Текст книги "Кто правил Россией после 1796 года ? Романовы ?(СИ)"

Автор книги: Игорь Шап

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

"Я послала под начальством Алексея Орлова, в сопровождении четырёх офицеров и отряда смирных и избранных людей, низложенного императора за 25 вёрст от Петергофа в местечко, называемое Ропша, очень уединённое и очень приятное, на то время, пока готовили хорошие и приличные комнаты в Шлиссельбурге...

Страх вызвал у него понос, который продолжался три дня и прошёл на четвертый. Он пил в тот день непрерывно, ибо у него было всё, чего он желал, кроме свободы. Он попросил у меня лишь свою любовницу, свою собаку ( мопс. – И.Ш. ), своего негра ( арап Нарцисс. – И. Ш. ) и свою скрипку; боясь, однако, скандала и недовольства людей, его охранявших, я выполнила только три последних его просьбы...

Его схватил приступ геморроидальных колик вместе с приливами крови к мозгу; он был два дня в этом состоянии, за которым последовала страшная слабость, и, несмотря на усиленную помощь докторов, он испустил дух, потребовав... ( перед тем ) лютеранского священника. Я опасалась, не отравили ли его офицеры. Я велела его вскрыть, но вполне удостоверено, что не нашли ни малейшего следа...( отравы ), он имел совершенно здоровый желудок, но умер от воспаления в кишках и апоплексического удара. Его сердце было необычайно мало и совсем сморщено".

Нам известно, что Петра III в Ропше посещали ( 3 – 4 июля ) два медика – врач Лидерс и штаб-лекарь Паульсен, и хотя особо смертельного диагноза они «пациенту» не поставили..., но состояние бывшего государя было действительно неважным.

Вот так всё и закончилось... Судить вам – прав я или нет.

Оппоненты мне могут возразить и сказать, что Екатерина ходила со скорбным и заплаканным лицом только на следующий день – уже после официального объявления о смерти Петра III, а накануне, получив печальное известие, она в лице, якобы, не изменилась... И что это можно подтвердить словами француза Рюльера ( Клод Карломан, 1735 – 1791 гг., поэт, писатель, историк ), который был в те дни в Петербурге:

«Нельзя достоверно сказать, какое участие принимала императрица в сем приключении; но известно, что в сей самый день, когда сие случилось, государыня садилась за стол с отменной веселостью. Вдруг является тот самый Орлов, растрепанный, в поту и пыли, в разорванном платье, с беспокойным лицом, исполненным ужаса и торопливости. Когда только он входил в комнату, то быстрые и сверкающие глаза его уже искали императрицу. Не говоря ни слова, она встала, направилась в кабинет, куда за нею и последовал Орлов; через несколько минут она позвала к себе графа Панина, который был уже наименован ее министром. Она известила его, что государь умер и советовалась с ним, каким образом сообщить об его смерти народу. Панин советовал пропустить одну ночь и на другое утро объявить сию новость, как будто сие случилось ночью. Приняв сей совет, императрица возвратилась с тем же лицом и продолжала ОБЕДАТЬ ( выделено мной. – И.Ш. ) с той же веселостью. На утро, когда узнали, что Петр умер от геморроидальной колики, она показалась с заплаканным лицом и возвестила о постигшей ее печали».

И вот здесь возникает вопрос – кто обо всём этом ( включая «сверкающие глаза Орлова» ) рассказал Рюльеру ? И не художественная ли это выдумка ? Его самого ведь там не было. В тексте выше я выделил слово «обедать». Известие о смерти Петра III пришло в Петербург поздним вечером, а значит нужно было написать «продолжала ужинать», хотя мы знаем, что Екатерина после нескольких родов начала полнеть и отказалась от ужинов. Неувязочка получается...

