Текст книги "Трагедия диких животных"

Автор книги: Игорь Акимушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Рощи, в которых бродили динозавры

В Никитском ботаническом саду, в Крыму, растет дерево гинкго. У него листья похожи на веера и торчат пучками из морщинистого побега, как иглы у сосны. И жилки у листьев не сетчатые, как у всех наших деревьев, а тоже веером разбегаются от черешка, словно лучи от солнца, и нигде друг с другом не переплетаются.

Гинкго в тенистом парке среди магнолий и кленов! Что бы вы почувствовали, если бы в зоопарке в одном вольере со слоном увидели вдруг… живого динозавра?

Когда я смотрю на гинкго, странные картины представляются мне…

Я вижу болото. И туман над ним. Огромная туша, круша хвощи, грузно тащит по трясине многотонное тело. У дракона ноги толстые, как кряжистые дубы. Хвост анаконда извивается: в мутной жиже. Крылатая тень скользнула над топью – дракон проводил ее безразличным взглядом сытого великана.

А посмотреть было на что: ведь над болотом летел крокодил

Много их, разных «крокодилов», больших и малых (иные с дрозда, а иные и с планер!), парило тогда в воздухе. То были первые на земле авиаторы (если не считать стрекоз) – ящеры-птеродактили. Они носились между деревьями на кожистых, словно пергаментных, крыльях. Отдыхали на ветках, жуткие и уродливые, «точно выходцы из преисподней».

Сто и двести миллионов лет назад всюду на земле – и на суше, и в море, и в воздухе – жили страшные ящеры. Никогда прежде мир не видел таких чудовищ и едва ли увидит еще раз. В морях плавали ихтиозавры, мозазавры, плезиозавры. Бронтозавры и диплодоки бродили по болотам. А в небесах парили птеродактили.

И всюду по берегам болот и озер, в которых резвились динозавры, росли гинкго. «Летающие крокодилы» отдыхали на их ветвях. Ящеры-вегетарианцы лениво жевали их листья. Задрав к небу змеиные головы, глотали «орехи» гинкго.

Это чудом дожившее до наших дней изящное дерево росло в ту богатую событиями эпоху во всех странах всех континентов, кроме, по-видимому, только Африки: от Патагонии до Аляски, от Монголии до Гренландии. А теперь… Теперь тоже находим мы его на всех этих континентах и во многих странах, но только везде рядом с человеком: в парках, садах, вдоль дорог и пляжей. Люди вновь рассадили гинкго там, где когда-то зеленели рощи «динозавровых» деревьев, а потом все вымерли.

Уцелели гинкго только в Китае и Японии. Здесь растут они у храмов и гробниц. И здесь увидел их доктор Кемпфер. Он служил врачом при голландском посольстве в Нагасаки. Некоторые из священных деревьев, что росли около царских гробниц в Сендае, были очень почтенного возраста. Одно из них, тридцатиметровое гинкго, посажено было тысячу двести лет назад, когда японский император и его приближенные поменяли религию предков на буддизм. Одна из новообращенных придворных дам, кормилица императора Наихаку-Коджо, умирая, попросила не сооружать на могиле никакого памятника, а посадить гинкго, чтобы душа ее продолжала жить в этом дереве. Говорят, что ее

выбор пал на гинкго только потому, что Наихаку-Коджо была кормилицей, а у гинкго висят с ветвей вниз побеги, похожие на соски. У старых деревьев они дорастают до самой земли и, погружаясь в нее, поддерживают тяжелые сучья, словно подпорки. С тех пор, утверждают легенды, гинкго чтут в Японии как священное дерево храмов и гробниц.

