Текст книги "Золотая легенда. Святые жены"
Автор книги: Иаков Ворагинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Иаков Ворагинский
Золотая легенда. Святые жены
Святая из святых! Блудница из блудниц!
Женщина, согласно Священному Писанию, была создана для того, чтобы первый человек Адам не чувствовал себя на Земле одиноким. «И сказал Господь Бог: нехорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему» (Быт. 2: 18). Однако «змей был хитрее всех зверей полевых» (Быт. 3: 1), и ввел этот змей женщину в соблазн, из-за чего лишились прародители наши вечной и беззаботной жизни в Раю. Началась долгая история страданий людей, стремящихся вернуть потерянный Рай. И женщина, по всей вероятности, вновь должна сыграть главную роль в обретении некогда утраченного Рая.
Предлагаемая вниманию читателя книга рассказывает о тех героических усилиях, которые женщины предпринимают на этом пути. Из ста восьмидесяти двух историй «Золотой легенды» в нее отобраны только рассказы о прекрасных свидетельницах истинной веры Христовой, женщинах – святых и мученицах, женах и матерях, совсем еще маленьких девочках и чьих-то возлюбленных. Такой подход позволяет по-новому взглянуть на эти истории и увидеть то, что остается скрытым при их произвольном расположении в череде прочих повествований.
Открывает книгу история рождения, очищения и вознесения Девы Марии, матери Христа, следом идут повествования о Марии Магдалине и Марфе, которые, согласно автору «Золотой легенды», были ближайшими сподвижницами Девы из дев[1]1
Издательство обращает внимание, что в первом томе «Золотая легенда. Апостолы» (2016) опубликованы главы: «Рождество Девы Марии», «Святая Мария Магдалина», «Святая Марфа». Это было сделано сознательно, чтобы показать церковную преемственность житий и цельность книги Иакова Ворагинского. Так, и в данном случае обойтись без этих фрагментов было невозможно. – Примеч. ред.
[Закрыть]. Далее следуют жизнеописания мучениц, пострадавших в первые века после Рождества Христова – время жесточайших гонений на христиан. Потом – истории, связанные с падением Римской империи и, наконец, жития раннего Средневековья, предъявлявшего свидетельницам веры Христовой совсем иные требования. Завершает рассказ история святой Елизаветы, жившей почти в одно время с автором этой книги.
Иаков Ворагинский родился около 1230 года в местечке Вораццо на берегу Генуэзского залива. В возрасте четырнадцати лет его приняли в орден Святого Доминика, в 1267-м он стал провинциальным приором Ломбардии, в 1292-м его избрали архиепископом Генуи. Умер Иаков Ворагинский в 1298 году. Среди трудов этого доминиканца – проповеди на Евангельские чтения и на церковные праздники, хроника Генуи и прославившая его «Золотая легенда» («Legenda Аигеа»), первоначально называвшаяся «Legenda[2]2
Legenda – «то, что надлежит прочесть» (лат.). – Здесь и далее, кроме оговоренных случаев, примечания переводчика.
[Закрыть] Sanctorum» – «Легенда о святых».
Эти своеобразные «Жития святых» Католической Церкви первоначально предназначались для священнослужителей и должны были стать надлежащим дополнением к повседневным проповедям. Впоследствии этот труд высоко оценили миряне, назвав книгу именно так – «Золотая легенда».
Все святые Иакова – это те, кого почитали столетиями. Эти жизнеописания, наполненные леденящими кровь подробностями ужасных страданий, осуждением плотского мира и чудесами, без сомнения, казались в Средневековье чрезвычайно занятными. В своей работе Иаков Ворагинский опирался на труды старших современников и собратьев по ордену – книги Винсента де Бове и Жана де Мейи, а также Бартоломео Трентского, написанные в первой половине XIII века. Иаков свободно использовал эти труды, однако его творение, в отличие от упомянутых, пользовалось намного большей популярностью.
