Текст книги "Записки чекиста Братченко"

Автор книги: Игорь Голосовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

9

Красноармеец ввел человека в поддевке, белых бурках и высокой меховой шапке. Этот купеческий наряд был для него непривычен. Поддевка не могла скрыть военную выправку, а шапка сидела на голове так ровно, словно на ней сияла кокарда. Задержанному можно было дать лет сорок. В неторопливых движениях угадывалась недюжинная сила.

Лешка положил на стол сложенную гармошкой папиросную бумагу, на которой виднелся отпечатанный на машинке текст.

– В шапке за подкладкой нашли. Мы его на Соборной площади приметили. Увидел нас и – в проходной двор! Ну, да мне дворы эти с детства известны. Подозрительным показалось, почему испугался. Квартал оцепили. Поймали!..

– «Подпоручику Анисиму Акинфовичу Степняку от его высокопревосходительства генерал-майора Соболевского, – прочел я вслух. – Любезный Анисим Акинфович! Поистине великое дело затеял ты! Прослышав о несомненных твоих дарованиях, намерен предложить действовать совместно. Временная неудача, постигшая меня, не принудила оставить борьбу. В настоящее время я сколотил новый отряд из необученной молодежи благородного происхождения и приверженцев православной веры из разных слоев населения. Подполковнику Драчеву, который будет иметь честь вручить тебе послание, поручено доставить твой ответ».

– Не добили, значит! – сказал Николаев и стал сворачивать цигарку.

– Выходит, что так, – согласился Малинин.

– Ну-с, господин Драчев, – обратился я к подполковнику, – маскарад, думаю, можно прекратить?

Он молча поднял бесцветные, водянистые глаза.

– Какой план хочет предложить Степняку генерал? Где расположился отряд? Сколько штыков? Пулеметов?

– Отвечай, шкура! – выкатив глаза, закричал Малинин. – Я заставлю тебя говорить!

Подполковник процедил:

– Чем ты грозишь, хам? Расстреляешь? Я готов!

– Легкую смерть выпрашиваешь? – рассвирепел Малинин. – Да прежде, чем расстрелять, я из тебя...

– Хочу предупредить вас, Драчев, – я дал знак Егору помолчать. – Вы неверно информированы. Не всех бывших офицеров мы расстреливаем. Вы имеете возможность распорядиться своей жизнью иначе.

– Вот как? Весьма благодарен, – поклонился подполковник. – Сколько же вы платите русскому офицеру за предательство? И какими деньгами рассчитываетесь? Немецкими марками? Мы будем вас вешать! – вдруг побагровев, закричал Драчев. – Вешать! Вешать!

– У вас слабые нервы, – усмехнулся я. – Товарищ Кольцов, проводите гражданина Драчева в тюрьму. Мы продолжим наш разговор завтра, когда подполковник успокоится.

– Зачем в тюрьму? – вполголоса сказал Егор. – В подвал его! Авось не замерзнет...

– Нет! – ответил я. – Это не Серж Лозинский и не Лессинг! Для господина офицера необходимо помещение посолиднее.

Малинин недовольно пожал плечами. Лешка увел подполковника. На улице зафыркал автомобильный мотор. Подышав на замерзшее стекло, Николаев сказал:

– Машина товарища Волошина.

Я зачем-то стал приводить в порядок бумаги. Малинин сел на диван и скромно сложил руки на коленях. Раздались быстрые шаги, вошел Петр Андреевич.

– Кого задержали ночью? – спросил он, протягивая мне руку.

– Не тех, кто был нужен, – твердо ответил я. – Гимназистов. В Китай собрались. Словом, чепуха! К заговору и Степняку не имеют отношения.

Волошин хотел что-то сказать, но промолчал, только стиснул зубы.

– Так получилось, Петр Андреевич... След ложным оказался, – продолжал я и почувствовал, что краснею. – Но тут другое... Задержали переодетого офицера с письмом от Соболевского к подпоручику Степняку. Можно воспользоваться.

Пробежав письмо, Волошин хмуро спросил:

– Что же вы намерены делать?

– Выполнить ваш совет!

– Мой совет?

– Прибегнуть к военной хитрости, – усмехнулся я. – Под видом Драчева проникнуть в лагерь Степняка и установить, с кем Степняк здесь поддерживает связь.

