Текст книги "Птицы"

Автор книги: Игорь Акимушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

Страусообразные, или бегающие, птицы

У страусов грудная кость плоская, без киля. У летающих птиц к нему крепятся мышцы, которые приводят в движение машущие крылья. У страусов эти мышцы недоразвиты. Маховые и рулевые перья редуцированы или превратились в украшения, пригодные лишь для брачных игр. Воздушных полостей в костях, кроме бедренных, аптерий, копчиковой железы нет. Эти и другие преобразования костей, мышц и перьев произведены эволюцией по той причине, что страусы давно уже не летают: слишком тяжелы для полета. Некоторые исследователи полагают, что они никогда не летали, а произошли от древних птиц, которые еще не приспособились к полету. Но многие анатомические черты страусов убедительно говорят: их предки летали.

В предледниковое время страусы обитали на юго-востоке Европы, в Северной Индии и Китае. Здесь найдены кости семи-восьми вымерших видов страусов. Африканские страусы сотни тысяч лет назад, а возможно, и позже жили на юге Украины и дальше на восток до Монголии. В Сирии и Аравии их истребили совсем недавно.

У африканских страусов два пальца на ноге, у прочих страусообразных – три, у киви – четыре.

В отряде страусообразных четыре подотряда:

Африканские страусы (самцы до трех метров высотой, вес – 150 килограммов) обитают ныне лишь в Восточной и Южной Африке, в Мавритании и Испанской Сахаре. Встречаются ли они в Сахаре восточнее, неизвестно.

Американские страусы, или нанду. Два вида: большой нанду (высота – 150-170 сантиметров, вес – 25-50 килограммов, живет к югу от бассейна Амазонки до реки Рио-Негро в средней Аргентине) и нанду Дарвина (плоскогорья Анд Боливии и Южного Перу, равнины Южной Аргентины).

Казуаровые: эму (рост – 1,8 метра, вес – 55 килограммов), Австралия, Тасмания; и три вида казуаров (рост 1,5 – 1,7 метра, вес до 85 килограммов) на Новой Гвинее с прилежащими островами. Шлемоносный казуар обитает также на Молуккских островах и полуострове Кейп-Йорк в Австралии.

Киви: 2 – 3 вида (рост 30-40 сантиметров, вес – 1-4 килограмма), Новая Зеландия.

У казуаров и киви самки больше самцов.

На что годится страус!

Археологи Лэйярд и Ормузд Рассам раскопали холмы на берегу Тигра. Двадцатиметровая толща земли скрывала под собой древнюю стену. В ширину – 40 кирпичей, 10 метров, в высоту – 100 кирпичей, 24 метра. Стена, «которая своим ужасным сиянием отбрасывает врагов».

За стеной был древний город Ниневия, столица Ассирии при бешеном царе Синаххерибе и его потомках. В городе – дворец, «равного которому нет на свете». Во дворце – библиотека. В ней – тридцать тысяч «томов», глиняных табличек. На табличках – сказание о Гильгамеше, «который на две трети бог, на одну – человек», самая древняя поэма на земле и одна из лучших за всю литературную историю человечества.

А среди табличек, разной утвари и прочих обиходных вещей, которые за две с половиной тысячи лет не истлели, нашли странные предметы, имеющие прямое отношение к нашему рассказу. Вроде бы сосуды и вроде бы каменные: круглые, открытые с одного конца. Словно у яйца срезали острую верхушку и получился сосуд. Но какого яйца! В нем поместилось бы тридцать куриных.

Внимательно рассмотрели эти сосуды, и стало ясно: сделаны они из скорлупы страусиных яиц. Вот и первый ответ на вопрос, на что годится страус.

Римляне по своему обычаю волокли страусов вместе с бегемотами, львами, слонами и другими несчастными животными на арену цирка и там убивали на потеху публики. Лучшего применения страусам не могли придумать.