А вот что вспоминала подруга Екатерины II, участница переворота Дашкова ( урожд. Воронцова Екатерина Романовна, 1743 – 1810 гг, директор Петербургской Академии наук в 1783 – 96 годах, её старшая сестра Елизавета была фавориткой Петра III ):

"Я нашла императрицу в совершенном отчаянии; видно было, под влиянием каких тяжких дум она находилась. Вот что она мне сказала: «Эта смерть наводит на меня невыразимый ужас; этот удар меня сокрушает».

Рассказывая обо всех этих событиях, я часто упоминал ( и ещё не раз повторю ) слова синонимы «фаворит ( -ка ) и любовник ( -ца )». Необходимо констатировать – супружеская верность отнюдь не была достоинством той эпохи..., хотя не нам выступать в роли моралистов...

Да и вообще, в разные времена и эпохи у разных народов были собственные представления о нравственности. К примеру, когда археологи начали раскапывать Помпеи, засыпанные пеплом при извержении вулкана Везувия в 79 году нашей эры, то они просто ужаснулись содержанию открывшихся их взору настенных фресок – это были чистейшей воды "весёлые картинки" для взрослых..., не каждый современный музей отважится выставить такое "эротическое искусство" на всеобщее обозрение... Нам остаётся только догадываться о реалиях жизни в то время, если подобные изображения служили украшением стен городских домов.

А во времена князя Владимира Святославовича «групповые оргии» были и вовсе обыденным делом. Будущий креститель Руси любил устраивать похотные дворы ( от слова «похоть» ) и там развлекался со всей своей свитой. С окрестных поселений туда насильно загонялись «жены и девицы». Летописцами подсчитано – только в Белгороде, Берестове и Вышгороде в сексуальном рабстве содержалось одновременно до «800 лиц женского пола». В 978 году князь Владимир «по совету» своего дядюшки Добрыни изнасиловал 12-летнюю Рогнеду Рогволодовну на глазах связанных её родителей. В ряд «смягчающих обстоятельств» можно занести то, что после этого он взял её в жёны ( вторая по счёту его жена, а всего было шесть ), пусть даже и насильно. А вот что касается факта убийства её родителей ( их зарезали вместе с сыновьями ) сразу же по окончании «акта» – тут я адвокатом князя выступать не буду. Лишь только после принятия «греческой веры» он немного остепенился. Не будем же мы сейчас «шить дела» нашим предкам согласно статьям современного Уголовного Кодекса. Такие раньше были нравы...

Так что совершать «маленький адюльтерчик» в 18-м веке в России было вовсе не зазорным...

Я слишком рано в своей статье «похоронил» Петра III, нам он ещё будет нужен живым и молодым.

Итак, императрица Елизавета Петровна разочаровалась в своём племяннике... На тот момент ей немногим перевалило за 30 лет и я считаю, что «зацикливаться» в качестве наследника на внуке Петра Великого она явно не собиралась. Время позволяло ей спокойно найти для Петра Фёдоровича хорошую «плодовитую» невесту, женить его, вырастить родившихся от этого брака детей ( желательно мальчиков ) и сделать кого-то из них наследником престола. Как минимум 25 лет жизни она себе ещё отводила ( кто бы сомневался в этом ).

Елизавета Петровна начала поиски подходящей невесты для Петра Фёдоровича.

Её выбор остановился на семье своего бывшего жениха – Карла Августа Гольштейн-Готторпского ( напомню, что он умер перед самым днём свадьбы ). С его родственниками она поддерживала хорошие отношения. У покойного "несостоявшегося мужа" была младшая сестра – Иоганна Елизавета Гольштейн-Готторпская ( 1712 – 1760 гг. ), которая 21 апреля 1729 года родила дочь от прусского генерала Кристиана Августа Ангальт Цербстского ( 1690 – 1747 гг. ). Девочку назвали Софья Августа Фредерика. Вот на неё и пал выбор российской императрицы.

В 15-летнем возрасте Софья Августа Фредерика приезжает вместе с матерью в Россию..., 29 июня 1744 года она принимает православие и получает новое имя – Екатерина Алексеевна. На следующий день состоялось её обручение с великим князем Петром Фёдоровичем.

