Текст книги "Unitas, или Краткая история туалета"

Автор книги: Игорь Богданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Только довольные (советской) жизнью люди посещали домашние туалеты с радостью, – как, например, герой романа Ю. К. Олеши «Зависть» (1927 г.): «Он поет по уграм в клозете. Можете представить себе, какой это жизнерадостный, здоровый человек. Желание петь возникает в нем рефлекторно. Эти песни его, в которых нет ни мелодии, ни слов, а есть только одно "та-ра-ра", выкрикиваемое им на разные лады, можно толковать так:

– Как мне приятно жить... та-ра! та-ра!.. Мой кишечник упруг... ра-та-та-та-ри... Правильно движутся во мне соки... ра-та-та-ду-та-та... Сокращайся, кишка, сокращайся... там-ба-ба-бум!»

В дверь этой уборной было вделано матовое овальное стекло. Когда туда кто-то заходил, овал освещался изнутри и, пишет Олеша, становился «прекрасным, цвета опала, яйцом. Мысленным взором я вижу это яйцо, висящее в темноте коридора».

Мысленным взором отыскал Олеша среди своих современников человека, радующегося посещению сортира в коммунальной квартире; впрочем, во все времена находятся люди, которые радуются уже и тому, что «правильно движутся соки» в собственном организме. Как, например, у героя фильма «Музыкальная история» Пети Говоркова (1940 г.), который незабываемым голосом С. Я. Лемешева распевает песни в туалете к явному неудовольствию соседей по коммунальной квартире, ожидающих своей очереди в туалет, но к немалому удовольствию миллионов зрителей этого замечательного фильма.

Было не редкостью, когда одинокие и пожилые люди, отправляясь в уборную коммунальной квартиры, запирали дверь своей комнаты (даже если в квартире на тот момент никого не было). Нередко в туалете коммунальной квартиры можно было увидеть и пару стульчаков, висящих на мощных гвоздях, навечно вбитых в стену, – это личные предметы, и их обладатели, посетив уборную, вешали стульчак на стену до следующего своего посещения. Не имеющим стульчаков приходилось обходиться без оного, либо тайком снимать чужой стульчак на короткое время, да при этом не забыть потом повесить обратно. Находились и такие единоличники, которые стульчак хранили у себя в комнате и брали его с собой, отправляясь в уборную, надев предварительно на шею.

Не могу не удержаться от того, чтобы не привести здесь полностью правила пользования туалетом, составленные неизвестным автором и приведенные в интереснейшей и исчерпывающей (сужу об этом и еще как долговременный жилец коммунальной квартиры) книге И. Утехина «Очерки коммунального быта». Почти в каждой коммунальной квартире в советское время висели либо подобные правила (нередко это была официально учрежденная инструкция), либо график уборки помещений общего пользования, либо какие-то советы, предостережения, напоминания и пр.

«1. В туалете необходимо соблюдать полную чистоту и гигиену.

2. Бумагу запрещено бросать в унитаз, а складывать в специальное ведро или корзину (прошу читателя обратить на это внимание: речь идет об ИСПОЛЬЗОВАННОЙ бумаге; журнальная бумага приводила к засорам – И. Б.).

Туалет запрещено занимать больше определенного времени, уважать надо других людей и соседей.

Строго следить за посещением туалета не жильцами квартиры (родственники, гости жильцов) и строго пресекать ими нарушение гигиены в общественном туалете.

Не захламлять туалет посторонними вещами (кроме разрешенных собранием), не сорить и не жечь бумагу.

Не становиться ногами на унитаз во избежание падения и слома (имеется в виду, что некоторые пользователи пренебрегали стульчаком и становились ногами на края унитаза, что описал безвестный автор в стихах: «Как горный орел на вершине Кавказа / Сижу я в тоске на краю унитаза». Сидение на унитазе в позе «орла» было чревато поломкой последнего, после чего хлопот не оберешься. В поездах дальнего следования, между тем, на унитазах, правда, металлических, были и есть до сих пор места, куда можно поставить ноги, а есть и стульчаки – на любой выбор. – И. Б.)».

Если эти правила вывесить сегодня, шутки ради, в туалете своей квартиры, то гость, ознакомившись с ними, может решить, что это что-то из Дж. Оруэлла и выставлено не в назидание, а для развлечения.