– Что ж, попробуй, – взглянул на меня исподлобья Волошин. – Положение тревожное, товарищи. Сейчас решается вопрос, быть или не быть Советской власти в Крайске. Надо предупредить нападение, изолировать бандитов друг от друга и разбить, прежде чем они выступят. В нашем распоряжении остался один день! – Петр Андреевич встал и, заметно сутулясь, прошелся по комнате.

– Кого же решили послать к Степняку?

Вопрос застал меня врасплох.

– Дело очень ответственное! – продолжал Волошин.

– Должен пойти я! – заявил Малинин. – Вы, Федор Гаврилович, должны здесь быть. Товарищ Николаев человек заводской, в царской армии не служил, не сумеет золотопогонника сыграть. А я у штабс-капитана два года в денщиках ходил. Всю ихнюю гнилую натуру насквозь изучил!

– В предложении Малинина есть резон, – заметил Волошин.

– Такое дело никому не могу доверить, – покачал я головой. – Может быть, Егор и справился бы не хуже меня, но есть и другое соображение.

– Какое же? – спросил разъяренный Малинин. – Если, конечно, не секрет.

– Нет, не секрет, – -ответил я. – В стане Степняка у меня есть знакомый, с помощью которого я надеюсь получить нужные сведения.

– Неправильно! – упрямо возразил Егор. – При чем тут знакомый? И я мог бы к тому человеку обратиться. Просто Федор Гаврилович привык действовать сам. С товарищами, коммунистами, он не советуется. О его планах мы с Николаевым не знаем. Разве можно так работать? Оттого и неудачи.

– Серьезное обвинение, – заметил Петр Андреевич.

– Ерунда! – сердито ответил Николаев. – Шибко ты, Малинин, самолюбивый. Норовишь вперед вылезти, а для чего, не пойму.

– Если вы считаете, что я не прав, то не настаиваю, – быстро согласился Егор.

– Недружно живете, – внимательно посмотрел на него Волошин.

...Полдень я встретил на пустынной дороге далеко от Крайска. Одет я был приблизительно так, как подполковник Драчев, – в поддевку и унты. В шапке за подкладкой лежало письмо. Я приклеил маленькие черные усики, совершенно изменившие мою наружность. Прямо из Чека я зашел к Лессингу, чтобы проверить, вернулась ли Соня. Как я и ожидал, дома ее не оказалось. Лессинг, не узнавший меня, вежливо сказал:

– Дочь гостит у родственников, когда вернется – неизвестно. Что передать?

– Низкий поклон от друга детства Васи! – ответил я и пошел своей дорогой.

Вечером я добрался до Белой горы, но не нашел лагеря на прежнем месте. Свежий, глубокий снег покрывал степь. «Как же я разыщу Степняка?» – впервые пришла мысль. Присев на обочину дороги, я развел из ивняка костер, набрал в котелок снега и вскипятил чай. Попивая горячую, отдающую землей воду, я услышал скрип колес и выбежал на дорогу. Ко мне приближалась неуклюжая повозка, на которой горой был навален нехитрый крестьянский скарб. Свесив ноги в лаптях, на повозке сидел еще не старый мужик с сосульками на бороде и помахивал кнутом.

Увидев меня, он вырвал из-за пазухи обрез и испуганно крикнул:

– Прочь, не то застрелю! Меня не больно ограбишь!

– Ты зачем же это, дядька, вооружился? – насмешливо спросил я. – Откуда?

– Из Сосновки! – ответил он, натянув вожжи и опустив обрез. – А ты кто?

– Да не бойсь, я тебя не трону. Куда едешь?

– В Крайск. Ты, случаем, не оттуда? Как там? Красные?

– Тебе-то какие нужны?

– Любые подходят, лишь бы не трогали! В Сосновку вчерась налетели не поймешь какие. «Мы, говорят, защитники народа!» И как начали те защитники грабить, только перья полетели! Нагрузил я подводу барахлишком, да быстрей из дома. Атаман ихний разъезжает на вороном коне. А войско у его, как из Ноева ковчега: и казаки, и кацапы, и ойроты. Все гутарят по-разному, а грабят одинаково.

