Текст книги "Дойти до неба"

Автор книги: Игорь Абакумов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

– Баллиста, это ракета, что ли? С ядреной боеголовкой?

– Да нет… Вы с какой из лун свалились-то? Что-то вроде самолета. Космического. Стартует как ракета, садится как самолет.

Дима со Славой переглянулись. Челнок? И задали следующие вопросы одновременно:

– А взглянуть можно?

– А какой у нее экипаж?

– Интересно стало? – Дед хмыкнул. – Взглянуть-то, конечно, можно. Чего ж не взглянуть… А про экипаж, вон – Семеныч лучше знает. Он, когда в плену был, в закрытом ка-бэ на немцев трудился. Как раз для этой баллисты программки сочинял.

Друзья разом посмотрели на пожилого партизана в старомодных очках, упоенно тасующего какие-то перфокарты.

Примерно через полчаса разговоров с местным программистом и экскурсии в пусковую шахту, план почти оформился.

– Семеныч, так вы говорите, что запустить в автоматическом режиме можно и с пассажирами?

– Запустить-то можно, только какой смысл, ежели через два витка она сюда же и на посадку зайдет? Немцам подарок делать?

– Почему сюда?

– Программа такая. Координаты этой базы введены как посадочные.

– А другие ввести? На нашей территории?

– В принципе… – Семеныч потрепал седую щетину. – Да, можно. В базу вносились координаты многих пригодных мест посадки на Европейской территории, в том числе и советских.

– Ленинград? Пулково?

– Надо поискать, – Семеныч застучал пальцами по клавишам. – Если позволяет радиосистема ближней навигации… и достаточна длина полосы… Ага, есть! Послушайте, командир, а ребята дело толкуют. Немцев баллисты лишим, нашим разработчикам подарочек сделаем, да еще и спастись из этого мешка кой у кого шанс появится. Жаль только, всего у троих…

– Я смогу вывести всех, – Слава посмотрел в глаза командиру.

– Паранормальные способности? – Дед хмыкнул в бороду.

– Вроде того… Давай-ка, прогуляемся вон за те шкафчики, теперь я тебе экскурсию устрою.

Шкафы, бывшие частью какой-то вычислительной системы, стояли в этом месте так плотно, что происходящее за ними оказалось скрыто от взглядов людей, находившихся сейчас в зале.

– Только давай договоримся, Дед, не спрашивай, как и чего. Что смогу тебе объяснить, расскажу сам. Просто смотри и прикидывай, хорошо?

– Ладно, ладно… Все одно, я в медицине ничего не смыслю.

Слава построил за спиной Деда портал и легонько подтолкнул его туда. Потом и сам шагнул следом.

– Я вижу, Клаус, вы опять в первых рядах борьбы с врагами Рейха?

Услышав знакомый голос, унтерштурмфюрер СС Клаус фон Типпельскирх заскрипел зубами. Опять эта свинья на его голову. Да когда же это кончится?

– Вы, как всегда, правы, барон. Кроме, как через шахту, партизанам оттуда не выбраться. Я подожду их здесь, с вами, не возражаете? И ребята мои вам помогут.

Гестаповец оглянулся, махнул рукой, и молчаливые тени бросились занимать позиции вокруг огромного железобетонного люка, закрывающего пусковой колодец.

– Да уж, где мне возражать… – проворчал Клаус и поморщился от собственной, неподобающей аристократу несдержанности.

Но выскочка, похоже, решил пропускать подобные замечания мимо ушей.

– Да, и отведите своих людей чуть подальше. Если танкам придется стрелять, могут задеть и вас, – как ни в чем ни бывало добавил он.

Вышедший из-за шкафов Дед выглядел совершенно обескураженным. Он несколько секунд качал головой, потом его взгляд уперся в программиста и приобрел некую осмысленность.

– А скажи мне, Семеныч… – он, казалось, немного поколебался и принял какое-то решение. – Сколько тебе понадобится времени, чтобы запустить баллисту в Ленинград?

Слава одними глазами улыбнулся Димке: «Договорились».

