Текст книги "Ураган (сборник)"

Автор книги: Игорь Росоховатский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

VII

На второй день Евгений Максимович проснулся поздно. Вставать не хотелось. Он чувствовал усталость, разбитость во всем теле. Необычная сухость ощущалась во рту. Ломило поясницу. «Неужели простудился? Но где?» И тут он вспомнил все, что случилось вчера, и подумал: «Да у меня же все признаки нового гриппа! Ну, что вы теперь скажете, Владимир Игнатьевич?»

В следующую минуту он испугался: болезнь-то теперь известна, но эффективного средства против нее нет. Фуразолидон не поможет. Помогли бы фосфорсодержащие препараты, но все они слишком токсичны для приема внутрь…

Он кое-как встал, морщась от тупой головной боли. Каждое движение обостряло ее. А надо ведь еще скрывать свое состояние от Жанны – ни к чему преждевременно беспокоить ее: а вдруг он ошибается и все обойдется? Притворство осложнялось тем, что обычно он уходил на работу раньше жены.

Евгений Максимович уселся за письменный стол и делал вид, что роется в бумагах, а сам прислушивался к шуму воды в ванной. Скорей бы она уже умылась и собиралась! Он боялся, что долго не выдержит «формы» – его бил озноб, ломота от поясницы разливалась по всему телу, как после тяжелой работы. Свет, льющийся сквозь открытые шторы, резал глаза, усиливал головную боль, а закрыть шторы нельзя – Жанна заподозрит неладное, начнутся расспросы. Никогда еще он с таким нетерпением не ожидал ухода жены.

А она, как назло, медлила, начала подробно рассказывать о модном платье, которое подарил подруге муж. Евгений Максимович попытался прекратить поток ее слов, но сделал это так неудачно, что только разозлил ее:

– Ах, вот так всегда. Вместо того чтобы подарить и мне такое, ты делаешь вид, что тряпки тебя совсем не интересуют. А сам за новым костюмом по магазинам сколько шнырял?

Он попытался успокоить ее, обещал немедленно исправиться – он хотел одного: пусть скорее уходит!

Наконец он с облегчением услышал звук захлопнувшейся двери и позволил себе расслабиться. Дотащился до постели и плюхнулся в нее. Полежал неподвижно минут двадцать, затем снова встал и побрел в ванную. Горячий душ ослабил ломоту в мышцах.

Накинув халат, он опять подошел к письменному столу, вытащил из ящика новый «рабочий календарь» в роскошном коленкоровом переплете, подаренный ему на день рождения. Вот он и пригодился. На первой странице Евгений Максимович подробно описал обстоятельства заражения, оставив чистое место для названия золотисто-черной мушки. Болезнь он назвал «Т-анемией», не отказав себе в удовольствии оставить в ее названии первую букву своей фамилии. На второй странице перечислил симптомы начального этапа болезни. Он очень устал, дрожали руки.

Позвонил Петя и, узнав новости, деланно-веселым голосом стал рассказывать, как сегодня утром отправился на пруд и поймал первую муху из описанных Евгением Максимовичем.

– «Я имени ее не знаю», – неудачно пошутил он, и Евгений Максимович понял, что он тоже испугался за него, а может быть, и за себя, и за свою санэпидстанцию. – Мушка похожа на так называемую в просторечии «золотушку», но есть существенное различие в устройстве хоботка; возможно, это мутантка…

– Поздравляю с находкой, – сказал Евгений Максимович. – И я тебя тем же концом. Увидимся в больнице, ты не тяни… – Буду лежать в своей, – уточнил Евгений Максимович. – Сейчас попрошу прислать «скорую». Тебя не надо предупреждать, что пока все остается между нами? В качестве первооткрывателя оставляю за собой право информировать общественность.