Скорее всего, объясняется это тем, что Иаков, современник святого Фомы Аквинского (они оба вступили в орден доминиканцев в 1244 году), стремился не уступать своему собрату, поражавшему всех колоссальной эрудицией. Иаков Ворагинский отличался не меньшей скрупулезностью. Количество привлеченных им источников поражает: помимо Священного Писания и апокрифов, он опирался на труды Отцов Церкви, особенно Григория Великого, Иеронима Стридонского, Иоанна Златоуста, Амвросия Медиоланского и, конечно же, блаженного Августина. По количеству цитат, встречаемых в «Золотой легенде», с последним может сравниться лишь другой широко известный богослов, современник Иакова – святой Бернард Клервоский.
Всего выявлено около ста тридцати источников, переработанных автором «Золотой легенды», к которым он нередко прибавлял устные предания и рассказы. В результате возникла книга, собравшая почти все известные к тому времени знания о Священной истории. Неудивительно, что странствующие проповедники предпочитали именно труд Иакова Ворагинского. Но вот почему миряне избрали его, наградив еще и столь лестным эпитетом – «золотая»? Судя по всему, все это великое множество сложных богословских текстов, сказаний и преданий было изложено Иаковом доступными словами, без схоластического занудства и с чувством искренней любви к своим персонажам.
Все приводимые цитаты из богословских трудов и сочинений Отцов Церкви представляют собой лишь пересказ сути их высказываний, порой и вовсе перефразированных, что, однако, свидетельствует о прекрасном знании автором излагаемого предмета. Однако именно эта специфика «Золотой легенды» вызвала множество нареканий со стороны наиболее серьезных деятелей Церкви и столпов богословия. Также понятно, что занимательные жизнеописания святых, в которых переплелись реальность и чудеса, больше похожи на сказки, чем на достоверные жития. Наличие явных небылиц привело к тому, что серьезные церковные мужи называли Иакова собирателем сказочек для легковерных.
Однако следует отдать ему должное: Иаков Ворагинский и сам прекрасно сознает это, время от времени оговариваясь, что тот или иной рассказ, конечно же, вымышлен и ему не следует особенно доверять. Например, в описании мученичества Маргариты он пересказывает историю о том, как святая была проглочена дьяволом, прикинувшимся драконом, и вырвалась из желудка чудовища, сотворив крестное знамение. «Но эту историю о звере, проглотившем девушку и выплюнувшем ее обратно, тем не менее надо считать апокрифической и всерьез не воспринимать», – добавляет он. И такой случай не единственный в книге. Причем любопытно отметить, что святитель Дмитрий Ростовский, под значительным влиянием «Золотой легенды» создавший в XVIII веке новые Четьи минеи, пересказывая эту историю из жизни святой Маргариты, подобной оговорки не делает. Возможно, такой откровенный разговор Иакова с читателем ценился последним порой намного больше, чем попытки непременно подать всё как неоспоримую истину.
Значительное влияние созданной Иаковом книги заключается не только в широком признании ее народом. Несомненно ее воздействие на культуру в целом, причем не только западную. Повествования «Золотой легенды» использовались во многих произведениях художественной литературы. Взять хотя бы историю о святой Цецилии: приводимая в настоящем сборнике, она нашла отображение во многих произведениях средневековой литературы и фольклора. Джеффри Чосер (ок. 1340–1400) в «Кентерберийских рассказах» включает ее в «Рассказ второй монахини», почти повторяя «Золотую легенду».
* * *
Известно, что жизнь Церкви зиждется не только на Священном Писании, но также поддерживается Священным Преданием, основную силу которого составляют жизнеописания святых и прежде всего мучеников, пострадавших за веру и тем самым явивших доказательства ее истинности. Ибо никогда не устоит то, за что никто не захочет умереть. И в этом отношении период раннего Средневековья представляет собой особенно важный этап. Гонения на веру прекратились, и начиная с IV века христианство стали принимать даже варвары, в результате чего мученичество как особый вид свидетельствования и утверждения веры фактически сошло на нет. Это, в свою очередь, имело некоторые неожиданные последствия, которые особенно отчетливо проявились в отношении христианства к женщине. Здесь едва ли не ключевую роль играет история жизни святой Агнессы.