После того как доктор Кемпфер опубликовал в 1712 году описание удивительного дерева, в научной литературе велись долгие споры, сохранились ли где-нибудь в мире «дикие» гинкго, или все деревья, которых немало растет в Японии и Китае, «домашние», то есть посажены и выращены человеком. Спор этот еще окончательно не решен. Кемпфер назвал открытое им на Востоке неведомое европейцам дерево странным словом «гинкго». «Гин» – по-китайски серебро. Кемпфер думал, что гинкго означает «серебряный абрикос»: намек на некоторое сходство плода гинкго с абрикосом. Но, как позднее выяснилось, слово «гинкго» ни в Китае, ни в Японии никому не известно. Дерево это называют здесь по-разному, но только не гинкго {70}  {70}Поэты называли его раньше «утиной ногой». Их поразило сходство листьев гинкго с перепончатой лапой утки.


[Закрыть].

В 1730 году после долгого отсутствия гингко вновь вернулось в Европу: семена его посадили в Ботаническом саду в Утрехте, в Голландии. Это были первые гинкго, зазеленевшие здесь после того, как на земле вымерли динозавры.

Позднее гинкго стали выращивать в Англии, а отсюда развезли их по всей Европе и Северной Америке, где и растут они сейчас почти в каждом парке.

Гинкго – растение двудомное. Это значит, что на одном дереве развиваются только женские цветки, а на другом только мужские – с тычинками и пыльцой. Поэтому у садоводов первое время было много хлопот с гинкго. В Монпелье, во Франции, росло отличное «динозавровое» дерево, стройное, пышное, цветущее, но, увы, бесплодное. Все садоводы Франции мечтали развести его потомков, но надежды их были тщетны: гинкго в Монпелье было женского пола, а цветущих мужских деревьев того же вида не было еще во Франции. И как, вы думаете, вышли из положения? Привезли из Англии ветку гинкго с мужскими цветками и привили ее на дереве в Монпелье.

Такая же история случилась и в Германии, в Иене. Здесь к мужскому дереву привили цветущую женскую ветку. В то время поэт Вольфганг Гёте был тайным советником при дворе в Иене. Как известно, Гёте увлекался ботаникой. Он еще до Дарвина высказал несколько не понятых его современниками идей об эволюции. Когда, путешествуя по Франции, Гёте увидел в Монпелье зеленеющее в своей первобытной красоте живое-»ископаемое» дерево, он, пораженный, долго стоял перед ним, а позднее написал в честь гинкго поэму, которую в наши дни миллионы немецких школьников учат наизусть (проклиная и динозавров, и их деревья). Предполагают, что гинкго в Иене было посажено по настоянию Гёте. Но это еще не доказано, хотя искусствоведы перерыли горы архивных документов в поисках нужных доказательств. Но доказано другое: гинкго – дерево очень древнее, впервые появилось оно на земле триста пятьдесят миллионов лет назад, в девонский период истории нашей планеты. Произошли гинкго от первобытных хвойных деревьев кордаитов, а те развились из плаунов. В предках сосны и ели тоже числятся кордаиты. Значит, гинкго и хвойные деревья – сосны, пихты, ели – в некотором роде двоюродные братья. Все они голосемянные растения: у них нет цветков и семена не покрыты мякотью плода. И хотя «орех» гинкго похож на морщинистый абрикос, ботаники доказали, что он тоже «голое семя», а не настоящий плод, как у цветковых деревьев – у того же абрикоса, скажем, у яблони или даже у березы.

Цветковые растения своими совершенными формами венчают растительное царство, как человек завершает развитие животного мира. Читателям, может быть, интересно будет узнать, что древнейшим из цветковых растений считается тополь. Его ископаемые остатки найдены в Гренландии в слоях земли, образовавшихся 100-130 миллионов лет назад. Некоторые ботаники оспаривают право тополя называться патриархом всех цветоносов и отдают пальму первенства прекрасной магнолии.

