Текст книги "Пробуждение"

Автор книги: Игорь Михалков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Несколько раз Антон в ярости вскакивал. Хватал дневник обеими руками и размахивался, собираясь вышвырнуть записи в окно. Несколько секунд напряжения и злости. Затем взгляд падал на фотографию. Сын вздыхал и садился обратно за стол.

Потирал лицо, моргал и, задумавшись, подолгу смотрел в потолок. Никак не мог вспомнить путешествие на остров Пасхи. Антону казалось, что на самом деле отец не брал его на тот маленький островок, утыканный головами каменных великанов. Возможно, поездка была лишь плодом больного воображения Игоря Аркудова. Была еще одна версия: Антон мог позабыть путешествие; к сожалению, кое-что из психических проблем отца передалось и сыну.

Антон рано потерял мать. Кажется, он еще не умел разговаривать, когда Ирину Олеговну Аркудову увезла «Скорая помощь», и мама больше не вернулась. Уже всемирно известный археолог, сорокасемилетний Игорь Аркудов постарался сделать все, чтобы компенсировать сыну отсутствие материнской любви. Он всюду брал мальчика с собой. В воспоминаниях Антона звенел чистотой холодный воздух Альп, струились узкие тропинки в Аппалачах, скрипели знойные пески Ливийской пустыни. А еще были хрустальное небо над Аркаимом и грозовые тучи вокруг вершин полуострова Юкатан, и шумные воды Анхеля, быстрины Амазонки и Оби. Все это стало для ребенка огромным и бесконечно красивым домом.

К восьми годам Антон Аркудов побывал в семнадцати странах и бегло разговаривал на девяти языках. Взрослые поражались, слушая, как кудрявый мальчишка, запинаясь и водя пальцем по строкам, читает древнеегипетские и арамейские тексты. Многие называли Антона «вундеркиндом», что в более поздние времена стало обозначаться как ребенок-индиго.

Отец не нарадовался. Глядите, люди! У известного ученого растет сынишка-гений. Весь в отца. Скоро войдет в зенит науки и будет пачками делать открытия.

Парень действительно обладал воистину могучим интеллектом. Он запоминал невероятные объемы информации, легко учился и все схватывал на лету. В десять – его диковинные познания включали уже шестнадцать языков, в том числе четыре мертвых. На горизонте уже маячили разнообразные премии и дипломы. «Самому молодому ученому в мире», «Самому любознательному», «Самому гениальному»… Но в тринадцать Антон Аркудов внезапно изменился. Куда и девалась жажда к открытиям? Мальчик перестал интересоваться наукой. Говаривали, что сработала шутливая формула – «на детях гениев природа отдыхает»: аномально развитый мозг Антона словно выключили – он стал обыкновенным ребенком. Знания куда-то испарились, притупилась проницательность. Исчезла потребность накапливать информацию. Из гениального сына известнейшего археолога, к сожалению отца, получился обычнейший пацан. Игорь Аркудов тяжело пережил такую метаморфозу сына: все чаще мальчик оставался дома, а звездный отец с тяжелой душой отправлялся на раскопки очередного храма; какой смысл брать с собой отпрыска, если тому не интересна древность? Кстати, эта самая поездка в Саккару и была их последним совместным путешествием.

Кроме того, в стране бесновалась перестройка. Научно-исследовательские институты закрывались, фактически разграбляли музеи, и государственные дотации на науку изрядно оскудели. К 1991 году финансирование археологов упало почти до нуля. Даже «номер один отечественной археологии» – Игорь Аркудов – был вынужден прозябать в нищете. Заграничные поездки прекратились, и ученому пришлось искать другую работу. У него осталась только трехкомнатная квартира в Киеве, «не приватизированная», – потому ее отобрало государство; семья Аркудовых перебралась на Закарпатье, где отцу удалось заполучить «двухкомнатку по смешной цене» и «в счет заслуг перед наукой».