Общественных туалетов в Ленинграде было настолько мало, что горожане, приезжие, особенно иностранцы, нередко испытывали подлинные муки. Ну откуда им было знать, что есть туалет на углу Загородного проспекта и Бронницкой улицы, например? Или вот еще, красавец, стоит до сих пор на Каменном острове – этот домик-пряник хорошо видно, когда едешь через мост со стороны Каменноостровского проспекта или подъезжаешь к этому последнему со стороны Черной речки. Наверное, этот туалет поставили для того, чтобы на него смотрели из окон проезжающего мимо транспорта. Иногда даже сотрудники учреждений не знали, что, помимо того туалета, который они посещают, есть и другой, для избранных. Многие десятилетия во дворе Дома радио (Итальянская ул., 27) находился туалет с дивными писсуарами работы петербургского мастера Ивана Ивановича Деглау, пока наконец где-то в 1950-е годы не посетила это отхожее место делегация из областного комитета партии коммунистов. Кому-то из членов писсуары до того приглянулись, что вскоре фарфоровые чаши перекочевали туда, куда им было указано высокими гостями.

Тяжелее всего иностранцам приходилось во время экскурсий, пеших прогулок по Ленинграду. Местные жители в случае нужды активно, по традиции, заведенной с незапамятных времен и увековеченной И. А. Гончаровым, пользовались дворами, подворотнями, лестничными площадками, что оправдать никак нельзя, но понять можно – разного рода распивочные заведения (уличные пивные ларьки, рюмочные, кафе-мороженое, где продавали в розлив сухое вино) туалетов не имели. Неизвестно даже, были ли в некоторых из кафе туалеты для работников этих заведений.

Уборщицы лестниц посыпали на пол возле лифтов и по углам опилки – чтобы меньше пахло, но главное – чтобы проще было потом убирать (а убирать им приходилось несколько лестниц, и для многих это было «второй», а то и «третьей» работой). Жильцы дома, где подобное практиковалось, безропотно это воспринимали, ибо другого способа бороться с «писунами» и результатами их неиссякаемой деятельности не видели. (В скобках замечу, что мне не раз приходилось быть свидетелем того, как на лестницу дома, где я жил, мамы заводили своих детей, чтобы те тут пописали. Так с детства закладывались основы отношения к чужому труду, к окружающему миру – причем закладывались эти основы не только мамами, но по большей части чиновными дядями и партийными бездельниками, которые за мучительно долгие годы советской власти абсолютно ничего не сделали, чтобы советский человек с младых ногтей имел место, где можно пописать.)

В Питере появились особые указатели – для тех, кому все равно где. По воспоминаниям поэта В. С. Шефнера, «у входа в подворотню нашего дома красовалась аккуратная эмалированная дощечка с надписью: "Уборной во дворе нет". (До 1917 года надписи были более деликатные: «Здесь останавливаться запрещено». – И. Б.) В довоенное время такие предупреждения можно было видеть на многих домах. А жеманное словечко "туалет" вошло в обиход много позже, заменив собой и "уборную", и "нужник", и "сортир", и "ватерклозет". И только морское слово "гальюн" живет и здравствует».

Добавлю к этим словам, написанным в середине 1990-х годов, – и «гальюн» уже не живет и не здравствует. И не называют больше питерцы туалет «домиком-пряником», как когда-то, или «ретирадником», или «ни с чем не сравнимым местом». И не ходят больше в «места не столь отдаленные». Слова «клозет», «гальюн», «сортир» стали достоянием прошлого. Советская власть пыталась было внедрить словечко «санузел», но горожане его не приняли. В начале 1960-х годов, когда началось массированное строительство «хрущоб»-пятиэтажек с совмещенным санузлом, в обиход вошло новое слово – «гавана», образовавшееся из слов «г...о» и «ванна».

Кстати сказать, посещение туалета ленинградцы старались не афишировать. «Схожу-ка я подумать в домик архитектора» – один из многочисленных эвфемизмов советского времени, призванный придать шутливый тон намерению отлучиться. А находили туалет по запаху хлорки или аммиака (то есть мочи). Указателей, куда нужно идти, чтобы «подумать», не было. В некоторых ведомственных коридорах нередко можно было увидеть женщин, которые выходили из кабинета и направлялись куда– то с мыльницей в руке. Если незнакомый с недрами учреждения гость следовал за ней, то вполне мог добраться и до туалета. Правда, частенько ведомственные туалеты запирались, а ключ сотрудники уносили с собой. (Такую картину можно увидеть и сегодня в государственных учреждениях.)