Теперь о Египте. Здесь перьями страусов украшали веера, одежды и… письмена. Последние – не настоящими перьями, а рисованными. Символом справедливости был у египтян знак, изображавший перо страуса. У птиц опахало пера справа и слева от стержня неодинаковой ширины. Лишь у страуса стержень делит перо на равные половинки, вполне справедливо.

Рыцари носили на шлемах страусиные перья. Мода эта пришла поздно, продержалась сотни лет и кончилась. Но в эпоху второго пришествия ампира, в начале прошлого века, полюбились перья страусов дамам. Перьев не хватало. Охотились на страусов беспощадно, в Египте и во всей Северной Африке скоро их всех перестреляли.

«Последний страус в Южной Аравии исчез в 1900 году. На севере Саудовской Аравии, на границе с Ираком, последнего застрелили в 1933 году. По другим сообщениям, в 1948 году увидели двух страусов на стыке границ Ирака, Иордании и Аравии и тотчас уничтожили» (Бернгард Гржимек).

Первые загоны для полудомашних страусов появились на алжирской земле, пишет Рихард Левинсон. Гржимек говорит, что сначала в Южной Африке в 1838 году, а потом уже в Алжире, Сицилии, во Флориде, на юге Франции, у Ниццы, позднее – даже в Австралии, где одичавшие страусы и сейчас будто бы еще живут местами. Даже в Германии, около Гамбурга, Карл Гагенбек разводил страусов.

Перед первой мировой войной в Южной Африке на фермах жило около 300 тысяч страусов. 370 тонн страусиных перьев экспортировала в 1910 году эта страна. Хороший самец-производитель ценился дорого: до 30 тысяч марок! Перья из птиц не выдергивали, а раз или дважды в году срезали близко к коже. Только двух-трехлетние и более пожилые страусы годились для такой операции. У молодых перья неценные.

Началась война, и всем было уже не до страусов.

Война кончилась, прошла и мода на страусиные перья. Излишки страусов стали ликвидировать, открыли на них свободную охоту. На автомобилях гонялись за ними и стреляли: из одной такой «прогулки» привозили сотни страусиных шкур, шили из них дамские сумочки и прочие малонужные вещи. Мясо гнило в степи. Гиены, шакалы и грифы наедались вволю.

После некоторого упадка вновь возродились фермы страусов: 42 тысячи птиц пасется сейчас в Южной Африке в обширных загонах, сообщает нам Гржимек. Перья и даже страусиная кожа идут на разные поделки. А яйца? Яйца вкусные, как куриные, большие: от полутора до двух килограммов в каждом. В саванне на них много охотников, даже антилопы ориксы (копытами) и стервятники (употребив камень как молоток!), взломав скорлупу, едят страусиные яйца. У этих яиц есть еще ценное достоинство: не скоро портятся, в холодильнике можно хранить целый год.

Одно неудобство: разбить яйцо трудно. Скорлупа на нем толстая – миллиметр-два. И варятся долго: «вкрутую» – по два часа.

Сила у страуса велика, на нем верхом можно ездить! Взрослый самец везет человека без труда, и седла не требуется: ведь под всадником «перина». 50 километров в час бежит страус (полчаса не сбавляя скорости и каждым шагом отмеривая по 4-5 метров!). А высшая резвость – 70 километров в час. «Догнать его на лошади практически невозможно».

«Со страусами не рекомендуется шутить, в особенности если рядом страусята. Мой друг Майлс Тернер недавно наблюдал, как страусиха, которая вела за собой восьмерых страусят, целый километр гналась за напавшей на них гиеной; самец же остался охранять деток» (Бернгард Гржимек).

Догнала, убила бы одним ударом. В Ганноверском зоопарке был такой случай: на что-то осерчал страус, ударил ногой по решетке и согнул под прямым углом железный прут толщиной в сантиметр. Во Франкфурте, в зоопарке, тоже страус «погорячился»: стукнул сторожа ногой, задел только пальцем, но швырнул человека на проволочную изгородь. В зоопарках удержать страусов могут только двухметровые сетки, если ниже – перепрыгнут.

