Текст книги "Люська (СИ)"
Автор книги: Игорь Богданов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
Пытался читать, не выходило. Прочитав предложение, я забывал его начало. Все было не так. Все было плохо. Только во сне приходили люди. И только во сне я встречал жену и дочь. Но они меня не видели. А я все пытался пробиться сквозь плотный воздух, разделяющий нас. Я орал и бесился.
А потом ушли и сны. Я просто проваливался в темноту и все. Просыпаясь, я пытался вспомнить, но не мог. Не было ничего. Просто пустая темнота.
Я охотился, ловил рыбу, замораживал или тушил впрок. Следил за огородом, ездил в город. Делал все то, что должен был делать. Но для чего я все это делал, с каждым днем все больше теряло смысл. Моя жизнь текла по какому то, мною же заведенному распорядку, но смысла в этой жизни я не видел.
Для чего?
У меня не было ответа, как я его не искал в себе.
Потом наступил мой сороковой день рождения. Я накрыл стол, наготовил продуктов, сделал угощение собакам. Я праздновал . Спиртное текло рекой. Я стрелял очередями в небо. Собаки лаяли и носились вокруг меня. Я веселился. Я много выпил, курил свои любимые сигары, и уснул поздно.
И в эту ночь я опять увидел сон, в котором я снова встретил свою семью. И меня услышала жена. Она повернула голову и спросила:
–Почему ты так долго? Мы очень скучали по тебе.
А дочь радовалась. Я обнимал жену, носил дочь на руках. Купался с ними в море. И так было легко, душа пела и ласкалась в тепле любимых сердец. Они снова были со мной и я не хотел их бросать. Они, наконец, услышали и увидели меня. Впервые, за все это время. Я был счастлив. Я снова был с семьей. И люди, знакомые и не знакомые. Они тоже не знали, что произошло, но все они были здесь. И это был сон! Сон, счастливый, радостный сон. И они меня слышали, видели и радовались. И все были счастливы. Тепло и солнечно.
–Я никуда не хочу!
А потом пришло утро и все кончилось. Сон ушел. Я хотел его остановить, но не смог.
И я взял бутылку и выпил. Потом еще, и еще, и еще, пока не упал. Потом снова пришел сон. Пришла жена и дочь. Пришли друзья. И все говорили обо мне. Поздравляли с днем рождения. И был стол, и были тосты, и было хорошо.
Потом я проснулся. И все. Опять был мой дом, собаки, вечер.лето.
Я притащил к кровати стол. Выставил бутылки, что бы можно было достать. И стал пить.
Я пил и отрубался, и снова был с людьми, с родными.
Я там жил с ними, работал, отдыхал. Моя дочь подрастала, я любил жену. Она не хотела, чтобы я уходил. И я не хотел уходить. Я хотел быть с ними.
Я просыпался и пил. И еще, и еще, и еще, пока не засыпал.
Они ждали меня. Дочь и жена брали меня под руки и мы шли к себе. Потом долго гуляли, целовались и радовались. Зажигали свечи и пели. Все было хорошо. Только я уходил, а уходить не хотел. Я всей душой хотел, как можно больше быть с семьей, с людьми. Там у всех было тело и жизнь. И у меня было тело. Я чувствовал прикосновения, я целовал дочь и жену, ощущал тепло и прохладу. И уходил реально, вместе с телом. Мое тело было со мной, со следами поцелуев, запаха, с ощущениями. Все было как на Яву! Ноя просыпался и уходил! А я не хотел!
И поэтому...
Просыпался и пил. И еще, и еще, и еще..... И засыпал, и был с людьми.
Меня не отпускали.....
Я просыпался и пил...и пил....и пил.. И засыпал.
Я снова был с ними.
Просыпался и пил. Пил и не просыпался. Пил.......
И еще......
Там было тепло, там было море, было солнце. Там было легко и хорошо. Там были люди.
Я не хотел возвращаться.
Там меня ждала дочь.
И я не просыпался. Пил и не просыпался. Пил...и еще....
Я был с людьми....
Пыль степная.
Темнота. Просто темнота, и ничего больше. Ни звуков, ни света. Ничего, что могло бы нарушить темноту. Тишина и темнота. Но не страшно и не тревожно. И только мысли, мысли, мысли. И ничего нигде не болит, ничего не мешает, ничего больше нет. Я понял. Тела больше нет. Мира больше нет. Но только моего мира. Я вспомнил...