Мужик, сплюнув в сердцах, дернул вожжи. Накрытая снегом, как попоной, лошаденка медленно поплелась. Я долго смотрел ему вслед.

Итак, банда Степняка в Сосновке! Тридцать верст по проселку.

10

Рассветало, когда я вошел в деревню. В стеклянном воздухе висели белые дымки. Возле хат, привязанные к плетням, топтались кони. Возле пятистенного с железной крышей дома я увидел часового и сообразил, что здесь находятся штаб. Часовой – огромного роста, в мохнатой папахе – шагнул навстречу:

– Чего надоть?

– Я хочу видеть господина Степняка, – сухо ответил я.

– Какой он те господин? – проворчал казак. – Он, стал быть, верховный командующий армией. Нельзя его видеть!

– Почему?

– Ты меня ще спытай! – грозно сказал часовой, наклонив штык. – Я те сей минут отвечу!

Пожав плечами, я хотел отойти. В это время рядом раздался приятный тенор:

– Господина командующего изволите спрашивать?

Ко мне приближался странный человек, на которого нельзя было смотреть без удивления. Голова его, повязанная голубым шарфом, казалась необыкновенно большой в сравнении с крохотным, щуплым телом. На ногах красовались белые сапоги с желтыми отворотами, как будто взятые напрокат из театральной костюмерной. Сухонькое сморщенное лицо подергивалось, ежесекундно меняя выражение. На поясе висели огромная деревянная кобура и три гранаты.

– Да, мне нужен Анисим Акинфович Степняк, – сдержанно ответил я. – Но с кем имею честь?

– Начальник политического отдела Осип Чернов, – выпятив грудь, важно произнес мужчина. – Ваше имя?

– Оно названо в письме, которое я должен передать в собственные руки господина командующего, – приятно улыбнулся я и подумал: «Это что еще за шут гороховый?»

Чернов пожевал губами:

– Прошу!

В избе было жарко натоплено. В большой комнате, вся обстановка которой состояла из стола и двух скамеек, я увидел невысокого мужчину, одетого в серый военного покроя костюм. Он был чисто выбрит, причесан на косой – пробор, надушен одеколоном и вообще имел весьма цивилизованный вид. Это. видимо, и был атаман Степняк. Увидев меня, он поднял бровь и картинно отставил тонкую ногу в лакированном сапоге. Чернов что-то шепнул ему.

– Гм! – покосился на меня Степняк. – Давайте письмо!

Я сел на табурет, не торопясь снял шапку и попросил нож. Распоров подкладку, я вынул свернутый листок папиросной бумаги. Командующий жадно прочитал письмо, порвал его и, не меняя мрачного и подозрительного выражения лица, обратился ко мне:

– Рад видеть вас! Что касается ответа, то его вы получите, как только я проконсультируюсь с членами автономного ойротского правительства.

– Что, что? – чуть было не вырвалось у меня, но я вовремя сдержался. «О каком «правительстве» идет речь?..»

Словно подслушав мои мысли, Степняк сказал:

– Вижу недоумение на вашем лице, подполковник! Но потерпите, все станет ясно! Осип! – покосился он на Чернова. – Сведи подполковника позавтракать и пошли кого-нибудь за министрами.

Он так легко произнес это слово «министры» и так неправдоподобно, дико прозвучало оно в закопченной избе, что я на секунду усомнился, уж не шутит ли он с похмелья. Но он не шутил.

Хлебая вкусные, наваристые щи в опрятной светелке, куда привел меня Чернов, я разговорился с денщиком, который мне прислуживал. Оказывается, усилиями Степняка было создано так называемое «правительство» Алтая; в него вошли влиятельные алтайские князьки-зайсаны, богатые скотопромышленники и несколько политических авантюристов, называющих себя «депутатами» от местной национальной партии.

За мной пришел Осип Чернов.

– Вам разрешено присутствовать на заседании кабинета, – провозгласил он торжественно, почему-то ухмыляясь уголками губ.

