Текст книги "Взгляд с наветренной стороны"

Автор книги: Иэн М. Бэнкс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– А тебе не кажется, что я слишком извожу людей, а? – вдруг спросил Циллер, посасывая трубку и хмурясь.

– Я думаю, они этому радуются.

– Неужели? – голос Циллера прозвучал несколько разочарованно.

– Мы помогаем им определиться. И это не может не нравиться.

– Определиться? И все?

– Я не думаю, конечно, что это единственная причина, по которой им нравится наше присутствие здесь, особенно, если говорить о вас. Но мы даем им некий новый стандарт, как взгляд на себя будто со стороны, позволяющий заново оценивать себя.

– Звучит, конечно, получше, что простое указание на хорошее отношение к любимым домашним животным из высшей касты.

– Но к вам это и вовсе не относится, дорогой Циллер. Они называют вас композитором, маэстро – странное обращение, никогда его раньше не слышал! – Они действительно гордятся вашим пребыванием здесь. И Цивилизация, и Хаб, и уж народ Мэйсака точно.

– Точно, – промурлыкал Циллер, отворачиваясь от так и не разгоревшейся трубки и глядя вниз на равнину.

– Вы звезда для них.

– Трофей.

– В определенном смысле, но очень уважаемый трофей.

– У них полно своих композиторов. – Циллер нахмурился и принялся постукивать по трубке указательным пальцем. – Компьютеры, всякие их машины, их Разум могут писать любую музыку.

– Но это будет обман, – заметил Кэйб.

Плечи челгрианца вздрогнули, и он издал некий лающий звук, который должен был обозначать смех.

– Но обман убежать от их проклятого эмиссара они мне все-таки не позволят. – Он быстро глянул прямо в глаза хомомдану: Есть новости на этом фронте?

Кэйб уже знал через Хаба, что Циллер начисто игнорирует какую-либо возможность сотрудничества с человеком, присланным прямо к нему домой по этому поводу.

– Они отправили корабль, чтобы привезти его сюда. Словом, процесс пошел. И, кажется, они резко изменили свои планы насчет Чела.

– Почему?

– Как я понял, они сами не знают. Свидание было согласовано, но затем сроки перенесены самим Челом. Тут, кажется, что-то связано с каким-то поврежденным кораблем.

– Что за поврежденный корабль?

– А… Хм. Надо уточнить у Хаба. Вы слышите нас, Хаб? – Кэйб тронул носовое кольцо, но тут же вспомнил, что движение это совершенно излишне, и на мгновение почувствовал себя идиотом.

– Хаб слушает, Кэйб. Чем могу помочь?

– Это поврежденное судно, которое посетил представитель Чела…

– И что?

– У вас есть подробности?

– О своей собственности на него заявил клан Айтаревайн. Это лоялистское судно было повреждено на последней стадии Кастовой войны. Обшивка его обнаружена неподалеку от звезды Решреф несколько недель назад. Судно называлось «Зимняя буря».

Кэйб посмотрел на Циллера, который явно прислушивался к разговору, но тот только пожал плечами.

– Никогда ни о чем подобном не слышал.

– А есть ли еще какая-нибудь информация о личности посылаемого эмиссара? – уточнил Кэйб.

– Немного. Нам до сих пор неизвестно его имя, но, кажется, он офицер высокого ранга, ставший позже исполнять и религиозные обязанности. Или, по крайней мере, он был офицером высокого ранга.

Циллер презрительно фыркнул.

– Каста? – веско бросил он.

– Мы думаем, что он принадлежит к Данным из дома Айтаревайн. Должен, однако, заметить, что это мнение спорное. Чел не очень-то балует нас информацией.

– Ах, не скажите, – вдруг брякнул Циллер, глядя на достигшее полного сияния и ставшее желто-белым солнце.

– Когда же следует ожидать прибытия эмиссара? – не унимался Кэйб.

– Приблизительно через тридцать семь дней.

– Понял, спасибо.

– Не за что. Я или Терсоно переговорим с вами позже, Кэйб. Оставляю вас наслаждаться рассветом.

Циллер пробормотал что-то невразумительное в трубку.

