Текст книги "Телега времени"

Автор книги: Игорь Фарбажевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Тимка заглянул внутрь и увидел, что мест в ней куда больше, чем можно было предположить снаружи: изнутри она напоминала вагон электрички!..

– Это как же?.. – поразился Тимка.

– Закон Несуразности... – улыбнулся математик. – Когда-нибудь его откроют заново. Но уже без меня... Я родился в столь непросвещенном веке, что подобные открытия оканчиваются закрытием на засов их создателя!..

– Оборжаться! – воскликнул Тимка. Он ничего не понимал во всем этом, но зрелище было сногшибательным.

– Берегитесь! – раздалось сверху.

Тимофей задрал голову и увидел на краю оврага Святика.

– Афанасий Егорович! Спасайтесь! – снова повторил Святик.

Афанасий Егорович не успел даже подивиться на говорящего щенка.

Наверху показались солдаты, сестры милосердия, директор гимназии, городничий Зуев-Зуевский, столичный фельдъегерь и – фискал-дворник.

– Господин Рубаков! Немедленно отойдите от адской машины! – прокричал ему городничий.

– Нет! – замотал головой побледневший учитель. – Это – мой аппарат! Мое изобретение!.. – Он вскочил на подножку кареты. – Тимофей, дайте же руку, и мы полетим!

– Не делайте глупостей, Афанасий Егорыч! – вторил городничему директор. – Вам надо излечиться. А эту машину мы сожжем! Чтоб не смущала ничьих умов!

– Не посмеете! – мрачно захохотал изобретатель.

– Мы вынуждены, Афанасий Егорыч! Что будет с нашей Россией, если каждый начнет изобретать все подряд, что захочет?!.. Вы подаете дурной пример подрастающим недорослям!.. Не упрямьтесь, голубчик! Слезьте с подножки!..

– Нате-кось-выкусите! – показал им кукиш изобретатель.

– Фи! – поморщился директор. – И это говорит учитель в век Просвещения!.. – И привел последний аргумент: – Вы не патриот, Афанасий Егорыч!

– Да! – прокричал им в ответ изобретатель. – Я – не патриот! Я отечественник! Приятно оставаться, господа! А я улетаю!..

Городничий дал знак солдатам, и те, скользя и кувыркаясь, скатились в овраг, за ними съехали, придерживая юбки, представительницы Красного Креста.

– Последний раз предлагаю!.. – свистящим шепотом сказал учитель Тимке.

Плугов не смог удержаться от очередного вопроса:

– А кто поможет тем, кто остается и не может улететь?

Тот лишь безнадежно махнул рукой и захлопнул за собой дверцу кареты. На земле остались валяться бумаги изобретателя.

– Бежим отсюда! – сказал Святик, как всегда вовремя оказавшись рядом. Тимофей подобрал чертежи, и они потихоньку стали выбираться на другую сторону оврага.

Солдаты, подкатившиеся к "адской машине", стали дергать ручки, пытаясь открыть двери. Наконец, это им удалось. Двое служивых влезли внутрь и махнули сестрам милосердия. Те забрались тоже. Наступила пауза.

– Ну, чего там?! – нетерпеливо прокричал сверху городничий Зуев-Зуевский.

Изнутри никто не отвечал...

Ругаясь на чем свет стоит, городское начальство с трудом спустилось в овраг. Директор гимназии с опаской заглянул в карету.

– Никого... – пробормотал он в изумленьи.

Городничий не поверил ему и тоже сунул голову в дверь.

– Пусто!.. – потрясенно выдохнул он. – В самом деле, никого нет, господа!.. Куда ж они все подевались?..

И "отцы города" несколько раз обошли карету, громко стуча по её корпусу.

– Эй, выходите!..

Безрезультатно.

– Чародейство! – сделал вывод директор гимназии.

– Дьявольщина! – перекрестился городничий. – Тем более придеться разобрать.

Оставшиеся солдаты обнажили сабли.

– Руби! Коли! – приказал городничий.

На изобретение учителя посыпались звонкие удары.