Страусы глотают самые непотребные вещи: ножи, гвозди, ключи, обломки подков. Один выпил даже зеленую масляную краску! Лечить их приходится часто. Страус – вспыльчивый пациент. Как его утихомирить: Бернгард Гржимек рекомендует надеть на голову… чулок. И огромная птица даст себя увести куда надо.

Содружество в степи

Стада гну, зебр пасутся в саваннах вместе со страусами. У копытных хорошее чутье, у страусов – слух и зрение. Глаз страуса в диаметре около пяти сантиметров, оба глаза весят вдвое больше мозга! Сочетание получается отличное: врагам трудно подобраться к объединенным таким образом животным.

Страусы из альянса с копытными извлекают и другую пользу: насекомые, мелкие грызуны и рептилии, потревоженные пасущимся стадом, достаются страусам на обед как питательное дополнение к зелени трав и ветвей.

Объединения с сородичами у страусов самые разнообразные: это семьи, в которые охотно принимают и чужих детей, большие стаи из сотен птиц собираются у водопоев или на хороших пастбищах. Часто старый самец водит и оберегает «детский сад» из подросших страусят: не все его дети, немало и чужих, усыновленных. Три-пять самок со страусятами, и при них один самец, и так бывает.

Много страусов-самцов гибнет под выстрелами. Остаются холостые самки. Поэтому в последние годы страусы переходят от моногамии к полигамии. Возможно, страус и всегда был полигамом, только прежде этого не замечали.

Очень картинно ухаживает страус за страусихой. Белые крылья – то правое, то левое – он поднимает кверху. Все быстрее и быстрее чередуются взмахи, и кажется, будто белые шары парят над черной птицей. Церемонным шагом, с достоинством приближается к подруге, оба склоняют головы, тычут клювами в песок, рвут траву и бросают. Вот падает страус перед страусихой на колени, и от сильных взмахов его крыльев вьется пыль над землей. Красные ноги вытянуты вперед, а шея (тоже красная) запрокинута назад. Он крутит шеей, изгибая ее спиралью, трется головой о спину и поет: глухо шипит, булькает горлом, зверем рычит, раздувая голую шею, как баллон. «Голос токующего страуса напоминает отдаленный львиный рев!»

Признания его благосклонно приняты. И вот ведет страус страусиху к выбранному для гнезда месту – ямке в песке, часто в пересохшем русле ручья. В ту ямку он садится, а страусиха ему преподносит первое яйцо под самую грудь. Он клювом загоняет его под себя.

Примерно через день по яйцу и в среднем восемь яиц – производительность страусихи. Но часто у страуса не одна, а три подруги: старая – главная и две побочные – молодые. Эти тоже приходят к гнезду и оставляют в нем свои яйца, три-четыре каждая. Старая страусиха не гонит молодых, пока сама все яйца не отложит. Затем требует, чтобы они удалились: насиживать будут по очереди с отцом. Он – с вечера и почти до полудня. Она – днем в жаркие часы. Иногда в самый зной страусы оставляют яйца, присыпав их горячим песком, и уходят ненадолго. Солнце яйца согревает.

Иной раз подруги страуса 40-60 яиц положат в общее гнездо. Взгромоздившись на эту кучу, отец греет их, но не все согреваются как надо. Больше половины яиц, а то и все, – «болтуны», то есть гибнут, недосиженные.

«В Национальном парке Найроби… львята набрели на страусиное гнездо, стали играть яйцами и раскатили их на большое расстояние друг от друга. На другое утро страусиха-мать собрала снова все яйца и невозмутимо продолжала их насиживать. Трудно поверить, но страусята вывелись!» (Бернгард Гржимек).

Страусята еще из-под скорлупы не выбрались, а уже «разговаривают» с родителями: попискивают мелодично и звучно. На сорок второй день инкубации птенцы вылезают из яиц. Дело трудное, скорлупа очень прочная. Чтобы взломать ее, человек должен взять в руки молоток или пилу. Страусята, сокрушая изнутри оболочку своей «колыбели», трудятся час, а иной раз и сутки!

