Текст книги "Великий Дракон Т-34"

Автор книги: Игорь Подгурский

Соавторы: Константин Клюев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 4

С королевского холма открывался чудесный вид на столицу Глиона. Отсюда, с высоты птичьего полета, Феррас выглядел несколько иначе, чем из окна королевского дворца. Казалось, он плыл сквозь голубую дымку миражом, достойным застыть на лучшем гобелене. Река Фер делила город ровно пополам, на два полукруга, застроенных зданиями, крытыми блестящей черепицей. Левая по течению часть города несла на себе отпечаток веры и мирной жизни, правая же была средоточием королевской власти и военного могущества.

Позади дворца Его Величества был разбит обширный парк, именуемый Королевским. В его густой тени прятались красивые одноэтажные казармы и служебные постройки. Парадный подъезд дворца Его Величества выходил на набережную Фера, откуда были видны как на ладони стрельчатые окна Великого собора, занимавшего вершину холма на противоположном берегу. По настоянию короля Энкогса и за его же счет искусные зодчие уравняли высотой собор и дворец, подняв колокольню, венчавшую обитель епископа Глионского, на шестьдесят восемь локтей. Они также расширили собор, пристроив к нему два симметричных зала – зал Скорби, где надлежало прощаться с усопшими, и зал Радости, где надлежало освящать брачные узы и приобщать новорожденных к Единой церкви. Оба здания – Королевский дворец и Великий собор – уравновешивали своей тяжестью и великолепием берега медлительной реки. Две половины города соединял широкий прочный мост, третье чудо архитектуры Ферраса.

Позади Великого собора был устроен парк, называемый Епископским. Он начинался от усыпальницы епископов и монархов и был обнесен невысокой каменной оградой. Поклониться праху столпов мирской и духовной власти можно было, только пройдя весь собор и миновав епископскую стражу у задних ворот. Далее, за изящной кованой изгородью, простирался парк, красивый и ухоженный, переходящий в оживленные торговые улицы, плавно впадающие в жилые кварталы, сменявшиеся ближе к окраинам кварталами ремесленников и пышными садами. Совсем далеко, почти у линии горизонта, за зеленой полоской садов виднелись темные зубцы дозорных башен, за которыми кончался город и начинались деревни.

Королевская часть Ферраса в его центральной части состояла преимущественно из домов знатных вельмож, вплотную примыкавших к Королевскому парку. Большую часть года рыцари проводили в походах, добывая в боях славу и земли. В остальное время они развлекались охотой в своих загородных владениях. Городские дома рыцарей содержались в образцовом порядке и имели полный набор обслуги и небольшие гарнизоны, готовые вступить в бой по первому требованию господ. После домов знати начинались ремесленные кварталы, принадлежавшие большей частью оружейникам, кузнецам и кожевникам. Ремесленные кварталы тянулись до самых дозорных башен, где вдоль городской стены располагались длинные конюшни, а за стеной – великолепные пастбища.

Королевский холм с беседкой находился за дозорными башнями, в стороне от дороги, ведущей к холму Праведников и дальше, к Челюсти Дракона. Ни одно здание не было позволено строить, и ни одному дереву не было позволено произрастать к холму ближе чем на пять выстрелов из самого мощного стреломета. Беседку для тайных переговоров и обсуждения высших государственных секретов придумал первый король, основатель королевства Глион и его столицы Ферраса, Терр Айен. Он понял, что разговаривать во дворце и надеяться не быть услышанным – наивно. Приватные беседы недоступны даже для всемогущего государя. «А кто подслушает меня на вершине холма? Ветер? Птицы? Пускай! Они не выдадут меня! Ха-ха-ха!» – в летописи упоминалось, что первый из Айенов хрипло хохотал, встряхивая гривой прямых волос, и смех его был подобен рыку непобедимого черного льва… Холм обустраивали пять лет. За это время была сооружена беседка из ослепительно белого камня и длинная лестница, обвивавшая холм. У подножия были устроены секретные ходы, с хитроумным подъемником и некоторыми другими чудесами. По окончании строительства рабочие получили расчет желтыми стрелами между лопаток прямо у подножия холма.

