Текст книги "Гость. Научно-фантастическая повесть"
Автор книги: Игорь Росоховатский
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
ЮРИЙ ВОЗВРАЩАЕТСЯ
Дни шли за днями, а от Юрия не было вестей, Аля устала ждать. Она твердила себе: «Ты сама виновата, ты поверила в несбыточное. Он не мог оставаться с тобой, глупая гусыня. Человек, которому ничего не стоит вылечить безнадежного больного, чьи мысли тебе непонятны, не может оставаться всю жизнь с тобой. Ну, что в тебе особенного? Рядовая женщина».
Ей хотелось говорить себе много обидных слов, свыкнуться с ними, чтобы погасить нестерпимую изматывающую тоску ожидания, не бежать сломя голову на каждый звонок в дверь.
На работе стало совсем трудно. Ее привыкли считать исцелительницей, в ее указания и предписания верили уже не только больные, но и врачи. Непосильная ответственность. Аля крепилась из последних сил. Вспоминала Юрины слова и невольно подражала ему. Самое странное было в том, что это удавалось. С удивлением Аля обнаружила, что за короткое время знакомства с Юрием научилась и в мыслях подражать ему. Каким-то образом появлялись неожиданные выводы из обычных фактов, и вопреки всему они подтверждались на практике.
«Кажется, он научил меня думать как он. Разве уже за одно это я не должна быть благодарна ему?»
Вскоре она убедилась, что дело не только в подражании…
Как-то она столкнулась со случаем прогрессивной мышечной дистрофии, миопатии. Когда-то эта болезнь, вызванная нарушением обмена веществ в мышцах, передающаяся по наследству из поколения в поколение, считалась неизлечимой. Потом с ней научились бороться и даже иногда восстанавливать двигательные функции.
И вот перед Алей юноша, пораженный через десятилетия болезнью деда. Его лечили в столичных клиниках и не излечили. Анализы по-прежнему были угрожающими, свидетельствовали, что после ремиссии наступит ухудшение. Она хорошо представляла себе, как его лицо снова будет становиться вялым, безвольным, как погаснут глаза. Аля много раз читала историю болезни, знакомилась с методами лечения и тщетно пыталась изобрести что-то новое.
В полном изнеможении она дремала дома в кресле перед телевизором. Передавали ревю из Франции. Это было то же самое кресло, в котором любил сидеть Юра. Внезапно в ее сознание ворвался знакомый голос: «Смотри на экран!»
В центре экрана среди танцующих девушек образовалось светлое пятно. Его границы стали быстро расширяться. Затем в пятне возникли контуры головного и спинного мозга. Вот они проступили четче, заполнились голубой краской, цифрами, символами формул. Некоторые цифры и формулы пульсировали, из них складывались уравнения, появлялись графики. Она поняла, что ей показывают участки организма больного и подсказывают способы лечения.
– Ясно? – спросил тот же голос.
– Это ты, Юра? – закричала она.
– Успокойся, малыш. Смотри на экран. Препарат в организме больного вызвал перестройку работы желез. А первичная болезнь давно излечена. Ты применишь прибор Сидорякина, но вибратор подсоединишь вот так…
Экран плыл в тумане.
– Я не запомню, Юра! – Аля размазывала по лицу слезы.
– Запомнишь!
– Когда ты приедешь? Я не могу больше!
– Потерпи еще немного. Мы скоро увидимся. Голос исчез, а пятно на телеэкране еще некоторое время оставалось. Потом стало размываться, очертания его становились нечеткими, их заслоняли танцующие девушки…
Она сделала все как он велел. Юноша стал быстро поправляться. Уже на второй день после первого сеанса лечения у больного прекратились судороги.
А на четвертый день поздним вечером приехал Юра. Три звонка – два длинных и один короткий – подняли Алю с постели. Она набросила халат. Пока спешила к двери, ей становилось то холодно, то жарко: казалось, что мебели в квартире слишком много…
Еще долго потом она боялась, что его приезд ей приснился.
– Ты почему молчишь? – спрашивала Аля. – Ты все еще там, далеко?
