Текст книги "Собирание игры. Книга вторая. Жизнь на предъявителя"

Автор книги: Игорь Саврасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Конечно, чувствуется во всём ещё та, прежняя немецкая основательность и порядок. Более всего заметна швабская культура и швейцарско-немецкий язык (швицердютч). Правда, швабская этнокультура более всего бросается в глаза в Штутгарте и в Вюртемберге, но и здесь, в исторических районах Тироль и Эльзас, выделялись швабский диалект и швабские традиции. Да вот хоть два бюргера разговаривают… Важные, значительные… Без «надутости»… И говорят о важном: погода, здоровье, семья… Без политики… И в этом отличаются от известных одесских «пикейных жилетов»… Хм… И жилеты у этих бернских пожилых городских обывателей особые, традиционные… У одного коричневый тёплый стёганный жилет на крупных чёрных пуговицах поверх чёрного свитера, у другого твидовый, тоже тёплый жилет бордового цвета с бежевыми большими пуговицами поверх серого свитера. На одном – маленькая темно-зелёная фетровая шляпа, на другом – маленький чёрный шерстяной берет. У обоих, разумеется, зонты-трости. Черский обожал такие зарисовки… Он вообще любил наблюдать «выпуклых» людей, поживших, настоящих, с несуетным внутренним «багажом». Любил того «одесского одессита», который мог бы подойти к этим двум незнакомцам, постоять рядом пару минут, молча послушать разговор, и пойти прочь, сердито заявив: «Что вы мне голову морочите!» Или питерского, обтрёпанного, «полинявшего» от бедности интеллигента, никому уже не нужного и никому не интересного. Замкнутого, тревожного, с бородкой, в таком же, но «видавшем виды» берете, с обшарпанной плечевой сумкой и зонтом, помнившем ещё и Жданова и Зощенко. Или московского, ухоженного и замкнуто-равнодушного «деятеля» культуры или науки, или бывшего чинуши-столоночальника в мягких кожаных туфлях-мокасинах и светлых свежих носках. А убери из этих городов…, да из любого «местечка» этих ярких «гениев места», этих хранителей «ноосферы места»… и исчезнет, истечёт, источится атмосфера города, местечка… И никакой «наносферой» её не заменишь. Конечно, до тех пор, пока весь этнос поменяется… Ну, это – сотня лет… Правда сейчас – быстрей… «Пропал Ершалаим – великий город, как будто не существовал на свете. Всё пожрала тьма…».

Савва Арсеньевич вспомнил своих любимых Гоголя и Булгакова. Есть у него известные и заслужившие популярность фантасмагория «Мёртвые души», балет «Вий», почти закончена оратория «Ершалаим» с сопроводительными певческими партиями Христа и хора, наполовину написана рок-опера «Пилат – проклятый и сломленный» (эх, вот не «идут» арии Марии и Маргариты). Есть задумка объединить этаким «Евангелие от Мастера». Есть уже неплохо выписанная тема спора не Христа, а Мастера с Пилатом… «И падёт твоя вдова на семисвечник… И тело твоё, поднятое на копья, забьется в судорогах, как бьётся сейчас в чёрном небе огонь горящего Ершалаима… И заревёт… И завоет… И будет вторить ей самоё небо… И восторжествует злобный Демон и падут все праведники… И струйка из раны под сердцем… Кап-Ие-шу-а-кап-га-но-цри-кап-кап…» «Тяжёлые арии… Не люблю я истерии…, достоевщины…, когда всё наизнанку, все нарывы, весь надрыв. Начал же было мистерию «Зверь Апокалипсиса»… Эх… не мистерия, а истерия… Нужно хоть эти рёвы, рыки и рыдания смягчить… Проще… горечь реквиема, но и… без плаксивости… Величие угасшего гения…, Человека-Титана… Сломлена Жизнь, но не дух… И Смерть – не злобная… не наказание… Потом, я сейчас не могу… Как замечательно у меня получилась «Мистерия Стрельца»! Это в честь прадеда Елисея…, настоящая «зодиакальная, космическая Одиссея»! А у самого Елисея Стефановича люблю «Мистерию Скорпиона». Это он посвятил своему сыну, моему деду Игорю Елисеевичу. Классная вещь, гениальная! Горжусь и прадедом и дедом! Его самая ранняя мистерия, первое сочинение в новых формах, в новых звучаниях редких этнических инструментов. Да-а-а, забрался прадед в эту «кроличью нору», в это Зазеркалье!»