После смерти Терра его старший сын, Терр Айен Второй, велел вырубить имя отца на первой ступеньке, чтобы все помнили имя основателя великой страны. С тех пор каждый король знал, что его имя будет выбито на следующей безымянной ступеньке, ведущей к вершине. Энкогс последнее время морщился, думая о своей ступеньке – с некоторых пор стало сильно покалывать под левой лопаткой, а в минуты гнева перед глазами плыли ослепительные цветные пятна. Король чувствовал, что ступеньке осталось ждать резчика совсем недолго. Все Айены обожали жизнь, и Энкогс не был исключением. Он ненавидел свою смерть; сердце великого короля иногда тоскливо сжималось от обреченности, а затем вдруг вспыхивало тайной безумной надеждой, что смертны все вокруг, но только не Энкогс и не его наследники! Господь велик, и почему бы ему не пожаловать вечную жизнь пятнадцатому королю Глиона и его потомкам отныне и вовеки?..

Все эти мысли промелькнули в голове Энкогса со скоростью стрижей. Он перестал оглядывать столицу собственного королевства с высоты Королевского холма, облокотился рукой о мраморный подлокотник тяжелого кресла и начал внимательно слушать своего старого и единственного друга, графа Алистара.

– Мы не могли проникнуть к сектантам и намотать их кишки на копья под покровом ночи. Мимо Хранителей скрытно пройти невозможно, а выступить открыто означало бы пойти против воли Дракона. Тогда на Тайном Совете и возник хитроумный, поистине дьявольский план. Простите, святой отец, старому воину его грубый язык.

Синий рыцарь серьезно склонился в полупоклоне перед своим воспитанником и получил полное прощение и благословение в виде троекратного плавного жеста.

– План был таков. Некто Шестопер, имевший прежде знатное имя и сотню стрелков со стрелометами под началом, был пойман на воровстве из казны, бит плетьми и изгнан из столицы. С тех пор он промышлял мелкими кражами и разбоем в дальних пригородах Ферраса, изредка тайком пробираясь на королевский берег, чтобы покутить с бывшими сослуживцами. По поручению Тайного Совета его немедля изловили и доставили сюда. Под страхом смертной казни за нарушение указа Его Величества о вечном изгнании из столицы он был вынужден согласиться на наши условия.

Мы собрали по тюрьмам и во время облав на рынках и в притонах три сотни отъявленных лодырей, воров и бездельников и доставили их на холм Праведников под конвоем, точно так же, как самоверов. Несколько десятков стрел, пущенных вслед мерзавцам, довершили сходство, и Хранитель, выслушав Шестопера, беспрепятственно пропустил мерзавцев к «своим». Жаль, что мы не додумались до этого раньше, когда самоверы только начали свои мерзкие бредни в вотчине благородного нашего врага короля Гриза! То, что было не под силу доблестным воинам, отребье делало с удовольствием и наслаждением, и Шестоперу даже приходилось их сдерживать. Дело в том, что Шестопер получил от Совета простое и ясное указание: его люди должны были грабить, избивать и притеснять самоверов, не рискуя получить отпора, и при этом изображать раскол внутри их ереси. Хранителю и Дракону передали, что все столкновения – результат распри внутри самоверов, вопрос тонкий, почти семейный. Таким образом, проблема была решена – о самоверах поползли темные слухи, и число желающих им подражать заметно сократилось. Чернь, неграмотная и доверчивая, легко убедилась в том, что лежало на поверхности: самоверы поедают сами себя, грабят, убивают и насилуют друг друга ничуть не хуже, чем обычные глионцы. Шестопер же, управляя своим отрядом в триста ублюдков, живет на полуострове жизнью князя, изображает перед случайными свидетелями жертву религиозного раскола и корчит из себя исконного самовера. Вот, собственно, и все.