В этой группе я был штатным сапёром. Сапёры ошибаются один раз. И последний. Старая истина прошлой войны актуально и сейчас. Но не я выбирал. Так вышло. Я не хотел, и даже, не предполагал. А как я мог предположить? Год назад?
Год назад весной я был студентом третьего курса Политехнического института. Обычным студентом-теплотехником. Нормальным, в принципе, студентом. Со средней успеваемостью, пару семестров стипендию даже получал. Всё как у всех девятнадцатилетних, нормальных парней, но...
Как всегда но, и моя способность попадать в ситуации помимо своей воли и желания.
Всё было просто. Очередная сессия, очередная подготовка, очередная потеря ощущения времени и места. Отличная слаженная компания и большое количество деревенского самогона, водки, женщин. И, в следствии этого, отсутствие зачётов, а посему и экзаменов. Да плюс, встреча с зам. декана родного факультета в неурочный час и в состоянии полного не стояния на ногах, но с большими алкогольными амбициями. На вопрос, заданный уважаемым, был дан однозначный ответ, с указанием адреса и обещанием испортить очки и физиономию. Обида была нанесена в присутствии нескольких студентов, и нескольких преподавателей, которые, также как и мы, отмечали начало сессии, ну может быть не так бурно. И всё. Сессия была провалена. И тут, как раз этой весной, состоялся комсомольский набор. Набор в призывники. Успел только академический оформить, всё что дали, всё что могли.
Очухался в учебке, когда злющий сержант, с толстенной шеей и огромными бицепсами, заорал дурным голосом:
–Рота подъём!!!
И пошло, и поехало. Зарядка, кросс, марш-бросок, отбой, зарядка, кросс, марш-бросок. И так две недели. А потом стали учить. По специальности. Минёр-сапёр. Сапёр-минёр. Полгода пролетели как один день. Экзамены я сдал без хвостов, и стал специалистом третьего класса.
Рядовой Казак Александр. Не прошу любить, прошу жаловать.
Все разъехались по частям, а меня и ещё троих отличников никак не отправляли. Мы слонялись по части, но как то всё было странно, на душе нелегко было. И предчувствия не обманули. Нас троих затребовали из Афганистана. Отличников. Классных специалистов. Формальности-рапорта и письма, комсомольские характеристики, и ещё что то, всё быстро, всё махом, всё правильно. Чух-чух, вагончики. Мары. Самолёт.
–Привет бродяги! Спешу сообщить....
Жара и пыль. Третий месяц топчу камни и гравий заграничного мира. Третий месяц войны. А дома всё по старому. Народ учится, веселится и любит. А я люблю спать. Как ни странно, просто спать. В чистой постели, да, в общем-то, наплевать где, лишь бы выспаться. Будни солдатские, жара и пыль. Мины, мины, мины. Первое время казалось, что вся земля, все тропы и дороги это сплошные мины, растяжки и разные взрывоопасные игрушки. Уже привык реагировать на любую остановку группы, как на начало своей работы. Научился прислушиваться к своим ощущениям. Стало вырабатываться стойкое чувство, нюх на закладки. Интуиция и отметки.
Разведка. Группа разведчиков, которые всегда впереди, сбоку, сзади, но всегда впереди. И я с ними, тоже разведчик, но ещё и сапёр. Вот угораздило. Научился терпеть страх. Научился , научился ли? Привык ли? Война. Если жив, то научился. Если жив, то привык. Успокаиваю себя, гоню мысли, руки делают, уши слушают, глаза смотрят, а мысли гоню.
Через полгода, когда старики – дембеля, уезжали домой, после прощания и построения, после, когда они уехали, забился в угол, один на один, с половинкой пузыря водяры. После их отъезда мне уже можно. Год службы за спиной.
Я опять вспоминал прошлую жизнь. И думал– почему?
