Текст книги "Падший ангел. Явление Асмодея (СИ)"

Автор книги: Хьюго Борх

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 34

Важно вытягивается к небу своими заостренными башенками и кровельными выступами городская ратуша. Оплот власти на этой земле. За тонкими колоннами, чередой украшающими здание до самого верха, затаился лицевой фасад ратуши с узкими окнами, витражами, украшенными богатой резьбой и полудрагоценным камнем. Как ни громоздки ворота, устроенные для въезда любой повозки, но они будто придавлены каменной массой здания. Исправно они выполняют свою миссию – привести в обширные помещения, где во время ярмарки выставляются товары, в погреба, в кладовые, в темницы.

Под высокой лестницей стоят Бургомистр, его свита и ратманы. На них длинные, подбитые и опушенные мехом одежды, черные, с меховыми воротниками и серебряными застежками, на головах – меховые шапки. Почти на всех важная одежда.

Перед ними положили четыре бездыханных тела, на широких покрывалах, в этом кровяном месиве, с огромным трудом, по кускам одежды, можно было угадать солдат.

Вот бургомистр приподнял свою трость, потряс ею, и с бешенством в глазах выговорил два слова:

– Дерзость неслыханная.

Отвисшие щеки его тряслись вместе с посохом. Окружение дружно, одобрительно замычало в ответ.

– Войско нужно послать, – продолжал Бургомистр. – Прочесать все места. Вычистить и повесить всех, кто там засел. Камерарий! Изыщем средства на подробное изучение этого дела.

– Кто ответственен за это перед законом? Наша первейшая обязанность установить… – ответствовал – канцлер.

Потом сочли своим долгом высказаться ратманы, потом еще кто-то… Все понимали одно – они бессильны перед той стихией, что появилась в этих краях, а бургомистр делает вид, что это шайка лесных разбойников.

Бургомистр что-то заметил – пошептался со свитой. На всякий случай бросил взгляд на набатный колокол, откуда башенный сторож смотрит за местностью, подлежащей его охране, и указал на один из трупов.

– Этого занесите в зал. Живее!

Ратманы зашушукались. Солдаты, что стояли в стороне, подошли исполнять приказание.

– Господин Бургомистр, можно через главный вход?

– Да.

– Тогда давайте встанем на одну ступень и понесем с четырех сторон держась за покрывало, – обратился начальник караула.

Заседатели Ратуши быстро преодолели высокую каменную лестницу и вошли в здание вслед за внесенным телом. Зал их встретил потемками. Дневной свет проникал через разноцветные стекла, вставленные в резные оконные рамы. Чуть больше света скопилось под сводчатым потолком с бронзовыми люстрами, из которых каждая изображает подобие большого древесного сука с разветвлениями и крупными листьями.

От увиденного подкашивались ноги наиболее старых господ, но они держались, с сожалением отвергая возможность присесть на резные скамьи ратманов, застывшие в глубине залы, на возвышении, за бронзовой перегородкой.

– Вот сюда, подальше от мощехранильницы.

Солдаты переглянулись. Им показали на огромный дубовый стол, на котором блестел позолотой ларец, размером с маленький сундучок.

Тело положили под картиной «Страшный суд». Канцлер, некоторое время изучающий сюжет, развернувшийся над бездыханным телом солдата, увидел в этом смысл для их ситуации. Короли и папы, князья и кардиналы – одним словом, все грешники терпят одну и ту же участь, демоны гонят их в ад, а последний представляет собой клокочущее огненное озеро, где чудовища разинули свои прожорливые пасти. Под картиной на латинском языке было написано обращение к судьям: «Juste judicate, filii hominum! Judicium quale facis, taliter Judicaberis…»[4]4
  «Ибо каким судом судите, таким будете судимы».


[Закрыть]

– Господин канцлер, я прошу всех и Вас высказать свои мнения.

Участники тайного собрания высказали свои страхи, опасения и передали последние сплетни. Все сводилось к тому, что некто, скорее всего священник, связался с Нечистой силой. Посредника следует допросить и в случае надобности, казнить.

Бургомистр попросил оставить в тайне все высказанные доводы, но засомневался, что без доказательств и разрешения архиепископа, можно схватить викария. Лучше все выведать, священника приструнить и быть осторожными.