Дело не только в том, что вводную часть жизнеописания святой мученицы Агнессы можно рассматривать в качестве образца того, как Иаков вообще описывает жизнь святых. Исторически святая Агнесса была совсем юной. Согласно Амвросию Медиоланскому, чьи трактаты «О девстве» представляют собой более ранний источник, чем «Легенда» Иакова, Агнессе в 305 году, в правление Диоклетиана, когда она была казнена за христианскую веру, исполнилось всего лишь двенадцать лет. Она была похоронена за пределами Рима на виа Номентана, где в конце IV века над ее могилой возвели базилику.
Описание Иаковом святой Агнессы, по обыкновению, начинается весьма произвольным разбором, предлагающим три различных объяснения значения ее имени. Одно из значений должно символизировать мягкость девушки, подобную мягкости овечьей шерсти. Однако на самом деле в портрете Агнессы, нарисованном Иаковом, ничего мягкого нет и в помине. Согласно дальнейшему описанию, она весьма жесткая, даже агрессивная сторонница девственности, поклявшаяся быть Христовой невестой, ибо хотя и была еще «дитя телом, но по духу – вполне зрелым человеком».
Описание подвига Агнессы также строится по обычной схеме. Сын префекта, случайно увидевший ее на улице, сражен красотой девушки. Она немедленно и бесповоротно отвергает все соблазнительные посулы незадачливого юноши, гонит его прочь: «Воспаляет искра твоя костер греха, твои дрова суть порок, твоя пища – смерть». И заявляет: «Тот, Кого я люблю, намного благородней тебя… Его Мать Дева, Его Отцу прислуживали ангелы!» Затем она пускается в перечисление неземных добродетелей Христа как своего небесного возлюбленного. Бедный юноша, ничего не понимая, впадает в любовную горячку, и его обеспокоенный отец пытается преследовать Агнессу, дабы склонить к удовлетворению страсти сына – сначала обещаниями, а затем и угрозами. Далее идет рассказ о противостоянии мучителя и жертвы. Описание борьбы святой Агнессы за сохранение своей девственности, сопровождаемое всевозможными чудесами, скорее сближает эту историю с волшебной сказкой, чем с биографическим повествованием. Но во всех историях Иакова читатели неизменно обнаруживают живое, покоряющее воображение доказательство власти Божией.
Главное, однако, заключается даже не в этом, а в том, что совершенная типичность истории святой Агнессы как бы отвлекает внимание читателя от главной подмены, введенной на этом этапе исторического развития христианства латинскими Отцами Церкви. Святая Агнесса, прославленная Амвросием, Иеронимом, Августином и другими писателями IV–V веков как наиболее выдающаяся поборница девства, стала одной из самых почитаемых римских святых, ее имя в католических мессах упоминается чаще всего, и все детали мученического подвига девушки прописаны со всей тщательностью. Папа Дамас отметил тот факт, что волосы Агнессы таинственным образом очень быстро выросли, дабы прикрыть ее наготу. Согласно созданному Пруденцием гимну, чистота ее была подвергнута испытанию публичным домом. Эти и многие другие детали были собраны затем в книге «Акты мученичества святой Агнессы», роскошно изданной в V веке на греческом и латинском языках, она и была основным источником для Иакова. Он также использовал похвальное слово Агнессе из трактата Амвросия «О девстве».
И вот, во всей этой красочной истории акценты были незаметно перемещены непосредственно с главного подвига святой – отказа приносить жертву языческим богам – на сохранение и превознесение ее чистоты и девственности. В V веке уже не имело смысла призывать к отказу от поклонения идолам, и церковные писатели (особенно Амвросий Медиоланский, которому принадлежит целых пять трактатов «О девстве и девственницах», автор величественных красивых гимнов) стали восхищаться прежде всего девственным целомудрием христианских подвижниц. Все это, естественно, не осталось без последствий.