Почему я? Ведь могло быть по другому. Всё по другому. Но случилось именно так, именно со мной . Почему? Разве мы в первый раз отмечали начало сессии? Разве первый раз я не попадал в зачётную неделю? Разве всегда вовремя сдавал экзамены? Разве всех студентов с хвостами отправляли в армию? Ну были, конечно, случаи. Но почему такое случилось со мной, с обычным, среднестатистическим студентом? Таких много и сейчас, и всегда. Есть и хуже, но они там, дома, а я здесь. Напиваясь, среди ящиков возле взводной палатки, я задавал себе эти вопросы и не находил ответа. Всё не должно было так случиться. Не должно. Но случилось. Почему?
А через неделю меня зацепило.
Ожидали большой караван. Нам поставили задачу проверить участок дороги на наличие засад, мин и прочих неприятностей. Там, на дороге, после успешной разведки, когда уже мы собирались отчаливать, какой то дух из своего старинного карамультука всадил мне в плечо хорошую дробину. Духа сняли, а меня отправили в госпиталь. И три недели я был в раю. Спал и жрал, снова спал. Девчёнки медсестрички, хорошие, ласковые, чистенькие. Доктора строгие, но закрывающие глаза, на наши вольности и прегрешения против дисциплины. Жалко им нас было. Ведь потом опять на войну. И у меня случилась любовь со старшей сестрой. Лет ей было чуть больше двадцати, но она здесь была два года, и дольше всех. Ей доверяли медицинские запасы. Она руководила всем младшим мед.персоналом и санитарами.
У нас с ней всё получилось. Она, наверное, меня любила, а может, и нет. Кому известна чужая душа, а тем более, кому известна душа старшей медицинской сестры боевого полевого госпиталя? Последнюю ночь перед отъездом я спал, а она плакала. Я просыпался, слышал. И чего ревела? Когда уезжал всё равно не пришла. Я ждал. Не дождался. Потом, уже в части, где то через неделю, я ей написал, она не ответила. И я больше не писал. Через месяц, после госпиталя, пригнали молодых и мы их встречали.
–Привет бродяги! Спешу сообщить...
Мне оставалось полгода. Полгода этой войны. Полгода, всего шесть месяцев, и всё, домой! Мой молодой, мой дух, мой сменщик, был высокий худощавый паренёк из Тамбова, Вова. Почти земляк. Я не сильно его гонял, но иногда и ему доставалось, и он, дул губы и щёки, напрягаясь в местах общего пользования. Всё также продолжались рейды, переходы и конвои. Всё было как было. И я считал дни, не так как раньше, не, сколько осталось, а сколько прошло. Вечер, значит, ещё один день прошёл. Утро, новый день начался. Значит, вечер будет, и он пройдёт, и ещё на один календарь меньше.
Подъём. Завтрак. Как обычно. Всё, как и вчера, если ...
Но как то мне, вдруг, стало тревожно. В штаб вызвали прапорщика, командира нашей мобильной группы. Потом туда же полетел сержант, его зам. Моё чутьё на опасность не подвело. Через час мы уже тряслись на броне, преодолевая подъёмы и спуски горной дороги. Разведка подступов к одному горному кишлаку. Кто-то там засел, или кто-то должен засесть. Какая разница? Наше дело разведать и доложить.
Приехали. Попрыгали с брони. Дальше пешком. Верный, железный друг здесь подождёт. Горы ему не по зубам. Пошли, с богом. И сразу, на первом повороте, растяжки. Мы с Вовой из Тамбова выдвигаемся вперёд всех, работаем. За каждым поворотом сюрприз. А поворотов один на одном, и ещё парочка в придачу. Запарились, а пацаны сзади, в пределах видимости. Сидим, курим, отдыхаем. Командир, прапорщик Зимин, подбежал с вопросом:
–Ну что?
–Да вот.
И показал ему сидор наполовину забитый гранатами.
–Во как!
Подозвал сержанта.
–Серёга! Там, что-то серьёзное. Передавай на базу. Дорога к селу заминирована, на подходах издалека, растяжки густо насыпаны. Возможно, в кишлаке гости. Не просто всё это. Духи готовы к встрече. Всё четко, наступишь – рванёт. Слышно будет на сто вёрст вокруг.
А вы, браточки, вперёд. Скрытненько. Под ножки внимательно. Ну что мне вас учить.
И назад, к группе, к рации, докладывать.
–Пошли Вова. Кончай перекур.
Немало таких тропок исходил за год. Всяко бывало, но здесь очень много игрушек. Вова мину нашёл, откапывает. И у меня в ушах запищало. Наклоняюсь, вот она. Вот, вижу...