– Ну-у… – Семеныч снова потрепал свою щетину, вроде бы и не удивившись вопросу. – Собственно, сейчас идет заправка комплекса компонентами топлива. По окончании заправки… Сейчас гляну… Да, заправка закончится через сорок минут, старт через два часа сорок четыре минуты после этого. Все строго по циклограмме. Этих сорока минут до окончания заправки мне как раз хватит, чтобы ввести в программу новые координаты, пробить перфокарты и загрузить обновление непосредственно в БЦВМ. Так что… – Семеныч взглянул на часы. – В пять пятьдесят команда «Пуск», инициация автоматической циклограммы запуска ракеты-носителя, а в шесть ноль-ноль прохождение команды «Контакт подъема», то есть, собственно, старт.

– Хорошо, – Дед кивнул, – иди, пробивай свои пуфикарты.

– Семеныч, – Слава остановил развернувшегося и уже погрузившегося в мысли о предстоящей работе специалиста по космическим челнокам. – Один вопросик. Сколько пройдет времени между нажатием последней кнопки и, собственно, стартом?

– Да собственно, никаких кнопок-то нажимать и не надо. Как введу программу, так и все – остальное автоматика сделает. Разве что… Да, створки надо бы вручную открыть перед самым стартом. Открыть их раньше – немцы чего-нить учудить успеют. Какой-нибудь дурень гранату бросит, повредит защитное покрытие – и все, взлететь взлетите, а на посадке развалитесь на кусочки… Надо будет… Сейчас, – Семеныч бросился к какому-то пульту, поколдовал с выключателями. – Все, автоматически теперь не откроются, а минут за пять до старта я поверну вот эту ручечку.

– Не вы.

Семеныч посмотрел несколько удивленно на Кроткова, а потом на командира. Дед положил ему руку на плечо и проникновенно сообщил:

– Дело такое, Семеныч, план есть. Вот этот парень, – он ткнул пальцем в Славу, – м-м-м… умеет открывать дырки в земле и может таким макаром вывести нас отсюда прямиком в лес. Я только что с ним туда гулял, ей-ей – не вру. Но самому ему дозарезу надоть в Ленинград. А потому полетит на баллисте он со своей командой. И сам понимаешь, выйти мы отсюда должны задолго до старта, ему-то еще и назад вернуться надо и в баллисту залезть.

– Ну и задачки ставишь, командир, – Семеныч задумался очень сильно. – Вот, что я думаю. Есть два неприятных момента. Первый такой – надо успеть запрыгнуть в скафандр, это минуты три, да и то с посторонней помощью. Без скафандра может очень сильно сплющить при взлете. Дальше он, в принципе, не нужон, а вот на взлете… Мы можем оставить скафандр прямо здесь, у рубильника, но, все равно – повернуть ручку, да добежать до кабины – пять минут вычитай минимум. И второй момент – экипаж должен быть в кабине до запуска двигателей. Колодец глубокий, но жарко в нем будет просто неимоверно, думаю, градусов сто пятьдесят на уровне кабины и входного шлюза. Даже в скафандре будет неуютно, этот костюмчик только для компенсации перегрузок и возможных перепадов давления. Впрочем, двигатели запустятся за четырнадцать секунд до старта… Ну, так как?

Семеныч по очереди оглядел Кроткова, командира, Базова и снова Кроткова. Дед посмотрел на Славу и эхом повторил вопрос:

– Ну, как?

Слава пожал плечами.

– Куда деваться? Попробую.

– Тогда надеваешь скафандр и смотришь вот на эти часики. Когда будет на них минус пять минут, поворачиваешь ручечку и – бегом в баллисту. Остальной экипаж уже должен быть там. А дальше, уж как господь рассудит, – Семеныч кивнул и пошел заниматься делом.

Дед оглядел весь зал, кого-то высматривая, нашел и крикнул:

– Иван! Бросай все, подь сюды.

Иван подбежал и еще на бегу начал докладывать:

– Еще чуть-чуть, Дед. Еще пару десятков шашек в самом низу, под опоры уложим, и можно взрывать.

– Отставить, сержант. Твоему отделению новая вводная. Все, что заминировали – разминировать на хрен. И чтоб в колодце ни грамма тола не осталось.

– Как?!! – командир подрывников разве что не сел.