Труп унесли, пол вытерли, двери закрылись. Бургомистр Он подошел к одной из аллегорических картин, писанных на дереве, и попросил всех оставить его одного.

Суд. Перед судьями стоит подсудимый, а по сторонам его – дьявол и ангел: дьявол побуждает его принести ложную клятву, ангел же старается отвлечь его от такого греха.

– Добродетели и пороки. Все перемешано.

На высоком седалище сидит городской судья в красной мантии, опушенной белым мехом, с такой же меховой шапочкой на голове и с судейским жезлом в руке. Справа и слева от него сидят советники, которые оживленно беседуют друг с другом; их шестеро, по три с каждой стороны. Перед судьями стоит человек с мечом на боку, с жезлом в руке. Он приводит к присяге какую-то женщину. Последняя клянется, подняв правую руку с прижатыми к ладони пальцами, за исключением указательного и среднего. Позади судейских мест – перегородка, а за ней виднеются юноша и судебный сторож, предъявляющий судьям деловую бумагу. На заднем фоне изображено Воскресение Господне, а наверху – Христос как Судья Вселенной; около Него – Приснодева Мария, Иоанн Креститель и апостолы.

Глава 35

За бродячими утренними туманами в сырых долинах скрывалось тепло, над озером поднимался пар, и к восходу солнца спала ночная напряженность трав, наполнившись влагой, стебли склонялись под выпавшей росой, вокруг все прояснилось и потеплело. В воздухе запахло парным молоком. Марта утонула в тумане, наугад выбирая дорогу.

Две недели женщина не приходила к священнику и говорят, все это время туманы стелились по полянам задерживая работу косарей, дровосеков, травников. Ларс хворал. Отец Марк отказывался разговаривать, только исповедовал.

Марта спустилась на лесную тропу, первые лучи солнца пробили кроны деревьев. Она набрала полную корзину всякой снеди, но несла ее легко, вдыхая ароматы проснувшейся природы и чувствуя прохладу. До своего замужества она любила прибегать сюда, к старым вековым деревьям, что начинались сразу за косогором, слушать соловья. Но сегодня одиночные трели лесного певца уже потерялись в гомоне пробудившихся птах, собравших симфонические оркестры, в которых не участвовали только воробьи, что проворно атаковали старые дождевые лужи с застоявшейся водой, купались в них так, будто лужи были редкостью в этих краях.

Марта избрала дорогу в обход побережья озера, чтобы никто не мог догадаться, куда она идет. Над его ровной гладью легкой дымкой клубился пар. Казалось, озеро закипает как варево на огне. Послышался плеск воды и вот под старыми ивами, у берега показалась горстка людей. Марта узнала в них работников господина Райнталя. С зимы до летнего сезона нанимались они в кожевенные цеха. Марта никогда на озере не встречала этих парней. Ведь цеха находились на северной окраине города. Перед Мартой вдруг столбом вырос долговязый Эйен, ее давний ухажер.

– Добрый день, фру Марта! Частенько тебя стали здесь замечать.

– Здравствуй, Эйен. А вас что сюда занесло? Отлыниваете от хозяина?

– Может искупаешься с нами?

Марта слегка покраснела. Предложение можно было принять за унизительное, ведь оно было сделано замужней женщине, но чего взять от этого остолопа? Да! Чего ждать от батрака?

– Нет, не хочется, – она оценивающе посмотрела на Эйена, но удержалась от резких слов.

– Нет, не хочется, – повторил парень вслед за ней.

– Да и вам купаться не советую, – на ходу крикнула она.

– Не хочешь при мне раздеваться?! Или…

Марта вернулась к этому нахалу, и смачный шлепок по щеке произошел будто сам собой – а его голова развернулась в сторону озера.

– Нет. Просто утопленников многовато за последнее время, – добавила Марта.

– А… Слышала! Одного нашли мертвым на берегу? Он и в воду не заходил.

Марта с подозрением заглянула в глаза к Эйену:

– Его так и не опознали?

– Не-е-т! – парень не выдерживал ее напора и стал отступать: –А чего так смотришь? – он приложил ладонь к щеке, будто опасаясь, что ему перепадет еще раз:

– Вижу венок плывет – содеял это тот, кто по покойнику тоскует и хочет вернуть его, – и Марта мизинцем на лице парня стала чертить линию, от глаз, по щеке, минуя губы, до шеи.

