Текст книги "Куриный художник"
Автор книги: Игорь Фарбажевич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
А Тофер стал отбирать гусиные перья поцелей да подлиннее и откладывать их в корзину.
Звякнул дверной колокольчик.
Тофер свесился с перил. На пороге мастерской стояла Нелли.
– Тебе чего? – спросил Тофер у Нелли.
Когда бабушка Божена узнала про то, что Марк снова продает счастливые перья, она сказала Нелли:
– Кажется, твой отец вновь поймал Птицу Счастья. Сегодня на рынке к нему было не подступиться.
– Не может быть! – воскликнула Нелли. – Утром она опять прилетала на нашу крышу! Я ей сказала: не волнуйся, меня здесь не обижают!
– Странно... – промолвила в раздумьи зеленщица. – Какие же перья он тогда продает?..
– Это я разузнаю, – пообещала Нелли.
– Разузнай обязательно, – попросила бабушка Божена. – Тут что-то не так...
И Нелли заспешила в город.
На хуторе она загорела, набралась сил, её волосы стали пахнуть травами и костром, она сменила пансионную форму на цветастый сарафан, босоножки и соломенную шляпу.
В таком наряде и явилась.
– Тебе чего? – спросил Тофер у Нелли.
– А тебе чего? – поинтересовалась она в свою очередь.
– То есть?.. – не понял он.
– Я, например, тут живу, – пояснила Нелли, по привычке усевшись прямо на прилавок. – А ты?
– Ах, вот оно что! – дошло наконец до Тофера. – Так ты и есть дочь Марка?
– Она самая!
Тофер поклонился:
– Тофер!.. – и стал важно спускаться с лестницы: – Художник по рекламе!
– Неужели тот самый?! Талантливый и знаменитый! – воскликнула она с восторгом, полным иронии. – Видела я твои бакалейные шедевры.
– И как?..
– Очень аппетитно!..
– Это реклама, детка, – снисходительно улыбнулся Тофер. – Зеркало товара! И тоже, представь себе, – творчество! Кому-то ведь нужно заниматься и этим.
Нелли слушала его и улыбалась... Из боковой двери появился Марк с кастрюлей сваренных яиц.
– Жаль, два лопнуло! – он повернулся к Тоферу и сразу увидел Нелли: Нелька!.. Дочка! Я знал, что ты вернешься! И правильно сделала! – Марк поставил кастрюлю на прилавок и обнял дочь. – Все забыл, все простил! Эх, и заживем мы теперь на славу! – И поинтересовался у Тофера: Познакомились?..
– Вполне, – коротко ответил тот. – Так я пошел! Не буду мешать встрече.
Он накрыл корзину плащом и собрался было уйти.
– Погоди! – остановил его Марк. – Пропустим-ка по стаканчику за мою дочь!
– За дочь – можно, – согласился Тофер.
– Влюбился! – вдруг ткнул в него пальцем Марк и захохотал. – перо мне в бок, если не влюбился!
– Кто?!.. Я?!.. – растерялся Тофер.
– А то кто же! – не унимался Марк. – В Нельку, не сойти мне с этого места!
– Отец! – вмешалась Нелли. – Ты чего? Уже с утра?
– Молчи, дочка, молчи! Я ведь его насквозь вижу!..
– Да будет вам! – начал уже возмущаться Тофер.
– И на здоровье! – не дал ему договорить Марк. Он взял ворох раскрашеных перьев и подбросил их над головой Нелли. – Нравится?..
– Что это? – не поняла она.
– Твое счастье, дурочка!
– Постой, отец, – прервала его Нелли. – Выходит, все это – правда?!..
– А ты ещё сомневалась?! – захохотал он. – Все для тебя, дочь!
– Я не об этом. Мне ничего не нужно, ты знаешь, – продолжала она. Значит, Птица опять у тебя? И ты снова ощипываешь её, как дохлую гусыню?
– Какая птица?.. – недоуменно спросил Марк и вдруг стал хохотать на весь дом. Он кашлял, топал ногами, икал и хрюкал. – Ой, не могу!.. Слышишь, Тофи?.. Раз денежки появились – видать, снова птичка попалась?!.. Ты что же, дуреха, так и подумала?!..
Он вытер слезы смеха и достал неначатую бутылку из буфета:
– Очень нам она нужна теперь! Пусть другие дожидаются своего единственного счастливого перышка! Правда, Тофи?!.. А у нас – работа поважнее! Мы люди с размахом! Да, Тофи?..