Антона определили в среднюю школу. Там он с удивлением отметил, что кроме бородатых археологов и лысоватых научных сотрудников на свете есть и дети. Такие же, как он, ребята и девчонки. Возможно, менее умные, зато жизнерадостные. Невероятно интересные новые увлечения. Футбол и «казаки-разбойники» вместо: «скажи-ка, что означает во-он тот иероглиф в углу погребальной камеры». Детские анекдоты и девчоночьи смешки на лавочках в парке – отличная замена ночевкам под раскаленным египетским небом. Как хороша незамысловатая радость общения со сверстниками!

Реальность настоящей детской, а затем и юношеской жизни увлекла Антона. Он почти не обращал внимания на отца, который, безуспешно пытаясь выбить финансирование хоть на какие-либо раскопки, отстраненно работал с книгами.

Школу Антон окончил не ахти (у многих вундеркиндов с учебой случаются проблемы). Идти «на вышку» не собирался. У него начался тот нездоровый период, когда молодежное тунеядство скрывает горизонты будущего. В этом возрасте пенный хмельной напиток и схематичный секс на чердаке многоквартирного дома видятся лучшей перспективой, чем стезя ученого. Но повзрослеть пришлось.

От безделья помог излечиться отец. Игорь Аркудов грохнул пухлым кулаком по столу и сказал, что либо сын его станет образованным человеком, либо пусть катится к чертовой матери. «Меня хоть не позорь! Ведь был такой умный мальчик. А стало длинноволосое чмо в нестираных джинсах…» В общем, крепко поссорились.

Антон ушел из дома. Но, самое странное, решил доказать отцу, что длинноволосым чмом не является: отправился учиться.

Высшее образование Антон запланировал получить в столице. Причем не собирался идти по стопам «осерчавшего бати» – вместо археологии избрал обычную историю. Поехал в Киев и некоторое время жил у знакомых отца. В первый год экзамены успешно провалил; оказалось, что вместо хронологии раскопок в Междуречье и особенностей датировки по глиняным черепкам необходимо знать обыкновенную историю Украины. Отправился снашивать солдатские сапоги в Одессу. В периоды между нарядами и караулами, нехитрыми армейскими ритуалами и знакомством с «дедовщиной» упорно осваивал науку.

С годами к молодому человеку начал возвращаться интеллект одаренного ребенка. И стимулом служили команды ротного напополам с ежеутренними криками «подъем!» – сам признавался.

Поступил и экстерном окончил Киевский национальный университет имени Тараса Шевченко с красным дипломом. Сперва попробовал себя учителем в школе. «Слава богу, что только год!» Затем работал в государственном архиве и в обновленной Национальной академии наук Украины. Познакомился с красивой студенткой-биологом того же КНУ, мечтавшей о полетах в космос. И вместе с нею полетел в супружескую жизнь. К молодой семье со временем прибавилась крошечная девочка. Чуть позже убавилась жена. Юлия Аркудова умудрилась попасть по обмену опытом в российскую космическую программу и вырвалась за пределы планеты. Антон, весьма далекий от реальной жизни, обнаружил, что в нагрузку к работе на кафедре истории прибавились обычные домашние хлопоты: подгузники-присыпки, грязная посуда и целая куча не менее важных дел. Хотя и любил жену и дочь, но в глубине души, а зачастую и в беседах с друзьями он сознавался, что хуже него на белом свете никто не живет.

За долгие годы Антон ни разу не приезжал к отцу. Только звонил дважды в год – на именины и на день рождения Игоря Васильевича. Старая глупая ссора из-за учебы образовала между родными людьми пропасть.

Игорь Аркудов тем временем из бывшего советского ученого превратился в личность мирового масштаба. Стал директором какой-то археологической группы по линии ЮНЕСКО и снова заколесил по миру. Он был настолько увлечен наукой, что совершенно не интересовался жизнью сына и внучки. Увидеть последнюю так при жизни и не успел. На день вернувшись из раскопок в Сирии и направляясь на симпозиум в Шотландию, Игорь Васильевич тихо скончался. За час до смерти, как оказалось, вспомнил о родне.

– Какое, твою мать, убежище? – совершенно не похожий сейчас на беспристрастного ученого, шипел Антон. Развернул блокнот вверх тормашками. – Или ты витал в своих фантазиях, когда писал эту хренотень? И что за ключ? Тебе бы в больнице лежать – остался бы цел и невредим. Синдромы, переутомления, вояжи по миру… Убил ты себя, татку… [2]2
  Татко – отец (укр.).