Вот и Парламент. Здание Федерального дворца импонировало вкусам Саввы и в архитектуре и в цветовой гамме. Торжественность, величие и пышность флорентийского барокко. Зелёный цвет куполов крыши, фисташково-нежный цвет стен словно должны были вырасти из зелени близрасположенных лип, которые скоро расцветут. Этот благородный зеленоватый цвет, при ярком освещении ещё и то оливковый, то цитрусовый цвет зданий, попадался Черскому в Берне не часто. Ему здесь в огорчение его вкуса и духа чаще попадались грязные серо-зелёные оттенки горчичного и хаки. Он иронизировал про себя, что цвет хаки очень идёт стране с вечным нейтралитетом и отчуждённостью душевного строя этих тихих швейцарцев. «Вот луга у них изумрудные, светлые, ясно-приветливые, а коровки на них «некокетливые» какие-то и бычки вялые… Так… коровки… Это хорошо… Значит пора пообедать… потом домой, на часовой отдых, может быть и подремать… Потом опять работать, музыка… ну и в кафе…, к Хирону… Я тоже, как он, люблю режим… Правда, дома после ужина прогулка, часто к морю… И ужин полегче и покороче… Чтение на ночь».

Сегодня он пошёл пообедать в другой ресторанчик и не стал уже заказывать ни прежнего фондю, ни сыра с пряными травами. На сей раз он взял мягкий сыр-формаджини, телятину по-цюрихски, базельскую похлёбку и бокал белого Twanner. Пробовать новое в гастрономии – не его конёк, но за границей он лениво отдавал дань национальной кухне.

… Александр Александрович сидел на прежнем месте и собирался «взять первые аккорды-глоточки» из первого своего «граф-графина».

– О! Мой новый друг! Присаживайтесь! Рад!

– Добрый вечер, Александр! Взаимно рад!

Одессит заказал ризотто по-милански со знаменитым альпийским шафраном и седло косули. Пить он предпочёл тонкое розовое Perdrix.

– Очень изысканное! – посоветовал официант, а Савва с внутренней иронией счёл, что это название задаст тон сегодняшней беседе. Тем паче он чувствовал, что беседа не будет просто приятной, ни к чему не обязывающей, как бывает у случайно повстречавшихся на чужом берегу и лишь шапошно знакомых соотечественников. Разговор должен был быть серьёзным, по крайней мере содержательным, преследующим важные цели. Заинтересованных людей. Средства для достижения сиих «важных целей» сегодня должны оказаться открытыми.

– Как ваши успехи? Сочиняется, работается? Зодиаки пляшут под вашу дудочку? Помогает ли эта дудочка пастушку… выманивать овечек из.. ха, кроличьей норки? – глаза, эти рыбьи хироновы глаза, затянутые холодно-водянистой плёнкой, как и тонкие изогнутые луком рыбьи губы были, казалось, равнодушными, и не ясно было не посвященному в «Кащееву» душу, ждёт ли он правдивого ответа? Ждёт ли вообще чего-то?

Язвительности, однако, в тоне Александра не было. Он знал, что неприятно-некрасив, необъяснимо-непонятен людям, привык к этому. Равно как привык носить маску холодно-равнодушной, порой брезгливой иронии. Объяснять что-то из своего характера или судьбы, дипломатничать и хоть в малейшей мере комплексовать он не был намерен ни в каких случаях. Он делит своё время с другим человеком, «удостаивает» его своим интересом. Это ведь то священное время уединения с другом-графином! Чего ещё-то? Обсуждение пустых, вечных риторических вопросов он не любил. Никто никогда, ни даже самая судьба ничего ему толком не объяснила, не была с ним ни искренна, ни честна. Да, она учила, она давала некие уроки, особенно когда пинком под зад несколько раз выбрасывала его из лучезарных вод доверия на потрескавшуюся от зноя зла сушу разочарования. Вот глазки и губки его и не хотят ничего выражать, кроме холодной и брезгливой грусти и кажущейся растерянности. Кажущейся, ибо сломленным и страшащимся чего-то он не был. И в сети новых заблуждений попасть не имел намерений. Ему было чем перегрызть любые такие сети.! Или погибнуть уже!

