Текст книги "Телега времени"
Автор книги: Игорь Фарбажевич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Фарбажевич Игорь Давыдович
Телега времени
Игорь ФАРБАРЖЕВИЧ
ТЕЛЕГА ВРЕМЕНИ
(экранизация одноименной повести)
ПАНОРАМА ГОРОДА ЗУЕВА. ЗИМА.
Над крышами провинциального городка жарко дымились трубы.
ГОЛОС ДИКТОРА. Город Зуев был городом необыкновенным во всех отношениях: то вдруг ни с того-ни с сего выглянет в полночь солнце, то свалится на голову какой-нибудь инопланетянин, а то однажды весь город – со всеми жителями и всякой живностью – невесть как был перенесен по воздуху в Соединенные Штаты, на правах пятьдесят первого штата. Правда, только на один день. Пока американцы и зуевчане протирали глаза (не зная – радоваться этому событию или печалиться), город Зуев вновь возвратился на свою родную Русскую возвышенность.
30 августа, в 17 часов 07 минут, в городе вновь случилось неприятное событие: в один миг жаркое небо заволокло тучами, поднялся холодный ветер, на землю повалили мокрые хлопья снега. Следом ударил мороз, и не прошло четверти часа, как даже речка окоченела.
Однако зуевчане давно привыкли к чудачествам своего города, поэтому внезапно нагрянувшая зима их не застала врасплох: и часу не прошло, как Некоторые горожане стали готовиться к встрече Нового года.
По заснеженным улицам спешили горожане, неся домой елки. Кто-то уже успел надраться и молодецки распевал во весь голос.
Стоял себе Зуев в стороне от больших дорог, от вражьих нашествий, от засилья цивилизаций, и жил своей удивительной и только ему понятной жизнью.
Камера панорамой пролетела над городом, над Кремлем, над речкой Клизьмой, и очутилась в слободе – во дворе небольшого частного дома.
Откуда взялась эта удивительность не знал никто: ни городской Голова, ни учитель географии одной-единственной на весь город школы, ни даже Рубакин – зуевский "Кулибин" – человек одинокий, очень самостоятельный и умный до невозможного.
На воротах дома Рубакина висела фанерная табличка с объявлением: "Принимаю заказы на ремонт всего и всякого".
Камера "скользнула" во двор и подобралась к дому. В освещенном окне мы увидели мужчину огромного роста, с черной бородой, лет сорока пяти. Он что-то паял на рабочем столе.
Человек он был некрупный, голова – хоть и кудлатая, но уже седая, а борода небольшая, однако черная. И глаза были черные, зато с золотой искрой.
Появился Федор Филиппович в Зуеве совсем недавно, а казалось, что давно. За его золотые руки прозвали Рубакина за глаза "Кулибиным", а в глаза говорили: Филиппыч. Если требовалось, к примеру, переделать черно-белый телевизор на цветной, – ясное дело: бежали к Рубакину. А если велосипедный звонок не тренькал или компьютер барахлил – тем более: к нему. Жил Филиппыч замкнуто, друзей не имел, в гости не ходил. Сам к другим не лез и в свою в душу не пускал. Оттого никто не знал кто он и откуда. То ли – из самых вольных цыган, то ли – из самых твердых мезенских староверов, то ли из самых древних евреев. Впрочем, кому какое дело!
А дело было в том, что все свое свободное время Федор Филиппыч не чинил всякие разности. Он их изобретал.
Целыми днями он копался в старинных записях и книгах, что-то выискивал, выписывал. Затем долго чертил и вычислял. Потом принимался выпиливать, вытачивать, буравить, паять, варить, обжигать, закручивать, красить, разбирать, думать, снова собирать...
Столько разных штук изобрел! Всего и не упомнишь! Но как всякий изобретатель, Федор Филиппович иногда и сам не ведал, что должно было получиться.
Вышел Рубакин на крыльцо и – ахнул!
РУБАКИН. Неужто я целых полгода прокумекал?.. Начал ведь изобретать ещё в июне, а нынче – снег кругом. Так и вся жизнь пройдет...
ГОЛОС ДИКТОРА. Наконец-то он понял, что изобрел: ни много-ни мало, ТЕЛЕГУ ВРЕМЕНИ, которая должна была исчезать и появляться в Прошлом и в Будущем!
Конечно, кто-то спросит: "А в чём, собственно, разница между Машиной Времени и Телегой Времени?!.."