Синий рыцарь закончил доклад и с удовольствием осушил свой кубок до дна. Летняя жара донимала даже здесь, наверху, вдали от нагретой бурой почвы и темных камней. Епископ Глионский жаждал продолжения беседы и выразил это порывистым движением, но король не спешил.

– Дорогой епископ, вы впервые присутствуете на заседании Совета, и вы еще не знаете, что Тайный Совет достигает одной-единственной цели: он принимает правильное решение. Спешить на Совете нельзя. Напротив, следует отмести все, мешающее хладнокровному и спокойному размышлению. Утолить жажду, например, – король Энкогс приложился к кубку. – Или выспаться всласть. Я понимаю ваше юношеское нетерпение, но положение обязывает нас быть одинаково рассудительными и степенными… Простите, если это выглядит назиданием, мой сын.

– Нет, Ваше Величество, я благодарен вам за любой урок, – епископ немедленно взял себя в руки и подошел к круглому столику. – Граф, позвольте наполнить вашу чашу.

– С удовольствием, любезный Рэнкс. Кстати, не хотите ли вы услышать, почему лестница, ведущая в Королевскую беседку, устроена так полого?

– Я хочу услышать все, что вы только пожелаете мне сообщить, мой добрый наставник, – улыбнулся епископ и занял свое место за столом.

– Глубок был замысел вашего предка. Путь к вершине холма долог, ступени невысоки. Участник Тайного Совета причастен к решению важнейших государственных вопросов. Готовясь предстать перед Советом, он должен обуздать свое дыхание, дабы не выглядеть перед могущественными вельможами запыхавшимся школяром, опаздывающим к уроку. Для этого член Совета тщательно рассчитывает свои силы с учетом своего физического состояния. Кроме того, все время подъема глаза его обращены к небу, к источнику высшей силы и окончательной справедливости. Таким образом, на плиты беседки ступает нога уже не того человека, кто начал подъем некоторое время назад. Теперь он собран, устремлен к высотам духа и настроен на правильный лад, даже если в начале подъема он был в ином состоянии.

Король захлопал в ладоши от восторга. Епископ засмеялся и поднял руки вверх:

– Королевская кровь дарует мне привилегию не пользоваться лестницей, а она, признаюсь, была бы мне как нельзя кстати. Пожалуй, я в следующий раз пойду пешком, как граф. Да, отец?

Алистар и Энкогс дружно рассмеялись.

– Теперь вернемся к главному, граф. Прошу тебя, мой друг, напомни нам историю с походом на Хранителя и расскажи о результатах, как участник и очевидец, – король стал необычайно серьезен и откинулся в кресле, закрыв глаза.

– Выступление против Хранителя было нами задумано давно. Несмотря на усилия Шестопера и его лихого отряда, инакомыслие самоверов не было подавлено. В конце концов, не оказывая врагам сопротивления, самоверы укрепляют окружающих в мнении об их святости! Шестопер мог бы их перебить всех до одного, передушить, как разжиревших кур, но он прекрасно знает, что в таком случае его миссия будет окончена и дни его будут сочтены одновременно со смертью последнего сектанта. Это же можно сказать и о его шайке. Было решено вмешаться: истребить Хранителя, молниеносно атаковать Шестопера и его сброд и уничтожить самоверов и лжесамоверов одновременно. В результате все предстало бы в таком свете: раскол в секте самоверов привел к распре, в которой погиб Хранитель и его семья. Мы, рыцари Ордена Дракона, выступили для защиты порядка и ради спасения Хранителя, но поздно – Хранитель погиб в неравном бою, Шестопер с отрядом раскольников уничтожил самоверов, отказался сдаться рыцарям и погиб. Так все предстало бы перед очами Дракона.

– А сам Дракон? – Епископ не сводил зачарованного взгляда с рассказчика, пораженный отвагой и простотой интриги.