– Стараюсь, жду…, надеюсь, верю… – этими словами и своим тоном «надежды» Черский как бы приглашал Кащея к доброй обстоятельной беседе.

– Да-да, конечно… Спасибо… Эта моя манера… разговора… Но я так…, сам с собой… Привычка, знаете ли… И Ницше… Ха-ха… – Хирон налил себе стопочку, подцепил на вилочку кусочек селёдочки, поокунав его в горчичный соус – Цитирую: «Нужно носить в себе хаос, чтобы быть в состоянии родить танцующую звезду». Какого́?! А? Не-пра-виль-ный много-уголь-ник иррационализма, парадоксов и абсурдов! Хорошая астро-остро-логия! И я здесь, рядом с этой цитаткой, люблю, знаете ли, ставить ещё одного Поэта-Философа, Мастера и Пастора Нетрезвой Прозы, Венечку Ерофеева. Вы позволите?… Спасибо… «Всё на свете должно происходить медленно и неправильно… Чтобы не возгордился человек…, чтобы человек был грустен и растерян…» Да-а-а! Сильно!

Выпили и закусили…

– Да? Хм… «Неправильно»…, «растерян»… Такое правило?

– Весьма сложное! Простые-то либо ложные, либо невыполнимые! Здесь гибкая метафора абсурда истины! Вы ведь к своим годам наверняка поняли, что пока человек точно (тупо!) знает, чего хочет, разочарование ему обеспеченно! Ха! К тому же « растерянный» – не поражённый, сдавшийся или струсивший… И «неправильно» – не по обывательским правилам… И что есть «правильность»? Вы вот всегда правильно понимаете свои собственные мысли и желания? Смыслы? Цели? Правду? Дураком, однако, выглядит твёрдо ступающий по болоту! Та́к вот, дружище… – разобъяснял Хтрон.

– Да-а-а… Однако… Рядом их, философов… Вряд ли… Я Венечку тоже люблю… Давно, правда, читал… Не вникал толком… Но… Но ведь Ницше призывал наоборот, «возгордиться»!? Разве нет? Людей-титанов возвышал, призывал…

– Хм – глаза «Кащея» сверкали «бесятами» – Обсудим,… возможно…

– Всё-таки… Ваша-то «правда»… какова? – и Савва сам смутился слова «правда» и своей глупой торопливости.

– Я-то? – Кащей расхохотался, обнаруживая гнилые почерневшие зубы и «неуважение»… к любой «правде». Правде с печатью «утверждаю». Только «согласовано» или «оплачено»! Ну, без Согласия и Платы – никак! – Я по своему обычаю… Ловко и умно меняю мировоззрение… Смотря ведь, как спал… Вот картошечка подостыла… И укропчиком с лучком мало сдобрена… Вы вот, например, сейчас (да и всегда!) любите Бетховена больше, чем Моцарта. Бетховена считаете этаким космическим, величественным, музыкальным громовержцем, а Моцарта – хм, ну… полегче… земным. Баловнем удачи… Гением, но…

– Да… Угадали…

– Что там гадать… Вижу! И утверждаю, как специалист, главный, ха, по летающим тарелочкам…, что Моцарт – Космический пришелец, иногоходец, посторонний, всесовершенно всенеправильный чудак! Титановый, лёгкий, но не титанический и не тектонический.

– Ну… Это – вкусовое… И ваша «правда»… А, извините, я подзабыл… В чём разница между норами: «кроличьей» и «кротовьей».

– Хо! Прекрасный вопрос! И вам следует думать о нём! Не знать – думать! Вспоминайте «Алису»! Доджсон этот – чертовски, виртуозно неправилен! А как лёгок в слове! Как Моцарт в звуке! Ну, отвечаю… как умею… « Кроличья нора» – портал в другое, искажённое (ха, неправильное!) восприятие реальности, это – воображение, психология кривого зеркала. Зазеркалье! А вот «кротовинушка» – посерьёзней! Это – червоточина не наша! Космоса! Топологическая ловушка тонкого мира! Его! Всего! Это, ха, – мои «норки», мои «водочка-селёдочка»! Где я – рыба живая, весёлая! И грустная, растерянная – одновременно! Ясно?

– Даже очень! А кстати… Вы ведь – Рыба по знаку Зодиака?

– Хорошо, хорошо… Молодец!

– А почему же – Хирон?

