Текст книги "Сарти"

Автор книги: Игорь Алимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

9

Машина летела вперед, трясясь и подпрыгивая.

Граница осталась далеко позади. В самый разгар кулачной схватки, когда (как и предсказывал капитан Дакстер) наши десантники пинками и без единого выстрела, загнали врагов за их танки и, окружив со всех сторон, принялись тузить и показывать кузькину мать, наш автобус незамеченной серенькой мышкой пересек границу в некотором отдалении от побоища и на повышенной скорости устремился в глубь вражеской территории. На границе остался капитан Дакстер, деловито заравнивающий служебными грабельками нейтральную полосу, невинность которой была нарушена нашими шинами. Так мы проникли в стан врага, и теперь Маэда вел машину прямо по ухабам и непаханой целине туда, где, по его представлениям, находился замечательный город Сарти.

– Послушай-ка, любимая, что ты обо всем этом думаешь? – спросил я Лиззи, старательно подводившую веки.

– Я, милый, в твоем присутствии предпочитаю не думать. Это твоя функция, – заявила Лиззи, облизывая губы и глядясь в зеркальце. Я отобрал у нее помаду.

– Я серьезно!

Лиззи посмотрела на меня из-под челки.

– Если серьезно, то сообщение из Клокарда наводит на мысль о том, что агент, работавший там, перестал существовать. Это следует из того, что он не поздравил меня с днем рождения, а мы знакомы уже восемь лет. – Лиззи снова уставилась в зеркальце.

– Ну и что? – Я взялся за пиво и зашарил в кармане. Нашел пакетик с соленым арахисом. – Ну и что из этого? Был агент и нет агента. Все проходит.

– Конечно. – Лиззи взяла из моей баночки орешек и кинула в рот. – Но вся штука в том, что крыша у него была такая, под которую подкопаться невозможно. Он работал в Клокарде уже много лет. На очень ответственном посту в их правительстве. Его не могли, понимаешь, не могли обнаружить и раскрыть… Дай-ка и мне пива.

Я, откровенно говоря, задумался после этой ее просьбы: а достаточно ли мы загрузили в машину пива? Но промолчал.

– Не пора ли остановиться на небольшой отдых? А, господин инспектор? – поинтересовался господин Кэ-и, лежавший на полке в хвосте машины.

– Вы устали лежать, сэр? – Я отхлебнул пива. – Что ж, сядьте за руль, пусть устает Маэда.

– Нет, я насчет того, что, наверное, уже час дня и пора иметь ланч, – пояснил господин Кэ-и, поворачиваясь на бок. Справедливое требование.

Мы остановились в степи, где ничего не было видно, кроме простора – куда ни глянь, до самого горизонта. Только сама степь да небо над нею. Мы уселись на травку и приступили к кофе с сандвичами. Высоко в небе заливалась какая-то счастливая птица.

– Интересно, далеко еще? – спросил Маэда, вытягиваясь во весь рост на траве.

– И что потом? – встрял Кэ-и. – Они едва посмотрят на нас, как сразу поймут, с кем имеют дело.

– Для этой цели у нас есть мешок, в котором лежит весьма подходящая одежка: ватники и кожаные штаны…

– Фу, какая мерзость! Как у рахиминистов?! – возмутилась Лиззи и фыркнула в кофе.

– Местные женщины носят кожаные юбки. Мини, – уточнил я. – Так что, дорогая, тебе не придется париться в рахиминистических штанишках. Что же до нас, то могу сообщить, что эти штаны изготовлены у нас по спецзаказу (господин Кэ-и облегченно вздохнул). А ватники придется потерпеть, хотя в них не вата, а облегченный синтетик.

– Оружие? – спросил любопытный Кэ-и.

– Они там ходят прямо-таки увешанные оружием, правда, не решаются часто пускать его в ход. Точнее, стрелять любят, но, в основном, в воздух. Сабли и мечи очень ценятся и вызывают уважение. Чем больше размер, тем круче хозяин. Что же до всего остального, то господин шериф объяснил мне, что в Сарти есть человек, к которому мы можем обратиться за информацией. Этот человек введет нас в местную жизнь под видом своих, скажем, близких друзей из, скажем, Клокарда. Он же обеспечит документы и все такое…

Помолчали, жуя. В небе по-прежнему надрывалась птица.