– А что, кастовый статус этого посланца что-то меняет? – спросил у него Кэйб.

– Относительно. Меня, честно говоря, не волнует, кого или чего они там послали. Я просто не хочу с ними разговаривать. Правда, тот факт, что они прислали кого-то из военной клики, и к тому же еще святого отца, показывает, что они не очень-то намерены возиться со мной. Во всяком случае, я не знаю, принять это за оскорбление или за честь.

– Может быть, он поклонник вашей музыки.

– Конечно, может быть, ко всему прочему он еще и профессор музыкологии из какого-нибудь известного университета, – усмехнулся Циллер, снова принявшись посасывать трубочку, из которой, наконец, пошел дым.

– Я хочу задать вам один вопрос, Циллер, – собрался с духом Кэйб. – Челгрианец внимательно посмотрел на него, но промолчал. – То, над чем вы сейчас работаете… Будет ли это означать конец периода Новых Близнецов? – И хомомдан невольно посмотрел в сторону ярко горящей Портиции.

Циллер нехотя улыбнулся:

– Между нами?

– Разумеется. Даю слово, что никому…

– Не надо. Да, это большая симфония, призванная обессмертить конец периода скорби. Она являет собой и медитацию об ужасах войны и празднование мира, который, не считая мелких неурядиц, воцарился теперь. Симфония будет исполняться на рассвете того дня, когда вспыхнет вторая новая звезда. Если я сумею исполнить все с должным расчетом и верно выберу время, то звезда вспыхнет как раз в начале финала. Хаб полагает, что можно присоединить к этому еще какое-нибудь световое шоу. Не уверен, что позволю это, но посмотрим.

Кэйбу показалось, что челгрианец весьма доволен заданным ему вопросом, давшим возможность поговорить на приятную ему тему.

– Ах, какая прекрасная новость, Циллер! – воскликнул хомомдан. (Симфония оказалась бы первой полностью законченной крупной работой Циллера во время его полудобровольной ссылки. Некоторые – в том числе и Кэйб – очень боялись, что композитор так больше и не напишет ничего монументального, несмотря на то, что именно большие вещи были его коньком.) Я уже в предвкушении. Симфония закончена?

– Почти. Я на стадии обработки, – Циллер тоже посмотрел в сторону новой Портиции. – Все идет отлично, – многозначительно добавил он. – Материал замечательный. В него действительно стоит вонзить зубы. – Он улыбнулся Кэйбу, но не с симпатией, а совершенно холодно. – Даже катастрофы других Вовлеченных все же находятся на другом уровне элегантности и эстетики, который невозможно сравнить с этим. Здесь вполне будет выражено мое отвращение к страданию и смерти, причем отнюдь не в лубочной форме. Словом, вдохновением я обеспечен вполне.

Кэйб помолчал немного.

– Неужели вы так ненавидите свой народ, Циллер? Это грустно.

– Да, грустно, – согласился композитор, глядя куда-то за Великую Реку. – Зато очень весело, что ненависть так вдохновляет меня на работу.

– Я знаю, что вы никогда не вернетесь, Циллер, но увидеться с эмиссаром, наверное, все-таки нужно.

– Да неужели?

– Ваше нежелание будет расценено как страх перед их аргументами.

– Ах вот как? Перед какими же это аргументами?

– Я думаю, он просто-напросто заявит вам, что вы необходимы для них, – тихо пояснил Кэйб.

– Чтобы стать трофеем не Цивилизации, а их собственным.

– Полагаю, что трофей – неверное слово. Лучше сказать – символ. Символы важны, они работают эффективно. А если символ воплощен в личности, то он становится… подвластным управлению. Символическая личность до определенной степени может изменить все направление жизни, влияя не только на частные судьбы, но и на судьбу всего общества. В любом случае, мне кажется, они будут доказывать, что ваше общество, вся ваша цивилизация нуждаются в мире с наиболее известными диссидентами, ибо только так они смогут жить в мире с самими собой и самовосстановиться.

Циллер лениво посмотрел на него:

– Они удачно тебя выбрали, а, посол?