– Вы же читали… и вчера, и сегодня.. – он посмотрел с хитрецой. – Да, Рыба. Шестнадцатое марта. Шестидесятого года. Я – «семёрка». Как, впрочем, и вы! – Хирон счастливо «осклабился» – Угадал? А ваш день рождения? Год?

– Седьмое марта, тоже шестидесятого… Экак мы… совпадаем…

– Хо! Работает одно из, моих «неправильных» правил. Четвёртый тип интуиции!

– Я… привыкаю удивляться… Вы – сенситивный, экстатичный человек… Умны! – серьёзно и просто сказал Савва.

Они выпили и закусили… С молчаливым тостом: «За взаимопонимание»!

– Просто вы мне интересны… А я – вам… И симпатичны… И… – Александр сделал паузу.

– Благодарю… Да… Но в чём ваш интерес?

– Интерес-то? Я уже говорил – мне интересно помочь вам напасть на след вашего прадеда… Это мой профессиональный интерес. Давайте поедим, сделаем паузу в беседе.

Затем Хирон размеренно – внушительно приосанился, убедительно-завораживающе посмотрел в глаза Черскому, с правильно выдержанной паузой приглашая поднятой рукой со стопкой товарища поддержать его. Чудотворно, как иллюзионист-глотатель шпаг или удачливый баскетболист «забросил» («опрокинул») эту «Aqua vita» в рот! Именно броском, с размахом, неправильно! Но классно!

– Что ж… Давайте чуть по порядку… Хотя какой порядок может быть в гремучей смеси математики, нумерологии, астрономии, психоанализа и практической магии?

– Как какой – неправильный! – по-пацански воскликнул Черский.

– Вот! Вот с Хирона и начнём. Вам не понятно: почему я Хирон в Рыбах? Да это просто период шестидесятый – шестьдесят восьмой годы… Например… Только не все Рыбы и «семёрки» – Хироны… Тут кармические завязки, код имени, бессознательное всего Рода. Вся нумерологическая и психологическая Матрица. Есть и сингулярности, стохастичность «чёрных дыр» жизни… Женщины, например…

– Не любите их? – музыкант и одессит удивлённо улыбнулся.

– Не люблю… Нельзя, знаете ли, дважды войти в одну и ту же женщину… Не поддаётся изучению, приручению… Изменчива как… ветер… Как Удача… Бывает ещё и подла… Изменить ей – как стакан воды выпить… Вот что такое Манон Леско? Бля-бляшка холестериновая… Извините за лирическое отступление – Хирон со злостью один выпил водки.

Такой способ (со злом в душе, затаённой обидой и даже гневом) употребления «веселящего зелья» и губит человека. Тогда и прорастает ядовитый «зелёный змий» и травит душу и душит сердце. Как легко плюс меняется на минус, как неустойчиво всё живое и радостное, как вдруг оно становится чужим, болезнетворным, неотвратимым оборотнем…

– так вот… о Хироне в Рыбах – точно совершенно отрезвев, с ясными уже глазами продолжил нумеролог – Этот творящий нас образ настолько загадочен и чувствен,… хм, с такой тончайшей эпидермой что ли, душевной организацией глуби́нной…, духовной даже,… ну…, пальцы гениального пианиста, нервы поэта… Ощущает космические вибрации! Да, я не скромен! Скромны и молчаливы чаще бездарности… с камнем за пазухой, жалкие завистники… А мы – медиумы и экстрасенсы! Мы умеем во время медитации раствориться во времени…

– Это как же?