[Закрыть]И вместо прощального письма подсунул мне какую-то чертовщину.

Перед глазами мелькнули картины детства. Длительные поездки, утомительные путешествия по горным перевалам: рюкзаки, палатки, костры, люди в комбинезонах цвета хаки. Но остров Пасхи упрямо не желал появиться в памяти.

Отец оставил после себя немыслимое количество загадок. Те несколько абзацев буквально обжигали таинственностью. Антон был заинтригован, к тому же с похмелья и очень хотел побыстрее разгадать послание сумасшедшего отца.

Блокнот не поддавался. Строчки оставались бессмысленным набором символов. Ни рисунка, ни дополнительной подсказки, кроме упоминания о загадочном числе тринадцать. И при чем здесь его студенческий доклад? Какое отношение закарпатские предания о песиголовцах в сопоставлении с древнеегипетским культом Анубиса имеют к разгадке тайны? Но ведь не зря же любитель загадывать ребусы о нем вспомнил. Ой, не зря.

– Что же это такое? – спросил Антон у фотографии. – По-моему, ты просто решил пошутить. Вот только зачем?

Игорь Аркудов добродушно улыбался с фотокарточки. Такой же, как и когда-то – из детских воспоминаний. Добрый, слегка наивный и забывчивый. Бесконечно любимый отец маленького гения. Вот еще, кстати, шарада. Почему из всех их совместных фотографий удосужилась чести быть отобранной именно эта? С пирамидой Унаса?

– Ну не вундеркинд я больше! – в сердцах простонал Антон. – Позабыл я твою науку. Никаких больше инков и Болон Окте с попольвухами и бхагаватгитами. И остров твой не помню.

Однако что-то подсказывало необходимо расшифровать странное послание во что бы то ни стало. Уж слишком от него разило обреченностью. Папа был не из тех, кто мог поддаться так называемой «Панике-2012», благодаря которой десятки сумасшедших выстраивали себе подземные схроны. Кто-то боялся падения на Землю метеорита, кто-то грезил смертоносным вирусом, словно пожар охватывающим человечество. Кого-то волновали солнечные штормы. А кто-то старался запрятаться подальше от цивилизации на всякий случай. Но только не отец. Несмотря на легкое «профессорское» сумасшествие, Игорь Аркудов был трезвомыслящим ученым.

– Как бы там ни было, – проворчал Антон, хватая со стола ручку и чертя на чистом листке бумаги пустую «дешифровочную» таблицу, – ты меня уговорил, отец. Но не дай бог в твоем блокноте окажется набор старинных рецептов по вострению бронзовых наконечников!

Сосновый Бор, Ленинградская область, Россия

12–13 июля 2012

Внешне взрыв выглядит просто. Короткая вспышка – и земля будто вскипает, становится дыбом. А следом по ушам бьет такой грохот, что даже не слышно посвиста разлетающихся осколков.

– Покинуть транспорт!

Рация разразилась коротким истерическим возгласом и надолго замолчала.

Вокруг ревели взрывы. Так часто, словно началась новая мировая война. Грузовик содрогался от звуковых колебаний.

«Бах!.. Бах!.. Ба-бах!..»

Кто-то кричал и звал на помощь; не сразу разобрать, женщина или мужчина. На тент упало что-то тяжелое. Металлические крепления застонали, но выдержали.

Рыжий первым скрылся за трепещущим брезентом. Следом в объятия летнего вечера выскочил Грифович. Бойцы привычно посыпались из грузовика, заученно рассредоточиваясь, насколько это было возможно в довольно тесном пространстве между воротами.

Внутренние ворота ЛАЭС оставались закрытыми. Военных зажали в узком проходе между стен; змея колонны замерла. Башенки бронетранспортеров беспомощно вертелись, выискивая врага. Солдаты окружали транспорт, беспорядочно рассеявшись по территории. На двоих грузовиках откинули тенты. Над бортами поднимались вороненые стволы крупнокалиберных пулеметов НСВ-12,7 «Утес». И лишь стрелять было не в кого.