В «Легенде» Иакова Ворагинского особняком стоит жизнеописание Елизаветы Венгерской, канонизированной в 1235 году. По тону и стилю оно настолько отличается от других частей книги, что запросто могло оказаться вставкой другого автора. Это и неудивительно. Елизавета – почти современница Иакова, и поэтому ее жизнеописание больше похоже на действительную историю жизни, чем предания о девах далеких веков. Оно относится уже к другому жанру – к вполне историческим жизнеописаниям многочисленных на Западе женщин-мистиков. Жанр этот возник и сформировался благодаря тому же богатому фольклору, на основе которого сложилась и «Золотая легенда» Иакова Ворагинского. Но получил неожиданное дальнейшее развитие в реальной жизни.
В Европе женское религиозное подвижничество особенно набрало силу после окончательного разделения Церквей, произошедшего в 1054 году. Отпущенная на свободу жажда народного восприятия девичьей чистоты породила целую плеяду образов святых женщин европейского Средневековья. Наиболее выдающимися из них оказались монахини различных средневековых орденов. В лице святой Хильдегарды Бингенской (1098–1179) и монахини-бенедиктинки святой Елизаветы из монастыря в Шёнау (1138–1165), на «Откровения» которой ссылается Иаков Ворагинский в рассказе «Успение Пресвятой Девы Марии», мы видим начало длинного ряда женщин-мистиков – визионеров, прорицательниц, реформаторов, соединяющих в себе духовное стремление к неземному совершенству и миру горнему с едва ли не чудодейственными способностями в мире дольнем. Выдающийся пример такой женщины – святая Екатерина Сиенская (1347–1380).
Но и святая Хильдегарда Бингенская была воистину женщиной сильного характера и обладала выдающимися способностями. Те же качества обнаруживаются у четырех выдающихся цистерцианских монахинь, живших в городке Хельфта, неподалеку от Эйслебена. Это Гертруда Великая (1256–1302) и ее младшая сестра святая Мехтильда, а также Мехтхильда Хакеборнская (1241–1299), которая имела дар предвидения, и возвышенная поэтесса Мехтхильда Магдебургская (1210–1282), сначала жившая беженкой в Магдебурге, где написала большую часть своей книги «Поток Божественного Света».
Мехтхильда Магдебургская – образованная женщина благородного происхождения, поэтесса и предсказательница. Она описывает свое единение с Богом словами, которые скорее присущи поэтам, нежели ранним религиозным писателям. Ее работы, переведенные на латынь, читал Данте – их влияние прослеживается в его поэме «Рай». Некоторые ученые считают, что именно Мехтхильда Магдебургская выведена им под именем Матильды в Земном Раю, хотя другие предпочитают видеть здесь святую Мехтхильду Хакеборнскую.
Близка к Мехтхильде Хакеборнской Гертруда Великая, представлявшая более личностный, истинно мистический тип средневековой европейской святой. Она – характерный пример католической провидицы, поглощенной субъективным опытом, прекрасными и многозначительными снами, сердечными беседами с Христом и Девой Марией. Грандиозные символические видения, в которых выражаются ее духовные восприятия, – это не просто галлюцинации, а истинные произведения искусства, частично посвященные человеческому образу Христа.
Широко известны также основательница конгрегации урсулинок святая Анжела (1474–1540) и испанская монахиня-кармелитка святая Тереза Авильская (1515–1582). Это лишь некоторые наиболее выдающиеся средневековые подвижницы, причисленные Римско-католической Церковью клику святых. На самом деле их было так много, что их жизнеописания могли бы наполнить еще одну «Золотую легенду».