– И вот еще что… – Я достал из нагрудного кармана две ручки, из числа тех, что дал мне Люлю Шоколадка. – Вот эти приборчики держите всегда при себе. – Я протянул ручки Маэда и господину Кэ-и. – Это индикаторы. На конце помещена лампочка. Если она загорается, это значит, что около вас находится робот, который внешне ничем не отличается от человека. Полезная штука, пригодится.

Через полчаса, когда весь кофе был выпит, сандвичи съедены, выкурены положенные сигары и сигареты и совершены все прочие, немаловажные дела, мы погрузились в машину, и Маэда нажал на газ.

Время до вечера прошло в сражении в мацзян, чему мешали, надо отметить, прыжки машины на ухабах: костяшки все время рассыпались. Господин Кэ-и играл за себя и за Маэда. Когда спустилась ночь, игра была прекращена, поскольку свет – вящей маскировки для – было решено не зажигать.

– Сэр, – сказал вдруг Маэда. – Радар показывает впереди город.

10

– А что касается до документов, так они будут вам завтра, когда солнце покажется из-за горизонта, – ткнул пальцем в грязный потолок наш новый знакомый Гиги (фамилию он назвать отказался, объяснив это тем, что в Сарти фамилии вообще не приняты, а в ходу прозвища, у него, например, таких прозвищ несколько, но самое распространенное: Клоп. Под этим именем он широко известен в столице и в провинциях. Что Гиги понимает под провинциями, я уточнить не решился). Мы уже привыкли к особенностям речевых оборотов нашего собеседника и отнесли их в разряд туземных обычаев. Главное, что Гиги почти сразу отозвался на пароль: «Здесь не проходил Люлю Шоколадка?» Ответ: «Нет, еще не проходил, но пройдет обязательно».

Было это так…

Въехав в пределы Сарти, мы некоторое время плутали по темным улицам и переулкам, пока наконец не оказались на улочке, составленной из трехэтажных домов самого мерзкого вида, совершенно не вызывавших желания зайти внутрь. Сама улица хранила воспоминания о брусчатке, но воспоминания далекие и жалкие: лужи и рытвины, а также несказанное обилие мусора превратили ее в точное подобие старой тумпстаунской городской свалки с соответствующими ароматами. Маэда даже высказал мысль, что удобнее и чище, пожалуй, будет пробираться крышами, и все посмотрели вверх. Но тут же разочарованно опустили взоры, ибо крыши встречались не так часто, как хотелось бы. Там же, где они были, злобно торчала колючая проволока.

Наконец мы нашли дом, соответствующий описанию г. Дройта: там была крыша, дверь зеленого цвета, на двери – алюминиевая цифра «три», прибитая шестью гвоздями, по правую руку от двери – аккуратная кучка дерьма (и откуда Дройт все это знает?). Господин Кэ-и принялся было считать гвоздочки, как вдруг дверь с истошным скрипом распахнулась, и в жидком потоке света возник низкорослый мужичонка в кожаном ватнике и с топором в руке. Лицо у мужичонки было самого алкогольного вида; да и запах, который он издавал при выдохах, не вызывал сомнений в крайнем пристрастии к горячительным напиткам. Все это соответствовало описаниям г. шерифа. («Там будет мелкий тип, от которого за версту несет сивухой», – сказал шериф.) Но обо всем этом господин Кэ-и не знал, а потому чисто автоматически нанес по мужичонке удар ногой, вбил его внутрь освещенного помещения, и мы, оставив Маэда у входа, вошли следом.

Помещение оказалось соответствующим: кругом – грязь, обломки мебели, под ноги отчего-то постоянно похрустывают камни – ну зачем камни дома, зачем?! – пустые пивные бочонки, какие-то деревяшки. Замурзанные, никогда не знавшие обоев стены незаметно переходят в закопченный потолок. На обширном покосившемся столе лежат развалины ржавого «стэна» и рядом горит двенадцать свечей в двух потускневших серебряных канделябрах ручной работы, а также стоит бутылка и рядом с ней – алюминиевая кружка, на которой фломастером бездарно намалеван Микки-маус.

Хозяин дома упал под стол, в груду тряпок и прочего мусора. Господин Кэ-и обнажил меч и поворошил этот хлам. В ответ воровато высунулась круглая рожа. Рожа выражала ужас, а глазки под густыми бровями так и шныряли.