Ещё будучи «женихом», великий князь переболел оспой. Об этом свидетельствуют дневниковые записи Екатерины. Вот отрывки из них:

"...Великий князь и мы с матерью опять поехали вперёд. На половине дороги, прибыв в село Хотилово, великий князь захворал; он уже за два дня перед тем почувствовал некоторое недомогание, которое приняли за расстройство желудка; в этом месте остановились на сутки. На следующий день около полудня я вошла с матерью в комнату великого князя и приблизилась к его кровати; тогда доктора великого князя отвели мать в сторону, и минуту спустя она меня позвала, вывела из комнаты, велела запрячь лошадей в карету и уехала со мною. Я просила её сказать мне, чем вызван этот отъезд; она мне тогда сказала, что у великого князя оспа; у меня ещё не было...

...Императрица оставалась с великим князем во всё время его болезни и вернулась с ним только по истечении шести недель.

...В феврале месяце императрица и великий князь вернулись из Хотилова. Я испугалась, когда увидела этого князя; он так был обезображен следами оспы, что был неузнаваемым; он очень вырос, но сразу я увидела, что был таким же ребёнком, каким я его оставила".

«Холодок» между будущими супругами пробежал ещё до свадьбы..., «что-то пошло не так».

Я процитирую Екатерину ( напомню, что всё это переводы с французского и поэтому звучат они литературно ):

«С наступлением хорошей погоды мы переехали в Летний дворец; там посещения великого князя стали ещё реже; признаюсь, этот недостаток внимания и эта холодность с его стороны, так сказать, накануне нашей свадьбы не располагали меня в его пользу и, чем больше приближалось время, тем меньше я скрывала от себя, что, может быть, вступаю в очень неудачный брак: но я имела слишком много гордости и слишком возвышенную душу, чтобы даже давать людям повод догадываться что я не считаю себя любимой; я слишком ценила самое себя, чтобы думать, что меня презирают. Впрочем, великий князь позволял себе некоторые вольные поступки и разговоры с фрейлинами императрицы, что мне не нравилось, но я отнюдь об этом не говорила, и никто даже не замечал тех душевных волнений, какие я испытывала; я старалась развлечься, резвясь в своей комнате с горничными».

Не надо думать, что будущая Императрица Екатерина II была развратной девицей..., дай бог нашему поколению быть таким невинным:

«К Петрову дню весь двор вернулся из Петергофа в город. Помню, накануне этого праздника мне вздумалось уложить всех своих дам и также горничных в своей спальне. Для этого я велела постлать на полу свою постель и постели всей компании и вот таким образом мы провели ночь; но прежде, чем нам заснуть, поднялся в нашей компании великий спор о разнице обоих полов. Думаю, большинство из нас было в величайшем неведении; что меня касается, то могу поклясться, что хотя мне уже исполнилось 16 лет, но я совершенно не знала, в чём состояла эта разница; я сделала больше того, я обещала моим женщинам спросить об этом на следующий день у матери; мне не перечили и все заснули. На следующий день я, действительно, задала матери несколько вопросов, и она меня выбранила».

Вот такое пуританское воспитание было тогда в немецких семьях..., вот вам и «дастиш фантастиш».

Пышная свадьба была сыграна 21 августа 1745 года ( торжества длились десять дней ).

Вот как описывает первую брачную ночь сама Екатерина:

"...На этом балу танцевали только полонезы, он продолжался не более часа, после чего императрица повела нас с великим князем в наши покои; дамы меня раздели и уложили между девятью и десять часами. Я просила принцессу Гессенскую побыть со мной ещё немного, но она не могла согласиться. Все удалились, и я оставалась одна больше двух часов, не зная, что мне следовало делать: нужно ли было встать? или следовало оставаться в постели? Я ничего на этот счёт не знаю.