– Но совсем не в том смысле, как вы подумали. Я не сторонник, но и не противник подобных аргументов. Просто я думаю, что они непременно скажут нечто в таком духе. Даже если вы действительно об этом не думали и не пытались высчитать их возможные предложения, то все равно должны знать, что им нужно, и решить для себя.

Циллер посмотрел на него в упор, и Кэйб вдруг понял, что выдержать тяжелый взгляд этих больших черных глаз не так уж и трудно, как он думал сначала. И все-таки за удовольствие счесть такой взгляд было нельзя.

– Неужели ты считаешь, что я диссидент? – наконец спросил Циллер. – Я, скорее, привык думать о себе как о культурном беженце или личности, ищущей политического убежища. Это совершенно разные вещи.

– Но ваши предыдущие замечания начисто опровергают это утверждение, Циллер. Как и все ваши действия, начиная с того, что вы вообще прибыли сюда; а потом вы остались уже после того, как стали известны последствия войны.

– Последствия войны, мой милый хомомданский студиозус, – это три тысячи лет бесправия, угнетения, подавления культуры, экономической эксплуатации, систематических пыток, сексуальной тирании и культа жадности, возведенных в ранг необходимой генетической наследственности.

– Это ужасно, мой дорогой Циллер. Никакому стороннему наблюдателю, конечно, не дано с такой горечью и безжалостностью перечислить болезни вашей недавней истории.

– Ты называешь три тысячи лет недавней историей?

– Вы уходите от разговора.

– Да, я считаю смешным, что три тысячи лет для тебя – это недавно. И, согласись, поговорить на эту тему куда интересней, чем спорить о степени вины моих соотечественников, которые пришли к восхитительной идее кастовой системы.

Кэйб вздохнул.

– Мы долгожители, Циллер, и составляем часть галактического сообщества уже много тысячелетий. Три тысячи – это солидный срок, с нашей точки зрения, но с точки зрения разума и жизни разумных существ вообще, согласитесь, это немного.

– Неужели тебя так волнуют все эти вещи, Кэйб?

– Какие вещи, Циллер?

Чубуком трубки челгрианец указал куда-то в сторону:

– Ты переживаешь за эту человеческую женщину, ты боишься, что она готова врезаться в землю и разбрызгать по долине свои мозги. Ты чувствуешь себя неуютно из-за того, что, как ты заметил, я ненавижу собственный народ.

– Увы, это так.

– Неужели твое существование настолько зависит от твоих переживаний за других?

Кэйб откинулся на сиденье и задумался:

– Думаю, что так.

– Следовательно, ты идентифицируешь себя с Цивилизацией.

– Наверное.

– И, значит, ты испытываешь, скажем так, замешательство и из-за Кастовой войны?

– Даже имея в виду массу из тридцати одного триллиона населения Цивилизации, можно сказать, что да, я испытываю.

Циллер тонко улыбнулся и посмотрел на зависшую в небе Орбиту. Далеко впереди разворачивалась яркая лента, уходящая в небо. Где-то там плескались океаны и возносили свои вершины снежные горы; поверхность вспыхивала зеленым и коричневым, голубым и белым на разбросанных островах Крайних морей. А здесь впереди тянулась Великая река, видимая на многие сотни километров. Над головами же дальняя сторона Орбиты казалась просто яркой линией, чьи географические подробности терялись в пылающем накале.

Порой, если вы обладали прекрасным зрением и смотрели прямо на дальнюю сторону, можно было различить крошечное черное пятно Хаба, зависшее в открытом космосе на расстоянии в полмиллиона километров отсюда, в пустом центре браслета мировой бесконечности.

– Да, населения действительно много, – вздохнул Циллер.

– А запросто могло бы быть и еще больше. Просто выбрали стабильность, а не увеличение.

– А ты знаешь, что есть люди, которые плавали по Великой реке еще до того, как была завершена Орбита?

– И некоторые из них плывут сейчас по второму кругу. Они называют себя Путешественниками-во-Времени, потому что двигаются немного быстрей, чем остальные на Орбите и, таким образом, снижают относительное расширение времени, как бы ни были отрицательны последствия всего этого.