Она повторяла одни и те же вопросы. Он молчал, а у нее слезы подступали к горлу.
– У тебя есть семья? Ты женат? О ком ты думаешь?
– Вот, оказывается, как это бывает… – еле слышно произнес он.
– Что бывает? Не мучай меня, говори… – Она трясла его за плечи – Что случилось?
– Кажется, я влюбился в тебя, малыш. Какая-то сильная волна подхватила ее, подняла на гребне, закружила в неистовой радости.
– Это правда?
– Правда. Что-то странное со мной творится. Я не могу управлять собой, наблюдать за собой со стороны.
– Ты не должен оставаться наблюдателем. Это бывает с каждым человеком. Так и должно быть!
– С человеком… – повторил он.
Странным был его голос, настолько странным, что даже сейчас Аля это почувствовала. Она ощутила, что с этим словом связано что-то такое, о чем ему лучше не напоминать в эти минуты. Сами собой нашлись нужные слова:
– Ты первый настоящий человек, которого я встретила, – шептала она.
Снова и снова твердила она одно и то же, одни и те же слова, которые подсказывало ей чувство. В них воедино переплавились нежность и боязнь потери, детская беспомощность и материнская прозорливая забота.
– Вот ты какая! – удивленно шептал он в ответ. Ночью она несколько раз просыпалась, украдкой, сквозь полуопущенные ресницы долго смотрела на него. Он лежал с открытыми глазами, не притворяясь спящим.
– Значит, вот как это бывает… – еле слышно бормотали его губы.
В голосе прозвучала такая боль, что Аля не выдержала:
– Откройся мне, милый. Расскажи все, и тебе станет легче.
– Спи! – Юрий закрыл глаза. – Я должен сам во всем разобраться. Спи.
Они бродили ночью по пустынным улицам. Листья деревьев чуть шевелились от ветерка, прямо под ноги сыпались пригоршни серебряных монет, выкованных бликами лунного света. У Али в голове непрестанно вызванивали слова: «Рядом со счастьем…»
Что это было: слова из песни или название книги? Рядом со счастьем, рядом со счастьем… Она придумывала разные предлоги, чтобы потеснее прижиматься к нему: ей становилось то холодно, то боязно, то она просто «спотыкалась»… Рядом со счастьем, рядом со счастьем… Эта фраза будоражила ее, настраивая то на мечтательный, то на озорной лад. Рядом со счастьем…
«А почему – рядом? Это мне не подходит. Просто – со счастьем. Счастливая. Я – счастливая!» Она тихо засмеялась. Юрий погладил ее по плечу, и у нее закружилась голова…
– Сигареты не найдется?
Темная фигура отделилась от стены дома. Из-за угла вышли еще трое. Совсем юные ребята, подростки
Юрий остановился, не отпуская Алино плечо, с любопытством посмотрел на паренька, спросил:
– Родители разрешают тебе курить?
– Родителям положено не менее тридцати раз в день говорить «запрещаю». Вот они и тренируются на нас, беззащитных.
– Магазины закрыты, – жалобно сказал второй, – а курить ужас как хочется.
– Таким юным нельзя курить, – назидательно произнес Юрий. – Курить вредно. Никотин, содержащийся в десяти сигаретах, убивает лошадь.
Аля легонько толкнула его, состроила гримасу: дескать, не связывайся.
– Это нам с утра в школе талдычат. А сейчас ночь, учителя спать должны, – буркнул подросток, отворачиваясь, и обратился к товарищам: – Пошли, здесь не разживешься!
– Подождите! – остановил их Юра. – Вы что, не знаете о вреде никотина? Есть специальное решение комиссии ЮНЕСКО.
Он отпустил Алю и преградил дорогу подросткам, не давая им уйти. Один из ребят попытался оттолкнуть Юрия.
– Дяденька, да отстаньте вы от нас, – взмолился третий.
– Юра, пойдем домой, – попросила Аля.
– Погоди, – сказал Юра. – Неужели я не смогу их убедить, что это вредно для них самих? Неужели человека нельзя ни в чем убедить? Даже в том, что сохраняет ему здоровье?