Итак, установлено, что в растительном царстве, так же как и в царстве животном, есть живые ископаемые. Гинкго не единственное из них. Чудо света – дерево-мамонт – секвойя, украшение заповедных лесов Калифорнии, тоже видело динозавров. Первозданные ящеры бродили в тени древних секвой и терлись бронированной шкурой об их стволы. Саговники, полупапоротники-полупальмы, что растут в тропиках, как и мезозойские гинкго, питали динозавров соками своей листвы. А папоротники, хвощи, плауны? Мхи, сине-зеленые водоросли? Все это очень древние растения. Они мало изменились с того времени, как появились на земле, и потому с полным правом могут претендовать на почетное в науке звание «живых ископаемых».

Равновесие природы– все зависят от всех!

Кого же мы истребляем?

Четыре года назад такой вопрос задал читателям писатель, зоолог и главный редактор журнала «Охота и охотничье хозяйство» Олег Гусев. На страницах журнала шла очень нужная дискуссия, значение которой в полной мере будет оценено только потомками.

Все началось со статьи профессора Г.П. Дементьева «Нужно ли истреблять хищных птиц?».

Профессор писал, что во многих странах мира пернатые хищники охраняются законом. В Англии, например, с 1954 года запрещено разорять гнезда и убивать сапсанов, дербников, чеглоков, канюков, беркутов и даже ястребов-тетеревятников. Пустельга и скопа тоже охраняются. Только ястреб-перепелятник, истребитель певчих птиц, объявлен, так сказать, вне закона. Разрешается лишь по особым лицензиям ловить живых соколов и ястребов для соколиной охоты, которая все больше входит в моду на Западе.

И в средние века, и в античное время люди любили и берегли хищных птиц. В Англии и Дании, например, человек, убивший сокола, должен был иметь дело с палачом. Но потом, как это не раз уже случалось в истории, маятник качнулся в обратную сторону: хищных птиц объявили врагами и стали безжалостно истреблять. Принесло ли это пользу?

Нет, только вред! Дичи, которую хотели оградить и умножить, уничтожая ее природных врагов, стало… меньше. Дичи не прибавилось. Первым заметил это норвежец Август Бринкман. С начала века норвежцы без пощады избивали в своих лесах ястребов, соколов, филинов: хотели, чтобы больше было белых куропаток. Но куропаток год от году становилось все меньше. В 1927 году Август Бринкман доказал, что куропатки гибли от болезней, главным образом от кокцидиоза, то есть поражения кишечника паразитами-кокцидами. По-видимому, хищники, уничтожая в немалом числе больных куропаток, исполняют в лесах роль санитаров.

В конце прошлого века и в Англии, в Гэмпшире, перебили почти всех пернатых и четвероногих «хищников» (даже ежей и цапель!). В результате после 1900 года куропаток и фазанов в тех местах стало… вдвое меньше. Даже форель, говорят, и та исчезла из рек.

И в лесах, нам более близких, в России случались подобные же казусы. В Беловежской пуще управители ее решили избавиться от всех ястребов, соколов, орлов, сов и других дневных и ночных хищных птиц. За три года, с 1899 по 1901, «всеми способами» уничтожили 984 хищника. И что же? Результат был нам уже известный: боровой дичи, глухаря в особенности, стало значительно меньше!

Рассказывают также, что в это же примерно время в бывшей Смоленской губернии граф Уваров и фабрикант Хлудов в своих имениях «повели компанию беспощадного истребления хищников силами местных жителей». За убитых ястребов крестьян и егерей награждали деньгами, порохом и дробью. Три года длилось избиение: почти всех хищников всех видов перестреляли, и… сразу же «начался массовый падеж белок, зайцев, тетеревов».

И Уваров, и Хлудов поспешили исправить положение: опять же за деньги стали покупать у крестьян живых хищников, которых ловили в соседних лесах, и выпускать в своих имениях.

Профессор Г.П. Дементьев в своей статье рассказал, что известный соколиный охотник Эйтермозер заметил, что соколы нередко нападают не на ближайшую птицу, а на… ненормальную, которая летит не так, как другие. Он решил проверить, может быть, хищники не хватают всех без разбора, а предпочитают нападать на больных птиц?