В воздухе висел густой мат. Люди орали, словно от криков могла проясниться ситуация.

Рядом с командирским БТРом у переносной рации суетился связист. Рядом с ним, сотрясая воздух кулаками, бесновался полковник Орлов.

– Дай мне связь, мать твою! – потребовал он. – Быстрее!

– Помехи…

– Замуровали, сволочи! – Полковник разразился длинной матерной тирадой. Стукнул связиста по плечу: – Дуй к замыкающим. Пусть таранят задние ворота. Вынырнем оттуда и рассредоточимся – покажем уродам, где…

Перед высадкой некоторые солдаты успели обзавестись личными коммуникаторами, называемыми «воки-токи». Большинство бойцов не успело. Однако этот факт уже не играл какой-то важной роли: во-первых, воинство снабжали личной связью во время построения, которого не было, а во-вторых, неизвестный противник глушил любые радиосигналы, пусть даже особо мощные или сверхкороткие. Потому ни Орлов, ни кто-либо из журналистов не могли воспользоваться даже банальным мобильником, чтобы сообщить об атаке на ЛАЭС и вызвать подкрепление. А лучше – сообщить о происходящем отставшей бронетехнике. По расчетам она должна находиться близко. Одна надежда – там поймут и нанесут удар в тыл неведомому противнику.

Ба-а-бах!

С опоясывающей электростанцию стены брызнул град отломанных кусков бетона. Громадная глыба ударилась в дорогу всего в полуметре от Орлова. Полковник, побагровев, замахал кулаками.

– Где эти суки?! – заорал он. – Рассредоточиться, мать вашу! Определить противника! Террористы с ракетными установками, блин! Да кто это такие?

Везде царила неразбериха. Воздух вскипал серебристыми осколками каменной крошки. Кружились облака пыли. Беспорядочно валялись треножники камер и микрофоны. Камеры и фонари, впрочем, бесперебойно работали, рядом суетились операторы. Даже в момент смертельной опасности мало кто бросил свой инструмент. Бесстрашные служители десятой музы пытались заснять каждый миг происшествия. Им в противовес метались по дороге журналисты; этим не чуждо было чувство самосохранения. Некоторые благоразумно лежали, уткнувшись лицами в бетон. Только Людмила Батурина, то открывая, то закрывая рот, стояла под светом прожекторов. Ветров подумал, что на следующий день все новостные системы будут громко вопить о «героической отваге молодой телеведущей».

– Лежи, дуреха! – откуда-то выскочил майор Свистюк.

Батька несколькими широкими шагами подбежал к девушке. Подхватил ее за талию и зашвырнул между стеной и корпусом БТРа. Людмила только жалобно пискнула. Прижалась белоснежной спинкой топика к грязному колесу.

Над высокими стенами разбухали огненные шары. Некоторые долетали со стороны средних ворот, с жужжанием проносились над армейской колонной и исчезали за мрачной тушей ЛАЭС.

– Снайперам и пулеметчикам, тля! – разносились приказы полковника. – Занять позиции, мать вашу!

– Где? – спросил кто-то.

– В п…де! Хоть на вон тот микроавтобус залезь.

– Я лучше на стену. Там лестница вверх…

– Лестница? Что ж ты, сосунок, мне голову моро…

Ба-бах! Пронзительный визг осколков.

Территория вокруг центра управления атомной станции, окруженная двумя стенами, выглядела довольно целой – большинство снарядов невидимого противника ложились поближе к энергоблокам. Со стороны ЛАЭС ответа не было. Никто не мог и предположить, что для потенциальной атаки на электростанцию могут использовать тяжелое оружие.

– Ни хера не видно, – пожаловался Грифон, полуприсевший недалеко от Романа. – Со всех сторон стены. И еще, падлы, все телевизионные прожектора в нашу сторону поставили.

Точно расслышав его, полковник отдал приказ «стрелять по осветительным приборам». Кто-то из журналистов запротестовал, но тщетно. Воздух раскалился от скупых очередей «Калашниковых» и «винторезов». Короткое «трак-трак», и лопнул первый прожектор. «Так-так-так» – сразу два взорвались горячими осколками.