Тимка, прячась за ротондой, сделал последний фотоснимок и, не дожидаясь уничтожения кареты, поспешил к Телеге Времени.

Силы у нападавших иссякли, а от кареты лишь отвалилась крыша, обнажив всего два пустых деревянных сиденья.

– Сбежал! – с досадой констатировал Зуев-Зуевский.

– Может, и в самом-то деле на Луну?.. – задумчиво произнес директор.

– Думайте, что говорите! – рявкнул городничий, покосившись на столичного фельдъегеря. – Или, может, жалеете, что сами не удрали?..

– Ваше превосходительство! – выпучил глаза директор, стараясь возмутиться погромче и поубедительней. – Как можно-с! Если все полезные люди, такие, как... мы с вами, улетят неизвестно куда, – кто же останется в России?!.. – Он с досадой пнул лежащее на снегу крыло Кареты Счастья.

– Это верно, – закивал городничий. – Кто будет заботиться о процветании России?! – и снова повернулся к фельдъегерю, невозмутимо наблюдавшему всю сцену разгрома. – Где вы встречаете Рождество?

В этот момент небо вдруг заволокло тучами и хлынул проливной дождь. Он смыл снег, взбудоражил грязь, сбил с ног городских чиновников и столичного гостя, выкупал их в грязной воде, которая неслась по дну оврага.

Остатки Кареты Счастья помчались в этом потоке совсем в другую сторону и вскоре бесследно исчезли.

8.

Телега наконец-то вернулась в свой век, во двор зуевского изобретателя Федора Филипповича Рубакина.

Это произошло сразу же, как только Тимофей Плугов потянул на себя Рычаг Возвращения.

– Эй! – закричал ему Филиппыч, сбегая с крыльца. – Ты что тут делаешь?! А-ну, вали отсюда!..

Совсем рядом лаяли собаки и свистели милицейские свистки.

От исчезновения до появления во Времени – прошло не больше мгновенья.

– С Рождеством вас, Федор Филиппыч! – поспешно сказал Тимка.

– Спасибо, – буркнул хозяин, не испытывая никаких признаков радости. А собственно, тебе от меня что нужно?..

– Хочу как вы... – замялся Тимка, – что-то изобретать. Можно мне у вас учиться?..

– Стать моим учеником?! – недоверчиво переспросил Рубакин и задумался: – Гм!.. А ведь правда: учеников-то я не собрал...

– Я много чего умею... – Тимка стал перечислять: – Паять могу, точить, лобзиком вырезать...

– Лобзиком, говоришь?.. А-ну, пойдем в дом!

Он пропустил Тимку вперед и недовольно обернулся к воротам:

– И чего рассвиристелись?.. Порядка как не было – так и нет...

Тимка был первым зуевчанином, кто переступил порог рубакинского дома не спустыми руками – он положил на стол чертежи Кареты Счастья и пачку исторических фотографий.

Дом напоминал настоящую лабораторию. Чего тут только не было: микроскопы, телескопы, кинескопы, горелки, спиртовки, паяльные лампы, колбы и реторты, верстаки, тиски, станки, а посредине топилась большая русская печь и пахло пирогами!

Но не успел Тимка что-нибудь сказать, как во дворе раздался свирепый собачий лай. Это Святик играл роль сторожевого пса тяжелой злобы.

– За мной... – вспомнил вдруг Плугов о своем побоище у ночной палатки и заметался заячьим взглядом по комнате. Рубакин всё понял и втолкнул парня за печку.

На пороге показались возбужденные, красные от бега и мороза милицейские лица.

– Это ещё что такое?! – удивился Рубакин. – Почему без стука?

– С Рождеством, вас, Федор Филиппович! – любезно сказали милиционеры. – Это хорошо, что собачка у вас на цепи. Ну и зверь! А скажите нам, уважаемый Федор Филиппович: не забегал ли сюда подозрительный субъект гражданин Тимофей Плугов?

Изобретатель нахмурил брови и строго спросил:

– А, собственно говоря, какие у меня могут быть общие дела с подозрительным субъектом?!

