Текст книги "Розы (сборник) (СИ)"
Автор книги: Игорь Козырев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Выбежала из кафе, не дождавшись ответа занятого мороженым Кости, и постаралась не плакать. По крайней мере, до тех пор, пока ее фигурку можно было увидеть из окон заведения.
***
Встречи теперь сопровождались неизменными паузами. Они подолгу молчали, и Кристина чувствовала на себе презрительный взгляд, полный искренней ненависти. Иногда она пыталась поставить себя на место Михаила: что она сделала бы ради Кости? В такие минуты становилось совсем плохо, и эксперименты прекратились, так и не дав плодов. Все, что она поняла – ей лучше никогда больше не встречаться с Костей.
– Я его люблю, – сказал однажды Миша, позволив себе выпить бокал вина в ее компании. – И я никому не отдам его.
Через год их странной игры в неуклюжую пару родные засуетились о свадьбе.
– Нет, – отрезала Кристина. – Ни за что. Лучше больше не поднимай эту тему.
Но Михаил все-таки поднял, напившись до состояния, когда в самый раз было вызывать неотложку.
– Костя согласился… ну, знаешь, может, тебе захотелось бы… ребенка? – он посмотрел на Кристину мутным от алкоголя и внутренней борьбы взглядом.
Она вскочила на ноги, с размаха шлепнула его по щеке и выбежала из квартиры под причитания Тамары Федоровны.
Не разговаривали почти месяц. Мысль, которую подал ей Михаил, не давала покоя. Кристина очень долго называла про себя эту мысль «идиотской и мерзкой». Было противно просто от того, что Михаил и – тем более! – Костя решились на подобное. Но шли дни, и она стала впускать идею по миллиметру. Для начала просто рассмотрела гипотетическую ситуацию об усыновлении или искусственном оплодотворении, вне контекста парочки геев, которые свалились ей на шею. В конце концов, двадцать восемь лет – это почти тридцать, а там недалеко и до сорока. Мужчину себе она так и не подыскала, женщины ее однозначно не интересуют, так откуда же взять ребенка? И нужен ли он ей?
– Я хочу поговорить об этом с Костей, – произнесла она в трубку, набрав номер Михаила. На том конце почти сразу послышались короткие гудки. Конечно, кто же допустит ее до священного тела?
Начался самый сложный период во всей ее жизни. Просыпаясь, она только ненадолго чувствовала себя живой. Ровно до тех пор, пока не вспоминала чудесный взгляд и безупречную фигуру. Ровно до той минуты, пока не всплывал в воображении коварный засос и то, что могло стоять за ним. Ровно до секунды, когда она слышала в своей голове: «Может, тебе захотелось бы… ребенка?». С этой секунды и начинался Ад, потому что она очень четко ощущала, что хочет.
Хотя бы кусочек. Хотя бы возможность растить его ребенка. Хотя бы… воображение.
И через неделю после ее собственного звонка пришла СМС: «Завтра в шесть, у нас дома».
***
Квартира, в которой жили Михаил с Костей, была настолько гейской, что Кристину поначалу передернуло. Конечно, в первый раз ее передернуло, когда в коридор вышел осунувшийся, грустный и потерянный Костя. И уже потом она увидела интерьер.
Современная работа профессионального дизайнера, картины, статуэтки. Ничего, что могло бы составить «домашний уют», за который так радеют семейные пары. Откровенные фотографии (к счастью, чужие!) и сюжеты картин заставляли Кристину краснеть. Мелькнула мысль, что Михаил мог нарочно купить все это, чтобы смутить ее, но интерьер выглядел продуманно, а мысль была слишком жалкой, чтобы можно было за нее зацепиться.
Никаких перегородок в небольшом помещении не было, и, скинув обувь, Кристина первым делом наткнулась взглядом на кровать. Огромную, чересчур большую. С кованным каркасом, который… Нет, лучше просто отключить воображение на время странной встречи, иначе можно сойти с ума!
– Я вас оставлю, посижу внизу в кафешке, – сообщил Михаил, накидывая куртку. Он выглядел спокойно и буднично. Кристина не стала гадать, что бы это означало.