– Выступление было назначено на день святого Крома. Каждый год в канун самого длинного дня Дракон исчезает и появляется только через две недели. За это время все должно было кончиться, и нужная легенда должна была прорасти и пустить прочные корни. Первый отряд под руководством храброго Леаса состоял исключительно из членов Ордена Дракона. Черные рыцари, истинные приверженцы и оплот Единой веры, не опустили бы оружия при виде показного смирения сектантов, как это делали простые наемники! Но молодость, являясь неоспоримым преимуществом в делах любви и состязаний во имя прекрасных дам, сыграла роковую роль в опасном походе. Леас не дождался подкрепления, отослал гонца с заверениями в вечной преданности, и с холма Праведников я, прибывший во главе Синего отряда, наблюдал гибель отряда лучших дворян Глиона.

Синий рыцарь помолчал немного, давая юному епископу возможность справиться с волнением, вызванным напоминанием о смерти друга детства.

– Осмотр тела поверженного кабана показал, что это, во-первых, не Хранитель, а его чудовищная самка. Во-вторых, нам надлежало найти и уничтожить не только самого Хранителя, но и его детеныша. В конце концов, мы нашли мертвого Хранителя, уничтоженного отрядом Леаса, затем наткнулись на чужаков в черных одеждах и при попытке захватить их столкнулись с чудовищем более могучим, чем сам Хранитель. Зеленый валун превратился вдруг в слона с ужасным хоботом. Он с грохотом изрыгал пламя и двигался быстрее любого скакуна. Половина моего отряда была уничтожена почти мгновенно. Мы пытались вспороть брюхо зверя с боков, но мечи со звоном отскакивали от его шкуры. Мой клинок тоже испытал чудище на прочность, и мне показалось даже, что перед нами был не зверь, а нечто неживое, вроде бронированных повозок для пехоты, что начал строить наш сосед и благородный враг король Гриз. Железный слон стремительно удалился в сторону поселений самоверов, унося с собой черных духов. Там, где бродил железный слон и чужаки, остался круг выжженной земли. Мы обыскали всю Святую рощу, но детеныша Хранителя не нашли. Скорее всего, черные духи взяли его с собой.

– О, Бог наш всемогущий, – прошептал Энкогс, – так это правда, слухи подтвердились. Демоны приняли сторону еретиков.

– Боюсь, что да, и нам придется без промедления выступить в поход, чтобы завершить начатое, – лицо Синего рыцаря, разделенное надвое глубоким шрамом от удара отважного барона Оркано, выражало угрюмую решимость и беспредельную отвагу. – Думаю, у Совета не возникнет разногласий по поводу того, кто должен возглавить поход?

– Нет, мой благородный друг. И ты, думаю, поддержишь мое решение. Поход должен возглавить Рэнкс, епископ королевства Глион.

* * *

Деревня была пуста. Внутри домов лежала густая рыжая пыль, изрисованная следами лапок мелких грызунов и кошек. Под крышами домов гнездились воробьи и ласточки. Несколько одичавших кошек контролировали численность поголовья местных мышей и лягушек. Похоже было, что деревня врастала в землю: густая трава, оплетая фундаменты, столбы и колодцы, с силой затягивала строения все глубже и глубже, прочь с поверхности.

Экипаж выбрал для привала самый большой дом с огромным пустым сараем. Дом был так велик, что во дворе его был свой, отдельный колодец, причем не заваленный всяким хламом, как уличные колодцы, а практически чистый. Марис с Иваном довольно быстро откачали старую воду, и к полудню сырая глубина наполнилась свежей водой. Дом тоже был в хорошем состоянии. Чем дальше от главной дороги, тем сохраннее – эта закономерность прослеживалась во всем. Ковалев и Неринг забрались на крышу и осматривали окрестности в бинокль. Когда рекогносцировка была закончена, Ковалев оставил Неринга на крыше и спустился во двор.