Его лицо было непреклонным.
«Когда в нем просыпается экспериментатор, спорить бесполезно, – подумала Аля. – Он экспериментирует на всех окружающих, изучает нас, будто сам не такой же, как мы».
Воспользовавшись тем, что Юра на секунду отвлекся, подростки бросились врассыпную, спасаясь от нравоучений.
Юра в два прыжка догнал одного, сунул как куклу под руку, прыгнул за вторым на мостовую.
В пылу спора ни Аля, ни Юра, ни тем более подростки не расслышали тонкого гула, не заметили, что в небе, будто ножницы, стригут лучи фар.
Преодолев крутой подъем, автомобиль въехал в переулок. По стенам домов заскользили быстрые тени. Они то изламывались на частоколе кустов, то вырастали до размеров великанов.
– Юра! – предостерегающе крикнула Аля.
Он резко повернул голову навстречу летящей машине. Гримаса досады исказила его ярко освещенное лицо. Предчувствуя неотвратимую беду, Аля закрыла глаза. Послышался скрежет сплющенного металла, треск пластмассы. Затем второй удар – тяжелее, глуше…
Отброшенный Юриной рукой автомобиль отлетел в сторону, ударился о дерево и замер.
Когда Аля открыла глаза, в нескольких шагах от нее стоял совершенно невредимый Юрий. На асфальте у его ног сидел очумевший от испуга подросток.
Водитель автомобиля с трудом открыл перекосившуюся дверь и выбрался из машины. Отделавшись легкими ушибами, он был уверен, что наезд на выбежавшего на дорогу человека предотвратил он сам, и справедливо злился на нарушителя.
– Успел-таки вывернуть руль! – гордо сказал водитель и набросился на Юрия: – А вы почему по проезжей части разгуливаете? Сейчас же поедете со мной в милицию!
– Никуда я с вами не поеду, – сказал Юрий и направился к Але. Он взял ее под руку, намереваясь поскорее увести, но его тут же настиг водитель.
– Э нет, сначала протокол в милиции составим! – закричал он. – Ребята, куда же вы? Помогите задержать нарушителя!
Юные любители никотина, петляя как зайцы, разбегались по дворам.
Здоровенный водитель повис на Юре всей своей девяностокилограммовой тяжестью. Юра отпустил Алю, легко снял с себя водителя, поставил его на ноги и подтолкнул к машине. Тот почему-то покорился и, шатаясь, поплелся к изуродованному автомобилю.
Юра повел Алю к дому. Всю дорогу он шутил, пытаясь отвлечь ее от происшествия, и, надо сказать, что это ему удалось. Более того, Аля потом никак не могла вспомнить, было ли происшествие с автомобилем на самом деле, или ей просто почудилось. Ее состояние напоминало провалы памяти после сотрясения мозга.
Ночью Аля проснулась от чувства острой тревоги. Юры рядом не было. Она услышала тихий шелест, идущий из соседней комнаты. Дверь была закрыта, из-под нее выбивалась полоска света.
Аля встала с постели и тихонько приотворила дверь.
Юрий сидел у окна за письменным столом. Рядом на стуле стоял его раскрытый чемоданчик, из которого выглядывали серые бумажные листы. Весь пол был устелен такими же листами.
Вначале Але показалось, что листы чистые, но затем она различила, что они покрыты мелкими-мелкими, буквально бисерными значками и поэтому кажутся серыми.
Время от времени Юра напряженно и неестественно поворачивал голову, иногда на сто восемьдесят градусов, бросая взгляд на какой-нибудь лист, словно мог на таком расстоянии что-то прочесть, и писал. Его лицо было бледным, измученным. Казалось, что он расходует последние силы и вот-вот упадет от изнеможения.
Он оторвал взгляд от очередного листа, поднял голову. Лицо исказилось. Оно выражало много разноречивых чувств – и порыв, и муку разочарования, и обессилевшую надежду, и еще что-то, чему Аля не знала названия. Юра заскрежетал зубами, послышался сдавленный стон.