Наконец Крузе, моя новая камер-фрау, вошла и сказала мне очень весело, что великий князь ждёт своего ужина, который скоро подадут. Его Императорское Высочество, хорошо поужинав, пришёл спать, и когда он лёг, он завёл со мной разговор о том, какое удовольствие испытал бы один из его камердинеров, если бы увидел нас вдвоём в постели; после этого он заснул и проспал очень спокойно до следующего дня.

Простыни из каммердука, на которых я лежала, показались мне летом столь неудобны, что я очень плохо спала, тем более, что, когда рассвело, дневной свет мне показался очень неприятным в постели без занавесок, поставленной против окон, хотя и убранной с большим великолепием розовым бархатом, вышитым серебром. Крузе захотела на следующий день расспросить новобрачных, но её надежды оказались тщетными; и в этом положении дело оставалось в течение девяти лет без малейшего изменения".

Обратите внимание на последние слова – «и в этом положении дело оставалось в течение девяти лет без малейшего изменения».

Какое дело она имеет ввиду – интимные отношения ? беременность ? рождение ребёнка ?

Супружеская жизнь молодой великокняжеской четы ( 17 и 16 лет ), как и стоило предполагать, не заладилась с самого начала. Есть версия, что у Петра Фёдоровича были «мужские» проблемы, и что Екатерина чуть ли не семь лет оставалась «непорочной»..., но скорее всего это досужие домыслы – супруги оказались попросту совершенно разными людьми..., с разными интересами, темпераментами, характерами, взглядами на жизнь и т. д.

То, что молодые поначалу спали ночью вместе, говорит следующая цитата из дневников Екатерины:

«Не знаю, что именно – балы ли на масленице, или устройство нашего помещения, причинило горячку великому князю к концу зимы, или, лучше сказать, в начале 1746 года. Как бы то ни было, он её схватил; на эти балах он много плясал и возвращался домой весь в поту. Наши покои были распределены так странно, что между моими и его находилась очень большая прихожая с громадной лестницей; спал он в моих покоях, но раздевался и одевался у себя».

Но уже в декабре 1746 года Пётр писал ( !!!, а не говорил ) своей жене:

"Мадам,

Прошу вас этой ночью отнюдь не утруждать себя, чтобы спать со мною, поелику поздно уже обманывать меня, постель стала слишком узка, после двухнедельной разлуки с вами, сего дня по полудни.

Ваш несчастный муж, коего вы так и не удостоили сего имени

Петр".

Скорее всего супруги очень редко «уделяли внимание процессу зачатия наследника». При некоторых обстоятельствах и «каждодневные труды» не приводят к успеху..., а тут несколько раз в году по «великим праздникам», да ещё при отнюдь не богатырском здоровье мужа.

Пётр Фёдович начал увлекаться другими женщинами..., как натура эмоциональная и творческая – он был очень влюбчив.

В дневниках Екатерины мы находим такие слова:

«... изгнать из сердца ревность относительно человека, который не любит меня; но для того, чтобы не ревновать, было одно средство – не любить его. Если бы он желал быть любимым, то относительно меня это вовсе было нетрудно; я от природы была наклонна и привычна к исполнению моих обязанностей, но для этого мне был нужен муж со здравым смыслом, а мой его не имел» .

В ноябре 1749 императрица определяет в придворный штат двора Екатерины Алексеевны новую фрейлину – Воронцову ( Елизавета Романовна, 1739 – 1792 гг., племянница вице-канцлера М.И. Воронцова ). Некоторое время спустя она становится любовницей великого князя. Их связь продлится до конца жизни Петра Фёдоровича.

А тем временем императрица Елизавета Петровна становится явно озадаченной отсутствием детей у супругов. Ну ладно, прошло два года..., ну три..., ну пять..., но пошёл СЕДЬМОЙ ( !!! ) год, а живот Екатерины всё не думает расти. Так можно умереть и не дождаться от племянника и его жены «ничего вразумительного»...