– Негоже нам воды бояться. И не надо путать венки с кувшинками. Последняя ведьма умерла, – прощебетал он слова, как скороговорку.

– Не тебе о ней судить, – тут Марта заметила, что Эйен не отстает. Она ускорила шаг и голос ее стал еще жестче: –А ты не заблудишься? А? Провожатый? Может пора тебе возвращаться?

Но Эйен продолжал идти по пятам ее.

– А ты к священнику идешь. Я знаю.

– Не тебе судить.

– Он всегда обогреет.

Марта развернулась – со всего маху влепила ему еще одну пощечину и ускорила шаг. Эйен потер щеку и заскулил, как отвергнутая собака:

– Не ждет он тебя! И замок повесил! Говорят, с Кристиной его видали.

Вокруг посыпал пух, похожий на тополиный, но другой, будто птичий. Эйен не стал возвращаться. Вслед за крупной птицей, пролетевшей низко над его головой, он бросился в сторону дома викария, обогнув излучину леса пешком, он вновь бежал, пока несли ноги, пугая по кустам тетеревов. Бежалось легко, в ушах свистел ветер. Низина затаилась перед ним – и он увидел зверя.

Из ближайших кустов сверкали глубоко посаженные глаза хищника. Эйен бросил взгляд в сторону – и здесь, в редких зарослях, приподнялась угловатая тяжеловесная голова с торчащими в напряжении ушами, и на человека уставился сумрачный взор холодных зрачков, причем на уровне человеческого роста.

Эйен ринулся обратно, но не пробежав и десятка шагов, споткнулся о корягу и снова уперся в этот немигающий взгляд хищника и разглядел волчий оскал, дрожащие отвороты меха на шее. Вокруг задвигались кусты – стая людей-волков двигалась по окружности. Еще один рывок – уже четыре-пять шагов – кольцо хищников сжималось.

– На дерево….

Но руки предательски не хотели подчиняться. И тогда он опустился на корточки и тихо-тихо завыл, скорее от безвыходности своего положения. Как он мог сам загнать себя в эту западню? Страх, обида и бессилие, все вместе овладели им. Но звериная стая не спешила нападать, будто ожидала вожака.

* * *

…Марта шла, как оглушенная, волоча свою корзину, слезы крупными градинками скатывались по щекам. Эйен не первый упоминал о Кристине. Верить этому или нет – какая разница. Но чувства, тревожные чувства бередили ее сердце.

Двери и вправду оказались на замке. Заглядывать в окна? Сходить к потайной двери за домом? Зайти в свой летний домик, где ей пришлось пожить, пока угомонился Ларс?

Все было заперто, хотя служанка днем обычно занималась хозяйством. Марта возвращалась окольным путем, по густой траве, где по наитию угадывала колею.

* * *

За лесным изгибом ей повстречался Янек. Хмурый, с опухшим лицом под шапкой вьющихся волос, он брел по тропе и разговаривал сам с собой. Волосы парня прекрасно вились, и чем серьезнее было его лицо как в этот раз, тем смешнее он выглядел из-за своих, то ли рыжих, то ли белокурых волос. Марта улыбнулась, на мгновенье задумавшись над загадкой волос Янека. Кто смог бы сказать, рыжие они или белокурые? В пасмурные дни они были белее льна, но под прямыми солнечными лучами они казались рыжее любой беличьей шкурки.

– А ты здесь откуда? – спросила Марта, и добавила с укоризной: – Видно перебрал вчера?

– Кристину не видели? – отвечал он вопросом на вопрос.

– Свет на ней сошелся?

– Я вчера пришел к ее новой хозяйке, фру Паулине. Вечером. Уже смеркалось. Попросил позвать Кристину, хозяйка отправила меня куда подальше. Будто я виноват в чем.

– Ты ж, наверное, пьяный был.

– Вообще-то да.

– Ой, мне бы твои заботы…

– Послушайте, вот присядь-те…Ага…

Они опустились в траву, будто ждали давно такого случая. Они слишком устали и теперь, на время сбросив груз своих хлопот, с удовольствием могли разговаривать.