– А вот так. Новый приказ такой: баллисту не уничтожаем, а запускаем и отправляем своим ходом за линию фронта.

– Поня-я-ял, – Иван расплылся в улыбке. – Так я побежал?

– Погодь. Как закончите – уложите всю взрывчатку, какая есть, в тоннеле, метрах в двадцати пяти от шахты и пару запальных шнуров протяните к колодцу, но концы внутрь пока не скидывайте. Сколько тебе времени понадобится?

– Часа за два управимся.

– Валяй, – и Дед хлопнул его по спине.

Убежал Иван быстро, и очень скоро из дыры послышался его крик: «Первое отделение! Все сюдой! Задача новая…»

– А ты, Рэмбо, как костюмчик натянешь, да к баллисте пойдешь, шнурочки эти в шахточку-то и сбрось. Они при старте-то подпалятся, хоть небольшой фейерверк – да устроим.

– Болит? – Андрей слегка коснулся окровавленной куртки на груди Олеси.

На этот раз девушка не отстранилась. Она выключила рацию, по которой до сих пор безуспешно пыталась связаться с внешним миром, сунула руку за пазуху и продела палец через отверстие в побуревшей ткани куртки.

– Нет… – задумчиво протянула Олеся. – Чувство какое-то странное… Будто воздух какой-то другой, вкус не тот. Как долго-долго сидеть в землянке, а потом выйти в лес.

Она подняла взгляд на Андрея и ненадолго замолчала. Андрей очнулся, поймав себя на том, что не помнит, когда он последний раз дышал. Попытка выдоха получилась такой шумной, что, испугавшись непонятно чего, курсант уже сознательно остановил дыхательный процесс и, поперхнувшись, закашлялся. Олеська опустила ресницы.

– Не боишься? – Андрей удивленно поднял брови, и Олеся уточнила: – Летать? Это даже не самолет…

– Я… – он, будто на что-то решившись, продолжил уже более твердым голосом. – Я не полечу. Что мне там делать? Нет у меня там никого. Не ждет никто. Зачем? Да и вообще…

Запал кончился так же быстро, как и появился. Андрей кашлянул еще раз и снова замолчал. Олеся осторожно положила ему голову на плечо, и Андрею показалось, что воздуха вокруг не стало совсем.

– А хочешь, я поговорю с Дедом? Нам снайперы в отряде ой как нужны… Будем вместе охотиться… То есть, на задания ходить…

– Я тебя не пущу.

– То есть как?

– Женщина должна сидеть дома, ну… в землянке, хотя бы. Готовить ужин и ждать мужчину.

– Да ты деспот.

– Ага, я такой, – Андрей улыбнулся и, осторожно полуобняв Олеську за плечо, вдохнул запах пропыленных рыжих волос. – Женщина должна слушаться мужчину. Я так семью понимаю.

Вышедший на середину зала командир диверсионной группы трижды хлопнул в ладоши, привлекая к себе всеобщее внимание.

– Всем незанятым в разминировании и дежурном охранении – спать! – Дед взглянул на часы. – Побудка через сто пятнадцать минут.

Уставшие партизаны, в большинстве своем, тут же попадали на ближайшие хоть чуточку подходящие для отдыха поверхности, не заботясь особо обустройством импровизированных постелей. Единственными, кто не среагировал на самую приятную в данный момент и в данном месте команду, оказались Андрей и Олеся. Они смотрели в глаза друг другу, а вокруг уже не было ничего…

Как это частенько случалось в последнее время с оберштурмбанфюрером СС Дартцем, период сильного раздражения, залитый пятью-шестью рюмочками хорошего коньяка, плавно переходил в период сонного оцепенения, сопровождаемого тяжелыми видениями рассерженной фрау Дартц с неизменными белыми бигуди в волосах и противного розового язычка ненавистного пуделя Фрица, любимца все той же упомянутой ранее фрау. Для внешнего наблюдателя означенный период характеризовался негромким, но противно скрипучим храпом. Правда, наблюдателей в кабинете коменданта не наблюдалось. На базе установилось относительное непонятное затишье, партизаны спрятались под землей, поднятый по тревоге гарнизон тихо сидел на занятых позициях, стараясь не попадаться на глаза гестаповцам и спецназу, а сам спецназ мотался неизвестно где. Или просто хорошо прятался от некомпетентного взгляда.