Оставшись вдвоем, они с Костей потеряли способность соображать. Стояли и молчали несколько минут, переводя взгляд из одной точки пространства в другую, ничего не видя и не соображая.
– Пойдем, Миша там купил пирожных, – предложил, наконец, Костя, и они прошли на крохотную кухоньку. Здесь тоже не было ничего лишнего. Хорошо хоть, отсюда не было видно кровать.
– Я понял, что я тебе нравлюсь, – сообщил Константин, разобравшись с кипятком, пакетиками и кружками – для него это, судя по всему, было настоящим подвигом. – Извини.
– Да ладно… – она хотела отмахнуться, но это было бы чересчур. Так что ограничилась фразой.
– Миша сказал, что ты отказываешься от свадьбы. Ты не подумай, у него долгов нет. Составите контракт, все будет честно. Нам бы только перед родственниками его… Ну, чтоб мать его… Понимаешь? – он с надеждой посмотрел на Кристину, и та тут же отвернулась. – Ты ей очень понравилась. Да и не удивительно, ты классная.
Кристина проглотила комплимент. Он был горький в сложившемся контексте. Очень захотелось разрыдаться, но слезы выбила из глаз гордость.
– Костя, я насчет ребенка, – сражаясь с гордостью, слезами и проклятым «контекстом», она приступила к тому, ради чего назначила встречу. – Если ты решишь это сделать, я хочу, чтоб права на ребенка были у меня. Никаких встреч, никаких совместных прогулок. Да, я хочу ребенка, и ты мне нравишься, но я не…
Она так и не смогла сказать вслух: «Я не выдержу». Смотреть на то, как Костя будет нянчиться с ребенком, называть его сыночком, а потом возвращаться в эту квартиру с огромной кроватью? Нет, это уже слишком даже для такой извращенки, как она.
– Первое время вам нужно будет жить вместе, – спокойно ответил Костя.
– Ты согласен? – взгляд. Жалкий и быстрый, чтоб не заметил выражение ее глаз.
– Да, меня это полностью устраивает.
Она поняла, что вечером напьется, как свинья, и будет рыдать в подушку, отпихиваясь от утешений Вероники. Лучше бы сказал, что отказывается. Что ему хочется встречаться с сынишкой. Господи, какой же бред! Что с ней не так? На свете целая куча парней, залипай на кого угодно. Отец каждый месяц готов был знакомить ее с новым. И вот так глупо…
– Я бы только хотел, – продолжил Костя, и его голос дрогнул. – Хотел бы прийти на свадьбу. Хотя бы ненадолго, чтоб Тамара Федоровна меня не увидела.
Кристина, наконец, смогла поднять голову и посмотрела на Костю. И все поняла. Поняла, как ему больно сидеть вот так и продавать себя за возможность быть со своим любимым. Поняла, как ему горько будет знать, что прямо сейчас вся семья Михаила искренне радуется его отношениям с Кристиной, дарит подарки, кричит «Горько!». Поняла, что он так же близок к истерике, как она сама. Просто он мужчина, а мужчины, наверное, не плачут?
– Мы что-нибудь придумаем, – тихо ответила она, улыбаясь.
Когда через час к ним поднялся Михаил, они спокойно обсуждали детали.
***
Конечно, первым номером должна была идти свадьба, и подготовка к ней целиком заняла все свободное время Кристины. Михаил пообещал устроить все сам, и так бы, конечно, и было, если бы не Кристинины родители. Мать визжала в трубку несколько мучительно долгих секунд, отец пообещал подарить какой-то понтовый автомобиль «настоящему мужику», брат сообщил, что больше не считает ее лесбиянкой. Кристина попала в свадебный переплет, хотя ни до, ни после назначения даты ничего не хотела слышать о церемонии. Даже когда она рассматривала свое гипотетическое замужество в юном возрасте, еще не пресыщенная бесконечными свиданиями, все выглядело скромно и по-домашнему. Теперь же, усилиями собственной обезумевшей семейки и радостной Тамары Федоровны, все рисковало превратиться в очень тривиальный «пир на весь мир».