– Добрый вечер, – вежливо обратился я к роже и звучно открыл пиво. – Не подскажете, не проходил ли здесь Люлю Шоколадка, а, любезнейший?..

Таков был Гиги.

Не скажу, чтобы я был в восторге от подобного коллеги, но выбирать было не из кого. Гиги являл собой в одном лице и комитет по торжественной встрече, и экскурсионное бюро для знающих пароль приезжих, и филиал иммиграционной службы, обеспечивающий последних документами: жутковатого вида кожаными, с висячей печатью грамотами, которые полагалось наматывать для удобства хранения на деревянный стержень. Где Гиги брал кожу, узнать так и не удалось, а печати он изготовил прямо при нас, с помощью сургуча и свечки.

В доме у Гиги хранилась видеокассета, отснятая на улицах Сарти: что-то вроде многосерийного шедевра «Фильм про все», безымянный автор которого поставил себе целью излазить Тумпстаун и всю окрестную местность с видеокамерой, не отрывая пальца от кнопки записи. Фильм не раз показывался по телевидению и имел бешеный успех, но, к великому сожалению тумпстаунцев, остался незаконченным, так как его создатель канул где-то в Великой тумпстаунской пустыне (теперь я понимаю, что он, наверное, забрел в Лес Рептилий, и его там съели), не досняв до конца сто тринадцатую серию. Короче, «Фильм про все» был в полном смысле про все, из него можно было почерпнуть массу подробностей тумпстаунской жизни за несколько лет, подробностей самых неожиданных, начиная от сталелитейного производства и заканчивая сельским трехочковым совмещенным сортиром где-то под городом.

Так вот.

На кассете Гиги было примерно то же самое (хотя, конечно, смешно сравнивать), но гораздо короче, в одной серии и – про Сарти. Видеоэкскурсию сделали специально для таких как мы, – для прибывающих и не знакомых с, так сказать, местной экзотикой.

Сарти на этой пленке выглядел самым дрянным городом изо всех городов, которые я когда-либо видел, а повидать на своем веку мне пришлось немало. Два обстоятельства поражали особенно.

Первое: необыкновенное количество разного рода дерьма – я имею в виду как дерьмо в самом прямом смысле этого слова, так и разные сходные с ним субстанции – на улицах, стенах, крышах… всюду, где только можно представить себе наличие аккуратно разложенного кучками, рассеянного кусками, разлитого лужами, размазанного жирными мазками дерьмища самого разного происхождения и, простите за выражение, колера, то есть цвета.

Создавалось ощущение, что в городе исправно функционируют особые службы, в задачу которых входит поддерживать количество и качество дерьма на должном уровне и возобновлять его по мере необходимости – словом, специально следить за соблюдением местной дерьмовой специфики. Там же, где не было откровенного дерьма, валялся мусор, а если не мусор, то – мелкая дрянь, если не мелкая дрянь, то – рваные бумажки. Словом, царила вполне последовательная гармония наплевательского запустения. Может, горожанам просто специально доплачивает сам Мандухай – чтобы мусорили побольше и ни в коем случае ничего не убирали? Вот в чем вопрос.

Эти же загадочные, невидимые глазу службы также, по всей видимости, беспокоились и о состоянии городских строений: большинство домов стояло с таким видом, будто вот-вот рухнет. Некоторые уже рухнули, и лишь отдельные устоявшие элементы вроде обломков стен напоминали о том, что и здесь тоже когда-то был дом. За все сорок минут просмотра я не заметил, чтобы кто-нибудь где-нибудь что-нибудь строил. Ломать – это да, неоднократно, весело и непринужденно. А вот чтобы строить – ни разу.

Второе – необыкновенная оживленность улиц и масса развлечений, которым со страстью и азартом предавались горожане.

По выщербленным тротуарам центра фланировали, задевая друг друга и громогласно бранясь (как выяснилось позднее, это были просто приличные в обществе беседы), ужасные люди в ватниках разных фасонов (т. е. кожаных или хлопчатобумажных, с рукавами или без таковых), перетянутых грубыми кожаными ремнями. На перевязях болтались и хлопали владельцев по ногам устрашающего вида палаши в ножнах и без; за поясами у всех торчали зазубренные от употребления ножи, часто заржавленные (или это кровь?). Многие носили также огнестрельное оружие, что, видимо, являлось показателем определенной состоятельности или сословной принадлежности, – причем оружие совершенно жуткое: главным образом, ветхие «кольты», запущенные «ТТ», а у одного особенно красочного типа я заметил автоматический пистолет системы Стечкина, которым владелец, несомненно, гордился, так как поминутно норовил вытащить его из треснувшей кобуры-коробки и продемонстрировать окружающим. Окружающие со всей очевидностью боялись – что не удивительно, потому как кто же сможет глядеть без содрогания на этакого монстра?

