Текст книги "Два шага назад и в светлое будущее! Но вместе с императорами Том I. До и После"

Автор книги: Игорь Литвинцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

С русского пологого берега на плот должен быть доставлен император Александр I. У этого бэкграунд несравнимо хуже. Два жестоких поражения (Аустерлицкий разгром, в ходе которого он попытался руководить сражением, но позорно cбежал, не дождавшись его конца и растеряв всю свиту; и Фридландское, положившее конец существованию Четвертой коалиции и его надеждам на возможность достижения некого военного даже не реванша, а хотя бы паритета; оно не закончилось разгромом только благодаря мужеству и храбрости, проявленных всеми частями русской армии).

Суммарные итоги операций двух последних антифранцузских коалиций на редкость плохи для России. Дееспособных союзников на континенте не осталось, весомой финансовой поддержки от Англии так и не дождались, и вот могучий противник уже стоит на ее западной границе. А на юге возобновляется война с Турцией, которую последняя недавно нагло объявила (и понятно, с подачи кого), посчитав, что дела России совсем плохи. Султану Селиму III все решения фактически диктует постоянный представитель Франции, лично назначенный Наполеоном¹⁰.

И другого южного соседа России – Персию – французы начали активно обрабатывать, посылая туда одного агента за другим. Из трех живым вернулся один, но результат налицо – весной 1807 г. в своей ставке в Пруссии Наполеон принял послов Фетх Али-шаха и подписал с ними союзный договор (известный как Финкенштейнский), обещая помощь в возврате Грузии, поставках оружия, отправке военных специалистов и т. п. Много чего наобещал, настраивая шаха на войну против русских. Ну и, конечно, не удержался – идею общего похода в Индию ему на будущее подкинул. Так что для принуждения Александра к миру и союзу французы очень грамотно его обложили реальными военными угрозами и на Балканах, и на Кавказе.

Как я уже отмечал выше, встреча императоров стала сначала возможной, а потом и неизбежной после завершения Фридландского кровопролитного сражения, которое произошло совсем недалеко от границ России.

До этого ситуация колебалась и, хотя наша армия постоянно отступала, решающего перевеса французы не имели, обе стороны несли большие потери и у Александра теплилась надежда. А вдруг случится перелом и военная Фортуна улыбнется? А вот после этого проигрыша ему стало ясно, что ждать больше нечего, и в ставку Наполеона отправился его личный посланник – князь Дмитрий Лобанов-Ростовский (только что приведший к Неману 17-ю дивизию и почти единогласно признанный потом российскими историками одним из авторов текста Тильзитского мирного договора). Он был встречен Бонапартом более чем доброжелательно и, вернувшись, сообщил русскому императору о готовности Императора (или о желании в русском варианте) к личной встрече. В воспоминаниях Талейрана написано, что об этом просил Александр, а вот романтический вариант проведения ее на плоту был предложен Наполеоном. Тот сразу представил, как это красиво можно будет потом представить в жизнеописании его деяний, поэтому и шатры были так оформлены. Мне кажется, что вариант Талейрана находится поближе к истине, так как разговор тет-а–тет был именно той ситуацией, к которой Александр и стремился.

Ему представлялось, что только такой формат их общения может спасти нынешнюю безрадостно-безнадежную ситуацию. И дело даже не в проигрыше всей серии антифранцузских войн, а именно в его негативном имидже, существовавшем у Наполеона.

Александр уже давно плохо (мягко выражаясь) к нему относился, и французы это, естественно, знали. Во всех своих мечтах и планах он всегда представлял себя героем-освободителем, несущим Европе прелести просвещенного либерального монархизма и спасающим ее от корсиканского самозванца и узурпатора, на эти ценности покусившегося. И когда перед Аустерлицем поехал в войска, то видел себя в образе всадника на белом коне, копьем поражающего антихриста. Прямо Святой Георгий! В самомнении и наличии воображения ему не откажешь.

«Вдвоем нам нет места в Европе» – заявлял он (и кроме этого еще много неприятного и оскорбительного успел наговорить про Наполеона). И сознавал, что там это все известно, а, значит, месть может последовать незамедлительно. И выход только один – он самолично должен убедить французского императора, что это все для него в прошлом и не соответствует сегодняшнему представлению. Дескать, реалии жизни заставили его не только сильно поумнеть, но и буквально прозреть!