Аля открыла дверь.
– Осторожно, не наступи на листы! – предупредил он.
– У тебя что-то болит? – Она бросилась к нему, обняла, прижалась всем теплым с постели телом.
Его лицо непривычно вяло, как при замедленной съемке, меняло выражение. Разглаживались страдальческие складки, кончики губ удивленно приподнялись:
– Болит?
– Но тогда в чем же дело? Что тебя мучает? Она посмотрела на листы и увидела, что не ошиблась: они были густо исписаны цифрами.
– Чем это ты занимаешься? Ночная зарядка?
– Почти. Пытаюсь подсчитать массу и заряд нашей Вселенной.
– И только-то?
Он не был склонен шутить.
– Получается слишком длинное уравнение.
– Введи его в вычислительную машину. Можешь это сделать и ночью по радиовводу. Машина не обидится, ей все равно.
Он усмехнулся пренебрежительно:
– Машины не справятся.
– Вот как? Даже очень много машин?
– Даже все, – сказал он запальчиво, но почему-то спохватился: – Никто не даст в мое распоряжение столько машин.
Аля забралась пальцами в его волосы, и он блаженно зажмурился.
– Когда тебе плохо, мне тоже плохо, – сказала она. – Прошу тебя, не забывай об этом никогда.
Он повернул к ней холодное измученное лицо. Аля заглянула в его глаза. Там клубился звездный туман Вселенной, огромный мир, бесконечный и безразличный к познающему его разуму.
Они не знали, что думают об одном и том же.
Юрий вспомнил о состоянии, которое его иногда охватывало, когда он оставался один на один с пространством, которое должен был одолеть. Черное безмолвие наваливалось на него, сжимало. Не было ни голосов, ни мелькания теней. Ни доброты, ни враждебности. Только безразличие. Мрак, холод, безмолвие…
«Как живой в могиле, – думал он. – Как живой в могиле, иного сравнения и не подберешь». Он пытался найти ответы на свои многочисленные вопросы, но чем яснее он видел будущее, тем тяжелее ему становилось. Возможно, это была плата за познание.
Сегодня, когда он представил себя в виде огненного прасемени – тонкого извивающегося червячка раскаленной плазмы, закованного в капсулу тройного поля и пробивающего горловину Вселенной, ему стало невмоготу. Что ждет его там, за пределами Вселенной? Справится ли его разум с тем, что увидит? Или одиночество в высшем своем выражении окажется непосильной платой, разум взорвется, даже не узнав, что это и есть наивысший запрет на познание истины.
Но эти милые доверчивые глаза, обычные человеческие звезды, заглядывающие в его мозг, в его Вселенную… Они дотянулись к его сознанию и согрели его. В капсуле, пробивающей горловину, он уже не один – их стало двое.
Юрино лицо медленно теплело. Он сказал, отводя взгляд от Али и глядя в окно на звезды:
– Видишь ли, чтобы понять мир, надо взглянуть на него со стороны. В этом все дело. Увидеть не только изнутри, но извне. Обязательно – извне.
– Ты говоришь о нашем мире, о Земле?
– О нашем мире и обо всем, что его породило и с чем он связан. Я говорю о Вселенной.
– Посмотреть на Вселенную извне невозможно, – тихо сказала Аля.
«Это у него пройдет, – думала она. – Невозможное остается невозможным, с этим ему придется смириться. Следует ли так переживать? Из-за чего?»
– И это единственная причина твоих переживаний? – спросила она вслух.
