Текст книги "Карликовый хобот по-тюменски (Пинской - неизменно Пинской ! - 2)"

Автор книги: Игорь Гергенрёдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Гергенредер Игорь
Карликовый хобот по-тюменски (Пинской – неизменно Пинской ! – 2)

Игорь Гергенредер

Карликовый хобот по-тюменски

Из книги сказов "Пинской – неизменно Пинской!"

Пинской узнал, как действуют в советской стране дельцы-теневики. И таким же заделался. Стал по Уралу одним из первых. Создает подпольные цеха, управляет трестами, которых нет, а он от министерств получает на них огромные капиталы. Купается в деньгах и ведет блестящую жизнь. Каждое утро у его изголовья стоят и издают аромат горные синие тюльпаны: накануне вечером их срезают на Памире и самолетом доставляют в Свердловск.

Одет Пинской всегда с иголочки, обувается он в ботинки на высоком каблуке, чтобы быть выше своих ста семидесяти трех. Этот темно-русый мужчина с синими глазами носит косую челку с зачесом налево и бакенбарды, его шелковистые усики словно проведены тонкой кисточкой, под носом свежевыбрит треугольничек вершиной кверху.

Жены виднейших начальников втихаря крутят с ним. Пинского приглашает на чай и на польский банчок начальник военного округа. Но, однако, какая-то часть души у Пинского остается незапятнанной. Глядь, он идет с базара, а два здоровенных носильщика прут за ним дорогие фрукты. Пинской раздает их плохо одетым детям, ведь им недоступно даже яблоко.

Однажды, после раздачи фруктов, зашел он на главпочтамт – кто-то прислал должок. Пинской протянул в окошко бланк перевода, а кассирша, молоденькая девушка, сидит заплаканная. Он к ней в своей неизменно изящной манере:

– Могу я чем-то помочь, Ирочка?

Та отсчитывает ему деньги и не отвечает.

– Ирочка, я перед вами ни в чем не провинился. А кто провинился – я хочу знать!

– Не спрашивайте меня, Константин Павлович!

Он смотрит на часы:

– Через семь минут у вас перерыв. Я подожду – и мы поговорим.

Девушка смахивает слезы и говорит "нет". Пинской с улыбкой и с отзвуком металла:

– Никаких увиливаний!

Дождался ее и приглашает обедать, хоть она и нервно упрямится. Привел в заведение, закрытое для других, здесь жарятся цыплята табака: вкусный запах дразнит и возбуждает. Пинской полил цыпленка соусом ткемали с базиликом и красным перцем, заставил девушку выпить сухого вина и буквально кладет ей в рот соблазнительную курятину. Когда она стала есть, волнуясь все меньше, он напомнил ей свои вопросы.

Оказалось – она ужасно переживает не за себя. С ее подругой случилось...

– Мы с ней, Константин Павлович, снимаем маленькую комнатку. Обе мы не свердловские, а приехали из поселка. Она – милая, красивая, но – заикается. За это я ее жалею. Она работает в парикмахерской на Исетской набережной.

Тут девушка мнется, смущается до помидорного цвета лица:

– Это случилось вчера вечером, после окончания рабочего дня...

– Вашу подругу ограбили? – говорит Пинской и думает, сколько дать денег.

Но девушка мотает головой, лезет в ридикюль за платочком, слезы так и текут.

Грубо говоря, подругу обули. И вот каким образом. По вечерней улице топал мужик большой уверенности в себе. Хам, а уж бабник – прожженный и свихнутый. Зырк-зырк по окнам: авось-де усеку раздетую? Глядит – яркий свет в парикмахерской, дверь – стеклянная. За дверью девушка в белом халатике нагнулась: выметает волосы из-под кресла. В парикмахерской уж никого нет.

Мужик зашел и, как это беззастенчиво называют, цап ее за булочку. А они у нее хорошо развитые, круглые, а гладкие – мрамор! Она выпрямилась, как от удара электричеством, лицо и глаза горят обидой. Хочет выразить этому подонку, что не испорченная и что она – на работе!