Вероника согласилась быть свидетельницей, запросив за это пару месяцев оплаты квартиры, чтобы иметь возможность найти новую соседку. Малюсенькая цена за молчание, а учитывая, что ее подарок стоил в два раза дороже, и вовсе откуп для виду.
– Ты только плачь поменьше, ладно? – попросила Вероника вечером перед свадьбой.
– Да чего плакать-то? – удивилась Кристина.
И поняла только на утро. Не плакать было до боли тяжело. Особенно когда они выходили из ЗАГСа под аплодисменты, и она увидела на другой стороне улицы Константина. В нелепом шарфе, закрывающем лицо, в надвинутой на лоб шапке и легкой курточке. Он жадно поглощал взглядом процессию. Кристина не выдержала и отвернулась. Михаил даже не посмотрел в его сторону. А может посмотрел, но так быстро, что Кристина даже не заметила.
Банкет, подарки, напутствия – все было как в тумане. Они с Мишей передавали друг другу эстафету, стараясь прерывать поцелуи как можно быстрее. Кристина напоминала себе, что так в сто раз лучше, чем могло бы быть, если бы на месте Михаила был Костя. Через такое она не смогла бы пройти никогда.
Их оставили в покое только глубокой ночью. Миша вышел на балкон люкса и закурил, его не было очень долго. Она развлекала себя шоколадом, шампанским и размышлениями о том, что будет делать после того, как «получит ребенка». По сценарию они должны были трагично разойтись через несколько недель после процедуры.
Процедура.
Кристина раньше смеялась над глупыми описаниями секса: «акт любви», «слияние тел» и прочая ерунда. Подумать только, она станет матерью девственницей. Как чертова героиня христианского сюжета. То есть та-то как раз не была чертовой, та была святой. А вот она, Кристина, ощутила вдруг себя грязной, мерзкой извращенкой.
– Развлекаешься? – иронично поинтересовался Михаил, вернувшись с балкона.
– Бесчинствую, – она отсалютовала официальному супругу пустым бокалом.
Они напились и впервые с того дня, как Кристина увидела Костю, поговорили по душам. Было горько, обидно и больно, но вместе с тем легко. Все уже произошло. Они обманули родню, друзей, целую кучу народа, которые подарили им свои пожелания и вещи куда более материальные.
– Мы чертовы фрики, – заключил Михаил, когда они ложились спать.
Им предстоял еще второй день. Засыпая, Кристина заметила краем глаза голубоватое освещение на потолке – Миша строчил СМСки.
***
Втроем они пережили все: свадебное путешествие, переезд Кристины от Вероники в новый дом, обустройство быта, покупку вещей «для двоих». В клинику тоже пошли втроем.
Михаил взял материальные расходы на себя, отвалил огромную сумму за процедуру и еще сверху – за молчание. Врач смотрела на них троих с пониманием и сочувствием, хотя вслух не сказала ни слова. Только по делу: вопросы, ответы, советы, и так по кругу.
– Если родится двойня или тройня, знаете, что делать? – спросила она на третьем приеме, когда Кристина уже носила внутри подтвержденный и предположительно здоровый плод. Или плоды.
– Мы прописали сумму компенсации, – ответил Михаил. Врача это убедило, но после они сели за стол и стали думать. Было совершенно очевидно, что тройню Кристина в одиночку потянуть не может, а сладкая парочка даже думать не хотела о детях.
Костя нервно ерзал на стуле, поедая мороженное. Он всегда ел мороженное, когда очень волновался – Кристина уже успела выучить это.
– Мы будем на связи, – предложил или решил – Кристина так и не поняла – Миша. – Если детей будет несколько, мы поможем.
Гордость давила со всех сторон – решила, так решила. Жизнь завертелась после свадьбы беспорядочным вихрем, и она даже не заметила, когда же дошло до самого главного в ее жизни события, да и его пережила кое-как, впопыхах. И вот теперь ей предлагали участие.
– Нет, – отрезала Кристина. – Будет несколько, значит, буду растить несколько. Родители помогут. Больше не меньше.
Ее беззаботность, к счастью, совершенно ни на что не повлияла – ребенок был один. Втроем они выживали три месяца, по очереди изводя друг друга нервотрепкой. Она стала раздражительной, Михаил считал своим долгом заботиться о «супруге», а Константин с каждой неделей становился все мрачней и серьезней.