Десять своих соколов Эйтермозер стал напускать на ворон.

Ловчие птицы сбили 136 ворон. Их внимательно осмотрели: у восьмидесяти одной вороны не нашли никаких телесных недугов, но другие пятьдесят пять явно неважно себя чувствовали до того, как попали в когти к соколу.

Тогда в той же местности экспериментаторы без помощи соколов сами добыли сто ворон. Стреляли всех без разбора: здоровых было среди сотни 79, а больных – 21, то есть в процентном отношении вдвое меньше, чем у соколов.

Вывод может быть только один: соколы явно предпочитают нападать на больных птиц!

Почему? В последнее время зоологи, наблюдавшие за другими хищниками – четвероногими и морскими, заметили, что и у тех тоже такая склонность – охотиться на больных и раненых животных. Проявляется ли в этом своего рода биоценологический инстинкт, то есть инстинкт, возвышающийся над видовыми интересами и обеспечивающий выживание всего сообщества видов – биоценоза? Или, может быть, просто больных добыть легче?

Последнее бесспорно: ведь ловля птиц – дело нелегкое даже для пернатых асов. Примерно каждые два голубя из трех, на которых пикирует сокол сапсан, уходят невредимыми. Лишь один из трех атакованных голубей падает, рассеченный его когтями {71}  {71}Многие думают, что сокол, пикируя сверху на добычу, бьет ее клювом. Он никогда так не делает, иначе, падая с поднебесья со скоростью 100 метров в секунду, наверняка сломал бы себе шею. Раскрыв лапы, сапсан прижимает их к телу и бьет жертву когтями обращенных назад больших пальцев. Я сам видел на Амуре, как он рассек одним ударом большого черного дятла почти пополам.


[Закрыть].

Зоолог В.М. Гусев наблюдал за разными видами хищных птиц. Он подсчитал, что только 213 атак из 3441, предпринятых на его глазах хищниками, кончались удачно (удачно для хищника, но не для жертвы, конечно).

Понятно, что пернатые пираты предпочитают нападать на больных животных: те не так внимательны, не так быстры. Часто и держатся особняком, в одиночестве. Здоровые собратья, повинуясь инстинкту, обычно изгоняют их из стаи. А известно (это тоже экспериментально доказано), что многие животные, птицы и рыбы в стаях несут меньше потерь от хищников, чем разбитые на пары или одиночки. И дело здесь не только в умноженной бдительности соединенных в стаи животных, но еще и в каком-то особом психологическом свойстве коллектива, которое приводит атакующего врага в замешательство. Это свойство назвали эффектом замешательства.

Охраняйте хищных птиц!

У большого вопроса, который охотничий журнал задал зоологам: истреблять или охранять хищных птиц?– есть еще один очень важный для нас аспект. Уничтожая больных птиц и грызунов, хищники и нас тем самым спасают от страшных недугов и эпидемий.

Многие дикие животные носят в крови и в чреве своем возбудителей чумы, туляремии, энцефалита, лептоспироза, орнитоза и других трудно излечимых или неизлечимых заболеваний. «Известно уже,– писал в защиту хищных птиц зоолог С. Копыткин,– двадцать девять болезней общих для человека и птиц {72}  {72}В настоящее время выявлено около пятидесяти таких болезней. – Прим. В.Ф.


[Закрыть] и значительно больше – для человека и млекопитающих». Немало у нас и общих паразитов.

Так правы ли мы, объявляя хищных птиц своими врагами? Разумно ли мы поступали до сих пор, безжалостно их истребляя?

Нет, неразумно.

А между тем избиение хищных птиц продолжается.

От некоторых укоренившихся заблуждений людям очень трудно избавиться.