До Нелли вдруг ясно дошел смысл всего происходящего – и зачем понадобилась целая корзина яиц, и для чего эта куча крашеных перьев, и почему здесь этот бородатый самоуверенный мастер вывесок.
– Ведь главное – что?.. – хвастливо объяснял отец. – Дать людям надежду, а с ней каждому и помереть не страшно! И жить веселей!
Нелли молча пошла к выходу.
– Ты это куда?.. – с тревогой спросил её Марк.
Она не ответила, лишь у входной двери пнула ногой корзину. Раздался треск яичной скорлупы.
– Чокнутая! – подскочил к ней Тофер и заслонил собой выход. – Для тебя же стараемся! Не пущу! Марк, она разнесет по городу тайну фирмы!
– Пусти! – резко сказала Нелли. – Я тебя знать не желаю!
Выход был перекрыт, и тогда она бросилась по лестнице на мансарду, распахнула окно и влезла на подоконник. Снизу загромыхали башмаки мужчин.
Небо потемнело, поднялся ветер, собирался дождь.
– Разобьешься, дура!!! – было последнее, что услышала она от отца.
На мансарде наступила зловещая тишина. Марк с раскрытыми от ужаса глазами неподвижно стоял, уставившись на проем окна, в котором только что была девушка.
– Нелька!.. Неличка-а-а!!!.. – прохрипел Марк и бросился к окну.
Тофер тоже подскочил и глянул вниз:
– Где она?!..
Мостовая была пуста.
Он в удивленьи посмотрел на Марка. Тот потрясенно указывал пальцем вверх.
– Там... – бормотал он. – Она... там!..
– Что?! – не понял Тофер и запрокинул голову.
Над городом летела Нелли, словно ангел.
– Не может быть!.. – ошеломленно произнес Тофер. Его всего внезапно затрясло. – Неужели?!.. Взгляни, Марк, она бежит по небу! Над Сосновым Лесом! Над рекой!.. Совсем, как тогда!.. Слышишь, Марк! Совсем, как тогда!!! Ангел в сандалиях!..
Но Марк, казалось, ничего не слышал. Он вперся глазами в небо, ничего не понимая, в небо, которое сразу стало ему ближе, наверно, оттого, что там летела его собственная дочь...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
AVIS BEATITUDO
НАЙДЕНЫШ
Марк и Тофер молча спустились в мастер-скую. Приближался вечер. Чучельник зажег на столе свечи и налил обоим вина, которое они должны были вы-пить в честь Нелли.
– Ты что-то сказал про "тогда"... – вспомнил Марк. – "Совсем, как тогда!"... Это когда же – "тогда"?.. И что было тогда?..
Тофер не ответил.
– А может здесь какая-то тайна?.. – в раздумьи спросил он.
– Чья тайна?.. – заволновался вдруг ни с того ни с сего Марк.
– Ну... ее... Или – твоя!
– Что ты! Что ты! – замахал Марк руками. – У меня нет никаких тайн! Клянусь тебе!
– А ты вспомни!
– Нет!.. Нет! Я ничего не помню! И, собственно, что я должен помнить?!
– Девочку. Лет пяти... Помнишь?
– К-какую девочку? – заикаясь, переспросил Марк.
– В голубом платье и с алой лентой в волосах!
– Ты это о чем?.. – испуганно зашептал Марк. – Шутишь, да?.. Запугиваешь?!..
– С чего бы мне тебя запугивать? – не унимался Тофер. – Только теперь мне кажется, что я не ошибся. И твоя тайна уже никакая не тайна.
– Замолчи! – закричал вдруг Марк, глядя на Тофера безумными глазами. Сгинь! Не знаю я ни про какую девчонку!
– Тогда на дворе стояла зима, а я выдумал её – сказал Тофер, – в одном летнем платье и сандаликах... На душе было холодно, а так хотелось тепла... Когда она исчезла, я испугался, что замерзнет. Это было уже на другой день. Я обыскал весь город, но Нелли, тогда она была ещё просто "Девочкой над городом" – моей лучшей картиной, – исчезла!.. И вот, наконец, нашлась! Ведь это она, Марк! Твоя и моя тайна!.. Кроме неё в городе никто не умел летать!
– Дьявол! – с ненавистью глядя на Тофера, произнес Марк. – Я не отдам её тебе! Это – моя дочь! Моя!