– Как ты сказал – так и будет. Вот только очень тебя прошу позвонить мне через часок… из больницы. Ну, чтобы я уже точно знал, где ты, в какой палате. Ни пуха, ни пера. Будь здоров. Помни, я жду твоего звонка…

«Все-таки Петя сильно испугался за меня», – не без удовлетворения подумал Евгений Максимович и сел завтракать. Есть, конечно, не хотелось, и он, поковыряв сырники – если оставить их нетронутыми, жена обидится, – выпил чашку кофе. Помыл после себя посуду – и эта обычная домашняя работа его несколько успокоила, притупила страх и нервозность. На всякий случай он ополоснул посуду кипятком и оглянулся, что еще необходимо сделать. Кофе слегка взбодрил его. Евгений Максимович аккуратней поставил стулья, поправил скатерть и наконец признался себе, что просто тянет время, не решаясь сделать необходимое.

Разозлившись на себя, он подошел к телефону и набрал номер клиники.

По договоренности с главврачом ему отвели отдельную палату. Уже через четыре с половиной часа были готовы анализы. Евгений Максимович настоял, чтобы взяли больше проб крови, и подсказал, что и как следует искать. Ослабев еще, попросил, чтобы ему ввели витамины. Он устал и от болезни, и от напряженности ожидания, от страха неопределенности – к, как ни странно, почувствовал почти облегчение, когда подтвердились худшие опасения – в одной пробе крови, взятой из вены правой руки, куда ужалила муха, были выявлены личинки – муха оказалась живородящей.

А еще через двадцать минут в палату к Евгению Максимовичу вошел профессор Стень. Кивнул озабоченно:

– Мне сообщили, что гриппом заразились вы.

– Я назвал эту болезнь Т-анемией, – сказал Евгений Максимович.

Профессор уловил новые нотки в его голосе. Он отвернул полы халата, сел на табурет, закинув одну длинную ногу на другую.

– Слушаю вас, коллега.

Евгений Максимович молча подал ему «рабочий календарь» и формуляры с результатами анализов. Профессор читал, мрачнея.

– Торжествуете? – Профессор смотрел на него не так, как обычно, он словно разглядывал коллегу с некоторым удивлением.

– А почему бы и нет? – ответил Евгений Максимович, отмечая про себя, как усиливается одышка, в голосе появляется больше свистящих звуков. «Лицо, вероятно, уже побелело, – подумал он. – Жанна увидит – испугается. Надо будет ее успокоить…»

– Владимир Игнатьевич, на пруду необходимы немедленный карантин и дезинфекция хлорофосом или дихлофосом…

– Конечно, конечно, – согласился профессор, беря руку Евгения Максимовича и нащупывая пульс. И Евгению Максимовичу как бы передались его мысли: «…а вот что делать с тобой? Как лечить?..»

Владимир Игнатьевич повернулся на едва слышный скрип двери. Это явился Петя. Поздоровался, щелкнул застежкой «дипломата», достал из него пачку шоколада «Пористый горький» – и где только купил? – и баночку.

– Эта? – спросил он, подымая баночку, чтобы было лучше видно. В ней билась золотисто-черная мушка.

– Эта, – подтвердил Евгений Максимович. – Дихлофос приготовили?

– Нехорошо быть мстительным, – назидательно проговорил Петя. – Мы ее уже предварительно исследовали. Интересное создание. Как я тебе говорил, вероятно, мутировала из обычной золотушки. Скорее всего под воздействием маслянистых веществ. Мухам ведь тоже нужна чистая вода. Увы, как стало известно из работ экологов, всего один литр нефти способен загрязнить и сделать непригодным для питья миллион литров воды. А на пруду к тому же еще происходит вымывание из почвы удобрений…

Говоря, он все время бросал быстрые взгляды на друга. Наконец спросил, словно невзначай:

– К лечению уже приступили?

– Приступим, – медленно произнес профессор.

«…Если будет чем…» – мысленно добавил Евгений Максимович, и ему стало еще холодней, несмотря на двадцать четыре градуса, которые показывал комнатный термометр. В тон Пете, как бы вскользь, заметил:

– По моим сведениям у нас в запасе еще примерно две недели. Ты сможешь уточнить?

– Попытаюсь. Это бы лучше и скорее сделали в институте энтомологии…

– Что имеете в виду вы? – вскинулся Владимир Игнатьевич. – Петя рассказывал, как мухи «заботятся» о кормильцах их деток. Одним словом, о том, чтобы «и стол и дом» в одном лице не погибли прежде, чем перестанут быть необходимы личинкам… А если помните, Т-анемия убивала наших больных не раньше чем через две с половиной – три недели. Причем в одинаковый срок и молодых, и старых, и сильных, и слабых. Откуда такая точность?