– Не объясню… Что-то ведь невозможно объяснить, нужно пережить… И понять без веры не удастся… Разве можно понять даже «простые» принципы Шредингера и Гейзенберга в квантовой механике… Кот Шредингера с улыбкой Чеширского Кота… Восхитительно мудрый абсурд Алисы – неплохое правило жизни! Это раз. «Провести время? Ишь чего захотел! Время не проведёшь!» Это второе блюдо от Льюиса. И третье-от парочки Венечка-Лютвидж: «Если вы всегда спешите, вы можете пропустить чудо!». А теперь и я присоединяюсь: «Всё, что сказано три раза, становится истинной!» Ха! Моя нумерология. Это я, рыбный Хирон, вас, человека Муз, настраиваю и вкрадываюсь в доверие. Это – «цветочки». О «ягодках»… О моей смеси неправильных правил и методов… Смеси точных наук, магии и психологического абсурда. Мой гениально-несобранный, идеально-несообразный, мировоззренчески-всеобъёмлющий Метод Погружения! Смею уверить, что это – самый совершенный на сегодняшний день метод! С точно определяемой верификацией! Разумеется – по шкале Алисы! Я, знаете ли, сейчас (да и вообще) не могу понятно для непосвящённого объяснить структуру, чёткую и в то же время трансформируемую, моей Матрицы конформных отображений. Информации, психологии. А также методов её обработки… Да-а-а… По слоям, по уровням, со всяческими перетеканиями и взаимовлияниями казалось бы разнородных научных и стохастически-неявных элементов, в том числе психологических…, бессознательных… Танспорирование строк и столбцов этой матрицы, наполняемой «с этой и с той », э… нет – хватит слов! Хватит тумана… – Хирон сделал паузу – От вас, голубчик мой, от вас нужна информация… Подробная, доверительная… О вас и ваших предках, родных… Всё, что знаете, всё, что чувствуете или предполагаете… Желательно записывать на бумаге… Я буду читать, обрабатывать, задавать вам вопросы, обсуждать здесь… вечерами… Да-а-а… Недели три-четыре работы… Сочинения и ваши, и прадеда нужны… Хоть эти… мистерии. И ноты, и звучание в записи… Фото и документы – великолепно! Не могу предположить всего необходимого объёма… Как пойдёт… Сейчас вы немного расскажите мне о себе… А завтра буду ждать вас уже с дневниковыми записями, характеристиками…, бумагами, нотами и прочим… Более всего…, пожалуй, характеристики… на вас, вашего прадеда и… да, вашего деда, сына Елисея Стефановича… Хорошо бы детство и юность,… девушки, женщины, романы и любови… Страсти! Мечты! Цели! Очень важны всевозможные даты, время,… все числа!… Хм… К каким-то моментам, темам, я буду вас возвращать… Вопросами… Да, итерации, рекуррентность, да… Длинное вступление, да… Что ж – прелюдия важнее всего! – «Кащей» беспокойно посмотрел на Черского, оценивая его реакцию на… «прелюдию».

Тот сидел, задумавшись. Растерянности в облике Черского не было. Скорее весь его вид говорил о том, что он вникает в ситуацию и принимает решение. Нерешительно. Не растерянно, но и нерешительно.

– Я ничего толком не понимаю… Я люблю обдумывать серьёзные предложения… и свои шаги… Мне сложно вслепую… Что писать? Хм, на бумаге… Что важнее?… Я много чувствую, и я чувствую доверие к вам,… вашей матрице, но…, но как хотя бы начать… – Савва Арсеньевич устремил на Хирона взгляд ожидания помощи, подсказки, толчка. Очень деликатного и правильного.

Хоть Александру Александровичу и нравилась своя роль «бо́льшего человека пред меньшим» (как говорили в русской старине), но он предусмотрительно предложил антракт перед третьим действием (третьим графином).

Затем Хирон приосанился и провозгласил тост:

–За «трёх китов» нашего «погружения»: за иммерсивность театра абсурдной нашей жизни; за интуицию… э… второго рода; за производную третьего порядка в алкогольно-просветительнной элегии чувств;

Савва, конечно, чувствовал определённый сарказм в объяснениях «Кащеем» своего «Метода Погружения», но… «Кащей он и есть Кащей», да ещё Хирон. Нельзя же без чувства юмора относиться к магии, да ещё приправленной сюром, абсурдом, всем полагающимся «басенным шаманством». Что за иммерсивность без этого?

А с этим что?

Одессит принял правила игры и с правильной иронией поддержал бодрый тост:

– Ну… первые два «кита» мне понятны. Привычны. А третий?

– Сначала выпьем за тост!

Выпили, закусили.

– Теперь поясняю. Два определения из курса матанализа. Первое: производной от выпивки называется новая выпивка, организованная на выручку от сданной посуды после первой. Второе: выпивка называется существенной, если третья производная отлична от нуля.