Кое у кого были «стэны» – их носили преимущественно солдаты, которых выдавали горшкообразные каски с рожками. Полиции или чего-то на нее похожего я не заметил, и чьими силами поддерживался порядок, осталось для меня загадкой. Возможно, силами солдат и дворян, хотя именно они нарушали правила приличия (о чем это я, кстати?) больше прочих.

Дворяне отличались от остальной праздношатающейся публики крупноячеистыми грубыми золотыми цепями на шеях, шляпами с чудовищной ширины полями и громаднейшими перьями несуществующих в живой природе цветов, а также более приличным, чем у остальных, холодным оружием. Пальцы наблюдаемых дворян были унизаны перстнями, на запястьях болтались устрашающие золотые браслеты, тяжелые грязные сапоги украшали стальные шпоры, хотя ни одной лошади в городе Сарти не было и в помине, а следом за дворянами шлялись слуги: человек пять-шесть. Морды у дворян были до крайности мерзкие, красные и напоминали свиные задницы. Дворяне вели себя крайне вызывающе, наступали всем подряд на ноги и гораздо чаще других предавались развлечениям.

Одно из них по счастью было запечатлено на пленке.

Посреди широкой улицы стояли, выстроившись будто для забега на сто метров, трое дворянских господ и, разверзнув штаны, с упоением мочились перед собой. Многочисленные зрители подбадривали их криками и делали ставки: не оставалось никакого сомнения в том, что дворяне мочатся с целью попасть как можно дальше, для чего принимают всякого рода сомнительные позы, тужатся (громогласные, трубные ветры слышны были вполне отчетливо), испускают натруженные возгласы «ы-ы-ы…», – а струи несутся и пенятся, наполняя сердца зрителей восторгом… Интересно, не проводятся ли в Сарти соревнования, кто больше и дальше накакает? Надо продать им эту мысль.

Попадались на улицах достойного города и особы женского пола. Собственно, все увиденные мною в фильме женщины закономерно делились на две категории: первые, малочисленные, – с ног до головы в черном, незаметно, юркими мышками движущиеся в сопровождении двух-трех служанок и старающиеся как можно быстрее преодолеть открытые пространства. Для удобства я окрестил их добропорядочными женами своих мужей.

И вторая, гораздо более обширная категория: прочие женщины. Эти попадались на улицах сплошь и рядом и вели себя не менее вызывающе, чем сами дворяне, хотя и развлекались не так раскованно. Прочие женщины были облачены в минимум одежд, включающий в себя непременную кожаную юбку, такую короткую, что и юбкой ее назвать нельзя, и кожаную куртку с рукавами или без, из-под которой торчали удивительной формы кружева или что-то наподобие таковых. Часто прочие женщины драпировали себя всякими шарфиками, платками и шалями потрясающе кричащих расцветок и с изображением всяких там идиотических птичек и кошечек. Вовсю отдавали дань бусам, браслетам, кольцам и серьгам. Широко в ходу был пирсинг. Словом, выглядели прочие женщины хоть куда.

Все они ходили простоволосые (в отличие от добропорядочных жен, которые как одна носили платки), и в их спутанных волосах нередко торчали цветы и щепки. Кажется, длина волос считалась в Сарти существенной: чем длиннее, тем круче. Волосы, да еще чудовищная боевая раскраска – разного цвета тени и помады – все это, по-видимому, вызывало жуткое возбуждение у местных мужчин, ибо оные непрестанно и без устали заигрывали с девицами, звучно похлопывали их и пощипывали за места самцового интереса, после чего с громким гоготом вели в близлежащие подворотни, где среди мусора и тряпок за умеренную плату вступали в разнузданное соитие, и это также было не раз заснято на пленку. Собственно, никакого труда для оператора в том, как я понимаю, не было, ибо прочие женщины предавались любви с охотой и не особенно скрываясь.