Сухой щелчок и Вова просипел шепотком:
–Саня, у меня, что-то сзади, Саня!
–Сиди, не дёргайся! Сейчас приду! Не ссы! Сиди!Жди!
Подхожу тихонечко.
–Оп-па!
Вова с одной валандался, а вторая железка сзади под левой ногой. Хитро придумано, почти под стеной.
Сиди Вова, я сейчас. И начинаю, но как то... и вдруг, понимаю, что всё! Конец! Я ничего не могу сделать.
Не успел, сейчас рванёт!
Толкаю парня вперёд, сильно толкаю, и прыгаю сам. Но поздно...
И темнота. Простая темнота. И нет ничего. И нет тревоги, ожидания и нет света. Наверное, я умер.
И почему то знаю, что Вовка не погиб, и даже не ранен. Дослужит до дембеля, будет награждён, и уедет домой в свой Тамбов. И через тридцать лет он, генерал милиции, начавший служить простым сержантом, начальник Тамбовского УВД, освободит город от нескольких воров в законе и покончит с жестокой войной преступных группировок. И ещё знаю, что прапорщик Зимин, станет мэром в своём родном городе Перми. Так вот и станет. После вывода войск, уйдёт на пенсию, займётся бизнесом, а потом и политикой. И на своём посту сделает много хорошего простым людям. И никогда не забудет Афганистан.
А сержанта убьют, на Кавказе. После Афгана он останется в армии, прапорщиком.
Остальные из группы будут живы, и проживут свою жизнь по-разному, каждый свою.
А у меня...
Только темнота и тишина. И нет чувств и желаний. Ничего. И я не злюсь и не дергаюсь.
Я просто здесь в темноте. И я один. И нет света. Одни мысли, думы. Зачем? Где я? А вопроса нет, и желания нет, и ответа нет. Я всё знаю и не знаю ничего. Я жив? Я мёртв? Всё равно. Темнота и тишина. И приходит знание. Знание чего? Знание всего себя....
Степи Донские. Удельная земля рода кайсаков. Кочевые курени Айюхана. Касожского ханства, перешедшие во владение русского князя Мстислава, победившего кагана касогов Редедю в богатырском поединке,один на один.
Не бил и не гнал князь кайсаков. Оставил на землях у Дона. Не обделил заботой и не давил данью. Но в дружину позвал, потребовал, и в походы.
Когда Мстислав с Редедей бился, Айюхан со своими батырами в войске ханском перед русским войском стоял. И все видели тот поединок. И потом, склонив головы, пошли под княжью руку. Не много князь обещал, но все выполнил, ничего из своих слов не нарушил. И в походах, и в мирное время не обижал кайсаков. Платил щедро, за службу, не жадничал. По договору. И сам Айюхан, и его бойцы привыкли уважать русича. Под ним, и с ним, смело ходили и в бой, и сторожить рубежи Дико поля, Донской земли– Русской.
Когда Мстислав умер, призвал великий князь Киевский Ярослав Мудрый кайсаков к себе. Среди немногих половецких узденей, Айюхан нашёл в русичах достойных соседей и всегда дорожил дружбой с ними. Три сотни воинов с собой привёл в Киев. И ушёл, по просьбе князя на границу, сторожить подступы. Сторожить сторожил, границу соблюдал, но попутно, устраивал забавы молодецкие, набеги на не дальние селенья людей полянских. Далеко не бегал, много не брал, людишек в пустую, старался не бить. Но сотни без дела держать не мог. Воин без боя не воин уже. Разъезды свои в разные стороны посылал, а гонцы три раза на дню доклады несли. В один день прискакал из дальнего поиска молодой лучник. Заметили дозорные дымы от костров. Войско печенежское. В тот же час поскакал в Киев гонец с сообщением, а кайсаки остались разведку вести. Каждый день несли новости гонцы Айюхановы, а сам он неотступно за врагами шёл. Но заметили их печенеги. Пришлось им малый бой принять с большим отрядом. Не ждали степняки, но увидели, и рванули на пограничников, порубежников. Не равны были силы, бились кайсаки умело и яростно, но мало их было. Верные слову, все погибли. Лишь средний сын Айюхана, Бури с последним отцовским словом-донесением, вырвался из боя и принёс вести князю русскому. Не сдались кайсаки, и сам хан, пронзённый стрелами, умирая подгонял сына и сыпал проклятья убийцам.