В комнате было накурено. Я огляделся. На лавках сидело человек двадцать. У окна разместились алтайцы в национальных костюмах – расшитых шелком и стеклярусом длинных ватных халатах с красными широкими поясами и бархатных шапках. В одном из них я узнал Темира, мнимого пастуха, который, как выяснилось позже, оказался не кем иным, как самим зайсаном Алпамысовым! Сердце у меня упало, но я взял себя в руки, подумав: «Не узнал все-таки меня господин Алпамысов...» Рядом с зайсаном ерзали на скамье какие-то бледные, истощенные господа в потертых сюртуках и желтых манишках, похожие на провинциальных присяжных поверенных. Кресло председателя занимал Степняк.

Я присел у двери и, сгорая от любопытства, приготовился слушать. Но ничего интересного не произошло. Заседание «кабинета» окончилось быстро. Как я помял, оно было созвано явно для формы, чтобы соблюсти какое-то подобие «демократии». Господа «министры» откровенно зевали, не слушая Степняка, и голосовали автоматически, не вдумываясь в существо дел. Только один из отставных адвокатов, услышав, что Степняк намеревается вступить в контакт с генералом Соболевским, встал и нервно поправил пенсне:

– Я полагал, что мы, как правительство конституционное, должны по возможности избегать общения с такими явными противниками демократии, как господин Соболевский. Я полагал, что... м-м... Я кончил, господа! – Он поспешно сел, испуганно посмотрев на неожиданно побагровевшего командующего.

– Больше вопросов нет? – спросил Степняк.

Министры жужжали, как мухи, разговаривая о посторонних делах.

– Заседание объявляю закрытым.

Изба опустела.

– Открой окно! – бросил Степняк Осипу Чернову. – Сколько раз просил проветривать после депутатов! Господин подполковник, – обратился он ко мне, – письмо будет готово к утру. Прошу пожаловать ко мне на ужин. А пока извините, дела призывают! – Он щелкнул каблуками и вышел.

На крыльце я увидел адвоката, который назвал Соболевского «противником демократии». Приподняв облезлую кожаную шапку, он заглянул мне в лицо:

– Поверьте, я ничего не имею против лично его высокопревосходительства, – начал он. – Но согласитесь, ведь мы должны быть верны своей политической платформе. Если мы правительство республиканское, как же мы можем солидаризоваться с монархистами?

«Депутат» брызгал слюной, открыто вызывая меня на спор. Но я только спросил:

– Какова же платформа вашей национальной партии, господин министр?

– Изгнание из пределов Алтая большевиков! – быстро ответил адвокат. – Образование независимой и суверенной республики во главе с парламентом. Полное и категорическое отделение от России! Внешнеполитическая ориентация на Запад, который, несомненно, окажет нам моральную и материальную поддержку.

– Здорово! – зло сказал я. – Ну, а землю кому? Помещикам, что ли?

– Какую землю? – изумился адвокат. – Вот эту? – Он широко обвел рукой вокруг и засмеялся. – Бесплодные, дикие степи вы, сударь, называете землей? Полноте, тут вам не Россия... На этой земле, кроме степного ковыля, никогда ничего не росло и расти не будет! Если же ваш вопрос следует понимать в смысле нашего отношения к туземцам, то... – Он протер пенсне. – Ойроты – некультурный, отсталый народ! Стоит ли с ними считаться? Кочевники. Такими они останутся и через триста лет.

– Блестящая программа! – восхитился я, испытывая большое желание взять этого «депутата» за шиворот и поддать ему хорошего пинка.

Нет, господа «защитники»! Не суждено осуществиться вашим хитроумным планам. Только вместе с русским народом алтайцы построят новую жизнь. Так думаем мы, большевики.

Конечно, я не сказал этого вслух... Вежливо простившись с разговорчивым «депутатом», я зашагал по улице в центре села. Мимо сновали пьяные казаки в распахнутых шинелях, хмурые мужики. Никто не обращал на меня внимания. Вдруг я остановился как вкопанный. Навстречу шла Соня. С самого утра я думал с том, как мне держаться с нею, но сейчас от неожиданности потерял дар речи. Она была в белом тулупчике, стянутом широким кожаным ремнем, и в новеньких белых бурках. Ее нежное лицо раскраснелось на морозе. Длинные ресницы и прядка, выбившаяся из-под шапки, покрылись инеем. Едва не налетев на меня, она пробормотала: «Извините!» – и, не узнав, прошла мимо. Но через несколько шагов обернулась. Во взгляде ее было недоверие и мучительное желание что-то вспомнить.

