Текст книги "Одна Книга. Микрорассказы (СИ)"

Автор книги: Игорь Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Дым

BlueSky. Блюскай! – это глагол

Бездонное Синее Небо и Пекло под ним.

Горим… Горим… Горим… Горим…

Мы вдыхаем дым, мы глотаем дым,

Превращаемся в пепел один за другим.

Горим… Горим… Горим… Горим…

Пожарный поезд не пришёл,

Просто кончились рельсы,

Но всё будет хорошо,

Пока звучит эта песня.

Горим… Горим… Горим… Горим…

Ретроспектива [12.08.11]:

Хожу в белых штанах, как Остап Бендер по Риу-ди-Жанейру (см. правописание в Wiki). Всё плавится: воздух, асфальт, мозги… сыр на утреннем бутерброде плавится и превращается в колбасный.

Спасибо сопливому Богу Дождей – хоть дыма нет на улицах, как прошлым летом. Залил торфяное Подмосковье чуть-чуть. А ведь Горит Россия, ещё больше горит, но в Кремле и окрестностях запаха гари не слышно. Значит, официально – «всё заипись», как сказали бы по телевизору.

В вагонах метро (далеко не во всех!) появились кондиционеры. Это хорошо, освежающе, однако некоторые из них гонят такую лютую стужу, что даже уж слишком. А, может, просто перепад температур сказывается? Вот так, прыгаешь из одного поезда-сауны в другой поезд-рефрижератор, а там тебя уже поджидает весёлая компания: простуда, ангина и менингит. Блин! Что ж я ворчливый-то такой? Всё не так, всё не этак.

Ведь «жизнь прекрасна и удивительна» – кто-то сказал. Дурак какой-то спьяну ляпнул. Мне привезли друзья гостинец: блок Gauloises, настоящие галльские, не в Ярославле каком-нибудь скрученные. Тот самый вкус (знакомый с детства)) Но, удивительно – в такую жару и даже их курить не хочется. Впрочем, пару плюсов, при таком раскладе, в копилочку здоровья.

Кстати, электронные сигареты обычные не заменяют. Дыма маловато и мутно-пустой он какой-то по вкусу. Вернее, там не дым, а пар, конечно. В нём не хватает терпкости смолы и радикальной дерзости CO. Общественного вызова (с) там не хватает. А никотина вполне можно незаметно для себя до тошноты наглотаться. ЭС удобны лишь тем, что окружающим неудобства не причиняют (очередной антитабачной истерикой навеяло).

Цены на мороженое вероломно подскочили. Резко и без предупреждения. Совсем ещё недавно стаканчик за 18 рублей покупал. А в сегодняшнем киоске всё начинается от тридцати. С названиями там не упомнишь – очень много, поэтому ориентируюсь на цифры. Цифры не радуют.

Засмотрелся на прохладные витрины, чуть под машину не попал. Водитель-тёлка так увлеклась разговором по телефону, разворачиваясь на тротуаре, что ничего вокруг не видит. Бабы гордятся тем, что якобы умеют одновременно несколько дел делать. Вот и эта Цезарем себя возомнила, цесарка хренова.

Когда одновременно. Всё вместе. Получается плохо.

У них и с мужиками так :)(:

Ну, может, не у всех и не со всеми…)

А вот:

Blue Sky Aviation – авиакомпания Монголии. Является совместным предприятием с Mission Aviation Fellowship (en). Базируется в Международном аэропорту Чингисхан, расположенном в Улан-Баторе.

Это не джинса-заказуха. Просто неожиданно – бля! у монголов самолёт есть, и даже аэропорт к нему!

Золотая Бочка

Представители одной уважаемой мною компании попросили безвозмездно написать сценарий для рекламного ролика. Написал. Не приняли.

Собственно, вот:

На экране известный «чайный» клип с Николаем Басковым. Всё, как в оригинале, заменено лишь одно слово в песне: «Золотая БОЧКА золотая».

Басков с чашкой в руках самозабвенно поёт, потом с наслаждением отхлёбывает…

– Стоп! – кричит режиссёр, – почему у него от чашки пар идёт? У него пиво горячее, что ли? Вообще, дайте ему кружку нормальную, прозрачную.

Ассистенты бегут за кружкой.

– Но я не хочу пить пиво, – пытается возразить Басков.