Э-э, не скажите!.. Телега-то на российских просторах – надежнее!
Рубакин спустился с крыльца, подошел, к стоящей во дворе, неказистой телеге и стал прикручивать к оглоблям электронные датчики.
РУБАКИН. Девяносто девять тысяч лошадиных сил – это вам не паровоз!.. На них куда хошь полететь можно! Вот и прокачусь в далекое Прошлое, погляжу – как там жили! Осуществлю свою давнишнюю мечту!..
Рубакин заспешил в дом.
ГОЛОС ДИКТОРА. Пошел Федор Филиппович за провиантом. Эх, знал бы он, что случится за это время – ни за что бы не оставил Телегу без присмотра...
УЛИЦА.
По ней шел краснощекий парень, лет семнадцати, – крепкий малый, вымахавший за два с половиной аршина, с косой саженью в плечах. Звали его Тимофей Плугов. У него были васильковые глаза и пшеничные волосы. Навстречу ему повстречался другой – обыкновенный во всех отношениях по имени Паша.
ПАША. Здорово, Тимоха! Куда пропал?
ТИМОФЕЙ. Дома сижу.
ПАША. А мы думали – в Москву смотался.
ТИМОФЕЙ. Чо там, в той Москве делать? Там своих – видимо-невидимо. Скучно! Говорят, прямо на улицах в армию заметают. Голову – наголо и служи родному Отечеству!..
ПАША. А тут чего? Тоска!.. В клубе даже боевики двадцатилетней давности крутят.
ТИМОФЕЙ. Видики смотри.
ПАША. А девчонки? Вырядятся, нафуфырятся, вымажут лицо разной косметикой, а всё равно узнаешь каждую за версту. И Таньку, и Ленку, и Светку. И они всё про тебя знают, и ты про них. Никакой тебе романтики!
Он сплюнул на снег.
ТИМОФЕЙ. Это точно! (Поет.)
По реке, по Клизьме
чешет пароход.
Паша подхватил.
ПАША.
До капитализма
вряд ли доплывет!..
Говорят, ты от Абсолюта ушел?
ТИМОФЕЙ. Нут-к!
ПАША. Так ведь зарабатывал много!
ТИМОФЕЙ. И что с того? Телевизор новый купил, видик, обои цветные поклеил, могилку деду поправил. Скучно стало! Надоело морды бить, деньги выколачивать. На улицу выйти – и то лениво.
– По реке, по Клизьме
лодочка плывет.
Эх, расстался б с жизнью!
Только кто поймет?..
Отдыхаю душой, Паша! Ну, давай "пять"! Сейчас новый сериал крутят! Не опоздать бы.
Тимка пошел по улице. Паша сплюнул ему вслед.
ПАША. Гнида!
ГОЛОС ДИКТОРА. И где оно, отечество для Тимофея? Может, Сибирь для него Родина? Или Урал? Москва и та далека. Родина – она от корня "род". А какой уж тут род, если про отца родного ничего не знаешь? Как же тогда отечество полюбить? Вот и выходит, что Отечество у Тимофея Плугова, как ни крути, было только одно – его город Зуев.
КВАРТИРА ПЛУГОВА. КУХНЯ.
Она была далеко не красавицей, но годы не состарили её, не утомили, не отняли улыбку на худощавом лице, не погасили огонь в глазах, не раздали вширь её маленькую фигуру.
Вот и принялась Елизавета Кондратьевна готовить ужин. Нажарила цыплят, сбегала в подвал, принесла полную миску разносолов: и грибочков, и помидоров, и капусты квашеной, достала из буфета початую бутылку хорошего вина, два хрустальных стакана и позвала Тимку к накрытому на кухне столу.
– Что это вы, мама, надумали? – удивился Тимофей, но сразу сел за стол: вкусно поесть любил он больше всего на свете. – Какой сегодня праздник?
Сидят вдвоем, ужинают. Матушка начала разговор издалека:
– Честно скажу тебе, сынок: рада я, что ты из торговли ушел. Трудно будет – перетерпим. Не изголодаемся...
– Ну-тк!.. – вяло отреагировал на материнское беспокойство богатырь.
– Я ведь каждый день всё об одном думала: а вдруг... – тут голос её дрогнул, – ...один ведь ты у меня, Тимушка... Только подумаю, что попадешься какому-нибудь рэкетиру... душа в пятки уходит...