– Ах, Марк! – с теплотой вдруг сказал Тофер. – Но я не собираюсь отнимать её у тебя! Она – твоя! Просто её полет возвратил мне прошлое, и настоящее, и будущее!.. Понимаешь? Много лет я жил в каком-то тумане, не зная, кто я, откуда, и вдруг – все вспомнил! И это – благодаря... твоей Нелли!
– Поздравляю... – обессиленно ответил Марк, откинувшись на спинку стула. – Ну, и напугал же ты меня, парень!
Он тяжело поднялся из-за стола, подошел к буфету, отпер ключом дверцу и достал оттуда небольшой сундучок, а из сундучка – голубое платье и алую ленту, разложил их на столе и принялся за рассказ:
– Это и вправду случилось зимой, двенадцать лет назад. Была поздняя ночь... Я уже спал, когда сквозь сон до меня донесся жалобный плач...
Марк вскочил с постели и прислушался. Вначале ему почудилось, будто это плачет ветер в печной трубе. Он встал, надел шлепанцы и подошел к камину. Догоравшие угольки тихо потрескивали в золе, но плач шел не отсюда.
Плач шел от окна, и Марк, подойдя к нему, приблизил свое лицо к холодному стеклу. Всю неделю трещал такой мороз, что даже птицы падали на лету. Может, это – одна из них, упавшая под его окном. За окном было темно – ни звезды, ни огонька. Плач на время утих, и Марк уже направился было к постели, как он раздался снова, жалобный и сиротливый.
"Собака!.. – подумал Марк. – Эта не даст уснуть до утра".
Он набросил халат, волчью шубу, зажег свечу, взял кочергу и, выйдя на крыльцо, обомлел. Перед ним стояла маленькая девочка в летнем платьице, почти вся занесенная снегом. Ее волосы уже заиндевели, а сама она даже не плакала – жалобно хныкала все тише и тише.
Марк подхватил её на руки и унес в дом. Сбросив все, что на ней было, он тут же уложил девочку в постель, затем набрал две пригоршни снега, стал натирать им худенькое тело, затем завернул в шерстяную рубаху и накрыл пуховым одеялом.
Девочка вся горела. Ресницы её дрожали, волосы рассыпались по подушке. Она была в забытьи и что-то бормотала. Марк несколько раз наклонялся над ней, но так ничего и не разобрал. Он не ложился до рассвета, менял компрессы на её лбу, и его одинокое сердце наполнялось непонятным теплом...
Утром постучала молочница, приносившая ему ежедневно кувшин молока. На этот раз он не пустил её в дом, а выйдя на крыльцо, стал расспрашивать: не случилось ли чего в городе. Молочницу знал каждый дом, и она знала всё обо всём. Она сообщила Марку о десятках мертвых птиц на дорогах: по её мнению, для господина чучельника такая новость была бы весьма приятной. Больше новостей не было.
Прошла неделя. Все новости молочницы за эти дни были очень разнообразны: пропала левретка у жены бочара, кот столяра поймал огромную крысу, и столяр интересуется: не нужна ли она чучельнику; чуть не сгорел дом кузнеца, а когда пожарные пога-сили огонь, начальник пожарной команды обнаружил в кузнице кучу монет, которые чеканил хитрый кузнец, за что, обожженный и обгоревший, тотчас же был упрятан в тюремную больницу; повысились цены на рынке, провалился мост, а вот когда выстроят новый никому неизвестно, – словом, новости – как новости. Девочку никто не искал.
А девочка ожила. Она уже сидела в постели и требовала то одно, то другое, то куклу, то – киселя, и Марк тут же бросался выполнять любое её желание, испытывая при этом сладкое чувство, которого он был лишен всю жизнь. В его сердце вошла отцовская любовь.
Для соседей и мэрии девочка была объявлена как его племянница-сирота. У неё не было имени, что было уж совсем странно: она ничего не помнила о себе до той ночи. И Марк назвал её "Нелли" – так же, как звали его мать; под этим именем девочку и вписали в "Книгу горожан".
Пришла весна. И он стал брать её с собой за город. Ловил ей птиц, а она выпускала их на волю!.. Она не любила работу отца, но ведь кто-то, объяснял он, должен был заниматься и этим – набивать паклей разные чучела!.. "Впрочем, зачем? – время от времени думал Марк. – Живые звери и птицы – это живое чудо!.. Не заняться ли чем-нибудь другим?.."
И хотя его частенько можно было видеть в харчевнях с друзьями, – он всегда помнил о дочери, много работал, вырастил её. Он жить без неё не мог. Но устроил в столичный пансион...