– Я, – кричит, – парикма...хер! – заикнулась бедная.

Он слышит: "Хер!" Радостно щерится, расстегнул ширинку и выпростал орудие похабства: конечно, мол, не без хера! Девушка отпрянула от него, даже и смотреть не хочет. Выкрикнула с заиканьем:

– Не оскор...блять!

Он пришел в безобразный восторг:

– Б...? Тогда тем более... – скок к ней, облапил – и спускать с нее трусики.

Она хвать со столика флакон тройного одеколона – бац по лбу! Флакон вдребезги. Мужик шатнулся, трясет башкой – и сам стал заикаться:

– Ты не пси...хуй!

А девушка решила, бедняжка: теперь он ее и передразнивает! Оттого ей еще больнее. Она хочет крикнуть ему: "Передразнивать-то зачем?!" Но заиканье одолело. Выговаривает:

– Перед... перед... – и не может договорить.

Мужик набычился:

– Передом так передом, хотя раком было б лучше! – повалил ее на пол и, как ни билась, скомкал иллюзии.

До того она была действительно девушкой без натяжек, вела замкнутый образ жизни.

Пинской выслушал рассказ, особенно последние слова – сидит мрачный. Перед ним стакан картлинского вина, но он не пьет, а спрашивает рассказчицу: обращались ли в милицию? И узнает, что мусоров вызвали прохожие, они с тротуара усекли завершение случая. Мусорам подали так, будто парикмахерша и завлекла. Какой, мол, сопротивляться, когда даже свет выключить поленилась?.. Ее могут посадить на пятнадцать суток: за нарушение общественного порядка.

Пинской погладил рассказчицу по приятной ручке.

– Я сделаю, что этого не будет, Ирочка! И разберусь с проходимцем. Мне его разыщут.

– Его искать – дойти до площади Ленина. На Доске Почета красуется.

Проходимец-то – Иван Лохин с Уралмаша, Герой Социалистического Труда. Терся в подхалимах у секретаря парткома, и тот представил эту шестерку к ордену. А орден прикалывал сам кремлевский хозяин. Лохин в Свердловск вернулся – не узнать. До того охамел: может на детской площадке в песочницу помочиться или к встречному менту обратиться на "ты". Обком окружает его заботой, на всех заседаниях он сидит в почетном президиуме.

Ну, и ушел с головой в беспримерный разврат. То в трамвае на конечной

остановке вступает в связь с вагоновожатой. То в кино на дневном сеансе, когда зрителей мало, осуществляет на заднем ряду близость с билетершей...

Все это Пинской узнал после разговора с Ирочкой, кассиршей главпочтамта. Узнает и хмурится от негодования. И чем больше негодования, тем глубже зов артистизма. А на артистизм Пинской душевнее всего швырял деньги. Масса людей балдела от его щедрости. Сколько их рвалось вежливо ему помочь.

Вызвал он кое-кого на дом:

– Чем в эти дни занимается Лохин?

Ему стали перечислять. И, между прочим, рассказывают... В ресторане гостиницы "Большой Урал" процветает пихаловка. И где? В помещении для разделки мясных туш, рядом с кухней. Завзалом – баба видная, балконистая, ляжки – шик! И шеф-повар, бугай. Уж они и на столах разделочных, и стоя... А то бросят на пол клеенок толстым слоем: и на клеенках!

Завзалом – злобучая до озверенья. Чуть у повара передышка по кухне вызывает на контакт...

Про это пронюхал Иван Лохин. Крадком, крадком со двора – в закоулки ресторана... И созерцает, паскудник.

Конечно, его замечали, но кому надо связываться? Ну и вроде не видят его. А он прятался в служебной раздевалке. Из нее дверь – в разделочное помещение. Лохин дверь тихонько приотворит: пасть ощерит – эх-ма, толчки! лютая подмашка!

Хвастал дружкам, что соблазнит эту завзалом, уведет ее у повара. Непомерно превозносил своего гололобого.

Да... Что делается средь бела дня, когда в ресторане люди обедают.