Дополнительная подсветка погасла. До поздней летней ночи оставалось еще далеко, но еще вопрос, что лучше – бой в кромешной темноте или бой при свете?

– Хрэн пападут, – обрадовался Молодой.

Раньше он никогда не принимал участия в боевых действиях. Смуглая кожа армянина налилась зеленоватой белизной; пальцы судорожно сжимали автомат.

– А если у них тепловое наведение? – спросил кто-то невидимый за тушей бронетранспортера.

– Высе равно нэ пападут, – с плохо скрываемой надеждой в голосе ответил Молодой.

По небу прочертила дымно-огненный след ракета. Снаряд перевалил через стену и рухнул прямо в угол между дорожным покрытием и последними воротами; в то самое место, где минуту назад находилась госпожа Батурина. Кажется, там также стояли ученые-инженеры. Кроваво-апельсиновые языки потекли по стали ворот. Развороченный бетон застучал по створкам.

Телеведущая сдавленно охнула, догадавшись, какая участь ее ожидала, если бы ни майор.

Еще один снаряд угодил во внутренние ворота чуть повыше предыдущего. Сталь прогнулась, по горячему металлу побежали разводы растопленной краски. Брызги раскинуло на добрый десяток метров.

– Бля-я-я! – орал какой-то журналист, схватившись за обожженное краской лицо. – Помоги-те-е-е!..

Щуплый снайпер, которого продолжал поносить Орлов, преодолел последнюю ступеньку металлической лестницы. Упал на колено у края стены – там пролегал невидимый снизу бортик. Рывком привел в боевое положение невероятно длинную В-94, положил ее на кромку стены, замер на несколько секунд. Еще трое стрелков уже поднимались за ним, когда паренек резко отклонился назад. Сухой выстрел винтовки на миг заглушил остальные звуки. Пуля ушла в неизвестность.

– Есть контакт! – не меняя позиции выкрикнул снайпер. – Снял одного!

– Молодец, мать твою! – похвалил полковник. – АГС туда тащите! И хоть один «печенег»! И ворота мои где? Где мои ворота?..

Отряд находился в ловушке, и требовалось как можно быстрее вырваться из нее на оперативный простор. Как для того, чтобы дать отпор неведомым нападающим, так и чтобы избежать общей гибели в тесноватом для такого количества людей закутке.

Взрыв потряс стеной, точно обрывком газеты. Бетон проломился вперед – чуть ниже удачливого снайпера. Из громадной трещины, повитой согнутыми зубьями арматуры, лишь на миг вырвалось пламя. Стрелка отшвырнуло. Его тело в мгновение покрылось кровавыми пятнами. Кувыркаясь и уронив винтовку, снайпер пролетел многометровую высоту и замер на дороге.

Следом за первым снарядом в стену вонзился второй. Ракета ударилась в край разлома. Огненная волна накрыла карабкающихся вверх солдат. Те замерли. Когда огонь погас, медленно двинулись вперед, прижимаясь спинами к бетону.

– Валят как, уроды, – шипел майор Свистюк. – Продохнуть не дают.

Майор поглядывал на раздающего приказы полковника. Орлов заметил его взгляд. Нахмурился, побагровел:

– А вы, бля, что здесь делаете? Бегом к последним воро…

Приказ полковника оборвался громким ударом. Одновременно раздался рокочущий скрип – замыкающему БТРу удалось развернуться и удариться бронированным лбом в ворота. Промежуточный заслон был явно хрупче ворот, оберегающих электростанцию. Но бронетранспортеру не удалось набрать скорости на коротком пятачке, и удар получился несильным. Металлические створки прогнулись вперед – к проезжей части, но остались на месте, повиснув на верхних петлях.

Рядом с воротами расцвело облако пламени. Внутрь залетели комки земли и обломки бордюра – снаряд угодил в цветочную клумбу. Невзирая на опасность, «таран» пополз обратно, стукнулся в стоящий за ним бронетранспортер и снова ударил в ворота. На сей раз обычный металл поддался броне. Створки рухнули на крышу БТРа, удерживаемые тяжелой щеколдой; боевая машина устремилась вперед, таща за собой бесполезные железяки. Башенка торчала из-под створок, словно узелок галстука из воротника, ствол КПВТ поворачивался с трудом. Но все же работал. На ходу из башни полился расчерченный трассирующими пулями шквал.