Был поздний вечер.
Марк растопил камин и зажег новые свечи. С мансарды доносился громкий раскатистый храп Авис Беатитудо.
– Здорово храпит! – заметил Тофер. – Не надоела?
– Да ну ее! – ответил Марк. – Пусть лучше храпит, а то научилась, понимаешь, разговаривать! То – пирожное ей подай, то – клетку накрой: из окна, видите ли, дует! Советы стала давать!
Внезапно Марк уронил голову на локти и беззвучно заплакал.
– Ты чего? – нахмурился Тофер. – Успокойся, старина!
Но Марк был безутешен.
– Я её обманул! Понимаешь, Тофи! Мы же никогда не врали друг другу!
– Мне кажется, я знаю, где надо искать Нелли, – сказал художник и вышел из дома.
Старый чучельник продолжал сидеть, уставившись на детское платьице.
Храпенье Птицы затихло. Но, когда часы на площади пробили полночь, раздалось её недовольное бормотание, и вслед за этим – оглушительный металлический звук лопнувших прутьев.
Марк вскочил на ноги, схватил подсвечник и, подняв его над головой, стал подниматься на мансарду.
Навстречу ему спускалась разгневанная Авис Беатитудо.
Марк поразился: Птица выросла! Но – как! До какой степени! Ростом с хорошего страуса, она, безобразная и мерзкая, переваливаясь на кривых маленьких ножках, спускалась в мастерскую.
– Изжога замучила! – икнула Птица. – Пропусти! Пойду прогуляюсь!.. Ну и тесно же у тебя!.. А мне... Ой!.. Простор нужен!..
Она хлопнула дверью и исчезла в ночи, оставив в мастерской перепуганного Марка.
ДОМ, ГДЕ ЖИЛИ ВСЕ
Тофер не помнил, куда он бежал по ночному городу. Он не слышал, как за его спиной городские часы пробили полночь, он спешил – сам не зная куда, словно кто-то звал его неслышно и настойчиво. Перед мостом он увидел человека в черном плаще и широкополой шляпе.
– Туда нельзя, господин Тофер, – твердо произнес человек.
Художник узнал Филимона.
– Вы?! – удивился Тофер. – Что вам нужно?..
– Я хочу предостеречь вас, ух-ух, от неприятностей, – ответил секретарь мэрии.
– Что за ерунда?! – удивился Тофер.
Но Филимон преградил ему путь:
– От больших неприятностей, смею вас заверить... Оттого и не советую, ух-ух, там появляться.
– Странная забота, господин Филимон! – ещё больше удивился Тофер. Что ж там опасного?
Секретарь широко улыбнулся, но не двинулся с места.
– Послушайте, господин секретарь! – рассердился Тофер.
– Опасно возвращаться в Прошлое, друг мой! Ух-ух, как опасно!.. Филимон передернул продрогшими плечами и спрятал улыбку под воротник: – У меня – бессонница, Тофер, а вот вам, ух-ух, действительно пора бы домой. Я это советую как старый знакомый.
– Меня всегда не покидало чувство, что мы с вами действительно давно знакомы, – раздраженно ответил художник.
Филимон усмехнулся:
– Еще как давно!..
– Только вот где и когда, – заметил Тофер, – не могу припомнить.
Секретарь рассмеялся:
– Все это, ух-ух, не столь важно, дорогой вы мой!.. Я же сказал, что не люблю возвращаться в Прошлое. Пойдемте отсюда. Здесь рядом – мой экипаж... Едем ко мне! У старого холостяка всегда найдется, ух-ух, что выпить! Посидим, знаете ли, поболтаем... Вспомним романсы... Говорят, я недурно пою... – Он обнял Тофера за плечи.
– Подите вы прочь со своими романсами! – сбросил его руку Тофер. – От вас разит карболкой, а я ненавижу этот запах!
Филимон отступил в сторону:
– Ну-ну, – сказал он с едва заметной угрозой в голосе. – Глядите, Тофер, я вас предупредил... Пеняйте потом, ух-ух, на себя... – и растворился в темноте.
Художник заспешил по мосту.
– Ну и мерзость! – сказал он себе вслух. – До чего же отвратный тип! И где меня угораздило с ним познакомиться?!.. – размышлял он. – Совсем не помню!..
Выглянувшая после дождя луна посеребрила забор вокруг небольшого дома. Светилось одно окно. Тофер с бьющимся сердцем вошел в калитку. Постучал. Подождал. Никто не ответил.