Но вот все выбрались и сейчас же исследуют округу: ищут съедобное и глотают камешки, которые у птиц в желудке действуют как жернова, перетирая пищу. Родители уводят потомство от гнезда. Несколько месяцев ходят с ним, оберегая от врагов и от зноя африканского солнца: раскинут, как зонт, крылья над страусятами, вот и спасительная тень!

Страусята подрастают первые дни по сантиметру в день, потом еще быстрее, и семьи страусов собираются в стаи. Шестимесячные страусы ростом уже со взрослых, а живут они, наверное, лет тридцать-семьдесят. В зоопарках, во всяком случае, при хорошем уходе долголетие страуса – полвека.

Нанду, эму, казуар – трёхпалые страусы

Страус – хороший отец, а нанду – просто отличный! Самки-нанду несут только яйца, оставляя самцу все прочие заботы о них и о птенцах.

По американским пампасам, избегая крутых гор и густых лесов, бродят нанду небольшими стаями, часто в компании с оленями и гуанако! Но в сентябре-декабре самцы-нанду уводят двух-четырех полюбившихся им самок прочь от стаи. Ухаживание нанду похоже на страусиное, однако не так живописно. Взъерошив перья, машет самец перед самкой надутой до предела шеей и кричит голосом глубоким, горловым: «Нан-ду, нан-ду».

Потом ведет своих подруг к гнезду, небольшой ямке в земле. Он выстлал ее травой. Примерно раз в два-три дня по яйцу, 10-15 яиц от каждой, таковы темпы и продуктивность яйценоскости самок-нанду. Яйца оставляют не в гнезде, а около. Самец заботливо простирает свое широкое крыло под готовое появиться яйцо, потом клювом осторожно катит его под себя. Обычно в гнезде около 20 яиц, но иногда и 80!

Самец насиживает их 40 дней, главным образом ночью и по утрам, стараясь прикрыть все и телом и крыльями. Птенцы выводятся не в один день, и, бывает, запоздавшие гибнут, так как отец уходит со своими первенцами.

Но обычно ждет всех. А чтобы первые малыши, желтые, с черными полосами вдоль по спине, далеко не разбежались и не голодали, он колет клювом яйца, явно погибшие. На даровое угощение слетаются мухи, птенцы ловят их и едят.

Но вот страус встал с гнезда и повел за собой полосатых детей туда, где травы и листья сочные. Попадутся насекомые, ящерицы и мелкие грызуны, и их страусята съедят. При воздушной и наземной тревоге прячутся детишки у него под крыльями, которые у нанду для нелетающей птицы довольно велики. Выгода от этого тройная. Первая и вторая – насиживать и оборонять птенцов с широкими крыльями удобнее. Третья – можно тормозить на бегу и круто поворачивать. Путь удирающего нанду не прямой, а зигзагами. Кидается, как заяц, из стороны в сторону, а собаки и все, кто его преследует, пролетают мимо. При этом одно крыло нанду поднимает, второе опускает. Они действуют как элероны у самолета, тормозной и поворотный эффект получается превосходный!

Через полгода молодые нанду уже ростом с родителя, через два-три года меняют детское оперение на взрослое. К этому времени они вполне созрели, чтобы заводить семью.

Самцы и самки у нанду в одинаковых нарядах, в общем серые. Головы, шеи и бедра у них оперены (у африканских страусов голые). Нанду Дарвина, который живет в более прохладных местах (на плоскогорьях Анд и в Патагонии), меньше обычного, но более жирен. Его отличают белые оторочки на концах серо-бурых перьев.

Мясо у нанду жесткое, как говорится, только на любителя. Перья тоже малоценные: годятся лишь для веничков, которыми сметают пыль с полированной мебели. И все-таки охотятся на нанду с собаками и с ружьями. Фермеры враждуют с нанду, уверяя, будто эти птицы поедают много трав, годных для овец. Но едят они и немало семян разных местных репейников. И в этом польза: репейники, впиваясь в овечью шерсть, портят ее качество, затрудняют стрижку.