Непременной принадлежностью каждого прохожего был объемного вида кошель на поясе, где, видимо, помещались те самые металлические деньги, о которых предупреждал господин Кэ-и. Деньги за господами носили слуги – таскали в мешках и возили на тележках, дабы их господа могли расплатиться после развлечений в очередном питейном заведении, которыми город был буквально напичкан, или после сексуальной оргии в каком-нибудь борделе, которых также оказалось немало.

Детей на улицах видно не было.

Из машин попадались видавшие виды грузовики, фургоны и старые-престарые «тарабанты» или в лучшем слуае «фиаты». Однако же явное предпочтение отдавали грузовикам: я так и не увидел ни одного дворянина, который ехал бы на чем-то ином. Слуги и прочие сопутствующие благородному выдвижению лица парились в кузове.

– Послушай, милый, давай перестреляем их всех, – брезгливо предложила Лиззи после того, как промелькнули последние кадры, запечатлевшие коллективное изнасилование пьяными мастеровыми какой-то из прочих женщин в легкомысленной одежде, и кассета пришла к концу.

– Боюсь, что у нас не хватит терпения и патронов, – через силу улыбнулся я, смял пустую пивную банку и бросил ее на пол. – Хотя… мы можем попытаться это сделать, но только после того, как выясним все, что нас так интересует…

– Или в процессе этого, – задумчиво заметил Маэда.

Все обернулись и посмотрели на него с интересом.

11

Задачи были самые простые: внедриться в местное народонаселение, разобраться, что к чему, выяснить, не пахнет ли в Сарти «И Пэном», а если пахнет – то где именно и с какой силой, передать всю полученную информацию курьеру и ждать дальнейших указаний. Честно говоря, я надеялся, что указания будут касаться сравнивания Сарти с землей – а что, порушили же мы Арторикс? Ну да, Арторикс был маленький и деревянный, но мы не боимся трудностей, да и кто вообще обещал, что будет легко?

…Пинком ноги я почти сорвал с петель грязную дубовую дверь заведения под замечательным названием «Агг» – и дверь, распахнувшись, свалила с ног троих типов в ватниках. Нога моя, заботами г. шерифа, была обута в весьма внушительный альпинистский ботинок «колорадо»: фирма «Шэлд» не пожалела кожи, пластмассы и металла, так что в результате какая-то жалкая дверь уже не была препятствием для обутого в ботинки «колорадо» джентльмена, если ему пришла охота открыть эту дверь ногами, причем, открыть раз и навсегда. Собственно, легендарные ботинки Люлю Шоколадки представляют собой усиленный вариант «колорадо»: это спецзаказ, над которым Люлю потрудился еще и лично, навинчивая во всякие места дополнительные шипы и подковки.

Итак, я пнул дверь, она слетела с одной петли, стукнула троих по глупости стоявших вблизи джентльменов, и все трое тяжело повалились на пол, звеня оружием и обливая окружающие предметы вонючим пивом.

– Это грубо! – заорал один из них, вскакивая на ноги.

– Э! – вступил хозяин заведения «Агг», неопрятный толстый субъект в грязном кожаном фартуке, торчавший за дубовой исцарапанной стойкой. – Э! – возопил он гневно. – Черт возьми, моя дверь!

Я подхватил набежавшего на меня юношу и швырнул им в хозяина и его стойку. Тот не успел увернуться, и оба с грохотом скрылись за. Повергнув наземь ударами «колорадо» двух других добивавшихся справедливости господ, я упер руки в боки и застыл рядом с дверью, обозревая кабак. Вдруг из-за стойки восстал хозяин с неизбежным «стэном» в руках, но я, не тратя времени на разговоры, метнул нож, каковой и поразил ухо хозяина, пригвоздив его к стенке. Несчастный, конечно, вообразил смертельный исход, завизжал поросячьим визгом, уронил «стэн» себе на ногу и застыл с зажмуренными глазами.

Тогда, проклиная все на свете и, в первую очередь местные нравы, я прошел в глубь помещения. За мной вошел Маэда, и извлеченный на свет меч его тихо лязгнул, заняв место в ножнах.

Выбросив на пол каких-то двоих забулдыг, мы заняли столик у выхода и уселись в ожидании официанта. Стоит ли говорить, что вид наш был живописен до чрезвычайности, и если бы тумпстаунские рахиминисты увидали бы меня сейчас в этих замечательных кожаных штанах, в псевдоватной куртке с какими-то идиотскими заклепками и пряжками, увешанного с ног до головы всяким холодным оружием, они бы с ума сошли от восторга и тут же приняли бы меня в свои ряды в качестве предводителя.