– Верно... – смутились зуевские постовые, мельком окинули взглядом лабораторию и тут же откланялись: – Вы уж извините нас, Федор Филиппович! По всей слободке ищем... Еще разочек вас, с праздником!..

И побежали дальше со свистом.

– Хулиганишь?

– Бывает, – честно признался Тимоня, выйдя из-за печи.

– Ладно. Ты вот что, Тима. Подожди меня маленько. Я быстро смотаюсь недалеко по делу и – сразу вернусь. А ты пока чай завари.

– Может, не стоит вам сегодня, Федор Филиппыч, куда-то мотать?.. Ведь вы на своей Телеге собрались отправиться?..

– Ясновидящий?! – поразился Рубакин.

Тут Тимка и протянул хозяину пачку фотографий.

Пока изобретатель рассматривал фотографии и что-то бормотал про себя непонятное, с Тимофеем Плуговым произошло вот что.

На стене между окон у Рубакина висела картина в золотой рамке. Красивая вещь. Нарисован на ней был тихий пейзаж – река и роща за рекой.

Картина эта была особенная. Можно было посмотреть и – ничего. Однако, если кому-нибудь удавалось оценить неяркую, а высокую красоту работы, но так, чтобы вздохнуть от переполенной души, тогда поверх пейзажа загорались слова, всякому – свои, и непременно самые для человека важные.

Загляделся наш Тимофей. Вздохнул.

"О, русская земля! Израненая, сожженная, преданная, разделенная! Овраги твои – не следы ли плетей?.. Горы твои – не могильные ли холмы?.. Реки твои – не женские ли слезы?!.. Твои поля пропитаны кровью сраженных богатырей. В твоих лесах, о Русь! до сих пор стонет и плачет эхо голосов убитых и пропавших бесследно!.. Твои алые ягоды – разве не капли святой крови, что выступают на снегу и среди листвы из года в год, из века в век, ибо земля моя утоплена в крови!.. Замордованная войнами, князьями, царями и нескончаемой чередой народных освободителей, – ты все равно жива, о Русь моя! Сестра моя! Больно тебе, ты стонешь!.. Я выхожу тебя, вынянчу! Спою колыбельную и покачаю в люльке среди звезд! И вспашу, и засею, и соберу новый урожай зерен и плодов! О, терпеливый народ мой! Сколько ждать тебе Божей Благодати?! Сколько ещё голов покатится во рвы, сколько ещё жен и дочерей заберут в полон похотливые враги твои?!.. О, русская земля! Любимая, единственная! Пусть будет безоблачно Будущее твое! Красивая, сильная и добрая, встанешь ты посреди всех народов и пойдешь с ними общим путем Любви, Надежды и Веры!.. А если и суждено увидеть мне тень на лике твоем – пусть это будет тень Ангельского крыла!.."

Вот что открылось молодому богатырю Тимоне.

– Так ты – оттуда?.. – хрипло спросил его Федор Филиппович.

Тимка виновато кивнул, мол, так вышло.

– А как же я?.. – растерянно задумался Рубакин.

– А вы – в другой раз. – Он покосился на картину – ничего: река и роща за рекой.

Рубакин вдруг снова громко расхохотался:

– Видишь ли, парень... Другого раза уже не будет.

– Отчего же?! – удивился Тимофей.

– Да потому, что... хреновая она, телега!

– Я бы так не сказал, – не согласился с ним Тима. – Телега – что надо!

– Видишь ли, Тимофей... Есть в ней один недостаток.

– Всего-то один? – пожал плечами Тима.

– Но – какой?! – воскликнул Рубакин. – Одноразовая она, как зажигалка! Вот что значит: изобретать наспех!..

И снова расхохотался. Отдышавшись от хохота, Федор Филиппыч распахнул окно и, расстегнув пуговицу на шее, уже серьезно сказал:

– Не расстраивайся, Тимоша! Ничего! Вместе заново смастерим!.. Ведь сможем? Ты да я! Ученик – это большое счастье!

Ну вот, теперь все досказано!

Или ещё что надо?

К О Н Е Ц