Пинской слушает, слушает. И мигает одному-второму, третьему человечку, какие всегда к его услугам. Затем вызывает гримера из театра юного зрителя...

Скоро директору гостиницы "Большой Урал" следует звонок: "С вами говорят из обкома. Сегодня у вас ужинает важный гость. Чтобы слова "нет" он не слышал!" Директор: "Ага, ага..." – трубку аж в ухо вдавил и ножками сучит.

Не успел трубку положить, междугородка звонит: "Кремль. Уже отужинал гость?" Директор буркалы выпучил и с задыхом: "Ждем! Подготавливаем прием..." – "Смотрите! Это дипломат из важной азиатской страны, родной брат ее президента".

И пошел напряг наивысшего градуса. Директор гостиницы берет за горло директора ресторана:

– Подведешь, сука, – вместе сядем! Но и в тюряге я тебя в покое не оставлю. Найму зеков – ручку от швабры вопрут тебе под копчик!

Директор ресторана бежит в свой кабинет, зовет шеф-повара: так и так, вот какого ожидаем гостя! Гляди: если мне сидеть – и тебя посажу! Подмажу ментам: еще до суда надуют тебя паром через мочевое отверстие.

Повар – мужик серьезный: умеет не только бабу по пять раз кряду увалять, но и в своем деле кумекает. Ху ли, де, волнуетесь? Нету на свете такого, чего бы я не сварил или не зажарил.

Директор на кресле елозит:

– Ну, ну... а захочет он, к примеру, козье вымя с гренками?

– Да хоть бычий хвост с хреном!

– Угу, угу, а дичь? Будет, в случае чего, седло косули с клюквой?

Повар:

– Да хоть медвежья селезенка с лимоном!

Успокоил директора, в кухню ушел. А тут завзалом загляни: подмигивает жду, мол, в разделочной...

Тем моментом в ресторан заваливает иностранец – одет с шиком, лицо смуглое, борода черная как битум, пенсне золотое. Подле него шестерит навроде секретаря, а по бокам топают два мордоворота. Директор навстречу иностранцу на полусогнутых, усаживает его за лучший столик. Секретарь важно: гость, мол, говорит по-русски. Он учился в Москве и даже был женат на советской женщине. Она ошиблась, тогда с ней пришлось пошутить...

После этих слов секретарь хихикнул. Директор смотрит: гость улыбается и как зальется! Аж пританцовывает.

А тот поднял руку, указательным пальцем подвигал:

– Я не люблю билядства!

Директор:

– Да! да! Совершенно верно! Ваши слова занесем в книгу для почетных гостей .

Подает меню. Иностранец читает, читает – ничего не говорит. Директора начинают прошибать пот и трясучка.

– Простите, – бормочет, – в меню не все содержится. Не желаете барсучьи мозги, жаренные с перепелиными яйцами?

Иностранец на это бросает презрительное "нет". Директора оглоушило.

– А-а... – хрипит, – а-аа... – вдруг как заорет: – А не хотите кильку с кислой капустой? Нет?! А наше фирменное – только к праздникам подаем паштет из селедочных глаз?

Гость указательным пальцем двиг-двиг.

– Что я тут смотрел, что слышал – ничего не хочу. Хочу местное, особое! Почему не вижу? Позови повара.

А шеф-повар в разделочной – на полу-то, на клеенках! – завзалом е...т. У нее ноги к ушам задрались – он пружинит на ее ляжках упитанных: вваливает ей косых и отрывистых. Тут в дверь – барабанная дробь. Повар матернулся, брюки подтянул – к начальству.

Иностранец сидит строгий, глядит на директора – тот навытяжку. Рядом повар стоит насупленный.

– Почему зажимаете самую уральскую вещь? – задает иностранец вопрос с тяжелым чувством обиды. Покрутил на пальце перстень с бриллиантом и усмехается: – А может, вы взяты по лимиту? Вместо тех знающих, кто по зонам с аминем лег?