– Интересно, – сказал профессор и умолк. Повторил: – Интересно… Помните, все мы еще в институте учили, что паразиты «заботятся» об организме-хозяине? Глисты, к примеру, ни за что не допустят скоропостижной гибели человека, в котором паразитируют. Да, это известно, но кто-то сказал, что «произнесение расхожей истины в нужную минуту умножает ее значимость». Спасибо вам.

– За что? – удивился Петя. Почти так же он удивился, когда узнал, что на основе его материалов и наблюдений была выстроена большая часть кандидатской диссертации Вадима Орлюка.

– За то, что напомнили старую истину и тем умножили ее значение.

VIII

На звук открывшейся двери швейцар резко обернулся, готовый указать нежеланному посетителю на табличку, навещавшую белым по черному, что до конца месяца билеты распроданы. Но его лицо тут же изменило выражение. Оно все словно расплылось в радостной улыбке:

– Ах, Владимир Игнатьевич, бога ради, извините, – не встретил, старый друг отвлек. А вас там уже ждут. Вот и билетик для вас оставили. Пожалуйста. Разрешите портфелик…

Мимо сидящих на стульях вдоль стены счастливчиков – билеты здесь приобретались за две недели, как же – лучшая в городе финская баня! – мимо долготерпеливой очереди – провел к деревянной лестнице. Хотел и выше, но Стень кивком головы поблагодарил и зашагал – через ступеньку – на второй этаж.

Повеяло теплом, запахом воды и мыла, послышались голоса:

– Сюда, Вовчик! Штрафную сегодня заработал! Завидя его, Вадим сразу же начал раздеваться, Тихон предупредительно открывал дверку еще одного шкафчика.

– Давай в темпе, старик. Мы засиделись.

Стень открыл «молнию» на куртке, ловко – одним махом – снял ее, бросил в шкафчик. Достал из портфеля резиновые тапочки, шлепнул их на пол.

– Догоняй! – крикнул Вадим уже из облака пара, вылетевшего из открытой двери душевого отделения.

Через десяток минут, пройдя «чистилище», они уселись рядышком в парилке. Сухой благодатный жар колол иголками, пробиваясь под кожу, добирался до «нутра», разгонял и очищал кровь, изгонял усталость. Вадим глянул на ртутный столбик термометра и начал рассказывать новый анекдот. Тихон хохотал, постанывая от удовольствия.

– А то вот еще такой… – начал Вадим, но внезапно умолк и повернулся к Стеню: – А ты, старик, сегодня не в форме… Что-то стряслось? В клинике? Дома?

Владимир Игнатьевич только теперь почувствовал, что напряжение целого дня начало ослабевать. Подействовала-таки парилка, а еще больше заинтересованный голос друга. Он знал: Вадим Орлюк спрашивает не просто так, любопытства ради. На его помощь можно рассчитывать. Но рассказывать рано. Замысел ворочался где-то в глубинах сознания, медленно обрастая деталями, смутный, расплывчатый, еще чужой, как и тот, вскользь проронивший несколько слов человек. Но Владимир Игнатьевич безошибочно чувствовал своим особым «стеневским» чутьем, что замысел прорастет, как зерно, даст всходы – и это будут уже его всходы. Правда, до этого должно пройти немало времени – он должен оформиться, затем его придется доказывать и отстаивать… И только затем… Спешить бесполезно. Но в том-то и дело, что в данной ситуации спешить придется – и от этой горестной необходимости ему было не по себе. Хотелось перепрыгнуть хоть через одну ступеньку, как он привык это делать на лестницах, а поступать так не следовало – здесь каждая пропущенная ступенька могла оказаться главнейшей…

– Послушай, Вадим, что твоей науке известно о том, как паразиты берегут жертву-донора?

Улыбка оставалась на лице Вадима несколько минут, но по мере того, как он «переваривал» вопрос, она, становясь задумчивой, утрачивала яркость. Он привык к таким неожиданным вопросам друга и соратника по многочисленным научным и околонаучным стычкам.