Он не понял сразу подоплеки ее вопроса. Потом снисходительно улыбнулся, указал на листы, устилавшие пол:
– Это элементы уравнения. Если я составлю и решу его, то буду знать массу и заряд Вселенной. А потом вычислю взаимодействие потоков в горловине, через которую наша Вселенная связана с другим миром. Так я намечу варианты капсулы перехода. Важно найти форму капсулы перехода. Понимаешь? В одном виде семя переходит в росток, в другом – в цветок, в третьем – вянет, умирает. Уходит в землю, чтобы стать удобрением для новой жизни. В четвертом – улетает в виде нового пушистого семени по ветру. То, что кажется смертью, оказывается переходом, то, что кажется прахом, часто оказывается капсулой. Вирус одевается в капсулу, кристаллизуется и может в таком виде сохраняться даже в космическом пространстве. Если я смогу найти верный вариант капсулы, я миную горловину…
«Один мучается от того, что не может войти в свой опустевший дом, а другой – из-за того, что не удается выйти из Вселенной, – думала она. – А по сути, и тот и другой мучаются от одиночества. Если разобраться, то все люди мучаются от одиночества, только называют его разными словами. Но что же мешает им прийти друг другу на помощь?»
Случаем излечения паралитика заинтересовались в Академии медицинских наук. Оттуда приехала авторитетная комиссия, возглавляемая академиком Ильиным. Академик был невысок ростом, мускулист и подвижен. Он отрастил элегантную бородку клинышком и имел обыкновение мять ее в кулаке. Это единственное, что выдавало его волнение.
Юрий, подобно осьминогу, выпустил камуфлирующее облако и ушел в тень, оставив Алю на съедение авторитетной комиссии. Академик Ильин до слез смутил Алю своими комплиментами. А потом этот выдающийся скептик загнал ее в тупик вопросами о методах лечения.
Пожалуй, никто на месте Али не выдержал бы разящих наповал вопросов Ильина. Не выдержала и Аля. Она проговорилась:
– Я только следовала советам ассистента. То есть того, кто предпочитал называться ассистентом, хотя по праву должен бы называться руководителем.
Ей сразу стало легче, будто после трудного похода в горах она прислонила тяжелый рюкзак за спиной к скале.
– Он очень любит вас? – спросил академик, отжимая в руке клинышек бородки. Затем спохватился и, отведя взгляд, чтобы не видеть, как горят ее щеки, сурово спросил: – А где же сам гений?
Острая боль пронзила Алину голову от виска к виску. «Юра просил, запрещал… Теперь Ильин разнесет это всюду, пойдут расспросы, переспросы…» Ее охватило отчаяние: «Он не простит мне этого, не простит».
– Извините, я пошутила, – сказала она упавшим голосом, одновременно пытаясь беззаботно улыбнуться.
С кем, с кем, но с академиком Ильиным так шутить не следовало.
– В любом случае познакомьте меня с несостоявшимся гением, – невинно попросил академик, сверля собеседницу глазамибуравчиками. В академии утверждали, что его взгляд пробивает бронированные плиты.
– Идемте, – обреченно сказала Аля и пошла к своему кабинету.
Однако Юрия ни в кабинете, ни вообще где-либо в больнице не оказалось. Аля помчалась домой. Открывая дверь, она взглянула на вешалку, где должен был висеть его плащ.
Вешалка была пуста.
– Это пока все, что нам известно о нем, – сказал полковник Тарнов, заканчивая рассказ.
Александр Николаевич внимательно слушал его. Иногда он кивал головой, но это означало скорее подтверждение своим мыслям, чем согласие со словами полковника.
Полковник отметил осунувшиеся, заострившиеся черты лица ученого, будто после перенесенной тяжелой болезни. «Он знает больше, чем говорит, – подумал Тарнов. – Может быть, догадывается о чем-то. И эта догадка неприятна для него. Видимо, мучительно неприятна».
Он помолчал, позволив себе короткую передышку. Собравшись с мыслями, спросил:
– Вы можете что-нибудь добавить к сказанному?
– Ваша логика безупречна, полковник, – начал Александр Николаевич, – и все же, как вы сами убедились, в данном случае она не помогла.
– Может быть, еще поможет! – Тарнов усмехнулся.
– Нет, не поможет, – убежденно сказал ученый. – Вы ищете его следы в ресторанах и продовольственных магазинах потому, что каждый отдыхающий должен хотя бы нерегулярно питаться. Вы ищете его в гостиницах потому, что каждому следует иметь крышу над головой. Вы проверяете средства связи потому, что у каждого человека имеются родственники и знакомые, которых беспокоит его судьба. Вы ищете следы, которые оставляет каждый человек, каким бы осторожным и предусмотрительным он ни был, в местах своего пребывания. Но в данном случае вы их не найдете.