Ну-ну, мол, я вот к чему. Если по уральским горам все на север да на север – будет тундра. Там из вечной мерзлоты добывали мамонтов в прекрасной сохранности. Раньше их мясо шло в лучшие европейские рестораны. Но особенно редок карликовый мамонт. Он не больше осла.

– Его хобот, – нежно говорит гость и вкусно целует свои кончики пальцев, – я и хотел попробовать. Мне сказали – это можно найти только на Урале.

Директор, морда потная, багровая, вконец обалдел. Бормочет дурак дураком:

– Сам зять Хрущева обедал, и ни х...я! Грузди заказывал...

Гость на директора не смотрит, а секет долгим взглядом на повара. Тот рисковый мужик, чисто уральский: сетью не накроешь и, как сосенку, не свалишь.

– Так это, – говорит, – вы имеете в виду наше обычное блюдо. У нас его, почитай, весь народ пробует. Как его в народе называют – не скажу, а официально оно называется: "Карликовый хобот по-тюменски". Пойду распоряжусь.

Топает на кухню, душит в себе нервность – глядь-поглядь на часы. Обычно в это время Иван Лохин проникает со двора...

Он уже и проник. Приоткрыл дверь из раздевалки, зексает в разделочную, а завзалом сидит на клеенках полуголая – ляжки, лицо так и пылают. Надо же, гадство, сорвали мужчину!

Лохин видит – повара нет: ай, счастливый моментик! Приспустил брюки, выставил забубенного и начинает из-за двери предъявлять... А завзалом-то и раньше знала, что он подсматривает. Думала, станешь гнать – шум подымет, донесет. Пускай, мол, зырит. Считала его за бедного зрителя: такому только на других глядеть и заниматься рукоблудием.

Ну вот, была она к нему без интереса. А тут – на-ка! Вон цацка какая хитрую головку кажет! Зрачки у бабы расширились, все в ней запело. Эту вещь надо дегустировать непременно! Иначе – неполная ее жизнь. Миг – и протянет руки, позовет человека...

Тут в разделочную – повар на цыпочках. Что ему позарез нужно увидеть, то он и увидел: высунуто из-за двери раздевалки. Прыг – и захлопнул дверь. Как она прищемит стоячий у основания! Кулинар открыл в кранах воду: краны, раковины, чтобы мясо и ножи мыть. Шум воды крики заглушил.

Повар взял поварской нож – отточен острее бритвы, – дверь приоткрывает, страдальца вытягивает. И аккуратно отрезал по самые довески. Кровища хлынула, Лохин в обморок, но кому сейчас до него забота? Вон какой гость блюда ждет! Быстренько отправили калеку в психушку.

А мастер своего дела поджарил смачный деликатес – подает иностранцу. Тот осмотрел, кивает довольный:

– Карликовый хобот – так, так...

Знак секретарю – и повару вручается огромная сумма денег.

Гость хобот вилкой потыкал, разрезал его на мелкие кусочки, полил уксусом. Потом снимает с пальца золотой перстень с бриллиантом, протягивает специалисту:

– Это вам дополнительно, чтобы скрасить маленькую неприятность...

– Какую неприятность?

– Которая, мне кажется, вас ждет.

Повар думает: "Про что это он?" Но радость и гордость отвлекли. Спешит к завзалом – та в порядок себя привела, но ждет его в таких чувствах: клокочет вся.

– Что – угодил?

Он хвастать: безумно, мол, гость доволен.

– Как хорошо прожарен хобот! И хоть карликовый, а до чего крупный! А уж сладкий!

Тут завзалом – хлесь ему по морде. Наотмашь завезла. Чуть ногти ему в щеку не впустила.

Он:

– Да ты что-оо?

Она себя окоротила, цедит сквозь зубы:

– Твое счастье, что иностранец-дурак не понимает в таких хоботах! – и глаза женщины подернулись дымкой: – Они годятся только сырые... со сметаной.

Сказ "Карликовый хобот по-тюменски" следует вторым, после сказа "Подлый случай", в книге "Пинской – неизменно Пинской!" (1989-93).