Императрица начинает предпринимать активные действия. Врачебный осмотр Екатерины показал, что она вполне здорова. По большому счёту – какая разница от кого "понесёт" Екатерина..., и если это останется тайной, то никому от этого худо не будет..., и выиграют абсолютно все стороны.

В 1752 году в штат двора Петра Фёдоровича императрица назначает камергером Салтыкова ( Сергей Васильевич, 1726, ум -??? гг. ). Он был мужем одной из фрейлин Екатерины Алексеевны – Балк Матрёны Павловны ( вспомните любовницу Петра I – Анну Монс из Немецкой слободы, так это её внучатая племянница ).

Кроме того, его отец – Салтыков Василий Фёдорович ( 1675 – 1751 гг. ) был генерал-аншефом и петербургским генерал-полицмейстером. В своё время ему было поручено сопровождать низверженную регентшу Анну Леопольдовну с её семейством при выдворении их из России..., но потом всё "переиграли" и экстрадицию заменили ссылкой в Холмогоры. Вторым браком Василий Фёдорович был женат на княжне Голицыной Марии Алексеевне, которая, будучи уважаемой в гвардейских полках, оказала немалые услуги императрице Елизавете Петровне во время дворцового переворота 1741 года.

Дед Сергея Васильевича – стольник Салтыков Фёдор Петрович известен тем, что был убит стрельцами во время бунта 1682 года – его перепутали с Афанасием Нарышкиным ( об этом я уже писал ближе к началу статьи ).

Я не знаю, ставилась ли перед 26-летним Сергеем Васильевичем Салтыковым персональная ЗАДАЧА соблазнить великую княгиню..., но тем не менее, факт остаётся – он очень быстро стал её фаворитом. При таких «тёплых» супружеских отношениях великокняжеской четы – это было немудрено.

О своём первом "ухажёре" Екатерина писала:

«... он был прекрасен, как день, и, конечно, никто не мог с ним сравняться ни при большом дворе, ни тем более при нашем. У него не было недостатка ни в уме, ни в том складе познаний, манер и приёмов, какой дают большой свет и особенно двор».

Надо признать, что «активность» исходила именно от Сергея Васильевича. Вот что пишет Екатерина:

«... Во время одного из этих концертов Сергей Салтыков дал мне понять, какая была причина его частых посещений. Я не сразу ему ответила; когда он снова стал говорить со мной о том же, я спросила его: на что же он надеется ? Тогда он стал рисовать мне столь же пленительную, сколь полную страсти картину счастья, на какое он рассчитывал...»

Их роман, начавшийся весной 1752 года, к осени перерос в интимные отношения... При первых признаках беременности у Екатерины, императрица отправила Салтыкова с глаз долой отдыхать от «трудов праведных» к его родственникам.

Но в декабре при переезде царского двора в Москву у Екатерины произошёл выкидыш.

В феврале 1753 года Салтыков был опять призван на прежнее "место работы" продолжать незавершённое дело. К несчастью, в мае того же года у Екатерины случился повторный выкидыш. Весь 1753 год ( в Москве ) и три четверти следующего года ( уже в Петербурге ) Салтыков провёл, не отлучаясь от двора..., "подстраховывая" на всякий случай весь процесс до самого конца...

20 сентября 1754 года у Екатерины Алексеевны рождается мальчик.

Потом Екатерина запишет:

"... Я очень страдала; наконец, около полудня следующего дня, 20 сентября, я разрешилась сыном. Как только его спеленали, императрица ввела своего духовника, который дал ребёнку имя Павел, после чего тотчас же императрица велела акушерке взять ребёнка и следовать за ней...

... Наконец, после трёх часов пришла графиня Шувалова, вся разодетая. Увидев, что я всё ещё лежу на том же месте, где она меня оставила, она вскрикнула и сказала, что так можно уморить меня. Это было очень утешительно для меня, уже заливавшейся слезами с той минуты, как я разрешилась, и особенно оттого, что я всеми покинута и лежу плохо и неудобно, после тяжёлых и мучительных усилий, между плохо затворявшимися дверьми и окнами, причём никто не смел перенести меня на мою постель, которая была в двух шагах, а я сама не в силах была на неё перетащиться.