– Да будет вам, мама, причитать! – оборвал её Тимофей. – Я же ушел. А насчет работы моей не волнуйтесь, работы кругом полно.
– Так ведь – армия скоро! Учиться б тебе куда пойти, а то – заберут! А может, устроишься к нам на фабрику?.. – предложила она. – Тебя же у нас все знают. Еще маленького помнят, как ты за цыплятами бегал, как гуся не испугался. А помнишь, как однажды в нашего бывшего директора яйцом попал? Прямехонько по лысине!.. Так ему и надо было! – Тут матушка звонко-звонко рассмеялась, отчего и Тимофей расплылся в глупой улыбке. – Уборщики нам нужны, сынка. Помет с фабрики вывозить. И неплохо получают! Ну, может, не так много, как в твоей торговле, зато работа безопасная... А там и учиться направят от предприятия.
– Оборжаться! – сразу отреагировал богатырь. – Это ж курам на смех! Вот когда помет в золото превратится, тогда и зовите. А если денег по дому не хватает – нате, берите! Мне не жалко! Их у меня пока – куры не клюют.
И выложил на стол несколько зеленых бумажек.
Заботливый ты мой!.. – подумала она про себя. – Всё в дом да в дом. Да разве такого, как ты – ещё сыщешь?..
А за окном – метель воет, снежные хлопья к стеклам прилипают.
– И что за страсти такие?! – удивляется Елизавета. – Говорят, в наказанье нам это. В чем-то провинились мы перед городом. Лет сто или двести тому назад. И видать, сильно провинились, если до сих пор он нас так наказывает!.. – И тут же встрепенулась: – А давно мы с тобой, сынок, не фотографировались!.. Ну-ка, доставай "Парароид".
– "Поллароид", мама, сколько раз говорить! – сказал Тимофей, включая телевизор. – Да только ничего сегодня не выйдет: кассеты кончилась. Говорил ведь вам, не берите его на фабрику.
– Так ведь просили... – виновато улыбнулась Елизавета Кондратьевна.
– Кто просил-то? – разозлился Тимофей. – Что ни снимок – всё петухи и куры!
– Так ведь для "Куриного уголка", Тимоша, – ответила мать. – Теперь любому гостю первым делом фото показываем. Не каждый по курятникам пойдет.
– Вот и перевели кассеты за один раз.
– Ты уж прости, сынок, – снова виновато улыбнулась мать. – Давай новые купим! Киоск же – напротив!.. Хочешь, сама сбегаю... И тетя Люба из Харькова просит. И Тоня из Новокузнецка. Я даже письма им написала, обещала.
– Ну, ладно-ладно! – вскочил с кресла Тимофей. – Уж если вам что в голову взбредет!..
Он набросил старый тулуп, достал из шкафа фотоаппарат и направился к выходу.
– А "Парароид"-то зачем взял? – спросила она.
– Чтоб купить то, что надо, мама! Сидите и – ждите!
И, раздраженный, выскочил из дома.
Во дворе давно стемнело. Ветер приутих, и снежинки падали теперь мягко-мягко, словно в лесу...
Тимофей вышел со двора и заспешил по улице. Ночная палатка находилась через дорогу, в соседнем переулке. В ней продавали разные мелочи. Среди шоколадок, сигарет, зажигалок и печений лежали батарейки и фотопленки.
Этот киоск Плугов знал очень хорошо. Сколько раз собирал он дань для шефа. А работал там один мужичок с противной улыбкой. Казалось, она была приклеена к его лицу, и только маленькие хитрые глазки выдавали в нем совсем другое настроение.
Подойдя к палатке, Тимофей достал из кармана фотоаппарат и просунул голову в окошко.
– Привет, Николай Акимович! – сказал Плугов. – Два комплекта фотокассет для этого "Поллароида". – И положил аппарат на прилавок.
Тут только Тимофей заметил, что улыбка на лице продавца куда-то исчезла, будто совсем её никогда не было. А ещё он увидел рядом с ним двоих здоровых парней с хмурыми лицами.
– Он? – поинтерисовался один из них, кивая на Тимофея.
– Он, гад! – злорадно ответил Николай Акимович. – Всю душу из меня вытряс. – И уже со знакомой улыбочкой повернул голову к Тимке. – Говорят, ушел от Абсолюта?
– Два дня как ушел, – простодушно ответил Тимофей.