Естественно, его негативное восприятие личности Наполеона никуда не делось, только возросло. Больше императора из его окружения он ненавидел, пожалуй, только Талейрана. Тот посмел фактически прямо обвинить его в убийстве отца, опубликовав резкую французскую ноту протеста после решения России о разрыве дипломатических отношений в 1804 г. (причина – похищение и расстрел герцога Энгиенского под предлогом участия последнего в заговоре и покушении на Наполеона). В ней, надо отметить, Талейран действительно презрел все дипломатические правила, так как суть ее была предельно ясна: «не лезьте в наши внутренние дела, мы же не требовали от вас объяснений, когда вы убили императора Павла». Да (по мнению Александра) еще и исказил действительность, добавив, что все участники заговора и убийства Павла после вступления Александра на престол остались на своих местах. Такого удара по самому больному месту уязвленный и рефлексирующий царь им не мог простить. Тем более, что еще и текст ее в Le Moniteur universel опубликовали на всеобщее обозрение. Получается, всю Европу оповестили о том, что он по сути дела – отцеубийца.

А он же им не был, ему же другое обещали, и он верил (или делал вид, что верит) в искренность заговорщиков. Он же потом им ничего не простил и на самом деле со всеми разобрался. Ну мягковато, ну не сразу, но через три месяца все-таки выставил из столицы фон дер Палена, а потом и Платона Зубова (правда, сначала предложив им членство в созданном им же Непременном Совете). Это были его заранее просчитанные политические игры, он потом и от остальных членов этого Совета избавился, включая и Никиту Панина. Просто по-умному, тихонечко все сделал, без резких движений.

Но понимал… сейчас об этом надо забыть, месть будет хороша и в холодном виде. А в данный момент требуется пойти на все, даже на унижение, лишь бы усыпить подозрение к своей особе, представив ее в нужном ракурсе, и попробовать побороться за приемлемый результат переговоров. И у него был шанс: он заранее знал, что Наполеон будет говорить о необходимости создания союза их стран и отсутствия весомых причин для политического и стратегического соперничества.

С этой навязчивой идеей французского Императора его еще раньше познакомил личный посланец и уполномоченное лицо Бонапарта (тогда еще первого консула) Жерар Дюрок, специально приехавший в Петербург в 1801 г. с поздравлениями по поводу восшествия Александра на престол. (И этот молодой дворянин, обративший на себя внимание Наполеона еще при осаде Тулона и ставший в итоге одним из самых близких ему людей, сумел задачу выполнить и даже завоевать искреннюю симпатию молодого царя, чем не преминул воспользоваться.) Во многом только благодаря достигнутому между ними пониманию переговоры о состоянии отношений между странами тогда сдвинулись с мертвой точки и даже успешно завершились. После долгих лет турбулентности в Париже был подписан мирный договор между Французской Республикой и Российской Империей.

Надо отметить, что это был уже не первый мирный договор Александра. Он себе внушил, что всегда имел склонность к внешней политике и, взойдя на престол, ей сразу и занялся, изложив свои принципы следующим образом: «Великая держава, если она руководствуется справедливостью, может действовать открыто. Мои посланники обязаны защищать ее интересы, действовать твердо и прямодушно, но не должны забывать, что их государь никогда не пожелает злоупотреблять своим могуществом, что он уважает права и правительств, и независимость наций» (как все изложено – можно такое и сегодня с трибуны ООН вещать).

Сначала он предложил Англии «прекратить эту никому не нужную войну», объявленную Павлом, и в результате между обеими державами был быстро подписан мирный договор (но без всяких обязательств – попытался продолжить бабушкину политику «свободных рук»). А потом последовали мирные договоры с Испанией и Францией. В результате стало возможно (в марте 1802 г.) и подписание Амьенского мира между Францией и Англией, который должен был положить конец войнам и означал распад Второй антифранцузской коалиции.