«Почти все, что известно о жизни эму, получено из наблюдений не в Австралии, а в зоопарках, и в большинстве своем – в европейских» (Бернгард Гржимек).

Из этих наблюдений узнаем, что самец и самка в брачных играх, встав тет-а-тет, склоняют головы и качают ими над самой землей. Покончив с несложным ухаживанием, самец ведет самку к приготовленному им гнезду, ямке под кустом, небрежно выложенной травой, листвой, корой, ветками. Подруг у эму несколько, все вместе дарят ему 15-25 яиц. Но нередко и одна, тогда яиц в гнезде только 7-8. Он их насиживает месяца два и почти ничего не ест. Посидев часов 16-17, встает, чтобы напиться и поклевать дорогой кое-каких листьев и трав. Пока его нет, самка приходит и добавляет в гнездо очередное яйцо.

В Московском зоопарке эму-самец насиживал 52 дня, ничего не ел и похудел почти на 8 килограммов, потеряв 15 процентов веса. Не так уж и много, впрочем.

Эму-птенцы родятся весом в полкилограмма. Их спинки украшены такими же продольными полосами, как у юных нанду. Самец, когда насиживает, настроен миролюбиво и позволяет брать из-под себя яйца. Если, конечно, у кого-нибудь хватит сил приподнять или спихнуть с гнезда громоздкую птицу.

«Эму знай себе сидел на гнезде, и, сколько я ни возился с этим нескладным созданием, мне никак не удавалось сдвинуть его с места, только перья поддались моим усилиям. Наконец, подсунув ему под грудь колено и действуя им как рычагом, я заставил папашу встать и оттолкнул его, после чего, пока эму не улегся опять, поспешил наклониться над яйцами, словно сам собирался их насиживать. Стоя за моей спиной, бельм эму сосредоточенно смотрел на меня… я не спускал с него глаз – ведь эму ничего не стоило прикончить меня одним ударом ноги, а я не представляю себе более унизительной смерти для натуралиста, чем смерть от пинка птицы» (Джеральд Даррелл).

В данном случае любознательный Даррелл, по-видимому, не очень рисковал: эму был ручной, да и повадки у насиживающих эму мирные. Иное дело, когда отец, гордый результатами своего подвижничества, ведет полосатых детишек куда-нибудь, где можно подкормиться гусеницами, саранчой и прочими насекомыми, в первые дни они только это и едят. Стерегущий свое потомство эму агрессивен и, случалось, одним ударом мощной ноги ломал кости неосторожно повстречавшим его людям.

Посторонним и незнакомым с эму лучше не связываться. Это на горьком опыте поняли жители одного местечка в Австралии, в котором проживал ручной эму. Он любил дурные шутки: догонял человека и срывал шляпу с головы. Затем, довольный хулиганской выходкой, величественно и невозмутимо удалялся, чтобы без свидетелей расправиться с ненавистным головным убором.

Бегает эму резво, как страус, – 50 километров в час. О детях заботится, как и страус, но купаться любит не в песке, как страус и нанду, а в воде. Плавает отлично, плыть может долго. А ведь массивен) Впрочем, и казуар, который весит почти на 30 килограммов больше, тоже хорошо плавает и попутно рыбу ловит!

У австралийских фермеров есть претензии к эму: они будто бы портят посевы, топчут и истощают пастбища, отведенные для овец. Тысячами убивают за это эму: в 1964 году за 14500 уничтоженных эму заплатили премии. К несчастью для эму, их мясо оказалось вкусным, как говядина, а из яиц можно вытопить отличное пищевое масло.

«Солдаты Королевской австралийской артиллерии под командованием майора, в союзе с местными фермерами, с двумя пулеметами и десятью тысячами патронов выступили в поход против эму. Надеялись загнать их к проволочным заборам и расстрелять из пулеметов, как удалось это сделать раньше на северо-западе Нового Южного Уэльса. Однако только 12 эму убили в этой войне, что доказывает: искусством маскировки и своевременного отступления эму овладели лучше, чем солдаты» (Бернгард Гржимек).