– Вот и хорошо, – рассмеялся продавец. – Всё хорошо, когда хорошо кончается... – И протянул ему коробки с кассетами. – Ты внимательно погляди, эти ли?..
Тимка взял коробки и стал разглядывать их со всех сторон. И тут боковым зрением он увидел, что те двое из палатки куда-то исчезли. В этот же момент позади него скрипнул снег, и сильный удар обрушился на голову Тимки. Он покачнулся, но не упал, как ожидали того парни с хмурыми лицами. Только в голове зашумело, а из одного киоска сразу сделалось два. Но сознания Тимка не потерял, а мгновенно развернулся и первого, кто попался ему под руку резко стукнул кулаком в лицо. Тот сразу рухнул на землю.
– Бейте его, бейте! – закричал продавец палатки. – Дайте ему, дайте!
Второй парень внял кровожадной просьбе и бросился, как бульдог, на Тимофея. Он схватил его крепкой рукой за шею, а другой стал энергично бить в живот.
– Ну, вы даете! – прошипел Тимка и кованым носком сапога футбольным ударом двинул второго по коленке.
Тот по-песьи взвыл и грохнулся на снег, обхватив двумя руками согнутое колено.
Продавец стал изнутри лихорадочно закрывать окно и дверь палатки. Он успел защелкнуть замки, оставив у себя Тимкин фотоаппарат.
– А-ну, отдай! – рванулся к нему Тимофей и что есть силы застучал в стекло.
– Разобьешь! – истерично орал запертый торговец.
– Получай, сволочь! – с ненавистью проскрипел зубами Тимка и одним ударом выбил витрину.
Раздался поздне-вечерний звон, на который тут же откликнулась милицейская сирена. В окнах соседнего дома зажегся свет, залаяли собаки.
– Надо сматываться! – сказал себе Плугов и, схватив фотоаппарат с двумя коробками кассет, рванул прочь от палатки.
– Держи его, держи! – заорал на всю улицу продавец Николай Акимович. Избили! Обокрали!..
Тимка увеличил скорость, но побежал не домой, а, перепрыгивая через сугробы, понесся вниз по улице, в сторону реки. Он свернул в первый попавшийся проходной двор. Потом уж ноги сами повели его через другие дворы, сквозные подъезды, через городской парк. Сирена, как привязанная, постоянно слышалась где-то совсем рядом.
Внезапно из-за деревьев выскочил мохнатый щенок-подросток и, потявкивая молодым баритоном, весело бросился вслед за Тимкой. Поднятый кверху хвост говорил об отличном настроении его владельца. Тимка подумал, что это милиция пустила за ним по следу собаку, и помчался ещё резвее. Наверняка им был побит мировой рекорд бега по пересеченной местности. Он продирался напролом через заснеженные кусты, чертыхаясь по адресу злопамятного киоскера и своей фотолюбивой матушки. Кроме того, несмотря на свой крепкий вид, парень с детства боялся собак. Так они и неслись, куда глаза глядят: Тимка, мохнатый щенок и милицейская сирена на мотоцикле.
Город остался позади. Начиналась рабочая слободка. Трехъэтажки сменили частные домики с огородами и садами, где на деревьях, усыпанных аномальным снегом, висели спелые яблоки и груши. И сразу – десятки цепных псов, навалившись на ограды, изгороди и заборы, бешенно залаяли до хрипоты и рвоты.
Молодой щенок не отвечал на претензии хозяйских псов. Он с тем же азартом несся за Тимофеем, стараясь не потерять его из виду.
Вдруг позади них неожиданно вспыхнули яркие фары, они стремительно приближались к беглецам. Тимофей заметался, как заяц на охоте. На каждой калитке висели таблички с одним и тем же пугающим текстом: "ВО ДВОРЕ ЗЛАЯ СОБАКА!", причем, за каждыми воротами звучало остервенелое подтверждение.
Лишь мохнатый щенок вел себя спокойно. Внезапно он обернулся на яркий свет мотоциклетной фары, и – куда-то пропал. А посреди слободской улицы появился, откуда ни возьмись, перекрыв движение, пятитонный грузовик.
В это время Тимофей наткнулся на калитку, распахнутую настежь. Он вбежал во двор чужого дома и, тяжело дыша, огляделся. Двор был пуст. Дом почти тёмен. Лишь в одном окне горел свет. А рядом с крыльцом стояла новехонькая телега.