Однажды он просто не пришел навестить ее. Миша пришел один в полупустую квартиру, где они разместили только самое необходимое.
– А где Костик? – удивилась Кристина. Сердце больше не дрожало, когда она произносила его имя, хотя теплые чувства остались. Просто поселились в другом месте. Машинально она погладила живот.
– Сказал, что очень занят, – отозвался Михаил. Потом добавил зачем-то. – Просил извиниться.
– Да ничего страшного, – отмахнулась она.
Какая теперь разница? Им осталось меньше месяца, а потом… про потом Кристина старалась не думать.
***
В больнице с ней была мать и Михаил. Кристина смогла вздохнуть спокойно только когда мать ушла, и они остались наедине.
– Не придет? – спросила она, понимая, каким будет ответ. Просто хотела уточнить. Ничего особенного.
Миша отрицательно покачал головой.
– Мы, наверное, полные идиоты, – предположил он. – Мне просто нужно было поговорить с матерью.
– Не нужно было, – возразила Кристина. Ей уже было больно, но пока не настолько, чтоб она не могла связно думать. – Так лучше. Куда вы потом?
Он поколебался немного, но все же ответил:
– Костя просил не говорить тебе. Уедем в другой город.
– Матери что скажешь?
– Что отправился на поиски настоящей любви, – он горько усмехнулся.
Кристина мстительно подумала, что большая красивая кровать останется для них недоступной. А потом начались схватки.
***
Солнечный летний день. Красивый парк. Раннее утро.
– Какой красивый малыш! И как же нас зовут?
– Миша.
Она вежливо улыбнулась и покатила коляску дальше. Ни телефона, ни адреса, ни писем – концы в воду. Что ж, хотя бы не придется какое-то время ходить на свидания. Может быть, она сможет найти кого-нибудь, с кем ей будет так же спокойно, как с Михаилом, и так же хорошо, как с Костей?
Ребенок весело звенел погремушкой, разглядывая дорогу впереди.
НЕНАСТОЯЩИЙ
Знаете эти дурацкие способы сколотить команду из кучки отбросов? Угадайте любимый цвет коллеги слева, назовите сериал, который понравится коллеге справа, предположите, что любит пить с чаем коллега напротив. Знаете эти уловки? Когда ты сидишь в кружке с такими же идиотами, как ты, и радуешься каждой мелочи, каждому совпадению. Молли любит латте! Прямо как я! Джонатан тащится по хеви-металлу! Он такой же, такой же! Люди втягиваются, начинают нести полную чушь, а потом предлагают друг другу поучаствовать в ток-шоу, угадывая карты, которые выберет ведущий. Знаете всю эту чушь про паранормальщину? Я тоже в нее не верил, а потом Майкл сказал мне, что читал про мою жизнь.
Серьезно, он так и сказал:
– Карл, знаешь, я давно хотел сказать тебе, ты мой любимый герой.
Вы тоже подумали бы, что он – больной? Какой-нибудь сталкер-извращенец. Я подумал. Решил, что он запал на меня и клеится. Мало ли что можно сказать другому по неловкости.
– Карл, знаешь, я читал про твою жизнь все. У меня в детстве даже висел плакат с тобой в костюме. Полный разворот из журнала. Представляешь?
Я подумал, что обкурился. Принял не ту таблетку, стал жертвой выброса какой-нибудь дури в канализацию. Решил даже, что больше не буду пить воду из-под крана.
– Знаешь, больше всего мне нравится выпуск, где ты знакомишься с Люси.
Потом я познакомился с Люси.
Она была прекрасна. Обворожительная, добрая, с искорками в бездонных голубых глазах. Мы пошли на свидание вслепую, и я влюбился в нее, как последний идиот. С первого взгляда. Потом она сказала:
– Меня зовут Люси.
И я вспомнил Майкла. Глупо сидеть на первом свидании с девушкой твоей мечты и думать о каком-то парне. Нет, конечно, если ты гей, это суровая правда жизни, но геем я не был, просто слова Майкла не шли у меня из головы. Я представлял себе, как он сидит и читает про меня и Люси.