– Интересная мысль, старик. Факты в энтомологии есть. Но, пожалуй, никто их так не обобщал, как ты сейчас. Если хочешь, через недельку-другую подготовлю тебе выборку…

– Хочу, но завтра, – сказал Стень, глядя в глаза Другу. Брови Вадима поползли вверх. – Так серьезно? – спросил он. Владимир Игнатьевич утвердительно кивнул и, уже поворачиваясь к Тихону, сказал:

– А тебя, Тиша, прошу: подготовьте у вас в лаборатории аппаратуру для очистки и анализа биопрепаратов животного происхождения по таблице. Я тебе завтра передам таблицу – и сразу же приступайте. Поговорка, что промедление смерти подобно, в данной ситуации должна пониматься буквально.

Тихон знал, что Стень словами не бросается. Раз говорит «срочно» значит, по-иному нельзя.

– Баньковский пикничок отменяется, – невесело подытожил он, уже обдумывая план работы на завтра.

– Оставим до лучших времен, – вздохнул Стень.

Холодная вода бассейна остудила горячую кожу. Он заставил себя еще немного расслабиться, но мозг работал напряженно, без передышек, как хорошо отлаженная вычислительная машина, мозг просчитывал сотни вариантов, нащупывая среди них наилучший, выигрышный, учитывая, кому, как и что придется доказывать, при каких обстоятельствах и где надо будет пробивать и утверждаться…

IX

Профессор пришел к Евгению Максимовичу на второй день сразу же после обеда. Хрустя накрахмаленным халатом, придвинул табурет к самой постели, сел.

– Считаю излишним скрывать от вас, коллега, – положение серьезное. Приступать к лечению надо немедленно, а специфических препаратов пока нет. Я выпросил один, только проходит испытания на животных. Зарекомендовал он себя отлично, но очистка его оставляет желать лучшего. Именуется фостимином фосфорсодержащий. Вот его химическая формула, – Владимир Игнатьевич подал Евгению Максимовичу бумажку и очки. – Некоторые побочные эффекты неизбежны, в частности – сужение зрачков. Зато полинэстеразу разрушает. Рискнем?

Он наклонился и заглянул в самые глаза больному. В значении этого взгляда трудно было ошибиться. Евгений Максимович хотел ответить бодро и насмешливо, но получился жалобный шепот:

– А что нам еще остается? От меня требуется расписка?

Профессор встал, освобождая табурет и одновременно жестом фокусника положил на него бумагу и ручку. Помог Евгению Максимовичу приподняться. Увидев, что он тянется за «рабочим календарем», подал его.

Все время, пока Евгений Максимович писал расписку, профессор молча ходил по палате. Замирая расписку, сказал:

– Препарат опробован достаточно. Побочные эффекты пройдут быстро. Я не хотел обнадеживать преждевременно и влиять на решение ваше. Но потерпеть придется.

Евгений Максимович кивнул и спросил: – Пруд на карантине? – Конечно. Дезинфекция идет полным ходом. Хорошо, что ваш друг успел отловить несколько десятков, этих «милых созданий» для коллекции. Еле выпросил у него несколько. – А вам зачем? Владимир Игнатьевич заложил руки за спину, чуть наклонившись вперед.

«Все-таки позер, – подумал Евгений Максимович. – Все ему кажется, что он перед аудиторией, пусть и из одного человека…»

– Разрешите напомнить один небезынтересный факт вам, коллега. В лекциях по энтомологии его приводят часто. Так вот, в американском городе Энтерпрайз есть статуя богини плодородия Цереры, которая в руках держит металлического жучка. Хлопкового долгоносика. Не помните? Обычно студенты удивляются, за что злейшему вредителю такая честь. А на пьедестале есть надпись, что благодарные жители штата Алабамы воздвигли памятник в знак глубокой признательности хлопковому долгоносику. Он, видите ли, поедал их посевы, пока не «доказал предметно», что нельзя сеять на полях один хлопок. Тем самым он заставил фермеров ввести систему севооборота. Тогда-то, кроме хлопчатника, начали они выращивать кукурузу, земляной орех, картофель, различные травы. В результате долгоносик исчез, урожаи стали обильными, фермеры – богатыми.