«Иван-да-Марис» согрели воды и успели вымыться. Было странно видеть их чистые, помолодевшие, почти детские физиономии. На лице заряжающего сияли отмытые веснушки, и он с любопытством рассматривал их в круглое карманное зеркальце. Ваня курил в тени и блаженно щурился. Воды оставалось с избытком, и Александр с удовольствием начал раздеваться. Ребята притащили воротину, гладкую и чистую, и положили ее под ноги. Рядом поставили скамью. Получилось совсем прилично, как в бане с деревянным полом, только без стен и крыши. Когда Александр стащил с себя гимнастерку, под ногами глухо стукнуло. Это была чешуйка. Она упала на мокрую доску выпуклой стороной вниз и вертелась, замедляясь. Ковалева позабавило это вращение, и когда чешуйка остановилась, он поддел ее пальцем, и она закрутилась вновь. Александр разделся и начал мыться, ожесточенно и с удовольствием намыливаясь. Когда он третий раз ополоснулся чистой водой и подошел к скамейке, чешуйка лежала там же и указывала своим острым концом точно в ту же сторону, что и после первого вращения. Ковалев снова закрутил ее щелчком ногтя и начал одеваться. Покончив с одеванием, Ковалев наклонился за чешуйкой, но брать ее не стал.

Через пять минут опытов Александр, Марис и Ваня сделали однозначный вывод: чешуйка, закрученная с любой силой на скользкой поверхности, останавливалась в одном и том же положении: острый ее конец указывал неизменно на северо-запад.

Марис сменил Неринга на крыше, и тот спустился мыться. После мытья Александр наложил ему свежую повязку.

– День-два, и повязка будет не нужна. Осколок?

– Нет, нарыв. Операцию сделали прямо в вагоне; опухоль была размером с куриное яйцо, – Неринг продемонстрировал размеры пальцами.

– Ты где драться научился? Бокс? Нашего Ваню никто одолеть не мог.

– Да, бокс. Юношеское увлечение. Дошел до чемпиона в полусреднем. Ваня у тебя здоров, конечно, да и тяжелее. У меня от испуга сил прибавилось, наверное, – Неринг улыбался. – Да, Ваня – медведь, ничего не скажешь.

Ваня Суворин тем временем попросил у командира «ТТ» и отправился в рощу, начинавшуюся в сотне метров от примыкавшего к дому квадратного поля, заросшего дикой травой.

Свин играл во дворе с маленьким вороненком. Вороненок пешком гонялся за поросенком, смешно ковыляя и растопыривая крылья. Добежав до ворот, ведущих в поле, парочка разворачивалась и направлялась в обратную сторону, и на этот раз догонял свин. Вороненок честно не пользовался крыльями и только в самый последний момент взлетал на забор, гордо принимая там позу имперского орла. После короткого отдыха забеги повторялись.

– Надо нашего красавца как-то уже назвать, – проговорил Ковалев, извлекая из нагрудного кармана чешуйку. – Смотри, Виктор, какая штука.

Александр положил чешуйку на непросохшую доску и закрутил ее. Чешуйка замерла в обычном направлении. Александр повторил фокус несколько раз.

– Компас? – предположил Неринг.

– Не совсем так. Компас показывает на север, а эта чешуйка – западнее.

– Странно. Аномалия какая-нибудь? Скалы вокруг. Откуда у тебя эта… – Неринг замялся, подыскивая слово.

– Чешуйка? От деда, а ему от прадеда. Ну, и так далее, – и Александр кратко рассказал Нерингу о семейном предании. – Ну что, как звучит? Странновато? – поинтересовался Ковалев.

– Здесь – совсем в порядке вещей. Знаешь, я тоже видел дракона. Где точно, не скажу, не имею права, но это было в старой каменоломне, – и Неринг в скупых точных выражениях изложил события, свидетелем и участником которых ему довелось быть несколько лет назад. Он сидел, покусывая очередную травинку, и задумчиво смотрел в белесое небо. Ковалев курил и щурился, порциями выпуская дым изо рта.

У забора визжал свин и сердито вскрикивал вороненок.

– Так как назовем поросенка? Наф-наф? – Ковалев отщелкнул окурок в густую траву. Когда свиненок, вскачь бегущий за вороненком, поравнялся с лавочкой, Ковалев поцокал языком. Свин резко затормозил и бросился к Александру, с разбегу прыгнул на руки и спрятал рыльце под мышкой друга. Вороненок тяжело дышал, сидя на воротах, затем слетел к колодцу и начал пить из ведра, надолго запрокидывая голову.