Я не знаю как получилось, но я узнал и увидел умирающего батыра. Я был перед ним, на этом поле сражения, а конные печенеги копьями добивали раненых. Но нам не мешали. Не видели. Не чуяли. И мы говорили.
–Кто ты?– прохрипел Айюхан.
И я понял. Это он, мой ранний предок, это с него началась моя фамилия.
–Я твой потомок. Дальний.
В глазах умирающего воина вспыхнул интерес , губы растянулись в неуверенной улыбки. Он мне почему то сразу поверил. Поверил и узнал.
–И сколь далеко по годам.
–Около тысячи лет.
–Благодарю вас, боги!
И с последним вздохом
– И все кайсаки?
–Да. Моя фамилия, прозвище, по-твоему, Казак. Александр Казак.
–Спаси господи! Не чаял, но радуюсь! И благодарю тебя единый бог! Нет радости больше перед смертью, чем знать, что твоя кровь в потомках течёт, что твой род в веках сохранился! Спасибо господи! Иисус Христос! Прими мою душу грешную!
И ушёл. Умер
Орды кочевников на Киев шли войной, не набегом. Ярослав успел дружины собрать и разбил печенегов на подступах к городу. Нанёс сильнейший урон печенежским завоевателям, земли русской стяжателям.
А Бури в дружине княжеской бился, смело бился и выжил. После этой войны звал его князь в свою дружину, но Бури домой, на Дон попросился. В родной курень, к родне, к матери.А мать его русской, славянкой была, Ладой звали, красавицу. Айюхан её не набегом брал, по согласию. Свадьбу дважды играли, на её земле – Черниговской, и в степи Придонья, в куренях кайсачьих. И с тех пор, со свадьбы, был Айюхан православным, крестился. И детей крестил. И Бури, и другие дети христиане. Одной веры с русскими.
Молод Бури, силён и ловок, и по имени волчонок. Приглянулась ему дочь десятника дружинника Твердыша. И испросил князя пособить в сватовстве. Ярослав помог. И на Дону его крестники появились. А Бури Кайсака, в дружине Борисом Казаком прозвали. А потом и всех его родичей казаками. И курень его, Казаки зовётся. И по сей день. В землях Донских.
Служил Борис в дружине княжеской, верно и храбро служил. А на Дону его дети росли и русская женщина ждала. Восемнадцать лет ходил Борис в походы с князем. Доверял ему князь и десяток и сотню воинов. До самой смерти его, Ярославовой..
А потом ушёл в свои родные Донские степи. При сходах куреней не раз выбирали его походным хан-атаманом. Опыта ему было не занимать в войне. Участвовал в битвах и набегах дерзких, но дожил до старости, воспитал двоих сынов-казаков, выдал удачно замуж двух дочерей.
Но через сто лет, его правнуки кайсаки и бродники, контролировавшие броды и переправы Донские, державшие речные окольные земли, прельстившиеся монгольскими посулами, ходили вместе с ордой на земли славян. Предав русичей, не посмотрели на кровь дедов, пролитую на землю русскую.
После жаркой битвы притихла степь. Три Мстислава– Киевский, Черниговский и Галицкий, и с ними хан Котян Половецкий, тесть Мстислава Удалого Галицкого, приняли бой у реки Калки. И проиграли. Удалой в степь бежал от монголов, Черниговский в сече погиб, а Киевский три дня бился, укрепившись за легкими деревянными стенами. Послали монголы Плоскиню, воеводу бродников к князю. Уговорил воевода князя. Вышел Мстислав Киевский и набросились на его дружину беззащитную монголы и бродники, простых воинов порубили, а князя и воевод связали и на землю сложили, а потом настелили на них брёвна и доски. И пировать на том настиле стали. Всех задавили.
Светлая сторона, от века противостоит Тёмной. И борьба вечная за жизни и души людские. Светлый Князь действует с помощью Больших и Малых Ангелов, а Тёмный призывает услуги Демонов. Измена и верность. Любовь и ненависть. Добро и зло. Способы и оружие. Спастись или пропасть. Каждый волен выбирать. Но выбор человек сделать должен, а помогают его сделать, и склоняют к выбору, разные по вектору силы.