Циллер кивнул, и его темные глаза заплыли, словно у пьяного:

– Кто же рискнул пойти против течения?

– Их немного. Но они есть всегда. Хотя ни один из них еще не совершил круга по всей Орбите – для этого нужно жить слишком долго. Их путь сложнее.

Циллер наконец распрямил свою среднюю конечность и убрал трубку:

– Вот так. – Он сделал движение ртом, желая изобразить улыбку. – Возвращаемся в Акьюм? Пора работать.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ВЫЖЖЕННАЯ ЗЕМЛЯ

– Неужели наши суда не настолько хороши?

– У них суда быстрее.

– До сих пор?

– Боюсь, что да.

– А я так ненавижу все эти пересадки и перескакивания. Сначала одно судно, потом другое, третье, четвертое… Я начинаю чувствовать себя багажом.

– Но надо все же понимать, что это отнюдь не скрытая форма оскорбления или попытка задержать нас.

– Это по поводу того, что нам не разрешают путешествовать на собственном корабле?

– Да.

– А я не думаю. Во всяком случае, это завуалированная попытка произвести на нас впечатление. Они говорят, что так заботятся об исправлении сделанных ошибок, что не хотят вырывать из привычного расписания никаких кораблей.

– А четыре судна, которые надо состыковать во времени?

– Я думаю, они таким образом собирают силы – первый корабль очень смахивал на военный – и держат их поближе к Челу на случай, если война снова разгорится. Конечно, определенную дистанцию держать надо, хотя бы для того, чтобы перевезти нас, но не больше. То, на чем мы летим сейчас – вообще суперлайнер, сверхскоростной. Я тот, к которому сейчас приближаемся – судно Общей системы – род базы, материнское судно. У него на борту другие военные корабли, которые можно пустить в ход в любой момент, если ситуация выйдет из-под контроля. Эта база может патрулировать гораздо большее пространство, чем то, которое способны освоить простые военные корабли. И одновременно позволяет контролировать пространство вокруг Чела. Последнее же судно – старый демилитаризованный военно-грузовой корабль обычно используется в галактике как пикет.

– Значит, это распространено по всей галактике. Странно, странно.

– Да уж. Но они утверждают, что все делается исключительно ради нашей безопасности и спокойствия.

– Если им верить, то это единственное, чем они озабочены.

– И ты веришь им, майор?

– Вроде, да. Я только не уверен, что моей веры в это вполне достаточно.

– Да, черт побери.

Первые три дня их путешествия прошли на борту судна класса «палач» Союза быстрого нападения, называвшегося «Цена досады». Это был массивный сложный объект, переплетение гигантских двигателей под прикрытием единственного бортового орудия и крошечной жилой каюты, которая казалась прилепленной к судну в последний момент.

– Ну а кроме того, эти люди, вероятно, еще и декадентствующие эстеты, – заметил Хайлер, когда они во главе с чернокожим аватаром в сером костюме переходили с борта «Зимней бури» в крошечный шаттл.

– Существует теория, утверждающая, что они просто стыдятся своего сооружения. До тех пор, пока оно столь неэлегантно, грубо и не соответствует лучшим представлениям, они могут делать вид, что оно принадлежит не им, не является частью их культуры или, по крайней мере, взято только на время, поскольку остальные их вещи удивительно рафинированы.

– А, может быть, просто таковы его функции. Я, правда, никогда с таким не сталкивался. А кто из университетских высоколобых умников придумал эту теорию?

– Я думаю, что вам будет приятно узнать, генерал, что в Морской разведке у нас теперь есть секция металогики Цивилизации.

– Боюсь, что Мне придется изрядно попотеть с современной терминологией. Что означает мета-логика?

– Это род психо-физио-философской логики.

– Ах, да, конечно. Спасибо за информацию.

– Это, кстати, термин Цивилизации.

– Термин долбаной Цивилизации?

– Именно, сэр.

– Ясно. И какой хренотенью занимается эта секция?

– Она пытается рассказать нам, как мыслят Вовлеченные.

– Вовлеченные?