– Ну, так как тебя назовем? – Ковалев чесал поросенка за ухом и отдернул руку, когда услышал кукольный и одновременно свинский голос.

– Вихрон. Зови меня Вихрон, – поросенок подпрыгнул и поскакал к колодцу. – Я Ви-и-хрон, я Ви-хрон, я бегу ловить ворон!

Когда поросенок отбежал метров на десять, его кукольный голосок превратился в обычные поросячьи повизгивания. Вороненок придумал новую игру и стал убегать от свина вокруг колодца. Затем он вспорхнул на ручку ведра, стоявшего на мокрой скамеечке, и некоторое время наблюдал сверху за тем, как поросенок безостановочно наматывает круги по собственному следу. Вскоре свин распознал обман и разразился укоризненным визгом. Вороненок немедленно спрыгнул вниз мириться.

Капитан Ковалев и майор Неринг в замешательстве переглянулись. Александр спрятал чешуйку в карман гимнастерки.

– Пойду сменю Мариса. Ты посмотри здесь пока…

* * *

Механик Суворин вернулся из рощи, таща за задние лапы две заячьие безголовые тушки и пару жирных птиц. Сбросив их на крыльцо, полез на крышу. Возвращая командиру пистолет, Ваня ухмылялся:

– Командир, их было больше, но пока приноровился – всю обойму расстрелял. От первых двух зайцев только уши да хвосты остались. Потом уж сообразил, начал в головы целиться. С птицами хуже, от них только перья фонтанчиком, а голова маленькая, все время дергается, попасть невозможно. Пришлось побегать. Этих так, ремнем за шею захлестнул.

– Молодец, Ваня. Славно отобедаем. Иди вниз, через час сменишь меня, – командир разобрал «ТТ» и начал чистить.

Обедали вместе – от горизонта до горизонта было безлюдно. После сытного горячего мяса хотелось спать в тени и ни о чем не думать. Спать было нельзя. Неопределенность угнетала и заставляла действовать.

– Экипаж, становись. Равняйсь! Смирно! Перед нами стоит задача: определить, где мы находимся, и пробираться к своим. Мы не можем определить, куда и как нас занесло взрывом. Эту задачу мы можем выполнить, отыскав местных и допросив «языка». Приказываю приготовить танк к маршу. Проверить состояние вооружения и радиосвязи – Эмсис, Неринг. Проверить состояние ходовой части и двигателя – Суворин. Организацию запаса воды и всего, что возможно, беру на себя. Доложить о готовности через два часа, а точнее, – Ковалев посмотрел на свои часы, – в пятнадцать ноль-ноль. Выполнять!

Пока Ковалев наполнял бочки и канистры чистой холодной водой, Виктор и Марис, раздевшись по пояс, тщательно вычистили длинным банником ствол пушки и надели на него плотный брезентовый чехол. Иван то торчал сапогами вверх из водительского люка, то скрывался в корпусе танка весь, и оттуда слышалось постукивание и лязг. До пятнадцати ноль-ноль еще оставалось время, и экипаж совместными усилиями принялся выправлять люк. Вмятину убрали кувалдой, и трещина закрылась. Горелое пятно оставили до лучших времен, зато вымыли танк снаружи. Он заблестел почти новой краской, изрядно посеченной осколками и пулями.