– У тебя очень красивые глаза, – сказал я ей. – Меня зовут Карл.
Мы ходили по алее, желтые листья кленов лежали на асфальтовой дорожке, и это выглядело как дорогой ковер. Как волшебная сказка.
– Похоже на рай, – сказала моя Люси.
Майкл пересказал мне это точь-в-точь:
– Потом она сказала: «Похоже на рай». И ты взял ее за руку. Она – моя любимая героиня. Вторая после тебя. Всю жизнь мечтал встретить такую девушку. Береги ее, ладно?
Он не был навязчивым, этот странный Майкл. Он был замкнутым, нелюдимым, старался лишний раз не высовывать головы. Он был тем человеком, который не участвует в общей игре. Когда всех просили угадывать цвета, фильмы и сорт кофе, он скромно молчал. Только иногда на него что-то находило, он подходил ко мне и говорил доверительно:
– Сегодня пойдет дождь, и с крыши будет видно очень красивый закат.
Или:
– На Люси будут лакированные красные туфли, она сломает шпильку, и вы побежите домой наперегонки.
Я привык к нему. Привык к тому, что он знал обо мне и Люси больше, чем мы сами знали друг о друге. Если бы он начал лезть, спрашивать, я бы послал его, но он тихо жил своей жизнью на обочине мира, а я иногда вспоминал его советы, и моя собственная жизнь становилась чуточку лучше.
– Возьми с собой, – сказал мне Майкл. В руке он держал мобильный телефон.
Рассеянно я смотрел за тем, как он протягивает мне мой собственный мобильник. Должно быть, я заработался в тот день, или произошло что-то еще, но я совсем забыл о нем, а было уже поздно.
– Возьми с собой, ладно? – тон его был просящим, почти жалобным, и он ничего не сказал обо мне и Люси, и это было самое странное, так что я взял свой мобильник и кивнул. Да, мне совсем несложно это сделать.
В тот день он умер, этот странный человек без собственной жизни. Его сбила фура, и выяснилось, что у него не было документов. Он работал на полставки, неофициально, фактически, он просто ходил со мной в один офис, и никому не было дела.
Конечно, никого не было на его похоронах. Стоя возле его могилы в полной темноте, я вертел в руках свой мобильник и вспоминал его последнюю просьбу. Какой она могла быть, если бы он не был таким странным? Какими они бывают? Веди здоровый образ жизни? Не забывай снять кофе с огня? Пей больше воды по утрам? Что советуют люди перед тем, как умереть?
Знаете, с этими мобильными телефонами вечная путаница. Стоит забыть его, и ты уже никто, отрезан от всего мира, будто в другой вселенной. Люси позвонила мне. Конечно, она позвонила мне, богини с бездонными голубыми глазами всегда делают так, если опаздывают. Она позвонила мне и сказала, что задержится, а я рассмеялся в трубку и сказал ей, чтобы не торопилась.
И она не встретилась с фурой.
ЛИШЬ БЫ НЕ В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ
Вечер субботы. Дети с бабушкой на даче. Легкий ужин и бутылка дорогого вина ждут в холодильнике. Они на потом, когда ему не понадобится больше ничего, кроме ее присутствия, а она захочет есть. В соседней комнате мебель обернута темной тканью. Она любит, когда вокруг ни одной лишней мелочи, а он – когда ей хорошо. На полу пара мотков веревки – когда он смотрит на них, ему становится чуточку легче. Спокойнее. Ожидание начинает доставлять удовольствие. Смотреть больше не на что, всё остальное она приносит с собой. Он никогда не знает, что на сей раз.
Вечер субботы. В спортивной сумке несколько бинтов, спирт, стерильные иглы. Нашатырь. Адреналин. Его она проверяет особенно тщательно. Смотрит на свет, встряхивает, проверяет, нет ли осадка. Сверху пакет с одеждой. Он любит черное – этот цвет напоминает ему давно погибшую супругу. Она добавляет от себя красный шарф. Кусочек личности, который он, конечно же, не заметит.