– Это тоже их понятие. Оно означает всех космических существ, находящихся ниже определенного технологического уровня развития, но которые хотят и могут сотрудничать друг с другом.

– Тоже ясно. Но когда кто-то начинает пользоваться терминами врага – это плохой знак, сынок, ведь выводы при этом делаются иные.

Квилан посмотрел на аватара, сидевшего на соседнем сиденье и как-то неуверенно улыбавшегося.

– Я бы тоже согласился с вами, сэр. – И он снова посмотрел на военный корабль Цивилизации. Тот, несомненно, был уродлив. Но еще до того, как Хайлер озвучил свои соображения, майор уже подумал о том, насколько мощной должна быть эта махина. Как все-таки странно иметь в голове еще кого-то, кто смотрит на мир твоими глазами и видит то же самое, что и ты, но при этом, опираясь на иной опыт и эмоции, делает иные выводы.

Корабль уже маячил во весь экран. Шаттл быстро приближался, хотя впереди, конечно, оставалось еще несколько сотен километров. Бегущая строка под экраном ничего не сообщала о мощностях и параметрах судна, но становилось абсолютно ясно, что перед ними огромная силища. Тут в мысли Квилана вновь ворвался Хайлер:

– Что, твои слуги уже там?

– У меня нет никаких слуг, сэр.

– Как?

– Я путешествую один, сэр. Не считая, конечно, вас.

– Ты путешествуешь без слуг? Ты что, какой-то пария, майор? Надеюсь, ты не принадлежишь к этим Отрицателям каст?

– Нет, сэр. Отчасти отсутствие слуг отражает некоторые изменения, произошедшие в обществе со времени вашей смерти. И это, несомненно, будет объяснено вам во время брифинга.

– Ладно, так и быть. Разберемся, когда будет время. Только ты не очень-то верь всей той информации, которую они напихают в меня, когда ты будешь спать. Я им напомню, что и таким, как я, нужен сон, иначе пусть просто выбрасывают меня прочь. Но смотри, майор, что касается слуг… Я читал, что война кончилась, но теперь думаю, это лишь ловушка… Ах, дьявольщина, неужели мы проиграли?

– Нет, сэр. Война закончилась компромиссом после интервенции Цивилизации.

– Знаю, но разве компромисс уничтожил слуг?

– Нет, сэр. Слуги по-прежнему имеются. У офицеров тоже есть шталмейстеры и управляющие. Тем не менее, мое задание исключает использование чьей-либо помощи.

– Висквил говорил что-то на этот счет, будто ты монах или нечто-то в этом роде. Но я не думал, что уж настолько.

– Есть и другие причины для одиночного путешествия, сэр. Как вы знаете, тот челгрианец, с которым мы должны встретиться, – Отрицатель.

– Ах, да, этот Циллер! Этот одурманенный всяческими бреднями псевдолиберальный сопляк, который думает, что несет возложенную на него богом обязанность ныть за всех тех, кто занят чем-нибудь более интересным, чем он сам. Самое лучшее в общении с такими личностями – попинать их хорошенько. Эти говнюки не имеют ни малейшего представления ни об ответственности, ни о долге. Твоя каста – это твоя суть. И нам придется иметь дело с этим выродком!?

– Он великий композитор, сэр. И мы не собираемся тащить его обратно: Циллер добровольно отправился в изгнание в Цивилизацию. Он заявил о своем статусе Данного и взял…

– Подожди, дай отгадаю дальше. Он, конечно, заявил, что он Невидимый.

– Да, сэр.

– Жаль, что он не пошел до конца и не сделал себя еще и Кастратом.

– Как бы то ни было, он плохо расположен к челгрианскому обществу. Короче, идея была такова, что без слуг и без всякого прочего нашего антуража я быстрее смогу расположить его к себе.

– Мы не те существа, чтобы располагать к себе кого-то или приспосабливаться к чему-либо, майор. Тем более – к такому дерьму.

– В нашем положении у нас нет выбора, сэр. Решение было принято на уровне кабинета – мы должны сделать все, чтобы убедить его вернуться. Я взялся исполнить это дело, как и вы. Мы не можем его заставить сделать это, но соблазнить обязаны.