– Пей, Коля, – говорит оператор с заметной завистью, – для тебя оно бесплатное.

– Это ещё рекламодатель платит ему за то, чтобы пил – добавляет режиссёр.

– Мне платят за мой золотой голос, – обижается Басков, но больше не спорит.

Приносят фирменную кружку, наливают в неё золотистое пенящееся пиво.

Дубль два.

«Золотая кружка, золотая…»

– Стоп! Какая кружка, идиот? Бочка!!! Золотая Бочка!

Дубль три.

«Золотая Бочка, золотая…»

– Ну, а рожа чего такая кислая? Ты – Артист, Коля, ты должен искренне любить то, что рекламируешь.

«Золотая Бочка, золотая… ик…»

– Стоп!!! Кто тебя рыгать просил в кадре?!

– Я не рыгал, я икнул…

– Какая нах… на хрен, разница? Всё равно, не надо.

«Золотая Бочка, золотая…»

«Золотая Бочка, золотая…»

«Золотая Бочка, золотая…»

Басков виновато:

– Мне нужно отойти…

– Куда???

– Ну, это… Я этих «бочек» уже столько… Носик припудрить.

– Перерыв, – объявляет режиссёр, – все могут перекурить…

Ехидно в спину выходящему из студии Баскову:

– И пивка попить!!!

«Золотая Бочка, золотая…»

… Дубль тридцать два.

«Золотая Бочка, золотая…»

Весёленький Николай залихватски грохает опустевшую кружку об пол и пускается в пляс-присядку. Его пытаются остановить ассистенты, нежно хватают за руки, успокаивают:

– Соберись, Коля, соберись. Работать надо.

«Золотая Бочка, золотая…»

Басков с режиссёром сидят, обнявшись, на полу под мерцающим софитом. У режиссёра в руках полбутылки «Золотой Бочки», Николай, утирая слёзы:

– Вот вы все говорите: басков, басков… А знаете, каково оно – глотку драть? Каждый день: концерты, корпоративы, гастроли… А я – тоже человек, у меня душа есть. Мне тоже хочется большого, красивого, чистого… А не пива этого вашего. Я, может, до сих пор летаю во сне. Может, я об облаках мечтаю… Вот, знаешь, так выйти на балкон и…

– Не надо, Коля, не надо, – ласково прижимает его к себе режиссёр. – Чуть-чуть осталось, последний дублик. Ладненько?

«Золотая Бочка, золотая…»

Вий

Приснилось же такое, поначалу даже в рифму:

За каким, блядь, интересом

Грузовик попёрся лесом?

Там в лесу годзилы, мегакрокодилы,

Там в лесу такое… не еби их мать!

Рожи как корыто, злые айболиты,

Не ходите, дети, в Африку гулять.

Я – хороший мальчик, к бабушке на дачу

Папа с мамой ласково сплавили меня.

Нет, они не знали, что своими же руками

Единственного сына… а, да ладно, бля!

Петюня на машине подбросит до Вершинных,

– Эй, внучок, пожалуйста за хлебушком сходи.

– Не вопрос, бабуля, сейчас съездим – хуй ли?

У меня не только эта дорога впереди.

Петюня, блядь, надрался.

– Ты ж, гад, за руль собрался?

– А чего? Там гаишников натыкали уже?

– Нет. На каждого Петюню их не наберёшься,

Но коль перевернёшься…

– OK, captain, come aut, я в же… Я в же… Я в же…

Мир приключений полон, когда водитель – клоун,

Не макдональдский уёбок, а деревенский алконавт.

– Почему не по дороге?

– Берегите ноги, мне мама говорила. Как там будет в рифму?

А хуй с ней – «космонавт».

Пора б, чтоб стало плохо. Ну, конечно же, заглохли!

Среди густого леса, где даже птицы не поют.

– И что?

– Не беспокойся. Магазин, блядь, не закроется.

А я, пока есть время, пойду и отолью.

Попробовал я стартер немного подрочить.

Да ну, блин, бесполезно! Уставшее железо.

На этом трупе ехать? Или на себе его тащить?

Походил вокруг машины,

И так, для профилактики, ногой по скату пнул,

Ну чего так долго? Петюня, гриб безмозглый!

Ты чего, в струе соей нечаянно утонул?