Вихрон и приблудный вороненок помогали экипажу изо всех сил. Вихрон забрался в большой брезент и запутался, подняв страшный визг. Пока его пытались освободить из плена, клюв вороненка осваивал сложный узел веревки, стягивающей несколько вязанок дров в здоровенную охапку. Дрова заготавливал, сортировал и связывал лично капитан Ковалев. Он приладил вязанки к броне, пропустив веревку за скобы. Когда с деревянным звонким стуком дрова съехали с брони и раскатились вдоль правого борта тридцатьчетверки, Марис как раз пятился к корме, разворачивая брезент, в середине которого трепыхался бедный Вихрон. Марис наступил на круглое поленце, и в тот же миг его ноги взлетели выше головы. Голову заряжающего спас шлем, носимый из принципиальных соображений и снимаемый только на время сна. Брезент же бешеными прыжками поскакал по траве, оглашая двор приглушенным визгом. Кто бы мог предположить в маленьком свиненке такую силу! Неринг и Суворин пытались наступить на волочившийся рывками брезентовый хвост, но сумели это сделать только с третьей попытки, причем почти синхронно. В результате Суворин пребольно наступил Нерингу на ногу, и немец запрыгал на одной ноге, сдавленно выкрикивая слова и предложения на родном языке. Суворин, на ходу бормоча извинения – «А то ишь ты, суют ноги! Да и хрен бы…» – шаг за шагом переступал по брезенту и поймал мятежного свина, торжествующе подняв брезентовую каплю могучей ручищей. Он начал распутывать хвост брезента свободной рукой, прокручивая узел со свином то туда, то обратно. Наконец из брезентовых складок показался жадно втягивающий свежий воздух пятак, затем глаз и поросячье ухо. Вихрон ощутил свободу, прыгнул, стрелой промчался через двор и буквально воткнулся рыльцем под мышку Александра Степановича Ковалева. Во рту Александра Степановича была папироса, а в руках – коробок и бесполезно догоревшая спичка. Командир так и не прикурил и теперь машинально почесывал спинку поросенка, сидя на скамеечке у колодца. Вороненок же украшал собою башню, снова распустив крылья на манер имперского орла, и истерично каркал, вертя во все стороны гордым клювом и сверкая бусинками глаз.

Ровно к трем часам брезент был водружен на штатное место, дрова собраны и прочно увязаны и приторочены к броне позади башни.

Вороненка было решено взять с собой, и для маленького диверсанта нашлась в сарае клетка из прочных прутьев, с кольцом для подвеса и круглой жердочкой.

– Степаныч, а как вороненка назовем? – Суворин держал на вытянутой руке клетку и любовался имперской позой взъерошенного птенца.

– Не знаю. Назовем как-нибудь, – пожал плечами командир.

– Ну, назвали же свина Вихроном? Вот почему, можно поинтересоваться? – не унимался Иван.

– Мой папа Эхрон, а я – Вихрон, – буднично сообщил поросенок, высунув голову из-под рукава командирского комбинезона, и тотчас занырнул обратно.

– Экипаж, по местам!

Иван стоял перед танком, пока его не тронул за рукав Марис. Забравшись в люк и доложив о готовности, Иван заученными движениями запустил двигатель и снова оцепенел. Спохватившись от легкого тычка командирским сапогом между лопаток, Суворин шевельнул рычагами. Машина плавно тронулась, выехала со двора и свернула в проулок, направляясь к главной дороге.

* * *

– Когда далеко – не понимаю. Когда рядом – понимаю, – поросенок с удовольствием смотрел в открытый люк.

– А вороненок тоже думать умеет? – осторожно расспрашивал Ковалев.

– Нет, он же птица, – пропищал Вихрон. Ковалева начал душить смех; ему очень хотелось сказать поросенку: «Ну и что? Он – птица, ты – свинья». Обидеть свина не хотелось. Хотя можно предположить, что в этих краях назвать свиньей – что комплимент отпустить… По уровню развития и словарному запасу Александр приравнивал лопоухого поросенка к пятилетнему мальчишке. Разговаривал Вихрон короткими фразами, но понимал значительно больше, чем умел выразить. Свиненок был добр и привязчив и обладал еще одним завидным качеством: все, что он не мог объяснить и понять, принимал просто так, как факт. Танк, костер, деревня – все это входило в сознание Вихрона без усилий, как данность и получало свою оценку в соответствии неведомой шкале ценностей. На самой высокой ступени располагался сам Ковалев – это было видно и без педагогического образования. Вихрон слушался Александра беспрекословно.