– И он станет нас слушать?

– Понятия не имею, сэр. Я знал его, когда мы оба были еще детьми, я следил за его карьерой и радовался его музыке. Я даже изучал ее. Тем не менее, это все, чем я располагаю сейчас. Конечно, мою миссию могли бы взять на себя те, кто знает его лучше по родству или убеждениям, но оказалось, что никто из них не готов взяться за это. И я вынужден был принять как факт, что, несмотря на бесконечное собственное несовершенство, все же являюсь лучшим кандидатом на эту работу, – и согласился.

– Звучит немного жалко, майор. Я беспокоюсь насчет твоей морали.

– Мой дух, конечно, надломлен, сэр, но это лишь по причинам личного характера. Тем не менее мои убеждения и чувство ответственности тверды, и, что бы ни говорилось, приказ есть приказ.

– А все ли этим сказано, майор?

Команда «Цены досады» состояла из двадцати человек и горсточки маленьких дронов. Двое людей приветствовали Квилана прямо в низком ангаре для шаттлов, после чего показали ему его апартаменты, состоявшие из единственной каюты с низким потолком. Багаж и продукты находились уже там, предоставленные морским фрегатом, который отвозил его еще на «Зимнюю бурю».

Каюта Квилана представляла собой нечто вроде рубки морского офицера. Для поручений ему выделили дрона, который объяснил, что внутри каюты все можно переделать по его вкусу вид. Квилан ответил, что его устраивает то, что есть, и что он будет счастлив остаться один, распаковать багаж и сам снять оставшиеся детали скафандра.

– Неужели этот дрон пытается быть нашим слугой?

– Сомневаюсь, сэр. Но он будет помогать нам, если мы очень его об этом попросим.

– Хм.

– Впрочем, они все кажутся вежливыми и сгорающими от желания быть полезными.

– Точно. Что и подозрительно.

Итак, Квилан остался с дроном, который оказался действительно весьма любезным слугой, действующим к тому же в абсолютном молчании. Он вычистил одежду, разобрал снаряжение и дал несколько необходимых советов относительно этикета, принятого на борту судна.

После этого начался официальный праздничный ужин.

– Что, у них так и нет формы? Это просто сборище каких-то диссидентов! Чего ж удивляться, что я их ненавижу!

Команда встретила Квилана с почтением, за которым нельзя было прочесть ничего. Казалось, что большую часть времени они тратят на некую показуху и совсем не обращают внимания на него самого. Он даже подумал, что они и вообще хотели бы избежать общения с ним, но только не отваживаются это сделать.

Короче, в конце концов Квилан был счастлив снова остаться один и пошел изучать архивы судна в корабельную библиотеку.

У Хайдеша Хайлера на это время нашлось свое дело, заключавшееся в изучении исторических и информационных файлов, вмонтированных в Хранитель душ вместе с ним.

Они договорились о некоем расписании, дающем Квилану возможность своего частного времяпрепровождения. При отсутствии чего-либо непредвиденного или важных обстоятельств имел четыре часа уединения перед сном и четыре после пробуждения.

Вопреки совету Квилана Хайлер сразу взялся за детальную историю Кастовой войны, что привело его в крайнее удивление, наполнило неверием, гневом, злостью и под конец, когда стала очевидна роль Цивилизации, яростью, закончившейся ледяным спокойствием.

Все эти разнообразные эмоции Квилан испытывал в собственной голове целые полдня и счел это крайне утомительным.

Только к вечеру старый солдат вернулся к началам хроник и изучил в полагающемся хронологическом порядке все то, что произошло после смерти его тела.

Как все возрожденные конструкции, Хайлер нуждался во сне и отдыхе, но и нахождение в коматозном состоянии давало возможность восстанавливать силы не за восемь, а лишь за полчаса сна. Первую ночь он, правда, спал столько же, сколько и Квилан; но вторую он уже больше работал, чем спал. Наутро, насладившись часами одиночества, Квилан возобновил их связь, и голос в его голове произнес:

– Майор!

– Да, сэр?

– Ты потерял жену. Прости меня, сынок. Я не знал.