А потому проснулся оберштурмбаннфюрер не от хлопка двери, распахнутой ворвавшимся с докладом адъютантом, а от… Наверно, от собственного храпа. Несколько мгновений герр Дартц пялился воспаленными глазами на закрытую дверь и слушал храп. Храп был каким-то слишком назойливым и слишком ритмичным.

И почему он, собственно, не прекращается, если кроме хозяина кабинета издавать его больше некому, а хозяин, вроде бы, уже и не спит?

– Да! – окончательно проснувшись, комендант схватил телефонную трубку.

– Господин комендант? – в голосе звонившего сквозило некоторое сомнение.

– Кто это? Какого черта?!! – герр Дартц поискал глазами бутылку.

Бутылка стояла по стойке «смирно» на краю стола и демонстрировала абсолютную пустоту содержимого. Голос на том конце телефонного провода тоже принял состояние «смирно».

– Командир группы обслуживания насосной станции обер-лейтнант… – фамилию герр Дартц не разобрал, что-то румынское. – Господин комендант, я должен доложить руководителю полетов и председателю комиссии по запуску об окончании заправки изделия компонентами топлива. Но у меня почему-то нет связи, господин комендант. Ни с центром управления, ни со штабом…

Комендант базы шлепнул себя ладонью по лбу. Насосную станцию для заправки изделия пристроили к уже имевшейся на аэродроме станции кислородной, которая по соображениям безопасности изначально располагалась на максимальном удалении от всех остальных служб базы, в противоположном конце взлетки. Там же пристроили и склад огромных цистерн с кислородом и прочим, относящимся к космическому челноку. Персонал и охрана станции вполне могли не среагировать на тревогу и прочие события, происходившие в этой части базы. Да и не должны были, у них своя служба.

Оберштурмбанфюрер СС Дартц потер глаза, собрался и прогнал остатки сна.

– Слушайте меня внимательно, обер-лейтнант. На базе чрезвычайная ситуация. С этого момента подчиняетесь непосредственно мне напрямую. Немедленно…

– При всем уважении, господин оберштурмбанфюрер…

– Молчать! Вы что, не понимаете? Ваш центр управления захвачен партизанами. Ваша комиссия погребена под развалинами штаба! У тебя больше нет другого командования, кроме меня, мальчишка!

Трубка отозвалась молчанием, но связь не прервалась. Дартц вытер испарину и заставил себя успокоиться.

– Ты слушаешь меня, сынок?

– Так точно, господин оберштурмбанфюрер, – глухо отозвался голос.

– Что будет, если эта ваша… Как ее?…

– Изделие, господин комендант.

– Да… Если изделие сейчас взорвется?

– Ничего… – голос стал еще глуше и совсем тихим.

– То есть как?

– В радиусе нескольких километров не будет вообще ничего, господин комендант.

Испарина выкатилась еще в большем объеме, и коменданту показалось, что она тут же превратилась в лед.

– Сынок, откачай все обратно. Немедленно. Пока мы дышим…

– Это невозможно, господин комендант. То есть, я могу приказать запустить насосы на обратную перекачку. Но управление арматурой изделия мне недоступно. Чтобы заполненные баки начали отдавать топливо, необходима программная команда, а дать ее может только программный комплекс самого изделия, либо кто-то из центра управления…

Оберштурмбанфюрер ощутил непривычную слабость и необоримое желание уложить голову на подушку. Кто я? Где я? Зачем я? Он с тоской посмотрел на пустую бутылку… Да пропади оно все пропадом!

– Ладно, сынок. Рация у тебя есть? Хорошо. Вызывай «Одер-один», обрисуй ему ситуацию, он сообразит, что делать… Да! И держи меня в курсе.

– Zu Befehl, господин оберштурмбанфюрер!

Это был первый сон за последние три ночи.