– Нам бы так, – Ковалев хмыкнул и продолжил внутренний монолог, – все запросто и без лишних раздумий. А мы все со своими глупыми вопросами. Где, да зачем, да поросенок говорящий… Ваня вон сам не свой, дуется, будто мы сговорились и подстроили все. Молчит, как Марис. Только Марис всегда молчит, а Ваня последние сорок минут. Для него это рекорд, почти смертельный номер. Он даже во сне бормочет… Марис! Что у нас в укладке?

– Бронебойные расстреляли почти все. Осталось восемь. С осколочными полегче. Осталось тридцать два. Пулемет – практически полный комплект.

– Виктор, что у тебя?

– Полный комплект. Пулемет исправен, – немедленно отозвался Неринг.

– Иван! Что с горючим? Иван!

– На двести километров хватит, не больше. Двигатель исправен, тянет отлично, – хитрый капитан направил мысли водителя в нужное русло, и Суворину стало намного легче. Ковалев ухмылялся, довольный. Он любил, когда то, чему он учился, находило применение, пусть даже случай был не ахти какой значимый. Вот и сейчас сработало.

После длинного пологого подъема перед экипажем открылся еще более длинный спуск. В самом конце спуска начиналась деревня, точно такая же, как первая, с той разницей, что дома второй деревни располагались по обе стороны дороги. В остальном деревня была двойником первой – такая же красивая и заброшенная. На разведку потратили намного меньше времени. С ходу проскочив деревню по дороге, танк свернул налево и прошел вдоль околицы, утюжа буйную поросль сорняков. Несколько раз проехав по поперечным улицам, танкисты убедились, что людей в деревне не было давно. Тропинки и пороги точно так же заросли нетронутой травой, ворота и двери вросли в землю. Ковалев задумался.

– Иван, давай к дому на левой стороне.

Танк остановился возле небольшого пригорка перед воротами. Ворота были закрыты, но дом выглядел с улицы точной копией того, где экипаж отдыхал час назад.

– Нажми, Ваня, на ворота вполсилы!

Башню отвернули, Иван осторожно подъехал к воротам и плавно надавил на них. Ворота стремительно разошлись сверху вниз, затем нижние края створок, вырвавшись из плена густой травы, отскочили и слетели с петель. Танк медленно втянулся в заросший дворик с колодцем.

– Эх ты, как и не уезжали никуда. Дом до мелочи такой же. Скажи, командир?

– Только деревья в саду помоложе, – согласился Ковалев. – Вихрона выпустим погулять, вороненок тоже пусть разомнется, и дальше отправимся. Здесь ничего нового нет и не будет. Экипаж, покинуть машину! Час на отдых!

Капитан передал Нерингу клетку с птицей, затем спустился сам с поросенком под мышкой. Иван тотчас отправился добывать мясо, прихватив с собой Мариса. Неринг вышел на улицу, и Александр решил присоединиться к майору. У ворот Ковалев оглянулся. Свин играл с вороненком в догонялки вокруг колодца. Густая трава покрывалась вечерней росой, и задние копытца Вихрона заносило. Он изо всех сил выравнивал траекторию, отчаянно болтая ушами и визжа от счастья.

Майор Неринг и капитан Ковалев неторопливо шли по проулку заброшенной деревни в сторону дороги и думали примерно об одном и том же. Оба пытались представить, как выглядят люди, строящие для себя одинаковые деревни и дома, а затем бросающие свои поселения.

– Дома ведь добротные, век простоят – не шалаши, не времянки. Как думаешь, майор, в чем дело? – Ковалев закурил. – Землю тоже обрабатывали дай бог, это и сейчас видно. Чем не жизнь? Куда они уходят? Вот бы порасспросить кого… Да еще не ясно, на каком они языке тут общаются. Вот ты по-английски понимаешь?

– Понимаю, – Неринг сощурился в сторону солнца, заходящего за низкие скалы, – еще по-французски, так себе. Ну, немецкий, само собой.

– Ага, само собой, – Ковалев радостно засмеялся. – Слушай, а русский ты откуда знаешь? Нас вот учили немецкому в школе, а потом в институте, так я, в общем, как не знал его, так и не знаю. Ты же по-нашему говоришь, как русский.