Теперь подарки. В сумку ложится пара клинков с декоративными чехлами. В метро, если ей повезет, они решат, что вариант подарочный. Простой и легкий стек с затертой рукоятью. Он с ней с самого первого дня. Пара изящных металлических зажимов со слабым давлением – в первый раз лучше всего не напирать сильно. Плеть. К ней он давно привык.
Телефонный звонок. Шифровка. Подтвердить, что никого нет дома, все безопасно, и оговоренное время не изменилось.
Он ощущал себя шпионом, а она относилась к этой части как к элементу этикета. Невежливо приходить без спроса, врываясь в чужую жизнь со стеком в руке. У него два милых подростка, коллеги, друзья. И она – всего лишь часть огромного полотна, которым он пытается прикрыть зияющую пустоту потери.
Дверь открывается, и в его взгляде вопрос: «Уже?». Она отрицательно машет. Нет, нужно переодеться и прийти в себя после шума метро и холода улицы. Проходят драгоценные минуты, и вот она выходит из ванной в своей обычной черной одежде. На шее свободно висит насыщенно-красный шелковый шарф. Он уже очарован. Он хочет упасть на колени, обнять хрупкие щиколотки и расплакаться, давая волю чувствам. Уже сейчас, просто посмотрев на неё.
Она говорит ему снять одежду и встать в центре комнаты. Пока он аккуратно складывает вещи в ровную стопку, она выключает их телефоны. Сначала свой собственный, а потом его. Дверь комнаты щелкает внутренним замком.
Они одни.
Обойдя сзади, она снимает свой шарф и осторожно завязывает ему глаза. Можно было использовать маску, но в ней ничего не видно, и загадки полутонов, намеков, волшебства тайны уже не получится. Она окрашивает его мир красным, и в драпированной темным цветом комнате перед глазами возникает иллюзия особого пространства.
Он больше не чувствует свою связь с прошлым и будущим, погружаясь в текущие мгновения полностью. Она видит, как изменилось выражение его лица, и начинает разматывать веревку.
Узлы ложатся на послушное тело подобно стежкам хирурга, который пытается зашить рваную рану. Она смотрит, как постепенно расслабляются его спина и плечи, следит за дыханием и задает вопросы, бесконечные вопросы, погружая его в самого себя через эту связь.
Алый мир проникает внутрь, пропитывая собой каждую клетку тела. Вдыхая, он ощущает аромат ее духов, выдыхая, чувствует исчезновение очередной порции боли. Давление в груди слабеет, и постепенно он учится дышать свободно, не задумываясь о том, как правильно это делать.
– Приподними руки.
Вдох.
– Наклони голову вправо.
Выдох. Ему нужно только быть и ничего больше. Всё остальное знает Она.
Причудливый узор на теле освобождает его от необходимости мыслить, и когда пульс приходит в норму, она достает из сумки первый подарок.
– Молчи.
Там, где он сейчас, Ее слова не нужно трактовать. Он не готовится к боли, не ждет чего-то конкретного, не стремится сквозь полупрозрачную ткань выяснить, что произойдет через мгновение. Он молчит.
Зажимы оказываются на его теле одновременно, с двух сторон. Боль концентрируется в области груди, но он воспринимает ее издалека, со дна Марианской впадины. Там, где он сейчас, боль не имеет значения.
Она садится в кресло напротив и смотрит. То, что произойдет через несколько минут, ей известно. В отличие от него, она кожей ощущает Сейчас, физически чувствует движение секундной стрелки.
Боль нарастает, а способность терпеть ее, напротив, сокращается. Боль выталкивает его со дна океана, заставляя столкнуться с реальностью, встретиться в одном пространстве с Ней, а потом подняться выше, взглянув на себя со стороны. Мышцы напрягаются, и узлы вокруг его тела впиваются в кожу, отражая его напряжение. Чем сильнее он напрягается, тем сильнее становится боль. Она поглощает его целиком, и, чтобы не попасть в ловушку, он выныривает из себя, взлетая в воздух. Ощущения притупляются, время становится тягучей и вязкой субстанцией, в которой он больше не может разобраться. Сколько прошло? Минуты? Часы?
Она поднимается со своего места и достает второй подарок. Сразу два. Стек привычно ложится в левую руку, плеть – в правую.