Тимка прислушался. С улицы доносились громкие недоуменные голоса. Он понимал, что ещё минута-другая, и он будет настигнут в этом дворе, как тот глупый щенок, который все время бежал за ним следом. Внезапно он почувствовал, как кто-то легонько толкнул его прямо к телеге. Не долго думая, и, главное, не понимая зачем, – Тимофей вскочил на неё и по инерции ухватился за одну из непонятно для чего приделанных к ней ручек.
Последнее, что увидел Тимка, – это зуевского изобретателя – Федора Филипповича, который стоял на крыльце с выпученными от удивленья глазами и что-то ему кричал. Но что – Тимка уже не слышал. Потому что сразу за этим наступила кромешная тьма, и все голоса пропали.
Тимка судорожно вцепился в рычаги.
– Ой, мама! – запричитал он. – Что я наделал!
И тут он увидел звезды. Их было видимо-невидимо: сверху, снизу, справа и слева.
"Это у меня что-то с головой... – тоскливо подумал Тимофей. – Такой удар пропустить!.." Ему показалось что все это – только ему кажется, иначе как можно объяснить, что телега, которая только что стояла во дворе, вдруг оказалась среди звезд.
Вдруг рядом кто-то чихнул.
– К-кто здесь?! – вздрогнул Тимофей.
Из-под соломы, что лежала в телеге, раздался чей-то ломающийся голос:
– Это я... – и оттуда выбрался мохнатый щенок, отряхиваясь от соломинок. – Поздравляю нас обоих с началом Путешествия во Времени!
– С каким началом? – не понял Тимка.
– С началом перемещения вглубь веков!
– Вглубь чего?! – вытаращил глаза Плугов.
– Тот рычажок, что ты зацепил, – объяснил щенок, – уносит нас прямо в десятый век. Понял?..
– Откуда тебе известно?.. – пробормотал Тимка, ещё крепче цепляясь за рычаги.
– Да вот же, здесь написано! – кивнул пес на приборную доску.
– Оборжаться!.. – тихо рассмеялся Тимофей.
Завидев говорящую собаку, он был уже готов окончательно поверить в то, что повредил себе мозги, но, к счастью, тут же вспомнил про знаменитого в городе пса.
– Святик?.. – неуверенно спросил Тимка.
– Я!.. – оскалился в улыбке мохнатый щенок.
– Почему ты пахнешь бензином?
– Профессиональная тайна, – нахально ответил Святик. – Ты бы лучше за пультом управления следил, а то ненароком нажмешь ещё чего-нибудь, и окажемся мы с тобой в саду Адама и Евы.
Стрелки на Часах Времени неуклонно двигались в обратную сторону. Начинало светать. Звезды одна за одной стали стремительно гаснуть, и не успел Тимка осознать, что к чему, как они уже благополучно очутились в густом зимнем лесу.
3.
Пока ещё события Путешествия-Во-Времени не ворвались на страницы повести, хотелось бы рассказать про щенка Святика. Его история достойна того, чтобы ей посвятить целую главу.
"Что за странное имя у этого щенка? – спросите вы. – И что святого может быть в существовании собаки?"
Сейчас расскажу. И начну с того, что само его появление на свет было чудесным, смешным и необычным. Мы ведь зуевские!
Однажды ночью дежурная птичница тетя Капа услыхала в курятнике истошное квохтанье.
– Что такое?! – недоуменно сказала она и поспешила на крик.
В клетке, где сидела рябая курица, творилось что-то невероятное. Стоя посреди лотка, курица грузно переваливалась с ноги на ногу и, выпучив глаза, орала дурняком. Птичница была очень удивлена. Все куры, когда несутся – тоже громко квохчут, но эта вела себя, как безумная. Она скакала по клетке и с треском хлопала крыльями. Не зная, что предпринять, Капитолина Ивановна уже собралась было отпереть дверцу, как вопли оборвались, и на лотке она увидела... пушистое яйцо.
Рябая курица, дрожа от страхе, тут же бросилась в угол курятника и, вжавшись в прутья, тихо икала, не спуская выпученных глаз от снесенного ею чуда.
– Боже праведный! – прошептала в изумленьи тетя Капа и быстро отперла клетку.
Яйцо по размеру было с утиное, а может даже с индюшачье. Она осторожно взяла его в руки. Оно было ещё теплым и пахло... И тут яйцо стало быстро расти на её глазах. Тетя Капа замерла как завороженная, а яйцо росло себе и росло, становясь все тяжелее и тяжелее. Наконец она опомнилась и со страху отпустила его на пол. Скорлупа со звоном треснула, из яйца выскочил... кролик. Он обнюхал загаженный птичьим пометом пол, и бросился к дверям курятника.