Все уже клонилось к его заключению и воцарению спокойствия и благоденствия в Европе, в чем Александр видел свою прямую заслугу. Пришел, увидел и все порешал. Он даже с проектом некой европейской Лиги наций носился, чтобы все видели и восторгались: наконец-то появился прогрессивный реформатор! Он хотел, чтобы его называли Северным Сфинксом, блестящим метеором с Севера. Но, к его сожалению, в Европе примерно в одно время с ним появился другой «решала», ни о каких своих планах не распространявшийся, а просто их реализующий. И Н.И. Греч в итоге сравнил с метеором не его, а этого феномена, «с необычайной силой сжавшем в себе все бурные стихии кровавой революции французской» и ворвавшимся в политику.

Разумеется, это был Наполеон Бонапарт, который «изумил величием своего гения весь тогдашний мир; успокоил Францию, победил и усмирил несметных врагов ее, пролил реки обилия и богатства на свое отечество, озарил его блистательною славою, но недолго пользовался бескорыстным удивлением современников»¹¹.

И ведь действительно, очень недолго: восторг и изумление довольно быстро прошли, особенно на фоне затеянной Наполеоном перекройки политической карты Европы и возвышения не только себя, но и членов своего многочисленного семейства. Ну а последней каплей в очернении его фигуры явилось убийство, похоже, действительно ни в чем не повинного герцога Энгиенского. Старая европейская аристократия реально испугалась – герцог был одним из них, кто будет следующий? И можно ли предвидеть, чего еще можно ожидать от этого корсиканского чудовища?

Что же касается Александра, то он возненавидел Наполеона, которого называл «исчадием ада» и «злым гением» революции совсем не за его «злодейства». Ему не давала покоя другая сторона этого явления: как мог этот безродный узурпатор посметь претендовать на роль его конкурента? Повторюсь, это про него он говорил: «Наполеон или я, я или он, но вместе мы не можем царствовать». Или вот еще его слова: «Рано или поздно один из нас должен уйти».

Когда в 1802 г. Наполеон объявил себя пожизненным консулом, Александр написал своему бывшему воспитателю и другу Лагарпу в ответном письме: «Я совершенно переменил мнение об этом человеке. Начиная с момента установления его пожизненного консульства, пелена спала: с этих пор дела идут все хуже и хуже. Он начал с того, что сам лишил себя наибольшей славы, которая может выпасть на долю человеку. Единственно, что ему оставалось, доказать, что действовал он без всякой личной выгоды, только ради счастья и славы своей родины, и оставаться верным Конституции, согласно которой он сам поклялся передать через десять лет свою власть. Вместо этого он предпочел по-обезьяньи скопировать у себя обычаи королевских дворов, и сейчас это один из самых великих тиранов, которых когда-либо производила история».

Много красивых слов – ну прямо борец за конституционные права и демократию во Франции. И, как я уже отмечал выше, Александра не столько волновали и задевали державные претензии корсиканца, сколько сильнейшим образом раздражало появление такого мощного конкурента. Именно поэтому им и была отведена Наполеону роль антигероя и антагониста.

Исходя из таких представлений, Александр изменил и политику России по отношению к Франции (до этого достаточно доброжелательную. Даже к просьбе Наполеона прислушались, сменив неугодного ему посла, англофила и грубияна, графа И.И. Моркова на потомственного дипломата П.Я. Убри).

Он не просто примкнул к следующей антифранцузской коалиции, а был одним из самых ярых ее организаторов. В августе 1804 г. (через пять месяцев после расстрела герцога Энгиенского) Министерству иностранных дел Франции вручили российскую ноту о разрыве дипломатических отношений. Убри поручение исполнил и покинул Париж в сентябре 1804 г. Одновременно из Санкт-Петербурга был выслан и французский представитель генерал Жозеф д’Эдувилль. В ответ на эти демарши Талейран (наверняка не без ведома Наполеона) и сочинил ту самую ноту протеста, которую мы уже упоминали, ну просто в душу плюнул нашему Императору.

А потом? Как весной 1805 г. все сначала выглядело великолепно для их коалиции (особенно на бумаге, где были расписаны все, казалось бы, согласованные планы войны). А чем кончилось? Разгромом при Аустерлице. И он оказался один, униженный, едва спасшийся, с уязвленным самолюбием – лучше про это вообще не вспоминать. Забыть и тщательно готовиться к встрече, понимая, что никакая мелочь не должна ее испортить, омрачить настроение Наполеона, начиная с состава сопровождения. Так как он представлял на переговорах проигравшую сторону, то должен быть предельно скромен. Небольшая личная свита (только шесть человек отправились с ним на плот) осталась ждать итогов на русском берегу (в ее составе больше всех нервничал и суетился король Пруссии Фридрих-Вильгельм III, тщетно надеющийся, что в последний момент, может, и его позовут, но увы), да непредставительный конвой – два полуэскадрона русской и прусской конной гвардии. Два берега – два итога войны. (Представьте их сравнение общим и крупным планом, какие кадры могли бы получиться.)