Вокруг замыкающей машины, вырвавшейся на свободу, вскипали огненные вихри. По бронированным бокам и раскачивающимся створкам ворот барабанили осколки. БТР отстреливался наугад, продвигаясь вперед и выискивая противника. Стоящие в середине колонны грузовики заревели двигателями. Не щадя бамперов и кузовов, они притирались к стенам – давали дорогу боевым машинам. БТРы протискивались между ними, высекая искры и натужно ревя моторами.

– Чего стоишь, второй?! – орал полковник, тыча пальцем в бронетранспортер, перекрывавший проход между воротами и колонной. – Выезжай!

Неизвестно, смогли ли услышать приказ водитель и стрелок БТРа. Но машина завращала колесами и выехала во внешний двор электростанции. Рьяно отстреливаясь, она расположилась левее «тарана» и сбавила ход.

За «вторым» БТРом поползли остальные. Бронетранспортеры выезжали задом; пока водители разворачивались, башенки кружились, громыхая очередями во все стороны.

– Вперед! – скомандовал полковник Орлов. – Всем за мной! Сразу за воротами рассыпаться цепью! Боровцев – правый фланг, Иванов – левый! Снайпера спецназа остаются на местах, двое – занимайте позицию у ворот! Свистюк, охраняешь сектор! И чтобы ни одна шавка тут не пробежала …б вашу мать! Берегите журналистов. И откройте станцию наконец, уроды недоделанные! Эй, ты куда погнал, мудак? Куда погнал? Правее держись! Там у них угол огня похуже будет.

– Выполнять приказ! – взревел майор Свистюк.

Маленькое войско в полном беспорядке двинулось к разрушенным воротам. Там было страшно, но находиться в ограниченном пространстве было еще страшнее.

– А мы туты астанымса? – спросил Молодой.

– Воевать охота? – прищурился Свистюк. – Так иди вон, с журналистами воюй.

– Чего?

– Того! Видишь тех троих гражданских? – Майор указал на двух репортеров и оператора с тяжелой камерой на плече, которые бежали следом за колонной, надеясь заснять боевые действия на внешней территории ЛАЭС. – Мигом их верни сюда. И чтобы волос не упал.

– Есть! – Молодой опустил автомат, пригнул голову и с места ринулся за журналистами: – Сытой, мат тываю! Сытой!

Спустя минуту он догнал работников СМИ и схватил оператора за шиворот.

– Пусти! – заорал оператор, с азартом вырываясь. – Там Пулитцеровская премия!

– Да хот баба голая, – не согласился Молодой. – Вам пыриказано вэрнуться!

– Имею право! – возразил оператор. И тут же остановился, с ужасом поглядывая на ствол «Калашникова», упирающийся ему в живот. – Э-э-э…

– Вы не военные журналисты! – перекрикивая шумы стрельбы, проорал ему майор Свистюк. – Возвращайтесь назад!

Оператор, понурившись, поплелся обратно. Впрочем, не забыл заснять эпизод с автоматом.

Журналисты в нерешительности остановились. Один проскрипел зубами, оценивая невысказанную угрозу. Сплюнул, но пошел назад. Второй вдруг развернулся и припустил со всех ног.

– Есыли Бата гаварит вазвращаться, – поучающим тоном заметил Молодой, от волнения коверкая русские слова еще больше, – зыначит, нада вазвращаться.

Тяжелый кованый полуботинок догнал журналиста прямо в копчик. Репортер завизжал, прикрыв руками ушибленное место, и покатился по бетону. Турок схватил его за ногу и потащил обратно.

– Ветер, – шепнул майор, – писака заснял некультурные действия нашего товарища. Он имел в виду разговор между Молодым и оператором. – Разберись.

Роман кивнул, криво улыбаясь.

Когда пригнувшийся под весом стационарной камеры оператор проходил мимо, Ветров неосторожно поскользнулся. На ровном месте, увалень такой! И прямо под ноги оператору.