Первым припёрся Вий. Во как! Не в ритм, не в размер, не в рифму. Хотел срифмовать его со словом «хуй», а он:

– Поднимите мне веки!

Вы видели веки этого *** Вия? Гоголь описал страшно, в кино показали смешно. Поднял я ему веки, а он мне палец в нос:

– Вот он!

Бля! Угадал, плюс 100500 твоему профилю ВКонтакте.

Стоим, как два дурака, оглядываемся по сторонам.

– Где упыри и вурдалаки?

– У Наташки спроси. Пойду я. Закрой.

– Что?

– Веки. Так настопиздили. Но надо соответствовать мифам.

Эдвард-Руки-в-Заднице

Здрасьте. Зовут меня Эдвард. Вы когда-нибудь слышали более идиотское имя для 100% русского мальчика без единой капли еврейской или германской крови? Я не слышал. Но тем не менее, бля. Только Лимонову не говорите.

Если обидится – мне несдобровать.

Я родился в живописнейшей из всех возможных жоп.

В том смысле, что дом наш стоял на берегу Того Самого Озера, утопая в зелени хрен знает чего. Святая девственность природы. И пипец сколько парсеков до цивилизации.

Я знаю (не спрашивайте откуда) Гоген на Таити, Горький на Капри, Наполеон на Святой Елене…, впрочем, это уже из другой песни.

Эдвард, бля. Первый сексуальный опыт был у меня довольно поздно. Когда исполнилось восемнадцать. В туалете. С порно журналом. Честно говоря, не очень-то и понравилось. С тех пор – ни-ни.

Эдвард, твою мать. В детском садике я чуть не утонул в бассейне. Точнее, утонул, но каким-то образом меня откачали. До сих пор не пойму, кому и зачем это нужно было.

Эдвард, ёк-макарёк. А мне по утрам дарит хорошее настроение моё отражение в зеркале. Веселит. Смешит. Когда я смеюсь Волчья пасть выглядит не так устрашающе. По крайней мере, хотя бы я её не пугаюсь.

Эдвард, ну-тебя-в-жопу. В школе меня обижали. Это ведь легко – издеваться над уродом? Легко, пока урод только мычит беспомощно в ответ. Но всем им. Всем им. Домой возвращаться из школы. Не толпой. По безлюдным улицам нашей провинции. Очень живописной Жопы.

Эдвард, вынь руки из задницы. Помнишь девочку Аделаиду? Так ещё зовут звезду и город в Австралии. Помнишь, она швырнула твои конфеты тебе в лицо: «Ты урод! Папа твой инвалид никчемный». А ты и не видел никогда своего папу. Он погиб на спасательных работах ещё до твоего рождения.

Эдвард, спокойствие, только спокойствие. Как говорил Карлсон. Девочка глупа была. Сейчас-то она взрослая и своих детей, наверное, остерегает от неосторожных слов, которые делают больно.

Эдвард, с мозгами-то у тебя всё в порядке. Помнишь, как вроде бы невинные издевательства одноклассников превратились однажды в жестокое избиение? Как кровью и грязью ты замызгал раковину дома. Пьяная мама устроила тебе серьёзную взбучку. Ты уже не помнишь, когда видел маму трезвой.

Эдвард, просто Эдвард. Твой изъян на лице довлел над тобой всю жизнь. Ты пытался скрывать его, чтобы быть похожим на всех. Быть одним из всех. А не надо. Не надо быть похожим. Бери в руки нож. Хороший армейский штык-нож. Папа наследство оставил.

Эдвард! Забыл сказать… Сам уже потерялся, где ты, а где я. Унижения, побои, обиды – всё это очень неприятно. Больно. Однако, стоит ли убивать обидчиков?

Долго думал: СТОИТ

Тяпница

Прекрасное время года – тяпни… ой! Извините, пятница. Замечательная картина в любых тонах: белая, зелёная, золотая… И умирать обидно молодым, но оставаться молодым в Истории – так хочется… Может быть, счастье (которое мы не всегда понимаем) в том, чтобы вовремя уйти? Это только вопрос, не утверждение и не предположение. Может, счастье и не измеряется временными отрезками? Ну, как любовь, мечта… Может, миг – это не просто вспышка, сизый дымок и пустота. Может, это и есть бесконечный Млечный Путь нашей жизни, туманность Вечности. Туманность – непознанная и манящая… И шаг в неё… Не стоит ли всё наносное, всё второстепенное этого шага?