Наполеон, знавший, чего он хочет от этих переговоров, всячески подчеркивал их равноправие, даже к плоту высокие переговаривающиеся стороны должны были подплыть одновременно. Но сам осознанно прибыл чуть раньше, чтобы выступить в роли любезного хозяина и сразу захватить инициативу. Он встретил Александра прямо у выхода из барки и сразу, приобнимая его, увел на разговор тет-а-тет. Ни для кого из его свиты не была секретом цель такого начала – ошеломить и одновременно очаровать с первых минут и применить уже неоднократно отработанный ранее прием: смесью притворной искренности, показного добродушия и заманчивых обещаний максимально расположить собеседника к своей персоне и направить переговоры по нужному ему руслу. И вся эта тяжелая артиллерия была задействована для того, чтобы получить принципиальное согласие на будущий союз двух стран и сразу заложить его основы. Такой вот «идефикс», который уже давненько владел Наполеоном.

Он многое знал об Александре, иллюзий не строил. Но был уверен, что и военная сила, и вообще все психологические преимущества во время переговоров будут находиться только на его стороне. И ошибся, не смог предвидеть у того наличия скрытых козырей – в первую очередь, таланта к мимикрии, выработанного давно и доведенного до совершенства. С детства жизнь заставляла Сашу казаться именно таким, каким его хотели видеть в разных дворцовых группировках: постоянное лавирование между всесильной бабушкой, решившей лично заняться воспитанием своих внуков, и отцом. Правящая верхушка – окружение Екатерины Великой и беспомощная гатчинская оппозиция отца: они почти открыто ненавидели друг друга, а ему в обеих случаях приходилось притворяться и соответствовать ожиданиям.

Сейчас для Александра главное спасение заключалось в достижении такого мира, который бы в глазах его соотечественников не стал позорным для страны и лично для него и не поколебал бы его положение. У него уже был прецедент с неприятным обсуждением варианта условий мира, составленного Талейраном в Париже и поспешно подписанного все тем же Убри, но в итоге не ратифицированного Россией. Чтобы такая ситуация не повторилась, он был готов на все, в том числе и на союз с победителем, лишь бы тот его предложил.

Вот почему, отправляясь в шатер на встречу без свидетелей, он чувствовал себя достаточно подготовленным к разговору, считая, что вполне может надеяться на свои способности. Главное – сразу произвести на Наполеона положительное впечатление, не давать ему ворошить прошлое, соглашаться в главном, ну а детали потом можно будет поручить утрясать кому-то из окружения.

Как он задумывал, так и получилось. Обо всем принципиальном удалось договориться сразу и только отдельные детали будущего соглашения обсуждались потом во время продолжившихся личных бесед. Наполеон посчитал, что добился всего, чего хотел. И в итоге (ведь он не зря считался в Европе необыкновенно проницательным правителем и обладателем редкого дара искушения) самонадеянно решил, что полностью очаровал, раскусил и переиграл своего молодого недалекого партнера. И вообще – влюбил его в себя окончательно и бесповоротно!

Чтобы такое впечатление закрепить, Александр отправил специальное послание Савари, зная, что его содержание сразу попадет к Наполеону. Как бы поделился с ним своими личными впечатлениями о встрече: «Ни к кому я не чувствовал такой предубежденности, но после нашей беседы она рассыпалась как дым». Ну прямо действительно был реально очарован. (А на самом деле просто приготовил тому достойную «ответку» на обман Савари всего штаба их армии перед Аустерлицем. И очень грамотно «раскрыл душу».)

Зато некоторое время спустя в одном из откровенных писем своей любимой сестре Екатерине высказался искренне: «Бонапарт думает, что я дурак. Пусть и думает! Хорошо смеется тот, кто смеется последним».