Музыканту не удалось сразу оценить всю прелесть этой глубокой мысли и человеческого опыта. С мыслями и опытом в этом плане у него пробелы. Но элегию и даже меланхолию, особенно утра третьего дня он чувствовал. Не без содрогания «огорчённого» организма… «Да, такого рода опыта не пожелаешь… Какого рода? Второго, ах да –второго рода… А сказанное трижды – истина. А выпитое до третьей произ… – ах, вот откуда это сакраментальное: «In vino veritas»! А сейчас я? Близко к «истине»… Что-то у меня кружится в голове? Хм, Рыбий Хирон… И я – Рыба…, но… Мы, однако, рыбы плаваем в противоположные стороны… Так и изображено на символе Знака Зодиака.. А Знак есть Знак! Хм…, выпил я больше обычного… Как это у Пастернака? Э… А,… вот! Вспомнил:

Мой друг, ты спросишь, кто велит,

Чтоб жглась юродивого речь?

Давай ронять слова,

Как сад – янтарь и цедру,

Рассеянно и щедро,

Едва, едва, едва…

_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _

Ты спросишь, кто велит?

Всесильный бог деталей,

Всесильный Бог любви…

_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _

Не знаю, решена ль

Загадка зги загробной,

Но жизнь, как тишина

Осенняя, – подробна.

Как «кто велит»? Ну, третья производная… «Рассеяно и щедро», «медленно и неправильно»… Да-а-а…»

Они ещё говорили… Третий «граф-графин» поддерживал разговор… Теперь говорил Черский, «роняя слова». Говорил о себе и «всесильный Бог деталей» словно был с ним…

– 3 –

Никогда не считай себя не таким,

Каким тебя не считают другие,

И тогда другие не сочтут тебя не таким,

Каким ты хотел бы им казаться.

Лютвидж Доджсон, эсквайр

В пансионе, Савва Арсеньевич, справедливо решив, что выпитое за вечер должно сослужить хорошую службу именно в параметрах его самохарактеристики, а не точных, с датами и прочими биографических воспоминаний, кои он оставил на утро и день, взял ручку, бумагу и сел записывать.

«Хм, стиль каков? Э-э-э… эпистолярный жанр. Эклектика. Хаос и «неправильность» искренности и сомнений наиболее надёжная тропинка… Хирон любит ведь это… Эклектику стилей и правд… А мне учитывать, вводить коррективы на мнение жены обо мне…, критиков и поклонников этих музыкальных?… Ну, сдержанно… Ясно ведь, что объективности тут не существует. И нигде!»

По бумаге побежали строки: «Ищу ли поклонников? Поклонниц? Тщеславен ли? Честолюбив? Да! Но! Если усилия, направленные именно на «пиар» совершенно необременительны,… нет неприятных контактов, всё деликатно… Пусть всякое внимание к моей персоне… слава, награды и гонорары сами ищут меня. И находят! Очень люблю покой и одиночество (уединение!), терпеть не могу хамства, мелочности и склок… Хитрованов и карьеристов всех мастей не люблю… Люблю музыку, чтение, люблю путешествовать, изучать новые места, искать в них вдохновение… Случайные знакомства? Общение? Ну, если сразу есть симиатия… Семью люблю… Мимолётных романов не стремлюсь заводить, даже избегаю этих ситуаций, а вот к романтической влюблённости склонен. Это – питательная среда! Но более в душе, в фантазиях своих… Смею называть себя порядочным человеком. И преданным человеком и мужем… Ха, бабушка называла «переданным мужем»… Обожаю совместный отдых с семьёй! Дней девять, не более… Быт – категорически нет! А вот готовить люблю! И умею! Но всё тут должно быть без принуждения, без правил и расписания. Всё – вдохновение!

Всё – по моему собственному распорядку. Да! Я творческий человек… Эгоист… Право такое… Если мешают работать – злюсь, становлюсь занудой… Вообще, если в работе «непруха» – лучше меня не трогать! А если «пруха» – о, «летаю»! Могу с собой взять! Но скучать, слава Богу, не умею… Всегда есть умное чтение, да и свои…, своим наполнены ум и сердце… Только успевай! Да-а-а… Бываю тороплив, суетлив… Но кто-то сверху помогает, поправляет, поддерживает… Говорят – везунчик! Бывает… Бывало… Давно праздника не ощущал! Давно… Что читаю? Булгаков, Гоголь, Ремарк, Пушкин и Жванецкий… Это моя «пятёрка». Ну ещё с десяток…