– Федор?! – Она приблизилась ко мне.

– Здравствуй, Соня! – тихо сказал я. – Пойдем отсюда, на нас могут обратить внимание!

Она гневно сверкнула глазами, но промолчала. Мы пересекли двор, где сушилось жесткое, как фанера, белье. В сенях пахло кислой капустой и куриным пометом. Плотно прикрыв дверь маленькой комнатки с подслеповатым окном. Соня сорвала шапку, кое-как сколола шпильками рассыпавшиеся волосы и сухо спросила:

– Зачем вы пришли?

– Чтобы увидеть вас, Соня! – эти слова вырвались у меня прежде, чем я успел обдумать ответ.

– Меня? – вспыхнула она до самых ушей.

– Я думал о вас все эти дни! – сказал я, убеждая себя, что говорю это только во имя той самой военной хитрости, о которой твердил Волошин. – Мне горько, что так велико расстояние между нами, что вы, с вашей чистой душой, так страшно заблуждаетесь! С кем вы, Соня?! С людьми, которые веками жили за счет народа. Неужели вам непонятно, Соня, на чьей стороне правда? Еще не поздно, вы можете загладить вину перед народом.

– Замолчите! – сдавленно крикнула она. – Зачем вам это нужно? Что вы хотите от меня?

– Хочу, чтобы вы... чтобы ты была вместе с нами... Со мной!

В эту минуту я верил, что мое желание сбудется.

Соня смотрела на меня с мольбой, словно прося разрешить ее сомнения. Я чувствовал, что она настроена далеко не так непримиримо, как в прошлый раз, и готова слушать меня.

Как часто потом вспоминал я эту маленькую комнатку! Мы сидели рядом и говорили, говорили... Я рассказал о своем детстве, о гибели отца, о тюрьме. Выслушал простую историю о шаловливой девочке из богатой семьи, рано появившемся желании прожить жизнь не зря, о том, как трудно ей разобраться в происходящих вокруг событиях.

А когда стемнело, мы уже сидели, тесно прижавшись друг к другу.

– Я не верю... – тихо говорила Соня, щекоча мне лицо теплым дыханием. – Не верю, что нашла тебя... Как это случилось? Наверно, сама судьба предназначала нас друг для друга. Страшно подумать, что мы расстанемся!

– Поедешь со мной?

– Да, да!

– Я хочу, чтобы ты поверила в мою правду, стала моим верным товарищем, чтобы ты...

В сенях послышались тяжелые шаги. Раздался стук.

– Сонечка, ты спишь?

– Это Костя Мешков, прапорщик, – шепнула она.

А прапорщик уже открыл дверь. Увидев меня, он оторопел.

– Рад познакомиться. Мешков!

– Очень приятно. Подполковник Драчев.

– Ах, это вы и есть посланец генерала Соболевского? – мрачно произнес прапорщик. – Ступайте к командующему. Вас ждут.

– Благодарю.

Хлопнула дверь. Соня смотрела на меня с изумлением.

– Подполковник? Посланец генерала? – Она встала. – Значит, вы просто шпион? И все, что говорили мне, – ложь?!

– Нет, Соня! – я ласково обнял ее. – Я люблю тебя. Но если бы здесь не было тебя, под именем Драчева приехал бы другой человек. Нам нужны адреса и фамилии заговорщиков в Крайске. И ты должна нам помочь. А потом мы вместе уедем.

Она молчала. Я надел поддевку и вышел.

На улице было морозно. Вокруг луны расплывался радужный круг. Окна штаба сияли огнями. Еще из сеней я услышал звуки гармошки, звон бутылок и пьяные голоса. Пир был в разгаре. Степняк, в накинутом на плечи кителе, из-под которого виднелась белая сорочка, наливал вино. Увидев меня, он выкатил белесые глаза:

– Где вы пропадали, подполковник? Штрафную!

Я выпил рюмку противного, вонючего самогона и огляделся. За столом не увидел ни одного «депутата». Здесь сидели мужчины с крепкими бритыми затылками и обветренными лицами; в них сразу можно было угадать кадровых военных. Я придвинул скамью к Степняку и осторожно начал:

– Мне пора уезжать, Анисим Акинфович! Не посоветуете, у кого можно остановиться в Крайске? Там есть у вас надежные люди?