– Я не говорю на эту тему, сэр. Никогда.

– Так это ее душу ты искал на корабле, когда обнаружил меня?

– Да, сэр.

– Она тоже была офицером?

– Да, сэр. Майором, как и я. Мы поженились как раз перед войной.

– Должно быть, она сильно тебя любила, раз пошла за тобой в армию.

– Скорее, это я за ней пошел, сэр. Это была ее идея. И попытаться вытащить на свет души, хранящиеся в Военном институте на Аорме, тоже было ее идеей.

– Но ощущается она как настоящая женщина.

– Она такой и была, сэр.

– Прости еще раз, майор. Я сам никогда женат не был, но что такое любить и терять – знаю. Я только хотел сказать, что сочувствую тебе – вот и все.

– Спасибо. Я очень ценю это.

– И еще вот что: может быть, нам с тобой надо поменьше работать да побольше общаться друг с другом, а? Два человека находятся в такой близости, – а еще так мало друг о друге знают. Что скажешь, майор?

– Хорошая мысль, сэр.

– Тогда давай начнем с того, что бросим это дурацкое «сэр», а заодно и выканье. Изучая все эти файлы, я понял, что все мое генерал-адмиральство кончилось со смертью тела. Теперь мой статус – Почетный офицер резерва. А в этой миссии я и вообще подчинен тебе. Так что если кого и величать сейчас сэром, так это тебя. Словом, зови меня просто Хайлер, если хочешь. Меня так все обычно звали.

– Как скажете, с… Хайлер. Конечно в такой близости чего уж и говорить о званиях. Ты зови меня просто Квил, идет?

– Заметано, Квил.

Несколько дней прошло спокойно. Они шли на сумасшедшей скорости, оставив пространство Чела далеко позади. С «Цены досады» на том же грузовом шаттле они перебрались на суперлайнер, еще более крупный и уродливый, чем первое судно. Он приветствовал их вообще одним только голосом, полностью соответствуя своему названию «Пошляк». Человеческой команды на нем не было. Квилан сидел в каком-то небольшом открытом пространстве и наслаждался тихо играющей музыкой.

– Так неужели ты никогда так и не был женат, Хайлер?

– Непростительная ошибка со стороны нежных, гордых и бесполезных патриоток, Квил. Они всегда говорили, что моя единственная любовь – это армия, и ни одна из этих бессердечных сук не оказалась готова поставить судьбу отечества и будущего мужа выше собственного эгоизма. Если бы у меня только было поменьше здравого смысла, то я, конечно, давно был бы счастливо женат – и, кстати, наверняка, остался бы жив! Представь, теперь я имел бы преданную жену и несколько уже взрослых чад.

– Звучит не очень убедительно.

– Как для кого.

Судно Генеральной системы «Санкционированный список» появилось на экране суперлайнера как свет еще одной звезды. Но его серебряное пятно стало быстро расти и скоро заполнило собой весь экран, правда, не позволяя различать подробностей.

– Это оно.

– Наверняка.

– Мы, должно быть, прошли мимо нескольких судов эскорта, хотя они ничем не выдали своего присутствия. Этот транспорт класса высокой ценности, таких никогда не выпускают в одиночку.

– А я думал, они выглядят более впечатляюще.

– Они всегда выглядят очень не впечатляюще. Снаружи. Суперлайнер вошел в центр серебристого пространства, которое окружило его как облаком, потом прошел еще одну стену, потом еще, и так раз десять; поверхности только шелестели за ними, как страницы древней книги.

Через последнюю мембрану они вошли в огромное пространство, затянутое дымкой и освещенное лишь линией желто-белых ламп наверху, где-то над хрустящими облаками. Вероятно, это была корма. Корабль имел двадцать пять километров в длину и десять в ширину. На носу располагался парк; поросшие лесом холмы и скалы разделялись реками и озерами.

Окаймленные колоссальными силовыми красно-синими полями красно-синего цвета борта судна отливали тусклым золотом и имели покрытые листвой платформы, балконами и несли огни. Все это походило на город, вознесенный на песчаный утес, напоминавший очертаниями топор с километр высотой. Воздух обогревался тысячами приборов всевозможных типов, о которых Квилан даже никогда не слышал. Одни были крошечные, другие – размером едва ли не с суперлайнер. В воздухе проплывали крошечные точки, бывшие людьми.