Чрезвычайно сильное влияние этих святых на всю западноевропейскую культуру несомненно. Они не только создавали собственные мистические книги с элементами откровений и пророчеств, но и породили множество произведений изобразительного искусства. Пример тому – созданная в середине XVII века скульптурная группа знаменитого итальянского скульптора Джованни Лоренцо Бернини «Экстаз святой Терезы», выполненная под влиянием «Откровений» Терезы Авильской.
Нельзя не отметить и другую сторону подобного культа девственности в средневековой латинской традиции. Пристальное внимание к женской чистоте и непогрешимости – вплоть до обожествления монастырских подвижниц – породило крайне нетерпимое отношение к женщинам противоположного поведения, воспринятым как служительницы дьявола. Чудовищный по своей сути «Молот ведьм» доминиканца Генрикуса Инститора (Генриха Крамера) совсем не случайно был написан именно в 1486 году, в век расцвета монастырского подвижничества святых женщин. Еретиков и ведьм стали сжигать на кострах, ибо, по глубоко укоренившимся представлениям верующих христиан, земной огонь не причиняет вреда истинно верующим во Христа. Но это – тема отдельного большого исследования.
Отметим лишь, что человеку и в самом деле порой крайне сложно понять, откуда исходит стремление к тому или иному деянию – от Бога или от дьявола? В своей книге Иаков Ворагинский часто обращается к этой теме, особенно в связи с такими тонкими материями, как вера и святость. Иоанн Лествичник предупреждает: «Удивляться трудам сих святых дело похвальное; ревновать им спасительно; а хотеть вдруг сделаться подражателем их жизни есть дело безрассудное и невозможное» (Слово 4,42). И забывать об этом не следует никогда. Однако тот же самый Иоанн Лествичник говорит: «Всякому духовному деланию, видимому или умственному, предшествует собственное намерение и усерднейшее желание, при Божием в оных содействии; ибо если не будет первых, то и второе не последует» (Слово 26,86).
* * *
Эта книга открывается собранным воедино подробным описанием жизни, успения и вознесения Девы Марии. Священное Писание не сохранило нам никаких подробностей об этом, и они, как писал святой Августин, проявлялись по мере размышления над этими предметами самой истиной. Под этим утверждением великий христианский Отец Церкви разумел то, что истинно происходившее событие всегда есть единственно возможное и верное. Соответственно, описывая происшествие, единственно возможное из множества других, мы неизбежно описываем событие истинное. Именно эти аргументы очень хорошо представлены Иаковом в главе «Как Мария вознеслась в небеса».
У всех верующих людей облик Девы Марии неизбежно вызывает умиление. Именно умиление перед Пресвятой Богородицей и переросло на Западе в подлинный культ Марии Девы. Мечта о недостижимом идеале совершенства здесь, на земле, время от времени соблазняла кого-либо на реальное следование по стопам воистину непорочной Святой Матери Христа. И на этом надо остановиться немного подробнее.
Первым примером благочестия женщины в Священном Предании служит ветхозаветная история о Сусанне и старцах, изложенная в книге пророка Даниила (гл. 13). Сусанна была женой богатого Иоакима, в доме которого за соблюдением законности приглядывали два старца. И у этих служителей Закона «родилась похоть к ней» (Дан. 13:8), и они «извратили ум свой» (Дан. 13:9) и стали склонять ее ко греху блудодеяния. Захваченная ими врасплох, Сусанна вскричала: «Тесно мне отовсюду; ибо, если я сделаю это, смерть мне, а если не сделаю, то не избегну от рук ваших. Лучше для меня не сделать этого и впасть в руки ваши, нежели согрешить пред Господом» (Дан. 13: 22–23).
Старцы лжесвидетельствовали на жену Иоакима, и она была приговорена к смерти. Однако она взмолилась Богу, и юноша Даниил по вдохновению свыше разоблачил лжесвидетельство старцев. Праведность Сусанны была вознаграждена Господом. Однако этому светлому образу ветхозаветного апокалипсиса – ибо с грехопадения старцев, назначением которых было следить за соблюдением на земле Закона Господня, и началось грехопадение всего народа, – противопоставлен темный образ блудницы новозаветного апокалипсиса.