– Чур меня, чур! – заголосила Капитолина Ивановна и выскочила вслед за ним на птичий двор.
А кролик, перекувырнулся в воздухе и превратился... в кожаный футбольный мяч.
– Матушка Пресвятая Богородица! – забормотала птичница, крестясь на ходу. – Спаси и помилуй!
Мяч весело заскакал на месте, а когда остановился...
– Свят, свят, свят!.. – прошептала птичница. – Оборотень! – И упала без чувств.
По двору прыгал черный мохнатый щенок.
– Оборотень? Нет, это не имя! – сказал он по-человечески.
Наутро эту историю узнала вся птицеферма, Капитолину Ивановну увезли в больницу. А щенок стал жить на птицеферме, законно считая её своим родным домом.
На Борьку он тоже не отзывался.
– Я не бык! – огрызался он. – Это быков называют борьками.
– Свят, свят, свят! – крестились птичницы, когда он болтал по-человечески.
– Святик! – наконец согласился щенок. – Неплохое имя, я согласен.
Сторож Матвей предложил ему охранять вместе с ним родное гнездо, но Святик отказался:
– Я родился артистом, а разве место артисту в курятнике? – сказал он.
Святик целый день носился по городу, только ночевать приходил домой. И поесть, конечно.
Его способность к перевоплощению заметил директор местного клуба. Когда-то директор работал дрессировщиком и знал толк в звериных способностях.
Однако, и ему Святик отказал: он не любил дрессированных зверей, и тем более – дрессировщиков, считая и тех, и других – позором Природы.
Когда в Зуеве снимали очередной фильм, действие которого происходило в XIX веке, знаменитый режиссер предложил Святику роль. Не то Жучки, не то Трезора. Но великий зуевский артист хотел сыграть... крупноклетчатую летающую козу. Режиссер пытался его отговорить, дескать, такой роли в фильме нет, а если б и была, то никто не узнал бы в крайне сложном гриме великого зуевского артиста. Святик оказался непреклонен. Он был согласен сыграть даже городские ворота, но играть собаку ему было скучно. В конце концов, щенок снялся в фильме в роли лошади. Весьма приличная получилась роль! Особенно тот эпизод, когда он нес на себе раненого гусара, перелетал с ним через ручьи и овраги. Если кто видел, со мной согласится.
Однако, с тех пор Святик никогда больше не участвовал в киносъемках или в спектаклях. И не оттого, что не был тщеславным. Был. Однако, перевоплощение во что или в кого угодно – значило для него нечто большее, чем просто игра. Это было не только его творчеством, но и жизнью.
Он любил помогать каждому и хотел со всеми дружить. Однажды, когда сильный ветер повалил телеграфный столб, перевоплощенный в стальную опору, Святик трое суток держал провода, пока не врыли новый столб.
Он был кислородной подушкой для больного старика, трехколесным велосипедом для маленькой девочки.
Всего не перечислишь. Но никогда Святик не изменял своему щенячьему виду. Шли годы, а он – как был щенком, так и оставался.
Вот такая невероятная история говорящего щенка из города Зуева! О других же его приключениях, более необыкновенных, вы узнаете дальше. Читайте!
Итак, на чем мы остановились?.. Вспомнили? Верно-верно! На том, как Тимка со Святиком очутились в густом зимнем лесу.
4.
Светило солнце, и синие тени от елей и дубов лежали на снежно-перламутровом покрове земли. Вот прыгнула белка с ветки на ствол и невесомая снежная пыль закружилась в морозном воздухе, сверкая на солнце алмазными искрами.
На чистом снегу были заметны следы какой-то птицы, четко отпечатались заячьи лапы...
Удивительный запах зимы почуял Святик. Совсем не так пахла зима в Зуеве! Зима десятого века пахла сосновой смолкой и свежим огурцом! Никакого бензина!
– Ну и в глушь мы попали! – огляделся Тимка и спрыгнул с Телеги в глубокий снег.
– Напротив, – ответил Святик из Телеги, потягивая носом. – Чую людей и дым костра...
– Тогда чего стоим?! – Тимка решительно сделал несколько шагов. Пошли!