В общем, Наполеон был так уверен в себе и в правильности своей идеи о союзе, что ему потребовалось целых два года, чтобы полностью разочароваться в фигуре своего предполагаемого главного соратника. Уже в ссылке на острове Святой Елены, возвращаясь к воспоминаниям о своих встречах с Александром, он написал: «Русский император – человек, стоящий бесконечно выше всех остальных монархов Европы. Он обладает умом, изяществом, образованием; он обольстителен». Ну а каким еще может быть в его глазах противник, сумевший в Тильзите обмануть его самого и потом продолжавший это делать, правда, начиная с Эрфурта, только с помощью предательства и двойной игры Талейрана. И правильный, но запоздалый вывод: «Но ему нельзя доверять: он неискренен, истинный византиец эпохи упадка этой империи. Северный Тальма (известный французский актер)». Что тут можно добавить – не он первый прозревает с запозданием. В России не зря существует поговорка: «Чтобы я был такой умный, как моя жена (вариант – теща) потом».

А пока в Тильзите две недели они были почти неразлучны, а после ратификации окончательного текста документа, подготовленного с одной стороны Талейраном, а с другой Лобановым с Куракиным, обнимались и горячо лобызались перед рядами французской и русской гвардии, собранными на прощальный смотр (ну вот – это, оказывается, старинный дипломатический обычай, а мы-то над Брежневым с Хонеккером хихикали).

Вам решать, насколько Александр справился с поставленной перед ним задачей. Попробуйте сами оказаться на его месте. Посмотрим на ситуацию со стороны – и какую картину увидим? Россия была непременной участницей трех последних антифранцузских коалиций, неукоснительно выполняла все обязательства, отстаивала, как правило, чужие интересы, посылая свои армии на помощь союзникам даже в таких ситуациях, когда положение последних было уже совсем критическим.

И вот результат – Четвертая антифранцузская коалиция терпит провал, вражеская армия стоит на русской границе, а союзников больше нет. Не считать же таковым Англию. Она опять удачно отсиделась на своем острове.

Реальность просто заставляет задуматься наконец-то и о собственных интересах. Тем более что вопросы «Зачем, собственно, русские и французы убивали друг друга все это время? Из-за чего мы воюем?» были заданы Александру прямо в начале встречи. Ответа и объяснений Наполеон не получил, но это было уже не важно, после того как очень быстро выяснилось, что оба императора, оказывается, испытывают обоюдное желание тесного сотрудничества.

С Наполеоном все ясно, он к такому союзу стремился давно. А вот Александру пришлось мгновенно прозреть – прямо тут, на плоту. А что ему оставалось делать? Оказывается, он тоже стремился, но… всегда что-то мешало. Классно подыграл по ситуации – давно этого хотел, но, наверно, просто стеснялся сказать, ведь понимал – кто он, а кто Наполеон. А сейчас вот как раз подходящий момент! А тут еще и их декларируемая совместно ненависть к англичанам очень этому способствовала. Свою позицию Александр подчеркнул сразу, не дожидаясь наводящих вопросов: «Я ненавижу англичан настолько же, насколько вы их ненавидите, и буду вашим помощником во всем, что вы будете делать против них» (наверно, уже тогда предвидел их подлое нападение на союзную Данию, да и денежку они ему не додали за последнюю коалицию). Наполеон предсказуемо положительно прореагировал на ключевые фразы партнера «ненавижу англичан» и «буду вашим помощником». Лесть была на самом деле грубовата, но он охотно на нее повелся и объявил, что в таком случае «все между нами может устроиться, мир будет заключен». Но просто мирного договора ему было мало. Ему нужен был прочный союз, позволяющий взять Европу в клещи и решить наконец-то раз и навсегда проблему создания настоящей экономической блокады Англии.

Непреодолимых проблем для создания так желаемого им союза Франции с Россией действительно не было (только разногласия, правда, довольно многочисленные).

Но главное было сделано, идеология оставлена в стороне, общий враг определен, а остальное (ну прямо по Булату) все приложится, но заметьте, при обязательном условии: были бы помыслы чисты! У Наполеона с этим проблем почти не было, замысел о заключении союза вызревал уже давно, и первая попытка его реализации была предпринята им еще в 1800 г., во времена, когда как раз идеология, казалась бы, должна являться непреодолимым для России барьером. Но мы к истории развития франко-российских отношений еще вернемся. А пока продолжим анализ встречи.