«Современная система отношения охотников к пернатым хищникам,– писал зоолог А. Чельцов в журнале «Охота и охотничье хозяйство»,– сводится на практике к их повсеместному массовому уничтожению… Могу возразить, что репрессивные меры направлены лишь против «вредных хищников»-ястребов да болотного луня, тогда как хищники полезные подлежат охране. На бумаге как будто и так, на практике же почти каждый охотник стреляет в каждого встреченного им хищника. Стреляет чаще всего не из-за премии, полагающейся за пару сданных лапок, а из самых «чистых» побуждений, из стремления принести, как он думает, искренне заблуждаясь, пользу».

К сожалению, это так. Для многих охотников и сокол, и лунь луговой, и сарыч-мышеед, мирно парящий над лесом,– враг, который не может рассчитывать на пощаду, и мишень для пальбы в цель. Стреляют в любую птицу хищного облика, не разбирая, полезная она или вредная. Многие охотники, я в этом убедился, не умеют, даже взяв в руки, ястреба отличить от коршуна, оставаясь в наивном неведении о том, что кроме ястребов и коршунов есть еще и сарычи, мохноногие канюки, луни (пять разных видов, из которых только один опасен для дичи!), подорлики и разные там осоеды и змееды. Для неискушенных в зоологии людей это слишком академические тонкости.

А ведь из 46 разнообразных видов дневных хищных птиц, обитающих в нашей стране, только два вида – ястреб-тетеревятник и болотный лунь – действительно вредны: истребляют немало дичи, которую охотники и сами не прочь пострелять.

Вот и получается, что среди убитых птиц, за лапки которых в охотсоюзах выплачивали премии по два с половиной рубля за пару, 80-90 процентов составляют полезные или безразличные для хозяйства человека виды.

В 1962 году в нашей стране было уничтожено 1 154 700 «вредных» птиц. А сколько погибло подранков! Сколько убитых птиц вообще не было зарегистрировано.

Соколы и ястребы помимо всего другого «полезны» и тем, что их можно выгодно продать (на валюту). Живых, не мертвых, конечно. Соколиная охота все больше входит в моду – не хватает соколов для охотников. Всюду их осталось мало. А у нас они есть еще и, возможно, скоро станут тем товаром, который найдет большой спрос за границей.

Мы же их бессмысленно уничтожаем.

«Уничтожали!»– возможно, возразят мне. Да, верно: дискуссия журнала «Охота и охотничье хозяйство» дала свои плоды. 1 июня 1964 года ее достойно увенчал приказ № 173 по Главному управлению охотничьего хозяйства и заповедников:

«…Учитывая новые данные о биологии хищных птиц и приносимую ими значительную пользу в сельском, охотничьем, лесном хозяйствах и здравоохранении, приказываю:

Запретить отстрел, отлов и разорение гнезд всех видов хищных птиц и сов в охотничьих угодьях общего пользования на всей территории РСФСР».

Такая быстрая и такая положительная реакция высшей охотничьей администрации на «новые данные» биологии и рекомендации зоологов очень похвальна. Приказ был издан своевременно. Но мне кажется, он еще не дошел до сознания широких масс охотников, колхозников, школьников и тех, кто преподает зоологию в школе. Потому что местами уничтожение хищных птиц еще продолжается. В некоторых школах, кружках и юннатских станциях еще учат детей уничтожать хищных птиц; еще проводятся конкурсы под лозунгом, кто больше разорит их гнезд и сдаст когтистых лапок. Я уже не говорю о нравственном ущербе этих конкурсов, в которых награды выдают за массовые убийства животных: есть у них и важная практическая сторона. Такие конкурсы вредны, а хищные птицы полезны. Помните об этом и охраняйте хищных птиц!