Разреши хоть мгновенье постоять на краю…

Пусть облетает мишура с пожелтевших рождественских ёлок, пусть унижается рубль, наивно цепляясь за доллар и евро, пусть президент США – чёрный левша заикается, положив руку на библию Линкольна, а Кеннеди теряет сознание, а Чейни (или как его там?) – в инвалидной коляске… Галактическая спираль вращается по-прежнему, туже и туже стягивая пружину мироздания. Земная ось бессовестно, будто пьяная, с тупым упорством заваливается на бок, со скрежетом перетаскивая южный и северный полюса, меняя их местами. Парабола Каллас – Египетские пирамиды – Теночтитлан превращается в гиперболу. В Суземке в середине января дождь прошёл, шлёпая по улицам жёлтыми каплями, рыбами и жабами. Конец Света – у каждого свой, но почему же никто не ожидает Конца Тьмы? Или, из политкорректности, об этом не принято говорить вслух? А что, слова могут повлиять на процессы? Процессы – слово-то какое: текущее, извивающееся, змеиное, с раздвоенным язычком на конце. Шипящее…

Это шествие Зла по могильным аллеям…

Милая девушка с косой в лёгком летнем саване – вжик-вжик налево и направо, густым красным соком неопределённой группы разбрызгивает Радость. Кузнечики из-под ног с вылупленными глазами выскакивают в небо, и небо встречает их стеклянными ладонями, о которые лопаются глаза чавкающими кляксами. Рассвет ползёт фиолетовыми клубами меж оцепеневших от страха деревьев, они осиново дрожат, будто украшенные новогодними иудами. В этом парке такая прелесть запустения! Всё так трогательно нетронуто уставшей рукой Создателя, Великого Админа Вселенной. Так на кой чёрт создавать мир и забыть о нём? Не лучше ли скомкать испорченный лист и достать чистый (чтоб тоже испортить, но по-другому)? У альтернативного настоящего нет альтернативного будущего. А вот прошлое – одно на всех. Хоть в лепёшку разбейся – не изменить даже Богу. Не в силах… или не в желании. Желания Господни неисповедимы. А имеют ли право боги на желания? Их права замурованы в религиозных догмах. В краеугольных камнях рукотворных храмов заложены. Втиснуты в разноязычное крючкотворство священных писаний. Библия, Коран, Талмуд – какие тяжёлые кирпичики! Ну что ж, курите ладан, заглушайте смрад жертвоприношений, молотите в колокола и тамтамы, разгоняйте чертей своих нездоровых мыслей. Ефрейтор, самозвано нацепивший маршальские погоны, утопит армию свою даже в безводной пустыне, в крови своих же солдат утопит. Вот, и нерадивый пастырь (дед Мазай или Герасим?) угрюмо взирает на своё стадо.

Русь изначальная, Русь конечная

Альтернативная история писателей и поэтов

Николас Клюващев – достопримечательный и достоверный персонаж правдоподобной мещанской Московии. Стяжал себе сомнительную славу тем, что от природы был безрод и безбород.

В лето 1725-го весьма безуспешно на Москве-реке рыбьим промыслом занимался, по результатам коего и принялся за написание Мокрых путевых заметок.

Внук его, Антон Пирамидкин собрал и упорядочил труды деда, из чего вышло

Ветхая и беспристрастная общеевропейская история

Вступительная страница

Заселение Европы русиатами

Сначала средневековая демократическая Европа жила свободно и счастливо. А потом пришло татаро-славянское Иго. Русские вАрвары и варвАры сожгли Рим, наглухо заколотили Константинополь и распространили по всему материку красную бубонную чуму.

Вместе с тем, орды трудовых мигрантов из Средней Руси познакомили просвещённых европейцев с balalayka, banya и samogon, что, само по себе, и неплохо, но вкривь изменило привычный уклад жизни галлов, германцев и прочих поляков.

Некогда цветущие и благоухающие города стали заполняться отбросами, погрязли в грязи, помои выплёскивались прямо из окон на головы прохожих, а те, в свою очередь, не стесняясь, справляли нужду в фонтаны на площадях, чему есть архитектурные подтверждения.