Очень горд, что сын похож и чертами лица, и характером на моего любимого деда, генерала Игоря Елисеевича. Умён, собран, решителен, аккуратен и честен! Говорят, что дочка-красавица похожа на меня… Класс! А увлечения в музыке вообще совпадают. А ещё дед говорил, что я унаследовал таланты Елисея Стефановича… И что-то в Судьбе и характере… И тут – мой долг перед ним! И интерес! Жена утверждает, что если имя начинается на букву «с», человек стремиться к материальной независимости… Да, всякую независимость люблю. Считаю важнейшим – иметь свободу для осознания и выполнения своего предназначения в жизни! Люблю при всём том всё изучать, подвергать… ну, не сомнению и критическому анализу может…, а ответственно подходить к вопросу, дотошно… Это странно для музыкальных моих «порывов», но так… Хм… Родные и близкие, друзья и умные рецензенты-критики замечают вообще во мне… и творчестве моём… э… некую противоречив…, нет, лучше сказать, амбивалентность… Я играю… Ха, а что точно, то это – не люблю давать людям возможность (и даже близким) понять: в каком направлении я плыву… И подсказывать… И направлять… Хм…, мой «хаос», «танцующая звезда»… Да-а-а… Не интроверт, но, пожалуйста, – без советов, господа! Доверяю своей неплохой интуиции (Ха!… «второго рода», что ли?) и Ангелу-хранителю всегда рад (всего Рода!)… Говорят… даже предвидеть что-то могу… Почувствовать – точно! А воображение – редкое! Это да… Порой мешает… Доверяю ему слишком порой… Вкусы чужие уважаю, к мнению прислушиваюсь… Но не более. Категоричность не люблю… Глупо… Допускаю несколько правд…, без лживости… Я – за «возможное»! Всё возможное! Юмор мой, говорят, не плох… Ну, одессит, как-никак! Люблю море, природу… но уютную, не дикую, грубую. А море – любое… и грозное, штормовое! В городах люблю старинные кварталы, старичков-интеллигентов, скверы без мусора… Всё – без хаоса, без видимого, тревожного, пугающего. Внутри – да! Импульс напряжения, заряд, потенциал… пусть не осмысленный, но здоровый, не разрушительный…

Ещё… вот такая… странность… Жена, Алина,… да и учителя в консерватории ещё… удивлялись…и говорили, что будто бы я умею рассматривать себя, свои… сочинения… ну, словно со стороны, то есть изнутри и снаружи одновременно… Э, смотреть в зеркало и из Зазеркалья… Не знаю… Вот пишу о себе… Ярко я себя на этом плане ощущаю редко… Но бывает… Бывает вижу одновременно себя и «во вчера, и в сегодня, и в завтра». Один хороший критик, тонкий, глубокий заметил однажды, что я ищу более смысла, а не гармоний, люблю… некий хаос мотивов, сталкивать мелодии в бурном потоке звуковых вихрей… В моей музыке более импульсивности и символизма, э… через них продираюсь… к смыслам… Экспрессия, метафора и… гиперчувствительность порой… До иррационализма, трансцендентальности…, хочется уйти в бесконечность незавершённости, невыразимого… Заговариваюсь…, записыва…

Нет, «по жизни» я люблю спокойные беседы, содержательные, с ясной темой… А иногда окунаюсь в богему, в молодёжную, неформатную музыкальную тусовку… С дочкой, на её… шоу… Я социально не активен, политикой, спортом не интересуюсь… Мировоззрение – смешанное… Скорее – пантеизм и экзистенцианализм.

Люблю отдавать больше, чем получать. Могу быть расточительным в чувствах, словах, обещаниях и средствах. Не очень сожалею о напрасном… несбывшемся… Всё уйдёт… через сор, хаос в гаммы…, сублимируется… Мироощущение – солипсизм… И философский и психологический… Да – индивидуализм! Как буддисты, хотел бы доверять мышлению, правильно и спокойно пользоваться им…, но… моё настроение… меняет внешнюю «картинку»… Уверен, что всякая теория, любое умопостроение зависит от масштаба личности пишущего, создающего нечто… Без автора, без талантливого ученика теория пуста. О фрейдизме толком знает сам лишь Фрейд. И ещё… двое, ха, из Херсона… Это касается и астрологии, и нумерологии и всего оккультизма… И мою музыку знаю лучше только я один… И ещё… двое… Любящих меня! А человек поверхностный,… со средними способностями, должен заниматься технологией и ремеслом. Это тоже почётно и честно… И не рассуждать об искусстве, астрологии, нумерологии, подсознании и тому подобном…»

Савва писал на «горячем выдохе», бегло, не редактируя ни смыслы, ни стиль, писал, сочинял «с листа». Как музыку… И он очень устал от этого занятия-откровения… А откровения ли? А мы точно понимаем свои собственные мысли? Чувства? Нет, конечно! Слово произнесённое самоё себя способно выразить? Свой же смысл… Замысловатый! Истончающийся в Ничто!