Он слышит шорох, и память помогает ему ненадолго обрести себя вновь.
Первые удары всегда легкие. Ей нужно вспомнить его тело. Иногда она играет, уводя взмах к полу, а он по инерции дергается, вызывая на ее лице улыбку. Теплую, понимающую. Которую он никогда не увидит. Удары становятся сильнее, но он выполняет приказ автоматически, не задумываясь о том, что можно было бы криком снять напряжение. «Молчи», – так она сказала.
Последние десять ударов она отсчитывает вслух сама, давая ему возможность узнать, когда закончится боль.
– Три, два, один…
Ещё несколько секунд он ощущает агонию во всем теле. Агонию, которая замещает сквозное отверстие в душе, достает из него пулю гештальта, помогает простить себя на короткий миг, когда ничто, кроме боли, не имеет значения.
Она берет в руки клинки и быстро, так, как можно научиться только долгими тренировками, разрезает веревку в нескольких местах. Напряжение перекатывается к зажимам – она снимает их одновременно, так же легко, как секундами раньше узлы шибари. Боль уходит из него, оставляя после себя воспоминание о пустоте и прощении.
Они сидят на кухне, и он смотрит за тем, как она не спеша ест приготовленный им ужин. Вино остается нетронутым – он купил эту бутылку в день первой встречи, а она сказала, что выпьет только в конце.
В конце.
Каждый раз на кухне к его горлу подступал комок, стоило ей взять в руки бутылку. Она вертела стекло, обдумывая что-то, но всегда ставила вино на место. Она считала, что им еще есть над чем работать. Он надеялся, что сможет пережить купленный алкоголь.
Прощание. В его взгляде тот же вопрос: «Уже?». На этот раз она кивает.
Дверь закрывается.
Он ставит бутылку на место, дрожащими руками закрывая бар на замок.
ЧОКНУТАЯ!
Чокнутая – так ее называли друзья. Наполовину в шутку, наполовину всерьез. Кэрри была с чудинкой – могла разозлиться от пустяшного розыгрыша, но почти всегда в компании вела себя достойно и рассудительно. Не пила много, не кокетничала с двумя разом, не лезла в бессмысленные споры и давала списывать. Идеальная студентка.
Кэрри к третьему курсу успела нахвататься таких знаний по истории Западной Европы, что только самые отпетые зубрилы не ходили к ней за помощью. Ну, еще гордецы – с этих что взять? Лучше удавятся, чем пойдут к Чокнутой за советом.
На вечеринках Кэрри держалась особняком, но всегда разговаривала подолгу, если к ней подсаживались достойные слушатели. Могла рассуждать об оккультизме, цитировала «Молот ведьм», даже на коленке вырисовывала древние руны. Учеба была ей в радость, и хоть никто не воспринимал Кэрри слишком серьезно, многим было забавно прикоснуться к редкому фанатизму. Что обычно услышишь от девушки? Косметика, тряпки, киношки… Кэрри, напротив, рассказывала про кресты, распятья, пентаграммы и черные свечи. Готичненько? Пожалуй, но с налетом подлинной интеллектуальности – то, что нужно под дешевый виски из супермаркета.
Вместе с Кэрри всегда ходили Безумный Макс (прыщавый дылда в огромных очках с толстыми линзами) и Никки. Два отражения Чокнутой, в которых она, как в перевернутом зеркале, могла бы найти себя, будь у нее желание приглядеться к друзьям. Макс занимался литературой Шотландии семнадцатого века и никому не был интересен со своими очками, а Никки… Ну, Никки была шлюхой. Не профессиональной, конечно, зато в плане хобби лидировала в общем зачете на своем курсе. От нее Кэрри переняла некоторую манерность и картинные ужимки. И вот, вооружившись прилежанием и харизмой пролетариата, она рассказывала всем желающим про Палестину, про истинный смысл крестовых походов, про Третий Рим, про шабаши ведьм, про демонов. И все они, все, кто встречался с Чокнутой, чувствовали себя частью детской лагерной страшилки. Хихикали в ладошку и отмахивались после третьей рюмки, когда из шутки лепет Кэрри превращался в зловещую легенду.