На языке пророков женщина, жена, олицетворяет, с одной стороны, народ, с другой – Церковь Христову. Соответственно по отношению к женщине оценивается не только состояние народа, но и состояние Церкви в каждый момент ее истории. Вот уже третье тысячелетие стремление к чистоте и целомудрию женщины, по своей сути, выступает для кого-то интуитивным, а для кого-то осознанным стремлением человека к Царствию Небесному. Именно те, у кого это стремление полностью осознанно, и признаются истинными свидетелями веры. В первые века христианства такие свидетели, как правило, становились святыми мучениками. Как пишет Дмитрий Ростовский: «И желала Марина пролить кровь свою за Христа и креститься ею, как купелью крещения, как она слышала о многих святых мучениках обоего пола, что крестились своей кровью те, которые положили свои души за Господа: она хотела подражать им».
В дальнейшем, когда христианство стало в Европе фактически государственной религией и за веру в Христа перестали преследовать, стремление к Царствию Небесному вылилось в иные формы. Чрезвычайно показательна в этом смысле история одиннадцати тысяч дев, весь христианский подвиг которых заключался лишь в том, чтобы невинно умереть. Однако эта история доказывает, что всякая смерть, принятая с верой во Христа, оказывается не бесплодной. И суть не только в том, что такое навсегда остается в памяти людей. В своих рассказах о мучениках Иаков Ворагинский неоднократно повторяет: многие, видя происшедшее, уверовали и крестились, а это уже равноапостольная миссия.
Григорий Назианзин, восхваляя Иустину, рассуждает не столько о ее красоте, сколько о благочестии, ибо именно в последнем проявляется еще одна важная составляющая женского подвижничества. Рассказ об Иустине служит для того, чтобы подчеркнуть особую роль женщины в христианской жизни: Григорий говорит, что как Богородица принесла спасение всему человечеству, так и Иустина послужила орудием спасения для Киприана.
В «Житии и страдании святой великомученицы Екатерины» Дмитрий Ростовский, который во многом следует «Золотой легенде», пишет: «Родственники и мать часто советовали Екатерине выйти замуж, чтобы царское наследие отца ее не перешло в руки кому-либо чужому, чрез что они лишились бы окончательно сего наследия. Но Екатерина, как мудрая девица, твердо решила в своем сердце сохранить во всю жизнь чистоту девства и крайне не хотела замужества. Когда же родные ее начали усиленно уговаривать Екатерину вступить в брак, она сказала им: „Если вы хотите, чтобы я вышла замуж, то найдите мне такого юношу, который обладал бы теми четырьмя дарованиями, которыми я, как вы знаете, превосхожу всех прочих девиц; и тогда я соглашусь избрать его в супруги; а выйти замуж за человека, который в чем-либо был бы хуже и ниже меня, я не желаю. Итак, поищите повсюду, не найдете ли такого юноши, который был бы подобен мне по знатности рода, по богатству, по красоте и по мудрости; всякий же юноша, не имеющий хотя одного из сих дарований, недостоин меня"».
Изначальное стремление к чистоте и совершенству, удерживающее героев «Золотой легенды» на высоте духовного подвига, несмотря ни на какие мучения, запечатлено в этой истории совершенно отчетливо, но непреодолимой обязательности обета безбрачия здесь еще нет. Однако культ Марии как непорочной Девы-девственницы, все сильней набиравший силу в Европе, взывал к совершенной непорочности здесь, уже на земле, и примеры святых целомудренных женщин, выходивших замуж и имевших детей, все больше отодвигались на второй план. Наиболее известные и поражавшие воображение западные подвижницы теперь не в переносном, а в прямом смысле начинали ощущать себя невестами Христа.