– Идти надо в другую сторону! – Святик спрыгнул и пропал под снегом. Эй, где ты?.. – глухо раздалось откуда-то издалека.
Наконец, Тимка разворошил снег и вытащил.
– Ох, и глубоко же здесь! Утонуть можно!
– Ну, вот! – недовольно пробурчал зуевский богатырь и посадил великого артиста себе за пазуху. – Видали! Утонуть он может!
– Я направление подсказывать буду, понял? – сказал Святик.
– Слышу скрип колес! – сообщал Святик из-за пазухи.
– Запах дыма приближается!
– А вот и голоса!..
Путешественники во Времени вышли наконец на проезжую дорогу. По ней двигались груженные телеги. Кто-то шел своим ходом. Все спешили к раскрытым настежь городским воротам. Сторожевые люди взимали плату за вход по одному золотнику.
Тимка запустил руку в пустой карман и нащупал старый юбилейный рубль, который мать давно зашила туда "на счастье". Он решительно надорвал подкладку и протянул монету одному из сторожевых. Тот взял, с удивленьем оглядел её, попробовал на зуб, затем показал рубль другому, третьему, и вместе они стали разглядывать профиль Ленина.
– Это что такое?! – строго спросил первый сторожевой.
– Княжий серебрянник! – соврал Тимка и ткнул пальцем в монету. – Из Киева мы.
Сторожевые пошептались, впустили Плугова в город, а один незаметно пошел следом.
Невдалеке от княжеских хором на возвышении раскинулась большая деревянная крепость с резными башенками.
– Детинец! – сразил Святика своей эрудицией Тимка. – Древний Кремль...
На ровной квадратной площадке прямо под открытым небом были врыты в землю десять деревянных статуй в человеческий рост, увенчанных парчовыми шапками.
– Да ведь это же – капище! Ну, языческий храм! – воскликнул Плугов, продолжая преподносить щенку чудеса знаний из пятого класса.
Тимофей обошел площадку с видом знатока, вытащил фотоаппарат.
– Ну, и кадры будут!.. Любой музей выхватит!.. – и направил объектив на деревянные божества.
Но тут случилось что-то непонятное: на противоположной стороне появилась мужская фигура с охапкой соломы. Беспокойно оглядываясь по сторонам, злоумышленник торопливо обложил ею одну из деревянных скульптур и стал высекать кремнем огонь. Спустя всего минуту-другую ввысь взметнулся огнененный столб.
Огонь охватил бородатого истукана. Тимка нажал кнопку фотоаппарата.
Сверкнула фотовспышка, а возле Храма уже появились ратники с железными топорами и луками, схватили поджигателя и Тимку. Святик держался в сторонке.
– За что, ребята?.. – Тимофей почти отбился. Но древние кряжистые мужики снова дали Плугову по ребрам, которые все ещё ныли после драки у киоска. Вобщем, скрутили его, как барашка.
На пожар сбежались жители городища и стали забрасывать огненный столб снегом. Огонь удалось погасить. Все древние идолы остались целы, кроме бородатого.
– За сие подлое дело, – разнесся над Храмом громовой голос Князя, завтра поутру принести обоих в жертву сгоревшему Перуну! Через сожжение!
– Оборжаться! – охнул, не на шутку испугавшийся Тимка. – Да что я вам сделал, уроды?! Это вон, из-за него!
Неизвестный молчал, стоял на одной ноге – подвернул в драве – и кусал губы от боли.
– Эй, Гнездило и Безобраз! Тащите злодеев в застенок!
Их поволокли в темницу.
– Да не трогал я вашего Перуна! И вообще, никаких богов на свете нет! – бесполезно орал зуевский богатырь.
От этих слов Гнездило и Безобраз замерли на месте и в ужасе закрыли глаза.
– Как так нет?! – изумился Князь. – А это кто? – Он указал на идолов. – Разве он – не бог солнца Ярило? Или, она – не богиня любви Ладо?.. А, может быть, тот кумир – не хозяин огня Сварог? Кому же тогда мы молимся о мире, как не Коляде? Кого просим о щедрых плодах, как не Купалу?.. А Стрибог? И сожженый вами, злодеями, Перун – наш мироправитель?! Это ли не боги?! – Казалось, он был рад сказать лекцию перед народом.
– Никого я не сжигал! – упрямо твердил Тимофей Плугов. – Может, Сварогу захотелось стать главным – вот он и спалил вашего мироправителя.