Тогда он толкнул дверь, которая оказалась незапертой, и очутился в доме. Из темного коридорчика вошел в комнату.
– Добрый вечер! – сказал Тофер.
Все здесь было так же, как тогда: та же мебель, те же предметы, полумрак от свечей и пряный запах сушеных трав.
Посреди комнаты сидела бабушка Божена и расчесывала крупноклетчатую летающую Козу.
– Добрый вечер, господин художник! – ответила Коза.
Он растерялся, не зная, что им ещё сказать.
– Смотри-ка, – ухмыльнулась Коза. – Он не узнает нас!
– И не мудрено, – проворчала бабушка Божена. – За десять лет – ни разу не вспомнить! Здравствуй, Крис!
– Я – Тофер! – усмехнулся художник. – То-фер!.. Хотя... и то имя мне кажется очень знакомым...
– Здравствуй, художник Кристофер! – сказала бабушка Божена.
– Тетушка Дина!.. – прошептал он. – Это вы!
– Я, мой дорогой! Я! – Она встала и обняла его: – Возмужал. Отрастил бороду.
– Я совсем не помню себя... – признался Тофер.
– Сейчас вспомнишь, – сказала бабушка Божена и поднесла свечу к его автопортрету: – Узнаешь?.. Это ты, мой мальчик, ты!.. – она гладила его по волосам. – Все, что ты ни сочинял, – оживало! Вот твоя Коза. А Птица Счастья прилетает к несчастливым.
– И Нелли тоже здесь? – вдруг вспомнил он.
– И я... – сказала Нелли, появившись в комнате.
– Жива! – обрадовался Тофер. Он потер ладонями виски и недоуменно повторил: – Невероятно!.. Почему же сейчас со мной не происходит чудес?!
– Тебя излечили от них, – сказала зеленщица. – Ты стал нормальным художником, мой мальчик. Таким, как многие.
– Кто это сделал? – спросил он. – Я ничего не помню...
– Был такой доктор, – ответила бабушка Божена. – Доктор Филин. Кстати, тоже – твоя картина. Ты сочинил его, когда был не в духе!.. Так вот, этот доктор и упек тебя в лечебницу...
...Когда доктор Филин явился в мэрию, прежний мэр строго спросил:
– Скажи мне, Филин, – здоров ли я?
– Вполне, ваша милость, – ответил тот. – Что за причуды?!
– Тогда ответь мне, – продолжал мэр, – почему вчера на прогулке я видел галлюцинации?..
– Гм, – нахмурился Филин, усаживаясь в кресло. – Это интересно!.. Расскажите подробней.
– Вчера надо мной пролетела, кто бы ты думал? – коза!
– Не может быть! – поразился доктор, хотя не раз и сам видел её над городом.
– Я тоже так решил, – сказал мэр. – Но сколько не протирал глаза, коза не исчезала!.. Это ужасно, доктор!
– Вы здоровы, ваша светлость, – успокоил его Филин. – Это не болезнь, это – сон!
– Значит, я сплю?!.. – удивился мэр. – Но я не желаю видеть сны среди дня! – разгневался он. – Днем у меня много других дел! В конце концов, я на государственной службе!
– Это легко поправить, ваша милость.
– Так поправь же, голубчик! – попросил мэр.
– Для этого, ух-ух, мне необходимо быть все время с вами.
– Так будь!.. – приказал мэр.
– Это невозможно, – улыбнулся доктор. – У меня – клиника, больные, лечение, операции, прививки... Однако, конечно, ваше здоровье важнее...
На следующий же день доктор Филин стал личным врачом мэра. Он ограничил его прогулки, запер в кабинете, занавесил окно плотными шторами и приставил двух дюжих санитаров. Они должны были никого не пускать в кабинет: ни горожан, ни летающих коз.
На Правлении мэрии Филин сидел рядом с мэром, прерывая все острые вопросы, дабы не расстраивать его, затем стал осторожно давать свои советы, глубоко вникая во все дела, и вскоре в городе его за глаза стали называть "секретарем".
Секретарь Филимон стал наводить новый порядок от имени мэра. И вот однажды осенним вечером за художником Кристофером прибыл белый экипаж из черной лечебницы.
Потрясенный Тофер, выслушав взволнованный рассказ зеленщицы, воскликнул:
– Вот откуда этот запах карболки!
– Берегись его, мой мальчик! – предупредила бабушка Божена. – Он очень хитер и опасен, этот господин Филимон!