– Почему? – вырвалось у полковника.
Но Александр Николаевич, не слыша его вопроса, самозабвенно продолжал, отвечая своим мыслям:
– Вы пытаетесь определить его цели и средства, пользуясь обычными человеческими мерками. Но будь вы наилучшим следователем планеты, вам их не определить.
– Я уже спрашивал – почему? – напомнил полковник, боясь, что запас красноречия ученого не скоро иссякнет.
Александр Николаевич втянул голову в плечи, весь сжался, будто хотел стать незаметным. И оттуда, из своего «уголка», глухо, но решительно произнес:
– Да потому, что он – не человек. Потому что основа этого существа, ныне именуемого Юрием Юрьевичем, – искусственный супермозг, который мы выращивали в лаборатории.
Он взглянул на полковника, отметил его изумление и горестно покачал головой, отвечая своим мыслям. Затем, собравшись с силами, стал подробно объяснять:
– Вам знакомо направление изысканий, которое называют эволюционным моделированием? Им занимаются вместе с кибернетиками бионики, нейрофизиологи, геноинженеры, белсинтезаторы, франквилисторы. Началом этого направления послужила мысль о том, что эволюция природы, создавшая человеческий мозг, могла бы пойти иным путем, если бы человек не стал «царем природы» и не преградил ей путь. Кибернетики первыми предположили, что надо моделировать не мозг, а сам процесс эволюции живой материи, приведший к возникновению человеческого мозга, но не перекрывать русло эволюции.
Он кашлянул, прикрыв рот ладонью, и продолжал:
– Когда развилась генная инженерия и был налажен синтез белка, к работам кибернетиков подключились представители других наук. Тогда-то и возникла идея создания супермозга – мозга с новыми качествами. Полагали, что его создание и подключение в виде центрального управляющего органа к системе вычислительных и других машин поможет решить задачи, с которыми обычный человеческий мозг не в силах справиться.
– А тысячи мозгов? – спросил полковник, доставая коробочку с мятными леденцами.
– Ни тысячи, ни миллионы, ни миллиарды. Есть задачи, для решения которых требуется не увеличение количества мышления, даже не увеличение его мощности, а совершенно новые качества, науке пока неизвестные. От решения этих задач зависит открытие новых видов энергии, полеты к далеким мирам, изучение человеческого организма и лечение болезней…
Он опять кашлянул и потянулся к коробочке с леденцами. Полковник подвинул ее ближе к нему. Александр Николаевич взял леденец, повертел его в пальцах, но в рот положить забыл.
– Такой супермозг мы и создавали в лаборатории для вполне определенной цели. Вблизи от созвездия Близнецов астрономами был обнаружен некий «Большой звездный каньон». Это место, которое поглощает лучи подобно пресловутой «черной дыре». Но в отличие от таких «дыр» «Большой звездный каньон» постоянно меняет очертания, гравитационные характеристики. Самые различные приборы не могут зарегистрировать ни одной постоянной характеристики. Подозревают, что там исчезает материя нашей Вселенной. Одним словом, есть предположение, что именно там находится горловина, через которую наша Вселенная соединена с другими мирами…
Он все еще держал двумя пальцами леденец и смотрел мимо полковника куда-то в угол кабинета:
– Понятно, что никакой корабль с людьми туда не доберется. Автоматическая станция не может выполнить подобной необычной задачи. Для ее решения нужны и средства необычные. Вот мы и создавали супермозг, чтобы затем поместить его в специальную капсулу-корабль и послать к созвездию Близнецов. Когда супермозг исчез, само собой напросилось наиболее вероятное предположение – мозг похитили. Но теперь я думаю, что случилось иное…
Он наконец-то положил в рот леденец, чуточку пососал его прежде, чем перейти к самой неприятной части рассказа:
– Мозг созревал, мы его уже начали программировать, естественно, оставляя широкий простор для свободы волеизъявления. Вы понимаете, что, создавая такую систему и ставя перед ней такие задачи, речь не могла идти о жестком программировании. И мы не заметили… – он быстро взглянул на полковника, – извините, следует сказать – я не заметил, что дитя… Как бы поточнее выразиться?.. Слишком быстро растет… Впрочем, лучше сказать – слишком быстро взрослеет!