Те, кто служил на флоте, на всю жизнь запомнил, как с этим делом обстоит на морском судне, а те, кто не служил, знают, что слово «гальюн» принесли на сушу моряки. На барке «Седов» служил петербургский военный историк В. К. Грабарь. Вот отрывок из его воспоминаний на интересующую нас тему:

«Вкратце так. На парусных кораблях гальюнов не было, кроме капитанского (шикарно оформленная будочка, свисающая с кормы). Для команды местом оправления естественных надобностей была сетка под бушпритом (бушприт – дерево типа реи, торчащее из носа), она и называлась "гальюном". А еще периодически вываливался выстрел ("выстрел" – "рея", торчащая из борта корабля, с нее по веревочным трапам садятся в шлюпки). В походном состоянии выстрел прижат к борту, по сигналу "Команде – с...ь!" "выстрел" вываливается, и матросы, держась за леер, распределяются по бревну выстрела, а далее – все как в общественном туалете.

Слово "гальюн" раньше употребляли не только матросы, но и солдаты, точнее, солдаты переняли его у матросов, зачастую не зная, откуда оно взялось. Это слово голландского происхождения и обозначает плетеный сетчатый балкон, предназначенный для постановки парусов на бушприте. Как мы теперь знаем, место весьма удобное для отправления естественных нужд».

Как – добавлю, ибо наболело – и лифт в жилом доме, который по форме и площади весьма близок к туалету (если в подъезде темно, его можно «вычислить» по запаху мочи, но не хлорки), только надежнее последнего, ибо на ходу туда никто не войдет, поэтому уединение обеспечено. Не это ли обстоятельство вынуждает некоторых граждан, пользующихся лифтами, использовать их не по назначению? Нередки случаи, когда жители дома с таким лифтом предпочитают встречать гостей у дома и подниматься вместе с ними на верхний этаж пешком, ссылаясь на плохую работу лифта. Как назвать такой лифт – гальюн? Сортир?

А как назвать тех, кто до того все вокруг загадил, что это явилось одной из причин международного конфликта?

На островных фортах «Обручев» и «Тотлебен» канализация была устроена таким образом, что фекалии сами собой уходили в грунт. При большевиках на «Тотлебене» сделали все по-советски. На северном крыле форта установили крытый помост с «отверстиями дыр». Под них подгоняли баржу. Когда она наполнялась, ее отводили подальше в Финский залив и открывали дно. Осенью 1939 года во время шторма баржу с дерьмом оторвало и пригнало к Финской территории чуть дальше мыса Иннониеми (ныне мыс Песочный). Разразился скандал. Его, правда, быстро замяли, уведя баржу в нейтральные воды.

На «Тотлебене» экскурсоводы неизменно рассказывают эту байку. Ее встречают, разумеется, смехом. Но однажды на форту среди экскурсантов оказались финны. И один из них, сделав серьезное лицо, проговорил: «Теперь я понимаю, почему началась зимняя (советско-финляндская. – И. Б.) война».

Петербургский издатель JI. И. Амирханов, рассказавший мне эту историю, поделился и еще одной – из собственного опыта. Привожу ее дословно:

«Это из моих армейских лет. Я служил в Славянке, под Ленинградом. До Рыбацкого рукой подать. Наш старшина Иван Иванович Литвин, хохол, плохо говорил по– русски, и голос у него был жуткий – занудно-бубнягций. Он имел кликуху "Бубуччио" или "Итальянец в Рыбацком".

Я служил "штабной крысой" и отлично помню, что солдатские туалеты были оборудованы чашами "Генуя". Откуда такое название – загадка, но так значилось в документах. Бубуччио называл их геночашами. Попробую описать. Это действительно чаша примерно 60 на 60 сантиметров, края закруглены, в центре два возвышения для солдатских сапог и дыра, в которую все и сливалось. Бачки еще были деревянными. Бубуччио любил три типа наказания: 1. Стричь головы под "бокс" или "полубокс";

"Вибрировать" (то есть варьировать) увольнениями;

(Любимое). После вечерней проверки выдавать наряд вне очереди на уборку "геночаш". Следовало раскрошить кирпич (других чистящих средств не было) и "драить" "геночашу", пока не заблестит, как у кота сами знаете что. Степень блеска определял сержант, у которого почему-то всегда было плохо со зрением. Некоторые счастливчики умудрялись по два раза в неделю заниматься этим интеллектуальным делом. И, кстати, никаких дверей, отделяющих "толчки" от общей туалетной комнаты не было. Солдат всегда должен быть на виду. Для сравнения можно вспомнить роман Э.-М. Ремарка "На Западном фронте без перемен". Помните, в начале книги герои играют в скат, справляя при этом большую нужду?»