– Осторожнее, старлей! – прикрикнул Свистюк.

– Извините, – пробормотал Роман, когда оператор не смог удержаться на ногах и перелетел через него.

Камера с грохотом стукнулась о бетон, превратившись в бесформенную кучу пластика и стекла.

– Ты что наделал, мудак! – завопил журналист. – Она же стоит больше однокомнатной квартиры в Москве!

Сразу несколько взрывов громыхнуло по другую сторону стены. Настолько близко, что майор немедленно заревел:

– Всем укрыться! Не изображать героев, мать вашу!

Ветер подхватил остолбеневшего оператора под локоть, потащил его к ближайшей машине…

– Куда?! – в расстроенных чувствах выкрикнул тот. – Ты мне камеру разбил, скотина!

Он размахнулся и ударил Ветрова в ухо. Роман инстинктивно блокировал удар. Новый близкий залп заставил старшего лейтенанта оставить журналиста и упасть под прикрытие грузовика.

– Урод какой! – злобно крикнул ему оператор. – Ты у меня…

Целая серия взрывов наполнила собой все пространство между стенами. Били явно из чего-то наподобие «Василька». Не слишком мощные, однако кучные и весьма действенные в замкнутом пространстве. Кузов соседней машины вспух от прямого попадания. Три другие мины вздыбили землю и бетон. Только что стоял журналист – и вдруг валяется окровавленное, изорванное осколками тело. Нескольких солдат и репортеров подхватило воздушной волной и швырнуло на стены. Копоть смешалась с кровью.

Люди кричали, не в силах услышать себя.

У многих из ушей и носов лилась кровь, глаза покрылись сеточками разбухших капилляров. Контузило всех.

Солдаты лежали вперемешку с журналистами. Многие на какое-то время лишились сознания.

Роману показалось, будто кто-то огромный со всей силы ударил его с двух сторон могучими ладонями по голове.

Перед глазами плыла мутная кровавая пелена. В ушах ревел замедленный оглушительный гул, сердце стучало прямо в висках. Рот заполнился горечью и рвотой. Окружающее завилось в беззвучный и непроницаемый для зрения кокон. Почерневшие машины, покрытые гарью бетонные стены, окровавленные тела вертелись в медленном вальсе. Земля уплывала куда-то к роскошным зарницам артиллерийского огня.

Время закуклилось вместе с пространством. Механизм биологических часов остановился, перестрелка и крики остались где-то за пределами ощущений.

За стенами ревели взрывы. Кто-то стонал, булькая горлом.

– Эй, ты меня слышишь?

Ветрова похлопали по щекам.

Роман не отреагировал. Невидящими глазами смотрел сквозь небо и космос – в непостижимые дали неизвестности.

– Очнись же, пожалуйста, очнись! – Его подняли за воротник. Потрясли.

Из тумана показалось бледное лицо, окруженное ослепительно-золотым нимбом. Насколько прекрасное, что казалось: вот-вот за спиной божественного создания раскроются крылья.

– Чт… – пробормотал Роман.

Мысли перемешались и спутались. Не удавалось сконцентрировать взгляд на одной точке. Липкая мерзость текла по шее, пробиралась под рубашку на груди.

– Вставай! Там ваших бьют!

Ветрову с трудом удалось понять, что тормошит его Людмила Батурина. Она говорила о чем-то страшном. Об атомных взрывах на территории России, о проклятых террористах, завладевших тяжелой артиллерией, об угрозе для Ленинградской АЭС. О том, что Ветер едва ли не единственный на побоище, кто выглядит живым.

– Слышишь меня? Там ваших почти перебили!

– Как? – опомнился Роман.

С помощью девушки приподнялся на локте. Затем с трудом, в несколько приемов, сумел встать.

Вытянутый двор между воротами изменился до неузнаваемости. Несколько грузовиков горели, отравляя воздух смрадом коптящей резины. Повсюду валялись изуродованные тела бойцов и журналистов – вперемешку, где кого застала смерть. Но еще кто-то носился в дыму, что-то старался делать. Свистюка не было видно, и Роман тяжело, пошатываясь, направился к внешним воротам.