– Но разве он – не моя картина?! – удивился Тофер. – Неужели он сильнее меня?!
– Теперь у него – своя судьба! Ты дал ему жизнь, а уж как он по ней пойдет – не знает никто!.. Даже ты.
Скрипнула входная дверь, и в комнату, тяжело ковыляя, ввалилась Авис Беатитудо.
– Ты?!.. – удивился Тофер.
– Я, дорогой, я! – сладким с хрипотцой голосом сказала она. – Насилу нашла эту развалюху... Спасибо, Филин подсказал... – Она обвела всех значительным взглядом. – И вижу, что успела вовремя! Здесь уж как будто собрались праздновать победу?.. Но я не отдам тебя никому! Ты – мой, а я твоя!
– Кто это? – спросила Тофера бабушка Божена. – Что-то не припомню у тебя такой картины.
– Я – Птица Счастья! – важно сказала она. – А по-латыни: АВИА БЕЙТИТУДА! Но тебе не понять, старуха!
– Как?!.. – бабушка Божена посмотрела на всех. – Еще одна?!
– Что значит, "еще одна"? – недовольно прохрипела жирная курица. – Я и есть единственная и настоящая!
– Нисколько не похожа! – сказала зеленщица.
– А если ты – та, – добавила Коза, – тогда что же с тобой случилось?! Взгляни на себя!
– Что?!.. – испугалась Птица, ощупывая свои перья, – Что случилось, я спрашиваю?!!
– Твои перья лоснятся от жира, а крылья – топорщатся, как у старой мельницы! А ведь совсем недавно, если помнишь, ты была прекрасной птицей и прилетала к нам на крышу. А некогда мы жили рядом, рама к раме, и по ночам, когда все спали, ты звала меня в свое синее небо! И научила летать!
– Я?!.. – ужасно удивилась Авис Беатитудо. – Врешь, рогатая! Мое детство прошло в теплом курятнике, а не в этом сарае! А какие важные птицы жили со мной! Не чета тебе! Нацепила, дура, крылья – и небо ей подавай! Брызгая слюной, она заорала: – Да в рамку вас всех! А лучше – в зоопарк! И летать я никого не учила! Потому что крылья нужны не для полета, а для красоты!
– Ну, вот что, – нахмурилась бабушка Божена. – Пошумела, а теперь кыш отсюда!
– Еще чего! – возмутилась Авис Беатитудо. – Гнать?! Меня?! Птицу Счастья?!!! Смотри, старуха! Я научу вас бояться!
– Ха-ха-ха! – громко рассмеялась Нелли. – Какая же ты после этого Птица Счастья? Ведь бояться счастья – глупо.
– Ишь, умная выискалась! – сказала со злостью Курица. – Тогда почему счастливых – наперечет, когда счастливчиками хотят быть все?! Да потому что – боятся!
– Чего?! – удивилась Нелли.
– Не привык ещё народ к счастью! Не знает, с чем его едят! Вот и боится его! То есть – меня! Думать надо! Голова есть?
– Врешь, мерзкая! – строго сказала бабушка Божена. – Я и без тебя была счастлива в своей жизни! И он тоже! – Она кивнула на Тофера, который, как казалось, безучастно наблюдал эту сцену. – Да, знал он и холодную ночь, и голодное утро! Да, у него мерзли пальцы и краски! Но все равно он был счастлив!..
– Ой, не могу! – хрипло расхохоталась Курица. – Радоваться жизни на пустой желудок? Чушь! Убогое вранье! То есть – вранье убогих! Счастье – это золото и власть, ясно?
Бабушка Божена подошла к Тоферу и посмотрела ему в глаза:
– Ну-ка, скажи ей, что действительно был самым счастливым человеком на свете!
Тофер хотел было ответить, но Авис Беатитудо опередила его:
– Ни слова, Тофи!.. Я не дам тебя в обиду!
– Чего же ты молчишь?! – недоуменно обернулась к нему Нелли. – Ответь ей!..
Но Тофер не отвечал.
– Да ведь она околдовала его! – в отчаяньи воскликнула Нелли. – Ее нужно посадить на цепь! В железную клетку! И держать под замком!..
– Ах, какие фантазии! – насмешливо ответила Курица. – Птицу Счастья и на цепь!
– Самозванка! – сказала ей Коза. – Чудище в перьях!
– Ах, вот вы как?! – спрятала улыбку Авис Беатитудо. Ее глаза недобро глядели на всех. – Уж вас я заставлю пострадать!.. Уж вы у меня пому-чаетесь!.. Уж вы узнаете, что есть лихо!..