... Его Императорское Высочество со своей стороны только и делал, что пил с теми, кого находил, а императрица занималась ребёнком...

...Когда прошло 40 дней со времени моих родов, ..... сына моего принесли в мою комнату: это было в первый раз, что я его увидела после его рождения.

Я нашла его очень красивым, и его вид развеселил меня немного ( Je le trouvai fort beau et sa vue me rejouit un peu )... Я могла узнавать о нём только украдкой, потому что спрашивать о его здоровье – значило бы сомневаться в заботе, которую имела о нём императрица, и это могло быть принято очень дурно. Она и без того взяла его в свою комнату, и, как только он кричал, она сама к нему подбегала, и заботами его буквально душили.

Его держали в чрезвычайно жаркой комнате, запеленав во фланель и уложив в колыбель, обитую мехом чёрно-бурой лисицы; его покрывали стёганным на вате атласным одеялом и сверх этого клали ещё другое, бархатное, розового цвета...

Я сама много раз после этого видела его уложенного таким образом: пот лил у него с лица и со всего тела, и это привело к тому, что когда он подрос, то от малейшего ветерка, который его касался, он простужался и хворал...".

Вот такое своеобразное материнство было уготовано Екатерине. Ей дали ясно понять, что миссию она свою выполнила и ни на что большее она может уже не рассчитывать.

Конечно, всё это не могло не сказаться на взаимных чувствах матери и сына... Лишь только в самом конце правления императрицы Елизаветы Петровны великая княгиня получила дозволение видеть ребёнка один раз в неделю... И совсем неудивительно, что в дальнейших отношениях матери и сына сквозило отчуждение..., и пропасть между Екатериной и Павлом становилась с каждым годом всё больше и больше..., но это уже другая история.

Вернёмся в те счастливые для Елизаветы Петровны дни.

Нам неизвестно, отблагодарила ли она Сергея Салтыкова за все труды, но мы точно знаем, что уже 7 октября она отправила его "с глаз подальше" к шведскому двору сообщить родным Екатерины Алексеевны о радостном событии.

К масленице 1755 года Салтыков должен был вернуться в Петербург, но его перенаправили в качестве российского посланника в Гамбург..., и так до конца своей жизни он "скитался" дипломатом по многим европейским дворам. Его след затерялся после 1776 года. Есть много версий о его дальнейшей судьбе..., я их тут приводить не буду..., но скорее всего он "исчез" в бурных водах Великой французской революции.

О его детях ( скорее всего их не было ) и о месте и времени смерти доподлинно неизвестно.

Екатерина Алексеевна, распробовав «вкус» красивых и сильных мужчин, дальше уже не могла остановиться до самой своей смерти в 1796 году.

Но мы так далеко заходить не будем, а только упомянем следующих двух её мужчин – при жизни Петра Фёдоровича.

Вторым по счёту её фаворитом был Станислав Август Понятовский ( 1732 – 1798 гг. ). Его я уже упоминал выше.

Он приехал в Россию в 1755 году в качестве секретаря английского посланника, а затем был аккредитован при российском дворе в качестве саксонского представителя.

Когда Екатерина станет императрицей, она посодействует Станиславу стать польским королём ( 1764-95 гг. ).

Вот как описывает Станислав Понятовский свою возлюбленную Екатерину Алексеевну:

"Ей было 25 лет. Она только что оправилась от первых родов и была в полном расцвете своей обаятельной красоты. У неё были чёрные волосы, ослепительной свежести и белизны цвет лица, большие выразительные голубые глаза на выкат, чёрные очень длинные ресницы, несколько заострённый носик, рот как бы созданный для поцелуев, очаровательная форма рук, гибкий, стройный стан, быстрая и в то же время благородная походка, приятный тембр голоса.