И ещё два века служили Орде.
Но по времени, не отринули русского, веры своей Христианской Православной не бросили, и всё-таки, пришли к Руси Великой, и за неё встали, и вместе с ней, в борьбе с погаными захватчиками.
И я знал всё это, видел. Я шёл по крови, от старшего к младшим. И не было вопросов у меня, я видел и переживал жизни, был рядом с казаками на Куликовом поле, в Засадном полку, под командой воеводы князя Дмитрия, Боброк-Волынского, казака Днепровского. И мои деды-родственники преподносили Святую реликвию Икону Донской Богоматери, князю Московскому Дмитрию Донскому.
Семнадцатилетний Трошка Казак, придерживал коня, и пытаясь выглянуть из дубравы, рассмотреть, что там, что на поле, тянул шею, вставал на стремена, но ничего не мог увидеть. Эх, если б, выйти на опушку, на окраинку. Пора, не пора. Но не велено. Велено стоять и ждать. А оттуда неслись звуки битвы. Боевые крики, крики раненых и умирающих, удары оружия. И визг тугой тетивы, свист летящей стрелы. Шальные стрелы залетали и к ним, но к счастью, никого не задевали, падали на землю, не долетая до рядов воинов.
Сотня, в которой Трофим состоял, была первой на выходе. Именно этой конной сотне предстояло встретить врага, первой умирать и побеждать. С утра стояли. Ждали. Команды не было. Уже и солнце за полудень пошло, а приказа нет. Измаялись в ожидании. Рядом с парнем старший брат, временами, дремлет в седле. Устал считать мух и ждать. Но он взрослый. В его десятке младший брат. Десятником второй год. Службу знает, ходил в походы и набеги. Разорял татарские обзы и дрался с охраной баскаков. Прятался в лесу, потом ушёл в Рязань, там служил в дружине княжеской. А сотней командовал отец. Тот совсем ветеран. Он в Орде бывал, на Запад с Ордынцами ходил. Привозил подарки маленькому Трошке. И сейчас впереди своей сотни, вместе с ними, вместе со всеми ждёт приказа. А дома, в станице, мать с сестрёнками. Ждёт мужчин своих, ведать не ведает, что с ними, как они, живы ли. Всю жизнь ждёт. Всяких видела. Отца пораненного, с боя, с набега, со службы принимала. Лечила, выхаживала, а потом опять в поход собирала. Жизнь воинская такая. Одного сына войне вырастила, отдала, теперь, вот и младшего.
Когда один из ордынских баскаков, проезжая станицу, остановился возле хаты, да велел своим нукерам выгнать хозяев, для ночёвки, дома была вся семья. Отец, приехавший после похода в Польшу, на отдых. Старший брат Илья из Рязани, с письмом старшине казацкой от князя, и Трофим. Залетели татары, мать толкать, выталкивать. Схватил Трофим саблю, зарубил одного, а второй его самого чуть не засёк. Со двора отец с братом подбежали. Драка долгой не была. Подмогнули соседи. А баскака не стали бить. Повязали, сначала, а потом отпустить хотели, но тот гордый, орать и пугать начал. Плюнул на отца, тот не выдержал. А на утро, старики порешили, собираться всем и в Рязань идти. А оттуда уже, только с русскими.
Вот труба зазвенела. Сердце парня зашлось в ликовании. Привстала сотня в стременах, сторожко на край рощи вышли, подобрались, изготовились...
–Ур-р-р-ра!
Понеслись кони, разойдись рука! И вперёд несётся Трофим, не отстает от брата и отца! Вместе с ними подвиг свершает. Супостатов крушит.
–Наша взяла!
И разбили татар. И гнали долго. И выжили. И победили.
Отец потом не раз с князьями русскими по полям ходил, пока не попал с малым постом на татарский разъезд. Привезли домой на телеге. Брат в Азове сгинул, без весточки. А Трофим женился, службу ратную нёс. Сына воспитал, и с ним в походах бывал. Женил сына на Курской красавице Елене Бруневой, дочери Курского служилого, воеводы царского. И ходили они с сыном под рукой Рязанских и Курских воевод, подданных князей Московских.