«Что почитать на ночь? А, вот! «Алису»! Он «скачал» книгу и ещё час читал. Наслаждаясь и удивляясь, насколько эта книга была созвучна его теперешнему настроению. Строю его «мыслеобразов», неведомым «пастухом» направленным в «кроличью нору», в желанное Зазеркалье! Великолепие, изящное, лёгкое парение мысли и стиля! Пиршество мудрости, ласкаемой иронией! Прелесть абсурда и ясность, сочность парадокса! Да хоть эта… строчка… А эта!»

И сновидения музыканта были сказочными.

Вот ему приснилось, что он бродит с Алисой по «кроличьей норе». Она весело рассуждает о планах Хирона в отношении прадеда Саввы:

– План, что и говорить, был превосходный: простой и ясный, лучше не придумать. Недостаток у него был только один: было совершенно неизвестно, как привести его в исполнении.

Но тут откуда-то сбоку подкралась Улыбка Чеширского Кота и заговорила… Важно так, проникновенно и наставительно:

– Ты ошибаешься милая! Нет ничего на свете, из чего нельзя было бы сделать вывод. Надо только знать, как взяться за дело.

Эти фразы отпечатались в бессознательной, сонливой памяти Черского и, когда утром он заглянул в книгу, он их нашёл. В точности! Но он точно знал, что вечером их не прочёл! Это откуда? Из другой жизни? Из детства? Или другим способом это попало в голову его? Прозревание, интуиция второго рода… Месмеризм, визионерство, контакт с… тонким миром…

«Фу, ты, чёр…! Выпил вчера… лишнюю «производную»… Так, ладно… Душ…, завтрак… Нет, перечитывать написанное не буду… Возьмусь за автобиографию… Люблю, оказывается, писать! Интересные дела…»

И через час он писал:

«Я родился… »

Поток сознания стал быстро натыкаться на перекаты, пороги непоследовательности и нарушения хронологии. Удержать мыслемешалку, проконтролировать «дрожь» пальцев, привыкших извлекать звуки более из ассоциаций, чем из памяти и логики оказалось непростым делом… «Слова, мемуаристика… Но ведь тоже нужен лад и строй… Из головы в пальцы,… и чтобы не «растерять» на этом пути.. Бережней… Нет, главное, поточнее и по порядку… Алексу нужна точность… А ассоциации, аллюзии и реминисценции… потом, в беседах, на ответах на вопросы… Ах, как пойдёт! Доверится потоку сознания… Да… да…».

И все же Савва Арсеньевич решил, что если в поток сознания будут пробиваться «ключики» бессознательного, то эти струйки деталей, психоэмоционального фона семьи и его, в частности, настроя, не размоют содержание и не «сломают» плавности изложения. И ещё он решил взять (для начала) более мужскую кровную ветвь генеалогического древа.

«Мои пращуры из прадедова «колена» рождались и питались живительными соками благословенных земель Богемии, Моравии, Силезии, Галиции и Трансильвании. Знаю, что мой прапрадед Стефан жил в Кракове, занимался микробиологией и физиологией, был профессором и имел врачебную практику. Это был успешный, степенный, небедный человек, по венам которого струилась смесь польской, украинской и сербской кровей. А в венах его жены, о которой мы мало знаем (то ли она умерла рано от туберкулеза, то ли сбежала от Стефана с каким-то бравым кавалеристом… То ли гусар, то ли румынский князь, то ли всё вместе…) жизнерадостно пульсировала кровь её чешских и австрийских предков. А что же не веселиться в таком чудесном климате, среди живописнейших, благоухающих ландшафтов и размеренного течения обеспеченной жизни! Да ведь и люди были совсем иные тогда! Романтизм и просвещённость! И даже высокородная праздность была наполнена идеалами, мечтаниями и занятием искусствами. И всё это безыскусно, необременительно и «возвышенно». Просто и без суеты!