Роста она была скорее высокого, смеялась заразительно. Живая и весёлая от природы, она с удивительной лёгкостью переходила от самой весёлой чуть не детской забавы к умственной работе, как бы она ни была трудна.

Стеснение, в каком она жила со времени своего замужества, отсутствие подходящего ей по уму общества, заставило её пристраститься к чтению. Она обладала большими познаниями, была ласкова, приветлива, умела понять слабую сторону каждого; она уже в то время пролагала себе путь к престолу, который она занимала впоследствии с такой славой.

Такова была возлюбленная, ставшая властительницей моей судьбы; я готов был посвятить ей всю жизнь, говорю это гораздо более искренно, нежели это говорится обыкновенно в таких случаях. По странной случайности, несмотря на свои двадцать два года, я принёс ей в дар свою невинность..."

Выходит, что Екатерина была у Станислава первой женщиной..., он на три года моложе её.

А ещё очень интересна фраза из дневника Понятовского, которую он написал вскоре после того, как его "связь" с Екатериной Алексеевной стала известна двору:

«Я приезжал вечером; проходил по потайной лестнице к великой княгине; где заставал великого князя и его фаворитку. Мы ужинали вместе, после чего он уводил Воронцову, говоря: „Ну, дети мои, вам меня кажется, более не нужно“; и я оставался, сколько хотел».

Получается, что великокняжеская чета уже не скрывала друг от друга интимных отношений с другими партнёрами. И Екатерина Алексеевна, когда приписывает своему мужу следующую фразу, делает его немного лукавым:

«Бог знает, откуда моя жена беременеет; я не знаю наверное, мой ли этот ребёнок и должен ли я признавать его своим».

А следующим ребёнком была девочка Анна Петровна ( 1757 – 1759 гг. ), прожившая один год и четыре месяца. Огромная вероятность того, что отцом девочки был Станислав Понятовский.

Кстати, всю свою жизнь сын Екатерины – Павел думал, что он сын именно польского короля.

Однажды Павлу Петровичу дали понять, что он не "романовых" кровей.

Это произошло в разговоре между 19-летним великим князем Павлом Петровичем и его наставником графом Паниным ( Никита Иванович, 1718 – 1783 гг., дипломат ), состоявшимся после того, как была раскрыта обширная "баламутная" переписка великого князя с Каспаром Сальдерном ( 1711 – 1788 гг., дипломат, тайный советник ). Контент этой переписки "дипломатично" подстрекал Павла добиваться соправительства с матерью-императрицей.

Екатерина II через уста Панина дала понять своему сыну – кто он такой и где его место:

" – Кто вы, по вашему мнению, – наследник престола ?

– Конечно, как же нет ?

– Вот вы и не знаете, и я хочу вам это выяснить. Вы, правда, наследник, но только по милости Её Величества благополучно царствующей императрицы. Если вас до сих пор оставляли в уверенности, что вы законный сын Её Величества и покойного императора Петра III, то я вас выведу из этого заблуждения: вы не более как ПОБОЧНЫЙ СЫН ( выделено мной.– И.Ш. ), и свидетели этого факта все на лицо. Взойдя на престол, императрице угодно было поставить вас рядом с собою, но в тот день, когда вы перестанете быть достойным её милости и престола, вы лишитесь как последнего, так и вашей матери. В тот день, когда ваша неосторожность могла бы компрометировать спокойствие государства, императрица не будет колебаться в выборе между неблагодарным сыном и верными подданными. Она чувствует себя достаточно могущественной, чтобы удивить свет признанием, которое, в одно и то же время, известит его о её слабости, как матери, и о её верности, как государыни".

Эту сцену описал в своих дневниках граф Головкин ( Фёдор Гаврилович, 1766 – 1823 гг., дипломат, церемониймейстер ). Происходило ли подобное на самом деле – этого мы уже доподлинно не узнаем..., но, как говорится, дыма без огня не бывает. Но всё равно напрашивается вопрос – для чего Екатерина постоянно намекала сыну, что он не вполне «законен» ? Чтобы держать его на коротком поводке ?