Но меня не было. Не было. Оставался мой разум чистый и моя душа мятущаяся. Зачем? Только всевышний мог знать, и он знал об этом. А я плыл по реке времени, встречая своих пращуров и приходя к ним в час последний, говоря слова утешения и прощения, и смирения. И рады были они, меня поняв и узрев.
И все благодарили господа, за продолжение рода своего. И я проживал и приходил. И рвалась душа безразличная в непонятии такого таинства, если ж нет меня, то зачем, почему, доля эта мне достаётся. Чем заслужена она, чем повинна? Кровь и боль, рождение и смерть. Смерть и радость в делах воинских.
А казаки, мои деды прадеды, жили, Дон-реку славили, слёзы плакали, счастье мыкали, службу правили, казаков и казачек плодили. Жизнью своей продолжали род кайсаков-кочевников, православие принявших, и породнившихся с русскими. Добра и мира желали, искали радости и спокойствия. А по жизни своей воинской, по укладу своему неспокойному, находили житьё пограничников, стороживших, хранивших, защищающих землю русскую.
Выдалось лето тёплое. Казаки ловили на мели рыбу. Бреднями процеживали тёплую воду и собирали рыбу под кустами. Весело было. Тимоха, по пояс голый, в мокрых портах, тянул правую сторону. Его друзья и двоюродные братья, один тащил левое крыло, а другой заводил мотню.
И вдруг с высокого берега послышался громкий посвист. Набег! Свистел дозорный!
Бросив бредень, казаки схватив сабли, рванули на кручину по пологой тропинке. Над берегом, на вырвавшегося вперёд, Тимоху, выскочил огромный степняк с длинной саблей. Он лихо рубанул воздух перед головой, а Тимофей, нырнув вниз и в сторону, как учил его дед, прыгнув вперёд, достал острием сабли бок татарина. И проткнув кожаные одежды клинок вошёл в тело.
–И-и-и-и-и!
Тонко и протяжно взвыл, заваливаясь на спину враг.
Братья выскочив на холм, увидели конных, спешивших к берегу на помощь своему товарищу.
Тимоха столкнул младших назад, к реке, а сам ринулся к двоим всадникам навстречу. Промахнулись пикой и саблей татары. А казак, развернувшись на бегу, запрыгнул к ближайшему сзади, в седло, в прыжке убив его саблей. Успел скинуть с коня убитого, и кинулся за вторым. Тот развернулся, наставив на удальца пику, понукал коня шпорами.
Двоюродные, не стали прятаться в реке. Они подобрали удобные камни и сзади, метко, как в игре, точно в затылок, один за другим, с силой бросили. Подхватив пику Тимофей добил кочевника. И уже на двух конях они понеслись в станицу.
На майдане рубились старшие. Десяток конных татар теснили троих казаков. Они стали спиной к спине и смело отражали натиск. Дело ещё не дошло до арканов, но один казак был ранен в голову, другой опустил перерубленную руку, а третий держался за окровавленную грудь.
Не ожидали татары подмоги казакам, не смотрели назад. Тимофей слёту, срубил одному руку, а вторым ударом вышиб из седла ещё одного. Двоюродный, Костян , что постарше, с саблей налетел на снимавшего верёвку с седла. Стукнул саблей по голове и враг покачнулся, а младший Серко, воткнул пику в грудь. Старики воспрянули духом и кинулись на оставшихся. Совместными усилиями они убили ещё троих, остальные решили ускакать.
Два десятка голодных воинов Дикого Поля совершили набег на казачий курень кайсаков. Все казаки были в дозоре, в курене оставалось трое ветеранов, один молодой взрослый, и десяток подростков. Они и отбили дерзкую вылазку. Сами не потеряв никого убитым, благодаря воинскому знанию, уложили на землю четырнадцать, остальные бежали.
Моё ничто несло в реке времени, перескакивая из седла в седло, я летел из поколения в поколение. И мешалась кровь кочевников-вольных воинов с земледельцами от века осёдлыми.
Под Ельцом, древним городом, в деревеньке одной, боярской вотчине, жил кузнец молодой Митяй. Жил один, рано сиротой стал. От отца перенял дело жаркое и нелёгкое. У горна стоять, молотком ваять. Не обидел бог ростом, силушкой его. Он и в дом боярский входил нагибаясь.