Вячеслав пробирался среди свисающих с недоступного взгляду свода гигантских водорослеобразных растений. Он раздвигал руками мягкие, теплые наощупь побеги, скользил между ними, и те беззвучно смыкались за его спиной. Где-то впереди в редких просветах в темно-зеленой живой стене Слава видел стоящую на месте тонкую фигуру, видел шевелящиеся в такт свисающим водорослям пепельные недлинные волосы, неразличимого пока цвета глаза, обращенные в его сторону, и двигающиеся пухлые губы. Судя по тому, что Вячеслав довольно четко различал отдельные черты лица, расстояние между ним и девушкой было довольно небольшим. Он пытался энергичнее работать руками, делать шаги пошире, но дистанция никак не хотела сокращаться. Девушка стояла на месте и продолжала беззвучно шевелить губами…

– Славка, глянь, костюмчик-то впору пришелся… – знакомый голос пролился откуда-то сверху, стекая по стеблям водорослей и дробясь на разветвлениях ветвей. – Не… не слышит. Дрыхнет…

Голос затих, растекшись и впитавшись в поверхность под ногами.

Слава никак не мог собрать воедино все черты лица девушки, никак не мог схватить взглядом полную картинку, он напрягался все больше и больше, но сверху потекла темнота, и скоро остались только губы…

– Все, братцы! Поднимаемся! Давайте-ка, построимся вот у этих шкафчиков… Давайте, давайте, шевелимся…

Темнота ухнула сверху лавиной, и в последний момент Слава отчетливо расслышал сорвавшиеся с исчезающих из поля зрения губ слова: «… мне моего сына…»

Кротков открыл глаза и первое, что он увидел, оказалось лицом его друга-однополчанина, ухмылявшимся поверх сверкающего белизной симпатичного скафандра.

– Ну и горазд ты дрыхнуть, Славка. Выспался? Нет? А я выспался на месяц вперед, – лицо Димона просто светилось. – Догадаешься как? Или подсказать?

Обершутце молча протягивал Клаусу собственный шлем. На вопросительно поднятую бровь подчиненный многозначительно кивнул и вложил шлем в руки унтерштурмфюреру. С сомнением поглядывая на обершутце, Клаус натянул «горшок» на голову.

– … спокойно, обер-лейтнант, спокойно! – голос лысого гауптштурмфюрера не отражал ровно никаких эмоций. – Так говорите, тоннель с трубопроводами имеет достаточную высоту для движения человека в полный рост?

– Так точно…

– Следовательно, в пусковую шахту можно проникнуть через вашу станцию. А выйти из шахты через тоннель можно?

– Да, хотя человеку непосвященному так просто вход в тоннель из шахты и не увидеть. Надо подняться на третий ярус лесов, пройти между разветвлениями трубопроводов и стеной, потом…

– Ясно, не продолжайте, – эфир ненадолго замолчал. – Вот, что. Через несколько минут к вам прибудет наша группа, покажете мне вход. Пока же, на случай, если диверсанты все-таки знают о тоннеле, всеми имеющимися силами возьмите его под контроль. Как поняли?

– Понял. Выполняю. Конец связи.

Клаус вернул шлем, надел фуражку и направился в сторону, где по его предположениям ошивался гестаповец. На фоне рассветного неба громады четырех танков напоминали гигантских спящих черепах, застывших в ожидании момента, когда восходящее солнце, наконец, поможет им согреться.

За ближайшим же из танков фон Типпельскирх нос к носу столкнулся с искомым гестаповцем.

– Ба! Клаус, вы еще бодрствуете? – в глазах гауптштурмфюрера плясали веселые искорки, а рот растянулся чуть не до ушей. Издевается, гад. – Это хорошо. Потому как я снимаю своих людей с этой позиции и оставляю шахту на ваше попечение. У вас появилась прекрасная возможность показать себя во всей красе. Справитесь?

Клаус не приметил, чтобы лысый отдавал какие-то команды, но обстановка вокруг явно изменилась. Отчетливо ощущалось движение, вроде бы, глазом и не заметное, но явно ощущаемое на уровне чувств. Было похоже, что зашевелился воздух, сильнее зашумела трава, и даже солнце начало резвее выползать из-за горизонта. Кроме того, один за другим проснулись танки, окончательно разогнав предрассветную тишину.

– Справитесь, справитесь – вижу. Значит так, мы нашли возможность все-таки достать диверсантов…

Как же – они нашли!