Пригласить Кэрри на вечеринку по случаю Хеллоуина предложил Майкл. Он всегда предлагал какой-нибудь бред, и его всегда слушали. Майкл был заводилой, душой компании и, к тому же, владельцем коттеджа, на территории которого проходили самые масштабные попойки факультета. Если бы не коттедж, черт знает, кто решился бы слушать Майкла, но никому не хотелось спорить с хозяином, и Кэрри пригласили. И за ней, конечно же, увязались Безумный Макс и Никки.
Собираясь на праздник, Кэрри нацепила мамино платье. Для нее в этом было что-то зловещее и символичное, хотя Макс считал тряпки слишком ветхими, а вонь от них – слишком мерзкой. Кэрри завязывала бант над ворохом локонов, стараясь превратить старенький дешевый атлас в драгоценное украшение. Черная потрепанная вуаль, алые ленты, глубокий вырез на груди и открытая спина – здравствуйте, кокетки восьмидесятых! Кэрри улыбалась своему отражению, игнорируя нервные ужимки Макса на заднем плане.
– По-моему, шикарно, – заявила она. Макс проглотил слюну и вышел. Чокнутая расхохоталась – зловеще, с придыханием, а потом перешла на визг. Вот он, прекрасный образ для Дня всех Святых.
Никки была соблазнительной медсестрой, а Макс нацепил какой-то фрак и прилепил к зубам накладные клыки. Клыки выпадали, фрак был ему велик, и Кэрри пошутила, что не хватает цилиндра и джиги-дрыги, но Макс не изучал литературу Англии, он так сосредоточился на своей Шотландии, что даже не понял шутки.
Праздник был шумным, обескураживающе банальным и переполненным алкоголем. Как всегда у Майкла. Кэрри стояла в сторонке, ожидая слушателей, готовая выдать им новые сведения о замечаниях к «Молоту ведьм», написанных дельным инквизитором. В самый раз для такого праздника.
– Вы – мрачная вдова? – зловеще прошелестел над ухом Кэрри фальшивый упырь.
– Я – скучающая студентка, – ответствовала Кэрри, стараясь не скатиться до хохота раньше времени. Тут же подоспел Макс, он выскакивал, как черт из табакерки, стоило появиться возле Кэрри особе мужского пола.
– Не хочет ли скучающая студентка выпить адского зелья? – продолжил упырь, не обратив внимания на Макса, который, как всегда, стушевался и ушел восвояси.
– Дайте угадаю, – улыбнулась Кэрри, – Маргарита?
– Как можно! – ужаснулся упырь, помахивая стопкой водки. – Сорок градусов беззаботности, только и всего.
– Какой вы оригинал, – Кэрри хихикнула, – вам бы кол в сердце.
Упырь охотно поддержал разговор, и очень скоро они разговаривали о серебряных пулях, рассветах, закатах и поэзии Проклятых. Кэрри широко улыбалась, чувствуя себя необычно приятно в компании с незнакомцем, упырь живо интересовался ее познаниями в мифологии нежити, а Макс караулил неподалеку, убеждая самого себя, что при первых признаках «недоброго» вступится за подругу.
Вслед за первой рюмкой Кэрри опрокинула вторую, настал черед третьей и четвертой, так что спустя час она ощущала себя легкой и воздушной пылинкой в объятьях дружелюбного мира. Ничто, казалось, не могло разрушить ее счастья, но тут краем уха она услышала обращенную к Никки фразу:
– Шалава!
Услышала, хлопнула глазами и ощутила в животе комок давящей тяжести, рвущийся наружу. Понеслась в туалет, наклонилась над грязным унитазом и на краткий момент перестала воспринимать реальность. Ругательство отдавалось в голове громом церковных колоколов, пением петуха на рассвете.
Шалава.
Кэрри корчилась на грязном полу, измазав полы платья и рукава уличной грязью и жидкостью еще более вонючей. Ей было противно, отвратительно и мерзко от самой себя, от кабинки в недрах коттеджа, от Хэллоуина, некстати подвалившего «упыря» и воспоминаний, которые нахлынули так внезапно.