На этих переговорах Наполеон предпочитал не мелочиться, чего ограничиваться только масштабами Европы? Он хотел думать о будущем (ниже приведу текст его воззвания из Познани), предлагал вообще раздел мира на двоих (но, естественно, исключительно за счет и против Англии). В конце 1806 г. им были ясно обозначены цели на будущее: возврат захваченных англичанами колоний и обеспечение безопасной торговли повсюду: «Здесь, на берегах Эльбы и Одера мы овладели Пондишерри, нашими заведениями в Индии, мысом Доброй Надежды и испанскими колониями». И эффект от появления этого воззвания оказал влияние не только на его армию, но и на всю Германию. Вот это размах, вот это перспективы!

Он уже опытный и прожженный политик, и щедр в обещаниях (правда, без конкретики отдельных моментов). Готов всем делиться с юным Александром (хотя не такой тот и юный, уже 29 стукнуло, и у них всего 8 лет разницы), правда, жизненный опыт несравним. Ну а уровни интеллекта лучше и не сравнивать. Отметим, что наш зато по-французски гораздо лучше говорит и сантиметров на 20 повыше. Некие неудобства последнее (насчет своих языковых проблем Наполеон никогда не комплексовал, принимал их как данность) при личных беседах, конечно, создает, но тут ничего не поделаешь, да Наполеон и по этому поводу никогда не заморачивался¹².

Интересно отметить, что и сейчас, и тогда уже были известны приемы, нивелирующие разницу в росте и для масс-культуры, и для потомков. Предлагаю обложкой не довольствоваться, а посмотреть в интернете картинки их встреч, представленные французской стороной. Наполеон даже без треуголки везде изображен одного роста с Александром.

Так что переговоры шли достаточно непринужденно. Для французского Императора не было запретных тем. Особенно легко у него получалось делиться будущими приобретениями, согласно принципу «Это уже мое и это все мое, а вот это – пока не мое. Вот его и разделим, вернее, вы претендуйте, пожалуйста… пока, а там посмотрим!»

И Александр отлично исполнял свою роль младшего партнера, постоянно клялся в любви, но при этом скромно, но занудно играл в союзническое благородство – вместо предложенного ему раздела Пруссии с полной ее ликвидацией попросил у Бонапарта ну хоть что-нибудь оставить другу и родственнику. И достигает желаемого – четыре провинции (старая Пруссия, Бранденбург, Силезия и Померания) оставлены Фридриху Вильгельму III только «из уважения к Его Величеству Императору Всероссийскому». Прямо так в финальном документе и зафиксировано.

Зачем это было надо Александру? Как сам объяснял потом окружающим, якобы, чисто из практических соображений: боялся получить общую границу с французскими владениями и хотел сделать из Пруссии привязанную к России «прокладку». Но, мне кажется, лукавил, только перед ними хотел казаться деловым и расчетливым. А на самом деле, похоже, что клятва в верной дружбе над гробом Фридриха II произвела на сентиментального и впечатлительного потомка «русского рыцарствующего Дон Кихота» сильное впечатление.

Про недавнее предательство партнера по коалиции он забыл, про его ненасытную жадность – тоже. К сожалению, наверно еще не знал, что первое предательство необратимо изменяет мозг человека, и с вероятностью в 96% (научно обоснованная цифра исследователей механизма измены) тот предаст снова. А не помешало бы, ведь сам был почти такой же, причем с детства.

Наполеон правильно Пруссию охарактеризовал (подробности еще прочитаете ниже). Ну а что получилось в итоге – сами знаете из старой истории. Очень неважно для России получилось. Лучше бы Александр так же упорно настаивал на сохранении российских военных интересов в Молдавии и Валахии. А особенно в восточном Средиземноморье, где уверенно хозяйничала эскадра нашего (по-моему, недооцененного историками) отличного флотоводца Дмитрия Сенявина. Но, увы, даже не поборолся – по всем пунктам уступил. Когда на переговоры собирался, уже изначально с этими потерями смирился, хотя и исполнять все договоренности на Балканах, в общем-то, потом совсем не торопился. Но и тут была не его заслуга. Это наш адмирал на грани риска быть разжалованным грамотно тянул время, блюдя российские интересы.