– … и немедленно приступаем к выполнению этой задачи. А когда мы их выкурим оттуда, деваться им будет некуда, кроме как вам в руки. Так что, ждите и принимайте, – гауптштурмфюрер напоследок улыбнулся, легко запрыгнул на ближайший танк, и четыре бронированных машины, оседланные спецназовцами, одновременно сорвались с места.

Провожая взглядом покатившееся по полю рычащее пылевое облако, Клаус машинально достал сигарету, сунул ее в рот, да так и остался стоять, даже не опустив до конца руку. Из охватившего оцепенения его вывел щелчок зажигалки и вспыхнувший прямо перед носом бензиновый огонек. Фон Типпельскирх прикурил, неторопливо выпустил дым и только после этого посмотрел на хозяина зажигалки.

Этот пожилой шарфюрер, командир одного из подчиненных Клаусу отделений, отличался поразительной немногословностью и железным спокойствием, граничащим с абсолютным равнодушием ко всему на свете. И услышать от него больше пяти слов одновременно чуть не стоило унтерштурмфюреру сигареты, которая вполне могла выпасть изо рта.

– А знаете, господин барон, не люблю я гестапо… – он все-таки помолчал немного. – Будь моя воля, взял бы свое отделение, да и выбрал бы дорогу покороче…

Вникал Клаус, почему-то, долго. Не дождавшись реакции командира, шарфюрер продолжил:

– Есть у меня один знакомый. Из обслуги этой штуки, что в колодце. Вернее, наверно, был… – унтер посмотрел на громадную бетонную крышку, достал сигарету и медленно, основательно прикурил. – Мы любим… любили один и тот же сорт пива… Ему присылали регулярно. Из самой Баварии… Так вот, в стенках колодца этого много подсобок, там мы и посиживали вечерами. А из нескольких есть технические лазы прямо в шахту. Для монтеров. Он меня как-то, бутылок после восьми, провел туда, баллисту показывал. Здоровая штука…

Сигарета, наконец, отвалилась от онемевшей губы Клауса и упала на так и не опущенную руку. Унтерштурмфюрер дернулся от ожога и мгновенно сбросил с себя оцепенение. Шарфюрер коротко зыркнул на командира и протянул остаток своей сигареты.

– Так вы говорите, что в шахту можно попасть и отсюда?

– Именно так, господин барон.

– И?…

– Гораздо быстрее, чем туда доберутся черные…

Клаус посмотрел на часы, оглянулся на застывших на позициях бойцов и снова остановил взгляд на унтере.

– Командиров отделений – ко мне.

Вячеслав чувствовал себя очень неуютно. Более того, он чувствовал себя больным. И чувство это никоим образом не касалось его физического состояния. Слава был абсолютно уверен, что все его органы работают просто идеально – проверил, пока строил два портала. Неуютность же вызвана скорее недомоганием психического плана. Изучая в очередной раз свой организм, он так и не наткнулся хоть на что-либо, что можно было бы определить словами «душа» или «сознание». И теперь ощущал непривычное для себя беспокойство, которое только усиливалось оттого, что причина Славе была неизвестна…

– Белый, белый, я – рыжик. Прием… Белый, белый, я – рыжик…

Дед, выставив посты охранения, приказал остальным притвориться травой и занялся налаживанием радиосвязи. Вернее, налаживала связь Олеська, а Дед, как и положено командиру, руководил – сидел рядом с мрачным видом, захватив в кулак бороду, и сверкал глазами на подчиненных: не подходи! Никто и не подходил. Бойцы-диверсанты после переходов по длинному темному тоннелю, безжизненному полю и форсирования валежника ошарашено переваривали неожиданное приключение.

– Белый, белый, я – рыжик. Прием…

Андрей сидел на корточках рядом с рыжей радисткой, сосредоточенно прислушиваясь к едва слышному треску в наушниках, и держал над Олесей и рацией натянутую плащ-палатку, одним концом привязанную к дереву.

К импровизированному походному штабу (он же – центр связи) бесшумно, между стеблями юной травы и прошлогодними шишками просочился Миколка, отправленный некоторое время назад в сторону колючки наблюдать за действиями супостата.

– Дед… – выпучив глаза, прошипел разведчик.