«Командующий» хотел ответить, но в этот момент к нему подошел Осип Чернов и что-то тихо зашептал.

– Подполковник Драчев!.. – донеслось до меня.

Почувствовав неладное, я встал и хотел выйти. Но часовые, повинуясь знаку Степняка, скрестили штыки.

– В чем дело? – притворился я удивленным.

– Прошу вас подойти, господин подполковник! – сказал Степняк. Лицо его вдруг побагровело. Он оглушительно стукнул кулаком по столу и закричал: – Большевик! Шпион!

Все вскочили. По полу покатился стул. Зазвенела рюмка. Степняк бешено вытаскивал из кармана тяжелый маузер, который, на мое счастье, зацепился рукояткой за одежду. Чернов продолжал шепотом убеждать в чем-то своего начальника.

– К дьяволу! – заорал Степняк, но пистолет оставил в покое.

Тем временем ко мне подошел Алпамысов, одетый на этот раз в форму пехотного капитана. Он насмешливо оглядел меня и, протянув руку, оторвал мои усы.

– Большой зверь прибежал! – удовлетворенно сказал он – Сам товарищ председатель Федя!

– Братченко? – Степняк отстранил Осипа Чернова. – Ладно! Утром поговорим. Уведите.

Меня схватили под руки два казака. У крыльца я заметил Соню. Лицо ее было бело как снег. Передо мной словно молния блеснула. Неужели это она предала? Я в упор посмотрел на нее. Соня не отвела потемневших глаз. Если не она, то кто, кто же еще мог? Ни один человек здесь не знал меня... И вспомнилась вдруг циничная усмешка Малинина: «Да она, Сонька эта, всем офицерам известная!»

Я не заметил, как очутился в сарае, брошенный грубым пинком на обледеневшую солому.

В бессильной ярости я метался по сараю. Ах, Федор, Федор!.. Кому доверился? Перед кем вздумал душу раскрыть?

Я сел и попытался трезво обдумать свое положение. Оно было безнадежным. Я обшарил стены сарая, надеясь найти хотя бы крохотную щель. Напрасно! Сарай был новый, из толстых досок. А снаружи охранял меня часовой.

О побеге нечего и думать. Невесело стало на душе. В голову полезли всякие недобрые мысли.

Представилось, как Егор Малинин докладывает Волошину о моей гибели, и тот, нахмурясь, с досадой говорит: «Сам виноват, доверился белогвардейской дамочке, вот и поплатился жизнью...»

Мои размышления были прерваны звуками песни, которую неожиданно затянул часовой.

 
Ай да парень, парень бравый,
Приходи домой со славой...
 

Слабый, тоненький голос неуверенно выводил мелодию. Отыскав в стене щель, я увидел на фоне сумеречного звездного неба скорчившуюся от холода фигуру солдата. В мохнатой шапке, низко нахлобученной на лоб, в длинном дырявом полушубке охранявший меня солдат не выглядел «парнем бравым», он скорее был похож на одинокого путника, заблудившегося в степи и больше всего мечтающего о теплой печке. «Кажется, новобранец», – отметил я про себя.

Внезапно песенка оборвалась. Солдат вскочил, выпрямился, подхватил выскользнувшую было из рук винтовку. Раздались чьи-то тяжелые шаги.

– Ты где находишься, подлец? – донесся до меня хриплый голос. – На посту али у тещи в гостях? Как винтовку держишь? Подтяни ремень! Шкуру с тебя спустить мало, щенок...

Снег снова заскрипел, стало тихо.

– Выходит, и за человека тебя господа офицеры не считают, – минуту спустя подал я голос и удивился собственному порыву. До этого я не собирался вступать в разговор с часовым. Но теперь, увидев его злое лицо, я почувствовал, что этот человек может помочь мне.

– Неужто тебе охота солдатскую лямку тянуть? – продолжал я, сдерживая дрожь в голосе. – Весна скоро. Пахать нужно, а в хозяйстве, наверно, кроме тебя, мужиков нет.

– Да, земля... Она, матушка, не станет ждать, пока господа отвоюются.