– Забавный анекдот, – улыбнулся Евгений Максимович. – Но я тоже помню кое-что по энтомологии. Один французский профессор, например, писал, что масса насекомых нарастает, подобно морскому приливу, и «угрожает человеческой цивилизации». И вообще мать-природа уготовила для человечества рай с адскими «подарками»…

– Ну, она же не создавала мир для человека специально. Человечеству предстоит созвать вокруг себя такой мир, в котором нравится жить ему. Что он уже и начал делать.

– Слишком много конкурентов и слишком жестокие правила борьбы.

– Может быть, чтобы не давать застаиваться нам. – И залеживаться… Пусть будет по-вашему, – благодушно согласился профессор. – Это болезнь заставляет вас так мрачно смотреть на мир, в том числе на мир насекомых. А вот поправитесь и посмотрите другими глазами на ту же мушку. Чего стоит одна ее расцветка. Этакий золотисто-черный хитон, или, если хотите, черно-желтое «домино», осиному под стать. Крылышки почти стеклянные с темно– синим отливом… А самое главное, надеюсь, что она еще сослужит службу человечеству…

– Уже сослужила, – откликнулся Евгений Максимович. – Ускорила, например, испытания препарата. Как вы сказали – фостимин? Вводить начнете сегодня?

Профессор взглянул на часы: – Уже через сорок минут, если позволите… Он снова взял руку Евгения Максимовича и нащупал пульс своими длинными, сильными, удивительно чуткими пальцами, заговорщицки подмигнул. Его жесткое лицо с хищным хрящеватым носом вдруг преобразилось, и что-то наивно-озорное, бесшабашное и по-детски беззащитное на миг открылось в нем. Только на миг, как при вспышке молнии в ночи.

X

Из телефонного разговора начальника автопредприятия с профессором Стенем В. И.

– Извините, что побеспокоил вас, Владимир Игнатьевич. Это – Ростислав Иванович Гузь, с автопредприятия. Помните, мы с вами встречались в мае на бюро райкома? Когда мой вопрос разбирали…

– Помню.

– Потом мы давали машины для вашей клиники. По вашей же личной просьбе.

– Клиника не расплатилась с автопредприятием? – Да нет, не в этом дело. Мы всегда готовы пойти вам навстречу, но… Как бы это… Одним словом, мне сообщили, будто вы вместе с главврачом санэпидстанции собираетесь нас крупно наказывать… – Верно. – Но надо же разобраться, дорогой Владимир Игнатьевич. У нас фондов нет на строительство очистников. – Разберемся. – И мы же не одни отвечаем за пруд. Понимаете, здесь несколько предприятий, коллектор общий и… – Ответите за свое… – Но мы ничего такого не сделали, Владимир Игнатьевич. У кого не бывает промашек. Надо же по-человечески…

– По вашей вине уже погибло четыре человека. Многие заболели.

– Вы говорите так, будто это я убил их. – Совершенно верно. Вы. Санэпидстанция предупреждала и штрафовала вас.

– Никогда не предполагал, что вы такой. Вы же должны понимать, хотя бы как депутат райсовета: буква – буквой, а работа – работой. У нас есть план…

– Дальнейший разговор сейчас бесполезен. Перенесем его на бюро. Вы знакомы с последними постановлениями об охране природы? Кроме того, довожу до вашего сведения, что мы с санэпидстанцией вместе возбуждаем против вас уголовное дело в соответствии со статьей закона о загрязнении среды, повлекшем смертельные случаи.

– Да вы что? Может, сами лечили их неправильно, а всю вину хотите на нас перевалить?

– Каждый ответит за свое.

Евгений Максимович открыл глаза и съежился. Необычно яркий свет нестерпимо резал их. Смотреть было больно. Несколько раз он закрывал и открывал глаза, пока смог как-то приспособиться. Холодный пот выступил по всему лицу. Сквозь забор, состоящий из каких-то остроконечных столбов, он видел громаду белого стола, на нем – огромный стакан с розоватой жидкостью. А вверху, на ослепительно белом потолке, неспешно ползла большущая, не меньше вороны, муха. Она направлялась в сторону Евгения Максимовича.