Зато не только признал все завоевания и королевские назначения Бонапарта в Европе, но и лучшие российские корабли Средиземноморского флота ему пообещал передать. А в ответ получил декларацию о намерениях Наполеона прекратить помощь Турции и выступить между ними посредником. А также намеки на планы будущих приобретений на Балканах. Но вот в отношении Константинополя позиция его была жесткой: России придется про проливы забыть. «Вот если Финляндию захотите отобрать у шведов – пожалуйста, они, негодяи, мою блокаду не поддерживают! Я их уже окончательно Померании лишил, намека не поняли. Теперь следует с ними и дальше разобраться. Вот и займитесь. Ну так и быть, и Бессарабию забирайте».

И как заключительную вишенку на Тильзитский тортик – другу Александру в подарок был преподнесен Белостокский округ. Очередное яблочко раздора добавил в общую корзинку русско-польских проблем. Возможно, и сознательно.

А пока для поддержания и сохранения стабильного оборонительно-наступательного союза от Александра требовалось: полностью перестать покупать английские товары и продавать им свои, то есть вообще прекратить торговлю, между прочим, с главным партнером страны. Англия снабжала Россию почти всеми промышленными изделиями и колониальной мануфактурой. А русское дворянство¹³ получало устойчивый доход, отправляя туда из своих поместий хлеб, корабельный лес, мачты, пеньку, лен и даже сало. И это все разом прекратить? И не только самим, но и за северным соседом строго приглядывать, фактически Швецию принудить к блокаде – только так, по мнению Наполеона, можно будет обеспечить ее абсолютно полный эффект.

Бонапарт для себя уже решил, что теперь придется пойти «таким принудительно-удушающим путем», ведь подготавливаемый ранее с такой тщательностью план высадки на этот ненавистный остров пока отложен и, судя по всему, навсегда. Уж очень большая степень риска и зависимость от непредсказуемости погоды. Да и очень плохо у французов обстояли дела с морским флотом (замечу от себя – с его командным составом еще хуже, по-моему, все вместе и французские, и союзные испанские адмиралы одного Нельсона не стоили). Не удивительно, что постоянные неудачи преследовали их во всех больших морских сражениях.

В таких условиях начавшейся франко-русской нерушимой любви Александру не оставалось ничего другого, как приступить к блокаде и Швецию образумить. В общем, как и следовало ожидать, общественность России к итогам Тильзитского мира отнеслась очень и очень прохладно. От такого перекоса и ущемления традиционной внешней торговли ничего хорошего ждать не приходилось. А тут еще даже представители близкого круга (входящие в состав Негласного комитета императора Александра, по разным источникам, то ли Николай Новосильцев, президент Академии наук, то ли граф Виктор Кочубей, министр внутренних дел) прямо напомнили ему, чем закончилась подобная блокадная попытка его отца и стали в отставку проситься в знак несогласия с новой политической линией.

Неизвестно, как бы ситуация внутри страны дальше развивалась (по некоторым данным, в которые я не верю, даже возникали планы замены его на троне сестрой Екатериной), но тут Александру повезло, остроту вопроса удалось неожиданно погасить. Немногочисленным англофобам в его новом окружении (Румянцев, Сперанский, Аракчеев) очень помогла варварская английская бомбардировка дружеского Копенгагена. Две тысячи мирных жителей погибло, треть зданий сгорело. Все проанглийские сторонники от такой зверской дипломатии попритихли. И Россия не только блокаду продолжила, но и дипломатические отношения с Англией разорвала, заслужив похвалу от Наполеона.

Итак, основные аспекты предыстории этой встречи рассмотрели, даже вперед чуть забежали. Ее атмосферу прочувствовали. А теперь предлагаю вернуться к самому началу попыток развития русско-французских союзнических отношений. В старой истории из этого (по разным причинам) ничего не успело получиться. Но следует четко представлять, что они не были чем-то искусственным и субъективным, а вырастали на почве европейских временных реалий. И далеко не Бонапарт был первым правителем Франции, инициирующим их развитие.

Но давайте пока эту тему и вообще историю оставим на время, чтобы ее не было слишком много, и вернемся к проекту. Расскажу, как я первоначально представлял уже нашу встречу с Наполеоном.