– Тс-с! Опять орешь? – Дед тоже умел вращать глазами. – Что там? Докладай. Только тихо мне.

– Докладаю, значица. Охранение у фрицев с этой стороны – так себе. По два засранца через каждые саженей двадцать. Лежать или сидять на той стороне, спиной к нам, мордой к взлетке. Вобчем, нам они не помеха, так – мусор…

– А ну, без лирики мне! Ты докладай, а выводы я и сам сделаю, – прошипел Дед, в очередной раз сверкнув колючим взглядом. – Что еще?

– А, так – ерунда… Танки от дырки сорвались и поперли куда-то…

– Что? Куда?!!

Миколка махнул правой рукой – туда куда-то. Дед, скрипнув зубами, достал и развернул план – показывай, давай. Разведчик покрутил головой, оценивая сквозь нависающие ветки интенсивность окраски светлеющего неба, повертел чуток разложенной на траве картой и ткнул пальцем в конец взлетки. Дед присмотрелся к линиям на бумаге и, поискав глазами по лицам соратников, поманил к себе Семеныча.

– Что за хрень тут у нас?

Семеныч одел и тут же снял очки.

– Станция кислородная, командир. Она же – станция заправочная для баллисты, – пожилой партизан приподнял руку, предупреждая очередной вопрос. – Да-да, они, наверно, о том же подумали – заправку остановить. Да только поздно уже. Заправка закончена, а откачать обратно можно только из подземного центра… – он взглянул на часы, поднеся руку почти к самым глазам. – Нет, теперь только из кабины корабля. Поздно, в общем.

Командир кивнул – понятно. Семеныч снова приблизил к глазам наручные часы и посмотрел на тихо и незаметно сидящего неподалеку Славу, занятого самокопанием.

– А вам, молодой человек, пора бы уже, а то улетит ракета-то…

Тишина предрассветного леса, установленная в приказном порядке, и без того сонная, замерла на вздохе. Вячеслав оглядел как по команде обращенные к нему лица, задержался взглядом на вынырнувшей из-под плащ-палатки огненной шевелюре и запнулся на сдвинутых бровях Андрея.

– Да… – Слава сбросил с себя оцепенение. – Остаешься, значит?

Бывший разводящий одновременно неуверенно дернул плечами и решительно кивнул.

– Ладно. Тогда – удачи, – Кротков улыбнулся и пожал Андрею руку.

– И вам.

Дед тихонько прокашлялся в бороду и бочком подполз к Славе.

– Вот. Возьми, – он выудил из недр своей куртки сильно похожий на «вальтер» пистолет, протер рукавом и без того стерильную на вид боковую поверхность и протянул рукояткой вперед. – Гарная машинка, полицейская. Пригодится.

Вячеслав хотел было отказаться, но, взглянув на землистое лицо партизанского командира, молча взял протянутое оружие, засунул в карман комбинезона и, сняв с плеча автомат, также без слов положил его на землю перед Дедом.

Пожали руки.

Рыжая, сдернув с головы наушники, выбралась из-под полога полностью, бесшумно, как дуновение ветерка, подлетела к Славе и рывком чмокнула его в щеку серыми запыленными губами.

– Спасибо тебе… – Олеська чуть отстранилась, извлекла, кажется, прямо из воздуха дико не соответствующий окружающей обстановке белоснежный платок, лизнула его кончик острым розовым язычком и очень по-женски слегка потерла место поцелуя.

Кротков усмехнулся – такую «помаду» с его щек еще никогда не стирали – и легонько потрепал пропыленную копну волос.

Уходя в портал, Слава смотрел на замурованные в стекле лица, не надеясь их уже когда-нибудь увидеть и зная, что забыть их ему не суждено. Судьба у него теперь такая – все помнить. Всех.

Дмитрий сидел на краю громадной стремянки, которая являлась частью одной из удерживающих ракетный комплекс опор и упиралась широким мостиком в отрытый люк челнока. Болтая ногами в пятидесяти метрах от дна колодца, он пытался смастерить самокрутку из пожертвованной партизанами махорки. Получалось плохо. В конце концов (уже просыпав в бездну почти половину запаса махры), Базов сваял из бумаги небольшой кулек, изогнул его наподобие трубки, засыпал в него травку и, утрамбовав большим пальцем, подпалил.