– Слишком – это всегда плохо? – спросил полковник, меланхолически посасывая леденец. Он казался с виду совершенно спокойным, но его рука непроизвольно включала и выключала сигнал вызова на пульте.
– Мозг начал самопрограммироваться и на каком-то этапе научился применять в качестве исполнительных органов роботов, которые его обслуживали. Сейчас мы можем только догадываться, каким образом он полностью подчинил их себе, – бодро проговорил Александр Николаевич, обманутый внешним спокойствием Тарнова. – Возможно даже, что он открыл какое-то неизвестное нам поле и посредством его посылал им сигналы-приказы…
Дверь кабинета полковника приоткрылась, в нее просунулась аккуратно причесанная на пробор голова. Беглый взгляд – и голова скрылась.
– Или использовал питающую его сложную аппаратуру…
Голова снова появилась в кабинете.
– Вам что, нечем заняться? – рявкнул Тарнов. – Я же предупреждал, чтобы нам не мешали!
– Вы же сами вызывали, – сказал дежурный и плотно прикрыл дверь.
Полковник посмотрел на свою руку и быстро убрал ее подальше от пульта.
– Простите, – сказал он закрытой двери. Повернулся к ученому: – И вы простите. Продолжайте, пожалуйста.
– Один из наших сотрудников допустил грубую… можно сказать, роковую ошибку. Он нарушил правила техники безопасности, забыл спрятать в биотерм и опечатать остаток синтезированного белка. Этим воспользовался супермозг. Он приказал роботам создать из этого материала для себя организм, внешне неотличимый от организма человека. То, что он создал именно такой организм, позволяет предполагать, что он собирался изучать людей, жить среди нас. И теперь он действует, а цели его нам неведомы…
– Ай да молодцы ученые! – сказал полковник. Щеки Александра Николаевича вспыхнули, будто ему влепили пощечину.
– А детище-то в лицо не узнать, – добавил Тарнов и сразу перешел на деловой тон: – Мозг знал о задачах, для которых его создавали?
– Частично. Считалось, что он еще недостаточно созрел для самостоятельно функционирования.
– Считалось?
Александр Николаевич покрутил головой, будто ему был тесен воротник:
– Мы постоянно… – сипло произнес ученый и не узнал своего голоса. Прокашлялся и повторил теперь уже обычным голосом: – …постоянно держали его под контролем, замеряли все параметры…
Он понял, что говорит не то, и сумел перестроиться:
– Мы только начали по-настоящему программировать его. Программа безопасности человека задана ему в зачаточном состоянии. Это должно вызывать наибольшее беспокойство.
– Вы предполагаете, что он будет долго знакомиться с окружающей Средой?
– Он знал о внешнем мире очень мало. Человек для него – только один из объектов среды обитания.
Александр Николаевич наконец-то сумел поднять на полковника глаза. Сомневаясь, достаточно ли тот понял опасность, добавил:
– Как муравьи, черви, деревья, микробы…
– А разум человека? Разве он не примет его в расчет?
– Может быть, он уже выделил человека как наиболее интересный объект. Но ведь его мышление качественно отличается от нашего. И он может считаться с нами не больше, чем мы посчитались бы с человекообразными обезьянами, от которых произошли.
– И зверей, как братьев наших меньших, никогда не бил по голове, – продекламировал полковник, поеживаясь, и это не укрылось от Александра Николаевича.
– От него можно ожидать каких угодно действий. Вряд ли он будет враждебен нам. Скорей всего он станет относиться к нам как к экспериментальным объектам.
– Но ведь он уже немало знает о нас.
– Вы имеете в виду его путешествия? Полковнику почудился в словах ученого вызов, но он сдержал себя и спокойно сказал:
– И это тоже. Однако обобщенную информацию он мог почерпнуть и в другом месте.