Сама небоустремлённая готическая архитектура выродилась в пигмейские барокко и постмодерн. Деревянные языческие идолы заняли место величественных стоунхеджей и колоссов родосских. Вера была поколеблена. И лишь Святая Инквизиция встала на неравную борьбу с восточной ересью.

Огнём и мечом, крестом и гильотиной очищалась измученная Европа. Всё не впрок! Великие полководцы, гениальные императоры и железные канцлеры захлёбывались в красно-жёлтой заразе, самовоспроизводящейся, подобно крысам и тараканам.

*****

Ох-ох-ох! Плохо у меня с животом. Ну, что такое – сало? Сало – это свиной жир, засоленный и слегка подмороженный (опционально). Не плох в кулинарии и под яйцами на сковородке холостяка. А русские его жрут в чистом виде, как холодную закуску, как закуску под vodka. Жрут с плохо побритой шкуркой (аналог цивилизованной жвачки), жрут с картошкой и просто так, даже с ЧЁРНЫМ хлебом. Тяжёлый продукт, давящий своим присутствием и в душе, и в желудке.

При чём тут История? А История Свиньи и Свинства ничуть не беднее Истории Человечества. Попалась тут в руки книжка замусоленная, Библия («книжка» – так и переводится). Там некий Иисус трансплантацией душ из ёкнутых холопов в проходящих мимо свиней занимался. Что они (свиньи и холопы) в кошерном Израиле делали автор скромно умалчивает. И надо же, получилось! Ёкнутыми стали свиньи, и в воду с обрыва – плюх. А что холопы? Холопы Иисуса распяли.

Вы спросите: почему именно – сало и русские? А потому, что хохлы – это они же.

*****

Вокзал. Перрон. Отходящий поезд. Император щурится из-под куцего козырька фуражки.

Доктор в круглых очёчках, с пухлым саквояжем в руке и фамилией Чехов в паспорте огрызается на пассажирку с картиной, корзиной, картонкой…

– Что это Вы, дамочка, собачкой своей кусаетесь? Я же ничего плохого Вам не сделал. Просто подошёл, ничего не успел сделать…

– А вы, гражданин, не лезьте, куда вас не спрашивают. Вы электричку ждёте? Ишь ты, плацкарта дальнего следования. Вот и поездуй себе с богом, будьте любезны.

Володя освободил свою бритую голову от проводов с ушными затычками, сквозь папиросу выдохнул мне в лицо:

– А песни твои – говно.

– Я знаю. Они – для копрофагов.

Хотел было о стихах его что-нибудь добавить, но глядя на большие маяковские кулаки, воздержался. Мы всегда как-то смешно выходили из бара – такой большой и такой маленький, и по дороге к привокзальному буфету подбирали неуклюжие рифмы из каждой канавы.

У Володи был Неразменный трёшник. Три рубля, которые всегда возвращались к владельцу. Вдруг:

– Лиля! Лиля, милая, наконец-то! – Володя стал счастлив. Счастье – это такое уёбищное состояние, когда мозг не то, чтобы выносит, а конкретно консервирует на одном тупо избранном объекте. Как у попов, например.

Лиля припорхала, не касаясь ногами земли, худенькая и прозрачная. Прозрачная, брик! – я даже видел револьвер в её сердце. Они поцеловались. В смысле: Ли с Вовкой.

– Россия в огне – это потрясающе! – англицкий журналист, Герберт Уэллс, фонтанировал соплями – Огне страсти.

Бла-бла-бла, как будто Россия без огня бывает. На этом перроне весь цвет Всемирной литературы собрался, что ли? Вон, на Николашку и внимания никто не обращает.

Хотя… я понимаю, что, когда обратят внимание, это для него может закончится плохо.

– Кстати, мужчина в клетчатом костюме, начирикайте (twitter.com) что-нибудь о десяти днях, которые, бля буду, потрясут мир. Это Я дал ему ссылку.

Мы прощались скупо, по-мужски, без слёз и курицы на дорожку, Лиля заламывала руки (ОМОНа тогда не было, было ЧК) всё было весенне.

– Встретимся после выстрела в доме № 3 по Лубянскому проезду, кв. № 12.

– Когда, точнее?

– 14 апреля 1930 года в 10.15 утра.