Кстати, Фёдор Головкин будет приставлен в качестве секретаря к низложенному польскому королю Станиславу Августу II Понятовскому, когда тот в 1797 году по приглашению Павла I приедет в Петербург. Им будут записаны и отредактированы многочисленные воспоминания поляка.

Огромный интерес представляет записанный Фёдором Головкиным эпизод встречи Павла I и Станислава Понятовского 27 февраля 1797 года в Петербурге:

"Польский король «мне сам рассказывал, что император, со слезами на глазах и целуя ему руки, просил его сознаться, что он его отец; но что он не мог этого сделать, так как сам был уверен в том, что это неправда. Тогда император, придававший большое значение такому происхождению, в которое он твёрдо верил, переменил тон и стал требовать по этому поводу страшных для него подробностей. Король не поддавался и старался ему доказать вескими доводами, что он имеет полное основание считать себя сыном Петра III; но Павел несколько раз, с непонятною настойчивостью, говорил о последнем, как о человеке, преданном спиртным напиткам и неспособном царствовать».

Третьим по счёту фаворитом Екатерины Алексеевны был Орлов ( Григорий Григорьевич, 1734 – 1783 гг. ). Он был самым активным участником свержения Петра III.

В дальнейшем Екатерина осыпет его всевозможными званиями и должностями. От их связи родился мальчик – Бобринский ( Алексей Григорьевич, род. 31 марта 1762 г., ум. в 1813 г. ). Фамилия ему была дана по названию села, купленного для его материального обеспечения – Бобрики.

Интересно рождение Алексея Бобринского.

Екатерина Алексеевна была вынуждена скрывать свою беременность от мужа, уже ставшего к тому времени императором Петром III, так как в последние годы абсолютно не жила с ним "супружеской" жизнью... И вот во время начавшихся предродовых схваток был специально устроен пожар в одном из домов недалеко от Летнего дворца, а как известно, созерцание пожаров было любимым "реалити-шоу" Петра Фёдоровича.

И пока Пётр "рванул" наблюдать за этим "огненным представлением", Екатерина благополучно родила сына, которого тут же передали на воспитание в семью её гардеробмейстера Василия Шкурина ( это он сам поджёг свой дом ). Екатерина не бросила сына на произвол судьбы и всячески помогала ему по жизни, хотя и без особо энтузиазма. В последний раз они встретились незадолго до кончины Императрицы, когда Алексей был приглашён вместе с супругой после их свадьбы.

Так вот, уже на четвёртый день после смерти Екатерины II ( 6 ноября 1796 г. ) Алексей Бобринский был вызван в Петербург..., и 12 ноября Павел пожаловал ему графское достоинство, назначил шефом 4-го эскадрона конной гвардии, подарил огромный "дом Штегельмана". Кстати, это был дом, некогда принадлежащий его отцу – Григорию Орлову.

Павел I даже на одном из приёмов во дворце вывел графа Алексея Григорьевича Бобринского вперёд и представил его присутствовавшим гостям, как своего брата.

Других фаворитов Екатерины Алексеевны я вспоминать не буду – дальше она жила уже «холостячкой», а значит имела полное право на «кого хочу».

Из всего написанного мной выше, я делаю «осторожный» ВЫВОД – Павел I был рождён от связи Екатерины Алексеевны и Сергея Салтыкова. Приверженцы «чистокровной» романовской линии могут особо не расстраиваться..., Салтыковы не «последние люди», они были рядом с истоками дома Романовых. Это показано на самой первой схеме, которую я нарисовал и привёл ранее.

А сейчас я приведу более развёрнутое построение, где включена и часть первой схемы. Там хорошо видны две линии рода Салтыковых, которые пересекаются с Романовыми:

http://s019.radikal.ru/i601/1604/3c/e48655b675c5.jpg

Многие мне могут возразить и привести кучу доказательств несостоятельности такого вывода. Да при желании я и сам могу это сделать...