При рассказе о советском времени не избежать хотя бы краткого упоминания об уборных «на зоне», ведь значительная часть населения страны десятилетия проводила в тюрьмах и ссылках по надуманным обвинениям, а их остававшиеся «на воле» родственники и понятия не имели, каковы были условия содержания в заключении.

В тюремных камерах, в карцерах (иначе «шизо», или в штрафных изоляторах) с XVIII века ставили деревянные кадки или металлические бачки с ручками и со съемной крышкой – параши (реже – толковища). В соответствии со строгими тюремными правилами внутреннего распорядка заключенные были обязаны опорожнять и мыть параши во время утренней и вечерней оправки, как на зоне называется отправление естественных надобностей. В общих камерах это обязанность дежурного по камере, иначе – парашеносца. Парашеносец шествует впереди, за ним, как правило, следуют по два человека в колонне. Полная параша может весить до 120 килограммов, поэтому ее выносят два человека. В малых камерах параши бывают емкостью с ведро, в больших – ведер на 8—10.

Заключенные выносят парашу, опорожняют и моют ее.

Парашу в камере ставят у двери, и место возле нее считается худшим. Как купе возле туалета в поезде дальнего следования.

Использование параши «по-большому» считается оскорбительным для обитателей камеры. В «закрытках», при входе в уборную, куда заключенных водят два раза в сутки, дежурный выдает каждому бумажку (отрывок грубой оберточной бумаги). В сталинское время при выходе дежурный в резиновой перчатке принимал обратно все бумажки, бросая использованные в один ящик, а неиспользованные – в другой. После вывода из уборной одной камеры и до запуска следующей уборная тщательно проверяется дежурным надзирателем. В зависимости от числа заключенных и количества «очков» оправка длится от пяти минут до часу и больше. Иногда из уборной выгоняют, не считаясь с надобностями заключенных.

Худшее, что испытал С. Довлатов, находясь в тюрьме, это «необходимость оправляться публично».

В камерах рецидивистов крышку параши иногда прикрепляют цепью, поскольку, будучи не закреплена, она может стать орудием в камерных драках. За пределы зоны уже в наше время вышло выражение «мочить у параши» – это вовсе не то же, что справлять нужду, но более распространенный вариант фразы «мочить в сортире». Вот пример («Комсомольская правда». 2000 г., 15 марта): «Сколько времени длился митинг, неизвестно, только "путинец", не в силах больше слышать имя Зюганова и не совладав с эмоциями, набросился на политического оппонента и с криками "Замочу у параши!" принялся его душить. Оппонент сопротивлялся, как большевик, до конца».

Параша не могла не вдохновить безвестного заключенного на следующие замечательные строки, которые неплохо звучат и «на воле»:

И нет прогулки краше, Чем от стола к параше!

Она же является составной частью шутки, которая иногда скрашивает нелегкий быт заключенных. В большой, битком набитой камере кто-то, стоя у дверей, вдруг выкликает фамилию одного из сокамерников. Все тотчас замолкают. Когда вызванный наконец откликается, шутник сообщает: «С вещами на парашу!» (В следственной тюрьме, впрочем, это считается дурной шуткой – там вообще не до шуток.)

Слово «параша» трансформировалось в понятия «слух», «молва». («Ходят параши, что инвалидов 1-й группы будут отпускать домой». Услышав такое, новоприбывший в камеру может даже со страхом посмотреть в сторону параши.) Отсюда того, кто распространяет непроверенные слухи, на зоне называют парашником.

В столыпинских вагонах (вагонах для перевозки заключенных, введенных П. А. Столыпиным, министром внутренних дел при Николае II) оправка полагалась два раза в сутки, но чаще выпускали лишь один раз. Из каждого купе конвоир выпускал по одному человеку и сразу задвигал за ним дверь, заставляя быстрее бежать в уборную в конце вагона. В уборной двери не было, и стоявший там второй конвоир мог наблюдать из коридора за заключенными. Некоторые заключенные ухитрялись через отверстие уборной выбросить письмо.