– Библиотека?
– Он оставался в ней около трех часов. Как вы полагаете, сколько он успел прочесть и запомнить за это время?
– Не скажу точно, но, возможно, очень много. К сожалению, мы мало знаем о его избирательных способностях в отборе информации.
– Информация, заложенная в библиотечные книги, предназначается для людей… – задумчиво сказал полковник.
Они помолчали, думая об одном и том же.
– Какие же книги он успел прочесть, о каких эпохах, о каких людях? И какое впечатление у него осталось? Много бы я дал, чтобы узнать это…
– Мы можем высказать тысячи предположений! – В глазах полковника вспыхнули лукавые огоньки. – Нам остается только…
Александр Николаевич с надеждой взглянул на собеседника. Они услышали, как кто-то открыл наружную дверь из приемной и вошел в тамбур. Его остановил голос: «К полковнику сейчас нельзя».
Тарнов встал, направился к сейфу и на ходу закончил фразу:
– Поскорее найти его.
Александр Николаевич понял, что его слегка разыграли, и счел наилучшим поддержать шутку:
– Тем более что в его руках сейчас неплохой зооуголок.
– Вирусоуголок, – поправил ученого Тарнов ледяным тоном.
Полковник Тарнов и Александр Николаевич летели в Орел. Вместе с ними в кабине самолета находилось еще несколько человек: сотрудники полковника и заместитель Александра Николаевича по лаборатории Михаил Дмитриевич, невысокий, черноволосый, с ласковыми, немного печальными глазами. Полученное полковником Тарновым сообщение из Орла о случае с подростками и водителем автомобиля заставляло торопиться. Были приняты все меры страховки – к дому, где жила Алина Ивановна, стянуты подразделения милиции, через улицу, в доме напротив, у окон дежурили снайперы.
Когда сверхзвуковой самолет уже приземлился в Орле, Михаил Дмитриевич, молчавший всю дорогу, наклонился к Александру Николаевичу и тихо сказал:
– Что-то не нравится мне эта охота.
– Неудивительно. Уж больно «зверь» необычен, – с плохо скрытым раздражением ответил Александр Николаевич, вспоминая – в который раз! – что не кто иной, как Михаил Дмитриевич, был ярым поборником наибольшей свободы для супермозга.
– Охотилась лисица на волка, а волк – на медведя, – пожевав губами, проговорил Михаил Дмитриевич.
– Оставьте неуместные замечания. Это мы с вами выпустили его из клетки, – сказал Александр Николаевич и не удержался: – Уж теперь-то он обрел полную свободу воли. Так что лучше не вмешиваться в действия милиции, когда они исправляют наши ошибки.
– Самое главное при исправлении ошибок – не наделать их больше.
– А я и не знал, что мой заместитель – остряк и философ, – Александр Николаевич уже начинал «дымиться».
Он никак не мог простить своему заместителю двух повестей, написанных (как справедливо подозревал Александр Николаевич) в рабочее время. И вообще он не понимал, почему такой блестящий ученый, умеющий широко и в то же время логично мыслить, растрачивает свое время на коллекционирование марок и бабочек, на придумывание парадоксальных формул и «созерцание потолка».
Михаил Дмитриевич старательно отводил глаза от Александра Николаевича. Его настроение становилось все более мрачным по мере того, как они приближались к дому, где, по расчетам, должен был находиться супермозг. Михаил Дмитриевич видел людей в форме милиции, в армейской форме, в штатских костюмах, притаившихся за каждым углом. Десятки металлических стрекоз висели в воздухе. Их угрюмые тени медленно передвигались по земле, по стенам домов.
Полковник, а за ним и ученые подошли к группе людей, стоявших у дома. Александр Николаевич сразу узнал в одном из них, коротко стриженном под ежик, человека, с которым когда-то на опушке леса разговаривал полковник Тарнов и называл его Эльбором Георгиевичем.
– Вовремя поспели, – тихо сказал Эльбор Георгиевич полковнику и посмотрел в сторону ученых. – Чем они могут нам помочь?