отделались малой кровью. Могло быть и хуже. Моя задача как раз и заключалась в том, чтобы именно с вами не произошло ничего экстраординарного.

«Общественный защитник» попал в точку, недаром – профессионал высшей пробы. Судья отложила рассмотрение дела до момента исполнения тех решений, о которых полчаса назад говорил «общественник».

Выйдя на крыльцо здания суда, Манджа снова попал в окружение «племянников», терпеливо просидевших весь день в зале судебного заседания. И когда из толпы у входа раздались злорадные смешки, молодые люди, не суетясь, повернулись к весельчакам с лаконичным вопросом:

– Что, есть проблемы?

В голове Манджи проносились картинки последних месяцев: растоптанный в прямом и переносном смысле потерпевший Батр; самоуверенные, лоснящиеся «хонгшар»родственников подсудимых; взмокшая от пота форменная рубашка следователя; «сухая вобла» в судейской мантии; его собственное беспокойство за безопасность внука Нарана.

И тут он сделал то, что никогда не позволял себе в общественных местах: демонстративно плюнул на крыльцо казенного учреждения и произнес в пространство:

– С оккупантами надо что-то делать?

–

* Кевюн– мальчик

Хошнг– часть тела, откуда растут ноги

Игорь Гриньков. Элиста. 2012 год.