Снаружи в уходящем свете позднего северного вечера бушевала настоящая война. Один БТР коптил багровым темным пламенем. Остальные застыли, поврежденные, а может, просто брошенные. Понять что-либо на расстоянии было решительно невозможно.

Хотя… Кажется, один еще огрызался, а другой спешно удирал куда-то прочь с поля боя. Или же – выполнял какое-то задание. Откуда знать? Видимая из ворот часть прилегающей территории сплошь была изрыта дымящимися воронками. Над зданием администрации поднимались огненные языки. Вражеские залпы поредели и реже ложились в цель – видимо, бойцам полковника Орлова удалось уничтожить немалое количество неизвестных противников. Но стрельба продолжалась. А вот пехота, кажется, оттягивалась в стороны, стараясь уйти из сплошного ада.

Домики и пристройки превратились где в решето – от шквального огня БТРов и пулеметов, а где в разворошенный хлам – после попадания ракет. Территория напоминала большую, объятую пламенем помойку. Казалось, даже небо над ней горит, исходя вонючими запахами жженой резины и плоти. Поодаль полыхал и краешек соснового леса. Хвойные красотки в бору потрескивали, кивая горящими головами, над ними расстилались тучи маслянистого дыма.

На фоне вакханалии метались солдаты. Большинство бойцов полностью потеряли ориентацию. Молодой солдатик, наверное, контуженый, повернулся и начал стрелять в товарищей, засевших позади него. Не попал. И тут же свалился под ответной очередью.

Из люка застывшей неподалеку от ворот машины вылез водитель. Тут же пошатнулся. Схватился руками за грудь и полетел на землю.

– Держитесь, сосунки! – безадресно орал где-то вблизи полковник Орлов. – Вали их всех! Мать!.. Держитесь! Скоро помощь придет!

Из-за кирпичных построек, беспорядочно рассыпанных вокруг ЛАЭС, выдвигались фигурки врагов. Неизвестные бойцы, кто в маскировочных комбинезонах, кто вообще в штатском, перебежками приближались к заветной цели. Раз за разом они отплевывались вспышками очередей, падали под ответным огнем, но упорно продолжали атаку. Откуда-то из-за леса их поддерживали минометы и ракетные установки.

Роман попытался понять, кто же это напал на станцию? Понятно, что террористы, но не слишком ли их много? Да еще с тяжелым вооружением. Такого расклада изначально не предполагалось. Откуда неведомый противник вообще мог взять ракеты и прочее? Захватить где-нибудь? Но не настолько это легко. Не Кавказ – сравнительно спокойные места, да еще поблизости от одного из крупнейших городов.

Не ко времени. Рассуждать можно долго, только гораздо важнее отбиться, и уж потом выяснять, кто это сумел организовать подобное событие.

Сквозь шум стрельбы и канонаду взрывов прорезался басовитый рев. Со стороны городка к электростанции ползло приземистое чудище. Бесшумно повернулась носатая голова. «Пу-бум!» – громада отодвинулась назад. В здание администрации ударила тяжелая болванка. Чудом уцелевшие стекла брызнули осколками. Треснула увечная стена, обвалилась крыша. На засевших у здания солдат посыпались обломки кирпича и клочья рубероида.

– Танк! – заорал кто-то.

Двое солдат огрызнулись из гранатометов. Но подготовка нынешней пехоты явно хромала, может быть, гранатометчикам вообще не доводилось использовать штатное оружие в целях экономии драгоценных боеприпасов, и обе гранаты прошли мимо цели.

– Отступаем к станции! – тщетно силясь перекричать раскаты взрывов, крикнул полковник. – И по триплексам ему бейте, по триплексам!

Появление у неведомых террористов танка было последней каплей для мало что понимающих, ошарашенных внезапным боем бойцов. Любой стойкости есть предел. Ладно, какая-нибудь мелкая стычка, но настоящее сражение, да на практически открытом, насквозь простреливаемом месте! И еще грозная махина, так и норовящая подойти поближе, да пройтись гусеницами по нежной человеческой плоти. Тут у кого хочешь нервы не выдержат, тем более, молодые солдатики даже не понимали, за что им приходится умирать.