Жизнь холопская, не господская. Что прикажут, то и делаешь. Но Митяй любил свою кузницу и не только гвозди ковал с подковами. Один раз сковал цветок металлический и боярышне молодой подарил. В другой раз боярину нож-кинжал создал, сталь булатная, жало острое, а по лезвию рисунок крученый. Рукоять в ладонь так и просится. А как в руку лёг, так не вырвется. Молодой кузнец через кузницу, на сто вёрст в окрест, славу мастера приобрёл. Шёл к нему народ, кто за ножиком, кто за скобами, кто за радостью для любви своей, за подарочком. Никому кузнец не отказывал. День-деньской, от зари и до вечера, выполняя заказы, и ковал – ваял.
Но боярину, то не нравилось. Он подручным своим наказывал.
–Пусть кузнец красоту кует для меня, для других же скобы с подковами. А оружие, только нам. То есть мне и друзьям моим воинским. И для князя, в подношение. А ослушается, мне, тут же, всё донесите.
И донесли. Приказал боярин сечь Митяя за ослушание. И схватили тиуны добра молодца, да на лавку во двор кинули. Привязали, сели на голову, и секли его на виду села. Спину в кровь до костей разворочали, отвязали и к горну бросили.
Очень долго болел-мучался, выздоравливал и лечился. Но боярскую науку запомнил, затаил на него обиду. Оклемался к весне, решился, и пошёл на двор, до боярина. Но обидчика не нашёл. По делам в Елец, по княжеским, укатил на днях, владетельный. Погулял Митяй на подвории, тиунов -шептунов, наушников побил, и дружине боярской, кто на месте был, всем досталось, всем отметился. И ушёл в бега, в степь Придонскую.
Так и появился в станице Казаки новый кузнец. Поднял старую кузницу. Зазвенела она тогда перестуками, заиграла огнём и искрами. Появились доспехи новые у станичников, и оружие, и железный припас подновился. По сердцу казакам новый кузнец пришёлся. Задружились с ним удальцы лихие. И слюбился потом он с казачкою, не простой, с родовитой женщиной. Оказачился, вольный дух вдохнул. Дочерей растил. И одна из них из Олеси Кузни, в нашу семью ушла, Лесей Казак стала. Мужем у неё славный воин был. Старшиной казацкой числился. На татар ходил, и на турок. И на Крым водил братьев лавою. А потом, когда сединой поросли, кудри чёрные и усы, и Олеся бабулей стала, провожали они внуков. Те решили на Днепр сходить, посмотреть на Сечь Запорожскую. А встречать уже не пришлось. И в Сечи кайсачий корень жил. Пра-пра-правнуки Айюговы.
Я уже не разделял себя со своим племенем. Далеко ушло понимание своего места времени.
Я был в них, с ними был, со своими родичами. С ними в поле скакал, с ними врага рубил, с ними, с каждым из них погибал. И с ними, с каждым мужчиной, рождался.
Видел подвиги и предательства. Видел атамана Разина. Бунтовал с Кондратием Булавиным .
Емельяну Пугачёву кланялся. Воевал Сибирь с Ермаком. И не все страницы славные, и не все были судьбы гладкие. Были в родичах сорвиголовы, удалые воры-разбойники. И теряли жизни молодые по глупости, по не знанию, безрассудной удали, похвальбы пустой и обманами. Всяко век от века получалось. А в столетии живёт четыре поколения. И один, и два оступятся, остальные за ним расплачиваются. До тех пор пока ратным подвигом не смывают позор измены.
Тёмный Князь своими кознями разделял людей, разбрасывал. И порою в одной семье, брат на брата с мечом бросался. Светлый Князь горевал и пробовал. Соединял, совершал, успокаивал.
Но всегда успевать не мог. Тёмный тоже мастак на раздория. Не легко побеждать нечестного.
Атаман донской Сусар собирал полки, для помощи царю Московскому, который воевал Казань.
Гонцы весть донесли и до Казаков. Атаман Никифор Казак собрал старшину, совет держали и выставили свои три сотни. Походным воеводой поставили племянника атамана, Николку Трифоновича. Молод Николка, но учён воинскому делу. Два года назад в Крыму, полонил мурзу татарского. Со своими вольными удальцами проник в Сарай, посекли охрану, напугали гарем до смерти, и выволокли из покоев трясущегося мурзу. А потом за него выкуп хороший взяли.