– Давай, ступай отсюда! – нахмурилась бабушка Божена. – Не мешай людям быть счастливыми! Кыш, кыш!
– Уйду-уйду, старуха! Больно много чести оставаться здесь. Ты лучше ответь: разве справедливо быть счастьем для каждого? Спасать голодающего, соединять несчастных влюбленных?.. – она грубо хихикнула. – Чем заплатит бедняк за мое добро? Добрым словом? – Она рассмеялась. – Так нужно оно мне, чтоб вы знали, как козе крылья!.. А счастливчик ничего не пожалеет! Привыкший к счастью – с неохотой с ним расстается. Так что я буду Птицей Удачи только для счастливчиков! Только им стану приносить славу и почет! Только для них множить богатство и покупать любовь! Птица Удачи – вот мое настоящее имя!
– Пошла вон! – прикрикнула на неё в третий раз бабушка Божена.
– Что, не нравится?! – радостно воскликнула Птица и взяла Тофера за руку. – Пойдем, мой художник!
Нелли бросилась между ними:
– Он не пойдет с тобой!
– Это почему же? – с любопытством уставилась на неё Птица. Ее, казалось, начинало забавлять происходящее.
– Ему нужно начать все сначала, – ответила девушка.
– Ой, не могу! – завизжала Курица, топая от хохота ногами. – Чтобы опять голодать и ходить в протертых брюках?! – Она дернула Тофера за руку. – Скажи, мой мастер, ты хотел бы ходить в протертых брюках?!
– Да, хотел бы! – ответила за него Нелли.
– А ты хотела бы, чтобы его снова посадили в черную лечебницу из-за дурацких фантазий?! А?!
– Из-за прекрасных фантазий! – чуть не плакала Нелли.
Авис Беатитудо презрительно фыркнула:
– Может быть, ты имеешь в виду себя, прекрасная фантазия?! А-ну, прочь с дороги, летающая дурочка! – И потянула Тофера к выходу.
Он послушно поплелся за ней, не сопротивляясь, лишь у самой двери, словно опомнившись, замедлил шаг и мучительно произнес, глядя в глаза Нелли:
– Я не хочу начинать все сначала... Я и сейчас крепко держу кисть в руке!
– Тогда отчего не ожила до сих пор ни одна твоя реклама, сынок? спросила бабушка Божена.
– Глупый вопрос! – буркнула Птица.
– А я отвечу, – сказала зеленщица, не глядя на нее. – Твоя кисть позабыла Законы Волшебства.
– Тю-тю-тю!.. – захлопала крыльями Курица. – Какое ж это чудо: летающая коза?! Пририсуйте крылья самовару или табуретке – и что будет с миром?!..
Она подтолкнула художника к выходу:
– Довольно ему парить в небесах! Не мальчишка! Я вот, на что – Птица, а понимаю, как это важно: твердо ходить по земле! Пойдем, Тофи! Нас ждет работа. К тому ж я проголодалась, – она алчно воззрилась на Козу. – У меня такой аппетит, что я готова сожрать эту летающую козлятину! – Она хрип-ло захохотала. – Пардон, шучу!
– Постой, Крис!.. – беспомощно позвала его Нелли.
– Поздно! – произнесла с торжеством Курица. – Твой Крис – там, на картине!.. – И вышибла ногой дверь. – Честь имеем! Вперед, Тофер! За мной, творец!
Она обернулась, что есть силы дунула – и задула все свечи, горевшие на столе.
ПТИЦА УДАЧИ
Королевскую комиссию ждали со дня на день.
Дворец Счастья имени мэра Клариссы был выстроен на целых два часа раньше срока.
Правда, пришлось пожертвовать городским рынком, который занимал достойное Дворца место в центре города. Два бульдозера справились с рынком за один день. Конечно, вопросы с продовольствием резко обострились. Пришлось срочно переоборудовать под рынок парк с качелями. Кроме рынка снесли полулицы старинных построек, чтобы Дворец стоял на просторе площади. Архитектор города пробовал было возразить администрации, говорил о редчайшей красоте древних зданий, и говорил настойчиво.
– Безумный романтик! – сказал о нем секретарь Филимон, и архитектора отправили подлечить нервы в лечебницу доктора Филина.
Днем и ночью не спали студенты университета и гвардейцы гарнизона. Занятия в университете были отменены на неопределенный срок, а воинская служба была продлена на целых полгода.