Маэда тоже был одет подобающе.

Между тем в заведении «Агг» после нашего эффектного появления воцарилась зыбкая тишина, которая, как показывает наш маленький опыт, бывает весьма непродолжительна и обманчива. Местные жители туго соображают и реагируют не сразу, а – через некоторое, необходимое им для обстоятельного осмысления происшедшего время.

– Это, черт возьми, грубо и хамство! – наконец подал голос один из не принимавших до того участия в событиях господ. Он вскочил и замахал измазанным в соусе кулачищем. – Эй вы, жлобы! Так не ведут себя приличные люди!

Мы с Маэда смотрели на него и молчали.

Общественность кабака закипала. Хозяин со стонами вытаскивал из стенки нож, чувствуя, как тесно он переплелся с ухом.

– Да. Это грубо! – заорало уже несколько голосов. – Мы их сейчас отсюда выкинем! – И герои угрожающе стали подниматься из-за столов.

Маэда тоже встал и с лязгом (опять-таки) извлек меч. В ответ в него запустили бочонком с пивом, каковой Маэда и разрубил на лету, не моргнув глазом.

После некоторого замешательства нападающие подбодрили себя криками «это грубо» и снова стали кидать в нас всякую всячину, в первую очередь – табуреты и бочонки. Маэда летящее честно рубил пополам, а что успевал – на четыре и больше частей. Ни одна щепочка не проникала за тот рубеж, на котором он стоял, и вскоре перед ним возникла полуметровая горка мелко порубленного дерева, обильно сдобренная пивом, а недовольные лишились возможности кидаться, поскольку кинули уже все, что только можно было кинуть, – за исключением колченогих столов. Столы оказались тяжеловаты для одного человека, а объединиться недовольным не пришло в голову.

Убедившись в этом, Маэда сел, что было, конечно, неожиданностью для собравшихся. Они опять задумались, потом кто-то сказал хозяину, все еще мучившемуся с ножом:

– Кики, послушай, у тебя совсем не на чем сидеть, а на полу мы не привыкли. Поэтому мы пойдем в другое место.

Кики испустил трагический стон.

– Давайте, давайте, проваливайте, – напутствовал их я, извлекая из кобуры любимую «беретту». Маэда положил меч на стол и передвинул из-за спины на грудь старательно запачканный «Хеклер-Кох».

– Мы уходим, – ответили нам. – Но это грубо!

Еще бы!

Когда мы остались наконец одни, я кое-как припер дверь бочонком с пивом, вытащил у хозяина из уха свой нож и спросил:

– Ну, мерзавец, принесешь ты нам свои вонючие сосиски или тебя еще надо два раза просить?

Хозяин, недовольно ворча и держась за ухо, удалился в глубь своего заведения. Маэда бросил наземь объемный мешок с местной валютой и утвердил правый локоть на столе.

– Грязно тут, – заметил он, с отвращением оглядываясь. – Господин шериф послал нас в удивительно грязное место.

– Да, но зато нам выдали командировочные, надбавку за дальность и за грязность тоже, – заметил я, по привычке засовывая руку в карман за пивом «Асахи», но не нашел и заметно огорчился. Конечно, откуда может быть пиво «Асахи» у потомственного дворянина по имени Бак ди Барямба и сопровождающего его Фофо (это господин Маэда по его новым документам)? Не может у них быть такого замечательного пива. Ну «беретта» вместо какого-нибудь «маузера» или «Хеклер-Кох» вместо «стэна» – еще куда ни шло, всегда можно отбрехаться, будто это трофей, взятый в неравном бою, а вот пиво «Асахи» – дудки.

– И вообще, Фофо, – выдал я философски, – смысл жизни заключается не в командировочных, а в доблестной смерти за отечество.

Маэда удивленно на меня посмотрел, ничего не сказал, но вытащил из-за пазухи кусок замши и аккуратно обтер меч.

Появился недовольный хозяин, ухо которого уже было замотано непотребного вида тряпкой: на деревянном подносе он нес щербатые тарелки с дымящимися кривыми и разнокалиберными сосисками, маленький бочонок пива и две сравнительно приличные кружки. Все это великолепие он установил на стол и сварливо на нас посмотрел.