О Смерти и Любви

– Какого хуя, Оля? Я спрашиваю: какого…

– Подожди, дай отдышаться. Чего ты мельтешишь? Какого, да какого – они все одинаковые. Дай лучше зажигалку.

– Ты убила его!

– Он ко мне приставал, домогался.

– Он охранником был в магазине. Пытался отобрать у тебя вещи, которые ты спиздила.

– Ага, Робин Гуд хренов. «Грабь награбленное».

– Оля, ты можешь быть серьёзной?

– Нет, Игорь, ну что ты опять эту заунывную песнь завёл? Пираты Карибского моря, Анжелика маркиза ангелов…

– Тебе денег что ли не хватает?

– Ну, денег у нас пока что… есть. Любви мне не хватает.

– Что?

– Любви. Ни одна тварь, которая меня не знает, меня не любит. Ни одна тварь, которая меня знает, меня не любит тем более (ты – не в счёт). Не к кому мне подойти, положить голову на плечо, оросить слезами его Versace. Ни у кого для меня не находится той жилетки, в которую можно от души просморкаться, когда совсем уж хуёво.

– А убивать-то зачем?

– Убивать? Так и меня скоро убьют. Вон, слышишь? Менты уже поехали. Смерть, мой друг, это такая простая штука, вокруг которой навертели кучу шеюсворачиваемых условностей. Смерть, смерть, смерть… Жизнь, жизнь, жизнь… Загробная жизнь бла-бла-бла. Самые мерзкие, лживые, лицемерные убийцы – это священники. «Мы тебя убьём, но всё будет хорошо, ты отправишься к Богу». Там лучшая жизнь. Да дерьмо это собачье! Нет жизни лучше или худше. Тьфу ты ёб! хуже. Вот она, здесь и сейчас. С монеткой за щекой или с кровью на пальцах. Ты вообще когда-нибудь задумывался: а что такое смерть? Там, за ней – Ад, Рай, Валгалла? Фигушки. Это всё книжки. Трусливых, трясущихся над своей удобно пристроенной жизнёнкой авторов. Смерть – это математический конец. Даже не ноль, где можно уйти в минус. Абсолютный ноль. Но это уже по Кельвину, не будем углубляться в физику. Эзотерически смерть – «покидание души непригодного для дальнейшего обитания бренного тела». Игорь! Это звучит также, как покидание язычка пламени спички, от которой ты прикурил и дунул на неё. Никакая энергия не существует сама по себе. Для неё необходимы две основополагающих: источник энергии и потребитель энергии. И куча производных от них, конечно. На этом, блядь, ещё Ломоносов вагон екатерининской бумаги извёл.

Там, за чертой, нет ничего. Понимаешь, вообще ничего. Это как сон без сновидений. Он лишает тебя сомнительных радостей бодрствования, но также страданий, тоски и печали. Всё по-честному – либо свет, либо тьма, либо белое, либо чёрное. Ты уже не проснёшься никогда и не о чем беспокоиться. Некому беспокоиться. Смерть – это вечный покой. Не его ли мы ищем в своих загнанных затюканных жизнях? Смерть – это такая невозвратная офигенно жирная точка, на которую не у всех хватает духу. У трусов хватает духу поставить эту точку в жизни другого. По этой логике – я трус. У меня там не просто точки, многоточия на многих страницах. Но ты разве не заметил, что я сама себе уже давно намазала лоб зелёнкой? Я не боюсь умереть. Боли боюсь, как и любое рефлексирующее существо. Конечно же мне бывает больно, конечно же, я отдергиваю руку от горячего чайника. Как нормальный здоровый человек, время от времени я хочу есть, пить, секса. Это естественно, это Природой (Богом, привет, православные) заложено. Но стоит ли ради только этого жить?

Вот тут мы подходим к вопросу о Неудачниках. А ради чего жить? Изменить этот мир – начни с себя. Нет! блядь, изменить этот мир под себя. Ну, ладно, хорошо, Гитлер попробовал. Получилось, я скажу – не очень. Свастика вам в руки. «Не стоит прогибаться под изменчивый мир». Мир изменяется только в технологическом плане. Насколько быстрее мы сможем его уничтожить. Люди не меняются. Не меняется их ментальность, добродетель и паскудность из поколения в поколение передаются. Это ещё Булгаков красиво нарисовал.

– Игорь!

– Что?

– Менты.

– Отдай пистолет.