Вполне отчетливым свидетельством такого поворота европейского понимания женской святости может служить тот факт, что в отличие от Иакова Ворагинского, почитавшего Марфу безбрачной, Дмитрий Ростовский пишет о ней следующее: «Святая праведная Марфа родилась в городе Антиохии. Родители ее были благочестивые христиане. Они убеждали ее вступить в брак, но она, желая проводить девственную жизнь, не соглашалась на это; однако некое божественное видение в церкви Святого Предтечи заставило ее покориться родителям и выйти замуж. По Божественному дарованию, о котором она была предуведомлена (как о том подробно описывается в житии Симеона Дивногорца[3]3
Дивная гора, на которой подвизался сын святой Марфы Симеон Столпник, находилась вблизи Антиохии сирийской и Селевкии.
[Закрыть]) явлением святого Иоанна Предтечи, – Марфа зачала сына, святого Симеона. Проживши немного лет с мужем, она овдовела и со всяким тщанием воспитывала ребенка, строго следя за его воспитанием по повелению святого Предтечи. Марфа всегда молилась Богу за своего сына, дабы Он принял его, как некогда Самуила от пророчицы Анны, Себе на служение…».
Кроме того, в описаниях мистических переживаний многих западных подвижниц невозможно не заметить обостренной чувственности, часто напоминающей настоящие эротические переживания. Описываемое разгорячение плоти вполне сопоставимо с ощущениями персонажей любовных романов. Выдающийся русский медиевист Л. П. Карсавин в статье «Мистика и ее значение в религиозности средневековья» пишет: «Это органическая опасность мистики; на грани ее стоят и другие экстатики или философы, строящие системы на мистическом опыте. Эротизм еще более, может быть, присущ мистикам-женщинам, вздыхающим о небесном Женихе и стремящимся в чертог Его. Эротизм сливается с мистикой и в культе Девы».
В трактате «Noctes Petropolitanae»[4]4
«Петрополитанские ночи» (лат.).
[Закрыть] (1921) Карсавин говорит об эротических переживаниях латинских подвижников и подвижниц еще более резко: «Чем-то очень земным проникнуты слова св. Терезы, когда говорит она о „красоте и белизне рук Иисуса Христа", о своем духовном с ним браке. „Невесты Христовы" „млеют от желания", „сладостно покоятся" с Ним. Они держат Его младенцем на груди своей; или Он, юноша прекрасный, наклоняется к ним и лобзает их жгучим лобзанием. „С уст Жениха испивают они млеко и мед", сжимают Его в объятьях своих. Перси иных, вопреки закону природы, начинают источать сладкое молоко». В связи с этим Карсавин совершенно справедливо задается вопросом: а не является ли все это простым соблазном, дьявольским прельщением – прелестью сосредоточения любви на Иисусе как на человеке? В этом он видит незаконные попытки преодолеть неотменяемые законы земного бытия. «Здесь в то, что должно быть вечным и Божьим, переносится все земное, – отмечает он, – мыслимое и нужное только на земле понимается как сверхземное, как само Божественное. Ярче всего такая эротическая мистика в католичестве <…>, острее она у женщин».
Впадение в прелесть – страшное испытание верующего, от этого всегда остерегали подвижники и Отцы Церкви. Такое земное отношение к Иисусу Христу перерождает любовь к Нему в «мистический блуд», переносимый и на любовь к Богу вообще, оскверняющий и непорочную Деву и Мать. Карсавин считает, что благодаря иезуитам, руководившим духовной жизнью Терезы Авильской, в католицизме пышно расцветает эротика мистической любви. Немалым доказательством тому служат и слова самой Терезы, которые приводит в своей книге «Святая Тереза Авильская» Дмитрий Мережковский. «Разумом должно обуздывать эти исступленные порывы, потому что в них может быть и чувственность… В этом (несказанно блаженном соединении души с Богом) и тело немного участвует. Нет, тело в этом много участвует…» А если участвует тело, значит, участвует и похоть человеческая. «Кто хочет бороться со своей плотию и победить ее своими силами, тот тщетно подвизается, ибо если Господь не разорил дома плотской похоти и не созиждет дома душевного, то всуе бдит и постится думающий разорить», – предупреждает Иоанн Лествичник (Слово 15,25).