И волки полезны

Исследования последних лет доказали, что наши предки, объявляя всех хищников врагами, сильно ошибались. Жизнь показала, что не всегда и не везде и не все хищники наши враги. Многие из них очень полезны. Необдуманное избиение ястребов, львов, леопардов, волков часто нарушает равновесие в природе и приносит больше вреда, чем пользы. Поэтому сейчас во многих странах в Африке леопард, а местами и крокодил взяты под защиту закона. Леопард полезен тем, что истребляет диких свиней и обезьян, разоряющих поля, а крокодил – полудохлых рыб, разносящих заразу, вредных насекомых и ракообразных. «Но к сожалению,– пишут африканские зоологи,– крокодилы порой нападают также и на людей».

Установлены поразительные вещи: выдра, которая поедает рыбу, оказывается, не враг, а друг рыболовов. В водоемах, где выдр становилось меньше, уловы рыбы сначала ненадолго увеличивались, а потом быстро убывали. Когда выдру снова здесь разводили, рыбы вскоре тоже становилось больше. Выяснилось, что выдры поедают главным образом больных рыб и производят тем самым естественную дезинфекцию рыбьих стай.

С пеликанами такая же история: во Флориде их охраняют, и с тех пор (как стали охранять) рыбы там прибавилось. А в Турции объявили пеликанов врагами, истребили их, и… результат нам известный: рыбы стало меньше.

Оказывается, даже волки полезны! Не везде и не всегда, конечно. Когда волков много, они поедают немало домашней птицы и домашнего скота – в этом их вред. Но когда волков немного, они выступают в другой роли – полезных санитаров, истребителей неполноценных, нежизнеспособных и больных зайцев, лосей, оленей и других обитателей леса. Как и хищные птицы, они, можно сказать, оздоровляют обстановку в лесу. Американский президент Теодор Рузвельт сам, как любят писать в газетах, «заядлый охотник», решил в начале нашего века сохранить для охотников оленей на плато Кайбаб, в Аризоне (США). Перебили здесь всех пум и волков. Казалось, олени должны были теперь процветать. Они и действительно поначалу сильно расплодились, быстро превратив в пустыню цветущий край, а потом тысячами стали дохнуть. И от голода, и от болезней, и от бесплодия, которое, как недавно установили, наступает у некоторых животных, когда их слишком много собирается в одном месте.

Так же и в Канаде: уничтожили волков и ожидали, что северных оленей, карибу, станет больше. Но их стало меньше!

В 1953 году фермеры в штате Колорадо дружно принялись истреблять койотов, мелких степных волков. «Но они немедленно прекратили его,– пишет Жан-Поль Арруа, генеральный секретарь Международного союза охраны природы,– обнаружив, что стоимость ягнят и телят, жизнь которых спасали, не компенсировала ущерба, наносимого их полям и лугам кроликами, наводнившими весь округ».

«Если исследовать,– пишет доктор И.Т. Боуд о степных волках,– рацион нескольких койотов, окажется, что они убили домашней птицы и скота на сумму 500 долларов. В остальном же пища их состояла преимущественно из мышей и крыс, которые, если бы они не были съедены хищниками, уничтожили бы зерна на 700 долларов. Вывод, кажется, ясен: благодаря нескольким койотам мы получили 200 долларов прибыли…»

Многие исследователи заявляют сейчас, что неправильно делить диких животных, как драматических героев классицизма, на хороших и плохих, на полезных и вредных.

В природе между различными видами животных и растений за миллионы лет их совместного существования установилось естественное равновесие. Поэтому безрассудное уничтожение разных зверей и птиц может нарушить это равновесие, и тогда начнут гибнуть и другие животные и даже растения, расплодятся вредители и сорняки. Одним словом, последствия могут быть очень плохие.

Бывает так, что истребление одного из видов ведет к тому, что другие еще более вредные или менее полезные животные расширяют за его счет свои владения, заполняя образовавшийся вакуум.

Пример – история соболя и колонка. Когда в Сибири у нас стало мало соболя, колонок, мех которого, бесспорно, менее ценен, перешел в наступление: сильно расширил свой ареал. Когда же во многих районах вновь восстановили соболя, там почти полностью исчез колонок.