– Замолчи!.. – крикнул в гневе князь Зуеслав. – Ты – богохульник и злодей! Что это у тебя? Никак, волшебное кресало!
Он вырвал у Тимки фотоаппарат и случайно задел спусковую кнопку. Вспышка моментально сработала. Князь от неожиданности выронил аппарат в сугроб и тут же заметил на земле две фотографии. Зуеслав поднял их и с удивленьем увидел на одном цветном снимке – идолов, а на другом хитровато-напуганное лицо Тимки. Князь ужаснулся и отбросил фото в снег, прибив для верности каблуком сафьянового сапога.
– Никак, колдовская береста?.. Э-э, да вы, как я погляжу, – чародеи! Эй, Гнездило и Безобраз! Вы что, уснули?! Волочите их в темницу!..
Сопротивляться было бесполезно, и Тимофея вместе с Незнакомцем повели в тюрьму.
Святик бежал следом.
Наконец, Тимку и Незнакомца втолкнули в темное подземелье. Загрохотали засовы.
– Гляди-ка! – удивленно воскликнул один из сторожей. – А это откуда?!..
– Значит ключник принес.
– У нас такие не куют!
– Работа не наша! – согласился другой.
Раздался недолгий железный скрежет. Сторожа навешивали новый секретный замок на кованую дверь. Потом ушли греться.
В темнице Тимка прижался к мерзлой стене и впервые в жизни растерялся от своей беспомощности.
"Вот и все, – сцепил он зубы. – Завтра меня уже не будет в живых! Эх, оборрржаться!.."
Он вспомнил город Зуев, стариков, которым хамил, торговцев, у которых отнимал заработанное, школу, которую так и не окончил. Даже милиция из дали веков казалась ему теперь родной и близкой.
Ах, мама, мама!..
– Не боись! – тихо сказал Незнакомец
– Кто вы?
– Выруба, – представился он.
– Зачем вы его сожгли?!..
– Хотел и других спалить – да не успел.
– Я видел. Но за что? Ведь это – ваши боги!
– Боги?!.. – хмыкнул Выруба. – Идолы! Истуканы! Я этих богов сам вырубил, когда был молодым и глупым. Красивые деревяшки – вот кто они! Истинный Бог – один на всех. Я про него в херсонских степях узнал. Там и крестился...
Они помолчали. Потом Тимка снова спросил:
– Кто же вы?
– Истуканов мастер!.. Сколько я их на дорогах понавыставил!.. Еще и неизвестно, кто из нас богом-то был: не они меня – я их сотворил! усмехнулся Выруба. – А однажды наскучило! Ушел из городища.
– Вернулись?
– Новое время, брат, на Руси настает. Вернулся, чтобы людям глаза открыть, – ответил Выруба. – Однакож, придет то время, не я – так другие сожгут тех. Или на дрова порубят!.. Одного только себе не прощу: из-за меня тебя завтра погубят...
Тимка не ответил.
– У Зуеслава – суд скорый: княжий, – продолжал Выруба. – И слово княжье. Дал его – а назад взять нельзя. Иначе, к чему тогда оно?..
За кованой дверью что-то звякнуло. Узники оборвали разговор и прислушались: ни голосов, ни скрипа шагов... Только – свист метели...
За кованой дверью что-то громко плюхнулось на крыльцо, и тут же послышалось знакомое сопенье.
– Святик! – насторожился Тимка.
– Тимофей! – раздалось из-за тюремной двери, – Толкани дверь-то! Не справлюсь я: тяжелая она очень.
Зуевский богатырь удивился, но на дверь приналег.
И вдруг темница... распахнулась. В лунном свете на пороге стоял дрожащий щенок. Его шерсть обледенела и торчала дыбом.
– В-вы-хходите! – сказал он узникам. – Пока сторож-жей нет.
– Ты как отпер-то?! – удивился Выруба.
– А я в з-замок перев-воплотился, – ответил Святик. – Совсем неслож-жная роль!.. Только х-холодная!
– Оборжаться! – восхитился Тимка.
– Скоморох! – крякнул Выруба.
И они тихо рассмеялись.
Спустя полчаса три беглеца были уже далеко за пределами городища: Выруба знал потайной ход в городской стене. Затем они попрощались навсегда. Выруба, прихрамывая и опираясь на подобранную где-то палку, отправился в херсонские степи, а наши Путешественники во Времени вернулись к своей Телеге.