Уже начались отделочные работы – расписывались потолки, шелком затягивались стены, подвешивались люстры, укладывался узорчатый паркет. Ровно тысяча мастеров работали без перерыва на обед и сон. Рабо-та называлась сверхсрочной.
Больше всех было забот у секретаря ФилимонаФилина, притом ему приходилось исполнять свои обязанности прилюдно. А Филимон же любил быть вторым и незаметным. Он держал в руках все нити и тайны города. Даже Клариссе уже казалось: исчезни он сию же минуту навсегда – и тут же городу придет конец!.. Вот как!
Сколько раз в Королевской Канцелярии ему предлагали место мэра! Но он всегда любезно отказывался под разными предлогами, оставаясь все тем же вторым. Зато в донесениях все успехи в городе он относил только на свой счет, а все неудачи – на счет очередного мэра. И присылали нового. А он, Филимон-Филин, по-прежнему оставался вторым, получая удовлетворение от незаметности и безнаказанности.
В черной лечебнице, куда он по привычке наведывался, – бывшие коллеги находили его и сегодня добродушным и компанейским. Он был своим и для горожан: внезапно появлялся в лавках и магазинах без охраны, интересовался ценами и новостями, и эта игра в "своего" – веселила Филина. При его появлении не смолкали острые споры, при нем рассказывали самые смешные истории про короля, и он хохотал вместе со всеми, но потом обязательно все записывал в толстую тетрадь, и рядом с каждым анекдотом всегда проставлял имя рассказчика, чтобы однажды как-нибудь увезти того в черную лечебницу.
Тем временем Авис Беатитудо жила уже не у Марка, а в новой мастерской Тофера, которую предо-ставил ему секретарь Филимон – как и обещал.
Мастерская занимала весь второй этаж двухэтаж-ного просторного дома, была обставлена модной мебелью и статуями. Еще недавно здесь жил галантерейщик с семейством.
"Отвратительный характер – доложили о нем Филимону. – Он упрямо не желает подчиняться властям: ему было предписано понятным языком навсегда покинуть свой дом, а пришлось применять силу. Дом казенный, куда его пришлось упечь, находится как раз напротив его прежнего дома – тут же, на городской площади, и теперь неразумный торговец страдает, глядя на свой бывший дом ежечасно из-за решетки". Куда подевалось семейство – не интересовало никого...
А Курица с каждым часом становилась все страшнее и безобразней. Ее перья начали покрываться металлическим отливом и даже несколько бряцали при движении. У неё увеличился клюв, а на ногах выросли железные шпоры.
Она стала огромной, жирной, и считала теперь, что счастлив любой, кто лишь взглянет на нее. И этого – довольно! Это ли не счастье?!..
– И где эти столичные придурки? – все интересовалась она у Тофера, скрежеща клювом.
Несколько раз посещала строительство Дворца, и все ей понравилось – и высокие лепные потолки, и хрустальные люстры, и резная мебель. Очень нравилась её будущая кровать под вышитым петухами балдахином, но особенно перина, от пуха и перьев которой шел запах родного курятника.
Она щурила маленькие глазки и философски размышляла о превратностях судьбы: к примеру, тот петух, который отверг её любовь, – наверняка уже попал в суп, думала она. А она вот будет жить долго, сколько сама захочет, и будет спать на перине из петушиного пуха, потому что она избрана Судьбой, она – избранница! Скорей бы завершилось строительство! – мечтала она. Кой у кого обсыпятся перья от зависти!..
К приезду Королевской Комиссии приурочивалось торжественное новоселье во Дворце – с въездом Курицы на белом коне, торжественным обедом, боем петухов, ужином и фейерверком!
В мастерской Тофера Курице тоже было неплохо. Везде: на подоконнике, на полу, на столах и стеллажах стояли корзины с крашеными яйцами и цветными перьями, что очень напоминало ей курятник.
Строительство Дворца Счастья создало большую рекламу фирме. Тофер едва успевал красить яйца и разрисовывать перья. Кроме того, он писал портрет Авис Беатитудо, заказанный мэрией специально для открытия Дворца.
Правда, Марк, отказавшись, как он сказал, "дурить" народ, снова запил и ежедневно грозился открыть глаза горожанам. Но пьяницу никто никогда не принимал всерьез, и на него ни Филимон, ни Тофер не обращали внимания. Пусть, мол, болтает. Присылали ему иногда спиртное в подарок. Ну, любит, мол, человек выпить.