Перешедший из православия в католичество Всеволод Рошко впоследствии сетовал в письме Александру Меню: «Католическое благочестие часто дышит буйным пламенем земной страсти. Молодая дева млеет перед изображением пламенеющего, терниями обвитого, копьем пронзенного сердца Иисуса. Святая Терезия в светлом видении видит прелестного мальчика с крыльями: он золотою стрелою пронзает ей сердце насквозь… Вот женщина в полном смысле слова! Итак, столетия прошли напрасно: сердце человеческое не изменилось, оно волнуемо теми же страстями и тех же богов зовет себе на помощь, и древний языческий купидон в том же костюме и с теми же стрелами является в келье кармелитской монашенки XVI столетия».
После прочтения вышеупомянутых авторов может сложиться впечатление, что все эти средневековые женщины, страстно молившиеся в монастырях Богу и истязавшие свою плоть во славу Его, причислены Западной Церковью клику святых незаслуженно. Однако здесь мы опять будем судить со стороны человеческой, со стороны же самой Истины все может выглядеть совсем по-другому. В той же книге Мережковского можно прочесть и следующее: «Только бы люди немного больше поняли и прославили Господа, и пусть меня проклянет весь мир!» – говорит святая Тереза. И в этом отчетливо видна ее главная направленность. А далее читаем: «Люди говорят, что Тереза – святая… Но, слыша такие глупости, – я в отчаянии… Нет, делайте святыми кого угодно, если вам это ничего не стоит, – только не меня… Если Господь оказывает мне большие милости, чем другим людям, то потому только, что я слабее и ничтожнее всех». За этими фразами не следует видеть простого самоуничижения, часто лукавого. Нет, труд святой воистину не представляет ничего завидного. Особенно это понятно по завершающей нашу книгу истории святой Елизаветы, которая не только истово молилась Богу, но и трудилась семью трудами добродетели.
* * *
«Не сотвори себе кумира» – взывает вторая заповедь деся-тословия. Но человеку удержаться трудно, и соблазн входит в мир. Первоначально почитание Девы Марии было лишь отражением поклонения Христу. Вполне закономерно, что в глубоком благочестивом понимании Дева Мария ассоциируется с благороднейшими чертами женского и материнского характера. В ней видится высочайший образец женской чистоты, любви и благочестия, от которого исходит нежное благословение всем поколениям людей; ее имя и память о ней всегда будут неразрывно связаны с самыми святыми тайнами веры. Однако одно дело – почитание Богородицы, Матери Божией, и совсем другое – почитание Святой Пречистой Девы; здесь внимание с тела как средства неизбежно переключается на восприятие тела как самодовлеющей ценности. Именно это перемещение внимания берет свой исток в самом начале становления христианства как государственной религии.
Первыми примерами молитвенного призывания Девы Марии служат обращения к Ней Ефрема Сирина (ум. в 373) и Григория Назианзина (ум. в 389). Последний в своем панегирике Киприану пишет, что Иустина обратилась за защитой к Деве Марии в связи с угрозой потерять девственность. При этом Иустина лишила себя красоты, обезобразив аскетическими пытками; тем самым она избежала любовных домогательств молодого Киприана. Ее подвиг также может быть приравнен к равноапостольному, поскольку совершила она его не только ради своего спасения. Но далее, как мы уже отмечали выше, акценты переместились.
В начале пятого века поклонение святым как столпам веры стало всеобщей потребностью, поэтому образы христианских святых и подвижников прорабатывались все отчетливее. Именно в это время появляются истории, открывающие эту книгу. Дева Мария в силу своей уникальной связи с Господом была поставлена во главе святых как благословеннейшая Царица небесных сил. К ней стали относится с высочайшей степенью почитания, подобающего одному только Богу. Разрабатываются и подробные истории о вознесении Девы Марии во плоти.