– Как смеешь, жлоб! – заорал я громогласно. – Как смеешь мне, Баку ди Барямбе… – Лицо мое выражало крайнюю степень негодования. Рот непрерывно совершал отвратительные жевательные движения и пускал слюнные пузыри, и это означало, что от возмущения я забыл подходящие слова. Только налитые гневом глаза бешеным движением своим выражали все, что я думаю о хозяине «Агга» в полной мере. Я тренировался целых полтора часа. Под руководством Лиззи.

Хозяин – Кики – даже присел. Широкий рот его открылся, а на лице отразился животный ужас:

– Я же не знал… что вы дворянского звания… – просипел Кики, отступая.

Я метко плюнул ему в раскрытый рот, затем перестал вращать глазами и исторгать гнев и спокойно заметил:

– Что ж ты, негодяй, кружку с отбитой ручкой подаешь, а?

Хозяин облегченно захихикал, выразил телодвижениями крайнее почтение и уважение, подхватил кружку с целью заменить и угодливо засеменил к стойке. Маэда незлобиво дал ему пинка.

– Ну, ладно, – смилостивился я, когда кружки были установлены, а на столе появилась даже нечистая скатерть, и хозяин, для пущей почтительности приседая и вертя задом, стал наливать пиво. – Ладно, мы не будем ссориться. Возьми вот себе и купи новую мебель… – Я поднял с пола мешок, развязал и щедро сыпанул серебро в подставленный фартук. – Ни в чем себе не отказывай. Но смотри у меня…

– Хи-хи-хи, – подтвердил хозяин свое полное согласие.

Но не успели мы с Маэда вонзить местные двузубые вилки в сосиски и сделать по глотку пива, как за дверью послышался шум, потом самая дверь рухнула – на сей раз окончательно – и в помещение стали вваливаться солдаты в рогатых касках, а за ними показались и недавние наши собеседники, пришедшие к выводу, что мы себя вели грубо. Вот и решился вопрос, как поддерживается правопорядок.

– Как это вовремя, – заметил Маэда, с облегчением возвращая сосиску на тарелку, а кружку на стол. Действительно, один запах этих яств наводил на мысли о помойке. Гиги сказал, что местные сосиски (а это основная пища в Сарти) из чего только не делают, но из нормального мяса – никогда. Однажды по приказу Стагнация, кажется, Пятьдесят Четвертого, поведал он, были казнены три владельца кабаков, потому что они делали сосиски из свежесдохших собак. Стагнаций был возмущен и обижен использованием дохлых, а не забитых собак. Но с тех пор прошли годы, и к власти пришел, как известно, Мандухай. «И все пошло прахом», – горько жаловался Гиги, хотя нам трудно было понять, что он имел в виду.

– Вот они! – сказал солдатам один из недавних посетителей и указал на меня пальцем. Я выразил весь возможный гнев, а Маэда с удовольствием метнул в указывавшего вилкой и попал ему в нос. После чего встал и потянулся к мечу. Я же, брызгая слюной, заорал:

– А! Жлобы! Доколе вы будете мешать трапезе потомственного дворянина Бака ди Барямбы! – И не слушая возражений, я запустил в вошедших тарелкой с сосисками, а потом натянул перчатки, инкрустированные железом, и с табуретом в руке пошел на них. За мной следовал Маэда.

Не очень разобравшиеся в обстановке солдаты попытались оглушить нас прикладами, но попали под шквальные удары табурета, после чего я снова заорал, пуча глаза:

– Мочился я на вас! Это говорю вам я, Бак ди Барямба, черт возьми, и если вы сейчас же не уберетесь отсюда, я покажу вам, как поступает благородный дворянин в подобных случаях!

Пожалуй, я выразился слишком высокопарно, пришлось прибавить для полноты:

– Дерьмо собачье и свиные задницы!

Тут Маэда, сделав жуткую рожу, также заорал во всеуслышание что-то вроде «ы-ы-ы» (такое, знаете ли, длительное «ы» с завываниями и с разными коленцами), после чего выхватил нож (в половину длины меча) и стал проделывать всякие упражнения, на которые он большой мастер.

Увидев все это и услышав мой гордый титул, пришедшие, не дожидаясь справедливого изрубления, кинулись, сбивая друг друга с ног, в дверь, и через полминуты в кабаке остались валяться в беспорядке лишь четыре бессознательных тела, поверженные табуретом.

Так медленно, но верно мы внедрялись в местное общество.