Еще одна категория советского народонаселения – колхозники – пользовались так называемыми люфтклозетами там, где не было водопровода и канализации, т. е., по сути, в большинстве сел и деревень. Люфтклозет устраивался так, чтобы в него выходила стенка печи. В ней делали вытяжной канал, через который из выгребной ямы удалялись зловонные газы. Когда печь топили, только в этот период туалет и проветривался, поэтому им пользовались только осенью —зимой —весной. Перед наступлением теплых дней выгребную яму очищали и засыпали хлорной известью. Летом же пользовались уборной во дворе – как это делали предшественники колхозников за тысячу лет до появления колхозов и дворов, и как это до сих пор делают многочисленные садоводы, их родственники и гости.

Продукцию деятельности человеческого организма садоводы берегли, чтобы потом использовать в огородах (многие и поныне бережно к ней относятся). Герой Войновича Кузьма Гладышев рассказывал об этом так:

«Вот, Ваня, мы привыкли относиться к дерьму с этакой брезгливостью, как будто это что-то плохое. А ведь если разобраться, так это, может быть, самое ценное на земле вещество, потому что вся наша жизнь происходит из дерьма и в дерьмо опять же уходит... Посуди сам. Для хорошего урожая надо удобрить землю дерьмом. Из дерьма произрастают травы, злаки и овощи, которые едим мы и животные. Животные дают нам молоко, мясо, шерсть и все прочее. Мы все это потребляем и переводим опять на дерьмо. Вот и происходит, как бы это сказать, круговорот дерьма в природе. И скажем, зачем же нам потреблять это дерьмо в виде мяса, молока или хотя бы вот хлеба, то есть в переработанном виде? Встает законный вопрос: не лучше ли, отбросив предубеждения и ложную брезгливость, потреблять его в чистом виде, как замечательный витамин?»

Вопрос остается открытым, ибо природа рождает не только злаки и овощи, но и изобретателей, некоторые из коих только и ждут, как бы воплотить задумку в жизнь.

В 1960-е годы в центральной части Петербурга было около пятидесяти бесплатных общественных туалетов. Работу этих отхожих мест контролировали в горкоме КПСС. Между тем в основном эти сортиры находились в подвальных или полуподвальных помещениях и имели несколько выходов. По этой причине в Министерстве обороны СССР общественные туалеты причислили к разряду потенциальных укрытий – шла «холодная» война. Согласно тогдашним расчетам, в случае ядерного удара в сортирах могли спастись минимум полторы тысячи человек – и, надо полагать, не те, кто там оказался по нужде, а те, кто успел укрыться, т. е. те, кто знал, где нужно укрываться. В 1990-х годах общественные туалеты в городе на Неве находились в ведении муниципального предприятия «Спецслужба». С 1991 года стала формироваться сеть частных общественных туалетов, количество которых резко увеличивалось. Почин пошел в искусство. Герои фильма «Операция "Кооперация"», не без оснований рассчитывая на неиссякаемый наплыв клиентов, открыли платный туалет.

А ведь кому-то можно было и бесплатно, и везде, и это несмотря на высокий чин (раньше это было привилегией простого народа). Писатель Константин Мелихан передает следующую леденящую душу историю: приехал в Ленинград JI. И. Брежнев награждать орденом какой-то завод. После церемонии награждения во Дворце культуры, как и полагается, начался банкет (для чего, собственно, и собрались). Спустя какое-то время Леонид Ильич ощутил надобность облегчиться. Вышел в коридор и, разбудив дремавшего милиционера, спросил у него:

– Где тут у тебя, дорогой, по маленькому можно сходить?

Милиционер вскочил, да как закричит:

– Вам везде, Леонид Ильич!

Рассказывают также, что, когда Брежнев был во Франции, он, разумеется, и там посещал туалет (не везде, конечно), но и думать не мог, что хитроумные французы установят в его апартаментах «шпионский» унитаз. А между тем экскременты генсека подвергались анализу, что позволяло французам узнать, чем болен руководитель советского государства, что ест, пьет, чем дышит. Здоровье Брежнева было едва ли не самой большой государственной тайной в годы его правления, но французы докопались до этой тайны. Как в окружении первого лица государства не догадались запастись на этот случай ведром для отправления нужды – вот в чем загадка!

А ведь опыт такого рода работы у нас был – в дни всенародных праздников, за спинами махавших демонстрантам руководителей государства стояло ведро, куда вожди писали по очереди. Туалет в подтрибунном помещении архитекторами предусмотрен не был – да никто и не жаловался на его отсутствие!