Там же находились и еще два гигантских судна, окруженные, в свою очередь, своими небольшими флаерами.

– Да, изнутри впечатление более сильное.

Но Хайдеш Хайлер ничего не ответил.

Квилан был встречен аватаром самого судна и группой людей. Предоставленная квартира оказалась роскошной до экстравагантности: был личный бассейн, а окно одной из комнат выходило на площадку длиною в километр заканчивавшуюся реактором. Прилагался и слуга в виде очередного дрона.

Его настолько часто приглашали на всевозможные обеды, вечеринки, церемонии, фестивали, вернисажи, юбилеи и прочие события, что одно только простое их перечисление занимало несколько компьютерных страниц. Некоторые приглашения Квилан принимал, особенно те, где ожидалась живая музыка. Люди были с ним вежливы, и он в ответ тоже. Некоторые выражали сожаление по поводу войны, но он держался замкнуто, хотя и миролюбиво. А Хайлер в это время бушевал, исторгая проклятия.

Квилан гулял и путешествовал по отдаленным районам, привлекая всеобщие взгляды – на судне было около тридцати миллионов жителей, и далеко не все из них оказались людьми или дронами; но челгрианец он был единственный, – и в разговоры с ним вступали неохотно.

Аватар предупредил его, что некоторые из желающих завязать беседу будут на самом деле журналистами и разнесут его ответы по всем корабельным каналам новостей. При таких обстоятельствах сарказм и возмущение Хайлера являлись совершенно неуместными. Квилан и сам вынужден был тщательнейшим образом взвешивать в разговорах все слова, чему, кстати, очень мешали хайлеровские комментарии; мысли путались, и скоро Квилан с удивлением узнал, что приобрел здесь репутацию весьма загадочной личности.

Однажды утром, еще до связи с Хайлером, в свой свободный утренний час, Квилан поднялся с постели и подошел к окну, из которого открывался странный вид. Приказав окну стать прозрачным, он почему-то ничуть не удивился, увидев перед собой равнины Фелен – выжженные, испещренные кратерами, тянущиеся в дыму под пепельным небом. Они пересекались пунктирной лентой разрушенных дорог, по которым, как полузамерзшее насекомое, двигался черный искореженный танк… Тогда Квилан понял, что просто-напросто еще не проснулся…

Разрушитель дернулся и затрясся, заставляя содрогаться от боли. Он услышал собственный стон. Содрогалась, наверное, вся земля. Как это могло быть, если он находился вроде бы под машиной, а не внутри нее? И такая боль! Неужели он умер? Должно быть, умер. Он ничего не видел и с трудом дышал.

Каждые несколько секунд Квилан воображал, что Уороси то вытирает ему лицо, то просто усаживает поудобней или говорит с ним, тихо, ободряюще, помогая ласковой шуткой, – но каждый раз он как-то непростительно засыпал именно в этот момент и просыпался только тогда, когда ее уже снова не было рядом. Он попытался открыть глаза, но не смог. Пытался заговорить, крикнуть, позвать, вернуть мгновение, но тоже не смог. Проходили мгновения, он снова вздрагивал и снова знал, что пропустил ее прикосновение, ее запах, ее голос.

– Еще живой, а, Данный?

– Что это? Что?

Вокруг разговаривали люди. Голова раскалывалась. Ныли ноги.

– Твоя замечательная броня так тебя и не спасла, а? Скормить бы тебя рыбам, даже на фарш не молоть, – рассмеялся кто-то. Боль пронзила его с ног до головы, земля снова зашаталась. Наверное, он каким-то образом оказался внутри этого разрушителя, где находилась и вся его команда. Они разозлены за подбитую машину, и сейчас убьют его. Но почему они говорят с ним? Ведь машина лишилась турели и сгорела, или, быть может, она очень большая внутри, и он находится в ее неповрежденной части. И команда машины не погибла.