Заборы, которые не помогли солдатам в упомянутом сражении осуществить военный план, протянулись на сотни километров по территории одной лишь Западной Австралии. Люди оттеснили страусов на север этого штата, в бесплодные полупустыни. Но в засушливые годы уходят эму с безводного севера на юг. Сдерживать их натиск, не пускать птиц на овечьи пастбища должны проволочные изгороди.

Был когда-то у эму родич: жил на островах Кинг и Кенгуру малый, или черный, эму. Его открыли в 1802 году.

Через два года пару черных эму привезли в Париж в зоопарк Жозефины, жены Наполеона. Последний из них умер в 1822 году. Все черные эму уже истреблены, лишь несколько шкур и скелетов хранят некоторые музеи.

Более дальний родич, казуар, живет еще в Австралии, на полуострове Кейп-Йорк, а по ту сторону Торресова пролива на Новой Гвинее и близких к ней островах.

Гнездо у казуара такое же, как у эму, и так же самец (у шлемоносного, по-видимому, и самка) насиживает и водит полосатых птенцов. Только яиц маловато: 3-8, потому что у него только одна самка. Казуар – моногам.

Казуары живут не в степях, как эму и страусы, а в густых лесах, не стаями, а в одиночку. Особенная у них и внешность: перо черное, высокий роговой гребень на голове, словно шлем, а голая сверху шея ярко раскрашена: красная, желтая, синяя.

У разных видов и подвидов свои тона. У шлемоносного казуара спереди на горле висят длинные, до зоба, наросты на коже, словно красный галстук. У золотого – одна небольшая серьга на шее, две других – у клюва. Самого маленького из казуаров, мурука, природа обделила, нет у него серег.

Шлемом казуар раздвигает густые сплетения ветвей, когда головой вперед ныряет в чащу.

Пища казуаров – опавшие плоды, мелкие животные и рыба, добытая в реке, возможно, и таким необыкновенным способом:

«Я увидел, как казуар спустился к воде, вошел в реку, где глубина была около метра, и присел в воде, взъерошив перья… Так сидел казуар четверть часа, а потом вдруг быстро прижал перья и вышел на берег. Здесь несколько раз отряхнулся, и из-под перьев посыпались маленькие рыбешки. Он тут же стал их клевать» («Труды Лондонского зоологического общества», июнь 1880 года).

С тех пор, кажется, никто ничего подобного не видел.

Первый живой казуар попал в Амстердам еще в 1597 году. Вырастить молодых казуаров в неволе мало кому удавалось. Птицы привыкли к одиночеству, неуживчивы, дерутся беспощадно. Когти на средних пальцах острые и длинные, десять сантиметров! Выпотрошить друг друга могут основательно. Распороть живот человеку таким когтем очень просто. Охотники в лесах Новой Гвинеи приближаются к казуару с опаской. Из когтей папуасы делают наконечники для копий: от собственных когтей гибнут пронзенные этими копьями казуары. Из костей ног получаются острые кинжалы, из костей крыльев – тонкие иглы. Казуары и дикие свиньи – единственная крупная дичь в лесах Новой Гвинеи.

Ручные молодые казуары здесь свободно разгуливают по улицам деревень. Дети с ними играют. А подрастут тяжеловесные птицы – их сейчас же отправляют в одиночное заключение, за высокий забор. Изгородь надо делать повыше: казуар с места, без разбега, прыгает в высоту метра на полтора. Нрав у него вспыльчивый, отважный.

Зоопарки платят за казуаров большие деньги, больше тысячи долларов за птицу. Поэтому в Новой Гвинее поймать и вырастить молодого казуара значит приобрести огромный капитал. Тот, кому это удается, холостяком не останется. Даже в глубине острова за одного казуара можно купить восемь свиней или… одну жену. А доставленный на побережье, обычно в лодке по реке, он стоит еще дороже.