– Зачем же тебе за господ воевать? – спросил я. – Большевики давно с войной покончили, землю мужикам роздали, а ты против большевиков, то есть против своих идешь. Не похвалят тебя дома-то...

– Покончили... – озадаченно пробормотал солдат. – А ты не брешешь, что эти... большаки землю дают? Это как же, к примеру? Неужто даром?

– Пойдем со мной в Крайск, – предложил я. – Там на месте сам во всем убедишься.

Парень невесело хмыкнул:

– Ишь, что придумал... А поймают – к стенке рядом с тобой поставят.

– Чудак! Ты сам их к стенке можешь поставить, – сказал я и, прижав лицо к щели, начал шептать новобранцу слова, которых сейчас не могу вспомнить. Но знаю, что никогда еще я не говорил так проникновенно и убежденно, как в ту страшную ночь.

Легко себе представить, что я пережил, услышав ответ часового:

– Ладно! Самому мне с тобой нельзя... Семья у меня здесь, в деревне. Убьют их всех без разговору... Но тебя, так и быть, отпущу... Авось зачтется мне на том свете за спасение доброй души...

– Почему на том? На этом свете зачтется, братишка! – задыхаясь, прошептал я.

Часовой приблизил лицо к щели:

– Ты просись у разводящего на двор выйти. Я его сейчас кликну.

Заскрипел снег. Через несколько минут часовой вернулся в сопровождении рослого казака.

– Чего надо? – хмуро спросил он и, услышав мою просьбу, лениво бросил новобранцу: – Пущай идет. Да гляди за ним, понял?

– Так точно.

Когда разводящий скрылся, часовой отпер замок и проводил меня в угол двора. Мы остановились под высоким забором.

– Ну, милок, не зевай! – стуча зубами от страха, пробормотал паренек. – Сразу за этим забором овраг. Ты сперва по нему беги, а у березового колка влево свернешь. На, держи! – Он вынул из кармана наган и подал мне. – У офицера убитого подобрал... Вишь, пригодился... Беги! Я для порядку стрелять буду, а казакам скажу, что ты к выселкам подался... Пусть ищут!

...Перемахнув через забор, я кубарем скатился на дно оврага и побежал по твердому, утрамбованному ветрами снегу.

В полдень я был далеко от села и решил выйти на дорогу.

Вдали показалась черная точка. Она быстро росла. Раздалось щелканье копыт по мерзлому насту. Ко мне приближался всадник. Он сидел в седле необычно, как-то боком. В неясном свете утра я разглядел меховую шапку, полушубок, белые бурки... Я присмотрелся и узнал в неуклюжем всаднике... Соню. «Ага, покончив со мной, ты спешишь в город, чтобы предупредить своих друзей об опасности! Нет, барышня! Судьба справедливая, она беспощадна к предателям».

– Стоп! – крикнул я, когда расстояние между нами сократилось до сотни метров. Услышав окрик, Соня даже не обернулась. Пригнувшись к холке коня, она пустила его карьером. Я прицелился в черного, с тонкими ногами скакуна и выстрелил. В тот же миг всадница запрокинулась назад, словно на ее шее захлестнулась петля, и упала на дорогу. А испуганный, но невредимый конь скрылся за поворотом. Я подбежал к Соне.

Она лежала навзничь, полуоткрыв запекшиеся губы. Изо рта выползала тоненькая струйка крови. Я нагнулся, приподнял ее за плечи. Дрогнув, Соня открыла глаза. Недоумение, радость медленно разлились по лицу. Пошевелились губы:

– Федя!.. Жив... А вот я умираю...

– Ты предала меня!

– Я? – Глаза ее расширились от ужаса. – Нет!.. Что ты?!.. Нет!

У нее не было сил говорить.

– Возьми там... в полушубке... письмо! – прошептала она. Голова ее отяжелела, глаза закрылись. Лицо окаменело и осунулось. Трясущимися руками я распахнул ее полушубок, нащупал в кармане плотный конверт, разорвал... Не веря глазам, перечитывал мелко, второпях исписанный листок. Здесь были адреса и фамилии заговорщиков и другие ценные для нас сведения. Внизу я увидел приписку:

«Федору Братченко грозит расстрел. Передаю то, что не успел он, и умоляю: спасите его! Сделайте все, что можно!»

Потрясенный, я опустился на снег.