С трудом сделав пару затяжек и от души прокашлявшись, Димон счел текущую тягу к никотину сполна удовлетворенной и щелчком отправил «козью ножку» в затяжной прыжок. Проводив окурок взглядом, плюнул вдогонку, рывком поднялся на ноги и полез в нутро челнока. Надо еще пошарить в кабине – интересно же.

Длинная винтовая лестница закончилась, наконец, открытым проемом в бетонной стене, и Клаус первым вышел на площадку лесов, опутывающих всю шахту с изделием. Несмотря на внушительный стаж службы на этой базе, в колодце унтерштурмфюрер оказался впервые – посторонние сюда не допускались, и заключенных на работы сюда не гоняли со времен строительства. Ракета поражала своими размерами и какой-то неземной неестественностью. По сравнению со ступенями носителя сам космический аппарат выглядел несколько комично и напоминал маленького белоснежного цыпленка, насаженного на здоровенный шампур. Настолько большой и толстый, что насаживание не удалось – так и торчал на кончике. Клаус оторвался от созерцания изделия, почувствовав, что шея начинает затекать, и, подойдя к перилам вплотную, глянул вниз. Дно колодца было скрыто облаком поднимающихся испарений, под пологом которого что-то жужжало, сверкало и двигалось, создавая впечатление некой фантастической механической жизни.

Вся команда, взятая начальником караула на операцию, уже вытянулась с лестничной площадки и ожидала дальнейших команд. Шарфюрер-проводник без слов тронул Клауса за рукав и показал жестом на участок лесов несколькими уровнями ниже и чуть в стороне. Проследив за направлением указующего пальца, унтерштурмфюрер увидел большое круглое отверстие в стене – тоннель, ведущий к центру управления. Оглядев бойцов, Клаус махнул рукой – вниз.

Преодолев лестничные пролеты между ярусами, фон Типпельскирх первым шагнул в темную дыру, слегка присвистнул, огибая громадную кучу взрывчатки, уложенную метрах в двадцати от порога, подал идущим сзади знак «внимание» и снял пистолет с предохранителя.

Замыкающий втянувшуюся в тоннель колонну боец оглянулся и краем глаза увидел падающий в дальней от него части шахты дымящийся комочек. Осмысливать данное явление он не стал – некогда было, да и повышенным любопытством простой караульный не страдал. Думать должны командиры.

– Белый, белый, я… Белый!!! Я – рыжик! Вас слышу! – Олеська вынырнула из-под плащ-палатки с горящими глазами. – Я – рыжик, прием!

Дед мгновенно напружинился и протянул руку к микрофону.

– Рыжик пророс, пророс! Как поняли? Прием… – Олеська сорвала с головы наушники и, сияя, протянула Деду.

Командир приложил один из телефонов к уху и зажал микрофон в кулаке.

– Ноль-два… Ноль-два, спите, что ли? – выслушивая ответ, Дед удивленно приподнял брови. – У нас семь-двести, надо два круга. Два круга, как поняли? Прием…

Тишину леса нарушал только треск в наушниках, прерываемый иногда невнятным бормотанием. Притихшие партизаны прислушивались к радиообмену как могли.

– Что?!! – Дед с яростью вдавил кнопку на микрофоне. – Я сказал – два круга, семь-двести! Ноль-один?

Всем показалось, что ответа не было целую вечность.

– Два ноля!!! – Дед бросил микрофон, наушники и в голос, от души, добавил: – Козлы!

Оглядев соратников и задумчиво почесав бороду, командир заявил:

– Вертушек не будет, сами пойдем… Четыре минуты на сборы. Все!

Партизаны переглянулись, но никто не стал задавать вопросов – четыре минуты, так четыре минуты. Андрей с Олеськой взялись споро сворачивать рацию, и участок леса, занятый временным лагерем, пришел в движение. Дед постоял несколько секунд неподвижно и решительно двинулся к пулеметчику, временно охраняющему связанного комиссара.

– Убедился? – Петро смотрел Деду прямо в глаза. – Развяжи руки и отдай оружие, помирать вместе будем.