Что это за насекомое? Откуда оно взялось? Вспомнились недавние Петины рассказы о слепнях и оводах. Может быть, это муха цеце, разносчица сонной болезни – наганы?..

Он съежился, его взгляд заметался, ища, чем бы прогнать муху. Увидел на стуле груду огромных газет и журналов и вспомнил: ему вводят фостимин, профессор предупреждал, что сузятся зрачки. Поэтому все вокруг кажется увеличенным в несколько раз. Этот частокол из остроконечных столбов наверное, его собственные ресницы.

«Гулливер в стране великанов», – подумал он, и страх отступил косматым чудовищем. Залег в углу и притаился…

Евгений Максимович с трудом поднял руку и включил магнитофон. Уже через несколько минут в палату заглянула сестра, а затем вошел Владимир Игнатьевич. Он казался великаном и виделся в окружении все тех же заостренных столбов.

– Ну что, каким я сегодня кажусь вам? – спросил профессор своим обычным голосом.

– Большущим. Но не задавайтесь. Вот кончится действие препарата – и уменьшитесь многократно.

– Не претендую на роль великана, – хохотнул профессор.

– Претендуете. И в науке и в жизни, – уверенно сказал Евгений Максимович.

– Ну что ж, может быть, вы и правы. Но что же тут плохого? Играя роль, человек пытается в нее вжиться. Поневоле тянется до намеченной величины.

– Вживайтесь, тянитесь. Вам же хуже. Придется на работе ходить согнутым.

– Это почему же? – Ради вас потолок подымать не станут. Оба засмеялись. Раз шутите, значит, чувствуете себя лучше? – Как будто, – подтвердил Евгений Максимович. – А что говорят анализы?

– Рановато еще для перемен. Но уже завтра они должны появиться…

«…А зря и преждевременно огорчаться не следует», – додумал окончание фразы Евгений Максимович и подивился тому, что стал больше понимать Владимира Игнатьевича.

– Отдыхайте, вечером зайду еще, – сказал профессор.

Евгений Максимович прикрыл тяжелые веки. В полудреме он снова видел кукурузный рай за шоссе, ширь пруда, утку с утятами. И в этот рай влетела маленькая золотистая мушка, постепенно увеличиваясь до размеров другой мухи, увиденной на потолке. Она являлась как знамение, как грозное напоминание об изнанке рая. Мгновенно все пространство вокруг постели заполнилось громадными насекомыми. От их жужжания вибрировал воздух. И тогда откуда-то появился великан в белом. За ним шли его близнецы. Шли, не замечая мух, сшибая и давя их своими сапожищами. После них, как после танков, оставались широкие просеки пустого пространства. Исчезали мухи, высокие зеленые стебли, падали на траву облака, устилая ее белым снегом…

Евгений Максимович проснулся от скрипа двери. Знакомое, но такое большое лицо с яркими губами. Знакомый запах, знакомое прикосновение горячих рук. Кто же это?

Горячие губы коснулись его лба.

– Долго еще будешь притворяться? Жанна! Вот так новость – не узнать собственную жену! Неужели ему так плохо?

– Довольно валяться в больнице. Когда домой собираешься? Мне одной скучно.

«Не спрашивает о самочувствии – знает от других. Слишком бодрый тон значит, информация неутешительная».

– Залежался, как видишь, обленился. Чувствую себя намного лучше. Выпишусь, как только профессор разрешит.

– Ага, теперь не споришь с ним? Слушаешься? То-то… – Как там Леня? А Петю и Свету видела? – Все передают тебе привет и желают скорейшего выздоровления. Петя сейчас дни и ночи занят на пруду. Они там для вашего профессора отловили всех мух, которых не успели потравить. Так что Петя совершенствовался в специальности мухолова. Остается еще приз получить. Он тебя на помощь зовет. – Передай – скоро подоспею. Пусть оставит на мою долю. Так они перешучивались и лгали друг другу еще минут сорок, чувствуя острую осознанную тревогу, буквально изнывая от нее, и тон разговора становился все бодрее и шутливее.

– Так ты смотри, веди себя скромно, притвора. А то здесь такие сестрички бегают.

– До развода дело не дойдет, – улыбнулся он и внезапно с ужасом осознал двойной смысл этой фразы.