– Представьте себе, фру Марта, я виделся с Кристиной всего один раз. Потом она переехала к фру Изольде, потом к фру Паулине. Ко всем ходил – не пускают даже в дом. Будто я прокаженный. Думал на улице подкараулю. Нет! Она постоянно куда-то уходит. Ее все видят, кроме меня. Будто бес водит меня за нос. Да-да, фру Марта… Вот и теперь две бабки мне указали на это место, она сегодня ушла по этой тропинке, именно по этой. А куда она ведет?

– Не знаю, Янек.

– А я знаю. К священнику.

– Пойдем со мной, Янек.

– Искать ее? – неуверенно спросил Янек.

– Пойдем, сказала, – повелительным тоном произнесла Марта и медленно поднялась, одернув задравшийся подол юбки. – Я тебе покажу что-то.

– А куда?

– Какой ты непослушный, Янек. Женщин надо слушать, Янек.

– А корзина?

– Корзина никуда не убежит.

Она повела Янека за собой. По странному поведению Марты трудно было судить, какие намерения вынашивало ее сердце. Была некоторая обреченность в ее движениях и это передавалось Янеку. Он поплелся за ней как овца на заклание.

Заброшенный дом показался и внезапно вырос из-за расступившихся кустов. Но они задрали головы на поле. Что-то привлекло их внимание – они и не понимали что именно. Доносился знойный запах травы – поле будто застыло как студень под морозом, и теперь по нему переливались редкие, несвойственные, оттенки цвета. Поле, заросшее ковылем, почему-то казалось то синеющим, как небо, то чернеющим, как озеро, и всегда безмолвным, будто не жили в нем земные твари.

Марту передернуло от резкого наплыва чувств, и фрагменты того ночного шабаша вспыхнули в ее мозгах. Она бросилась туда, куда понесли ее ноги, но она сразу заметила, что еще что-то тянет ее на поле с неудержимой силой. Она не могла в это поверить, но скованная с обеих сторон, стремилась к одному месту, месту ее греха. Что несло ее по траве как по воде? Никогда волны шелковистых трав так мгновенно и услужливо не расступались и не стелились, влекомые ветром, поднявшимся невесть откуда…

В нос ударил запах гари – и она, сбитая с ног, поднялась – она увидела, как выгорело все вокруг, и ладони и платье измазаны сажей. Нетрудно было понять, что ее что-то привело на пепелище…, что все повторится как дурной сон.

Янек оставался на том же месте, где его покинула Марта. В гуле ветра он улавливал далекие звуки, напоминавшие детское щебетание, крики о помощи, стоны и женский плач. «А может ревенку-траву кто рвет – и плач чудится?» – вспомнил он как в детстве успокаивала его мать.

И вдруг перед ним появилась Марта – он вгляделся в ее лицо, оно было безмятежно, будто ничего не произошло. Она пошла на него – он отступил, она прошла мимо, он – за ней.

Заброшенный дом приближался.

…Они нашли вход, прорубленный топором, и поднимались по старым каменным ступеням на второй этаж. Марта впереди, Янек следом. Под ногами громко хрустела осыпавшаяся штукатурка…

* * *

…Волки сжимали круг, в котором стоял человек. Ловушка закрывалась с каждым волчьим шагом. Подкрадываясь, перебегая с места на место, звери показывали свой оскал, и никакая сила не могла их остановить… Человек был слаб, он стоял перед ними на коленях, читая свою последнюю молитву. Он молил Бога, чтоб все закончилось быстро, чтобы не умереть в муках и страданиях. И когда в его помутненном сознании, из-за деревьев появился священник, у него мелькнула мысль о спасении, но тут же исчезла – он разглядел, что вместо лица из-под капюшона сутаны выглядывала козья морда… Эйен был обречен. Он лишь беспомощно протянул руку и в последний раз взглянул на священника, спокойствие которого внушало ужас не меньший, чем от наступавшего зверя. Их глаза встретились. Обладатели этих глаз имели два бездушных взгляда: один, потерявший его навсегда, и другой, его не нашедший…

Глава 36

Полумрак одичавшего дома, разбросанная домашняя утварь, – когда-то здесь протекала жизнь, раздавались голоса, играл ребенок. Где теперь эти люди? Живы ли?

В угловой комнате, во всю ее ширину стояла массивная кровать из красного дерева. Спинки кровати вытянулись под самый потолок, выглядели затейливо, причудливо и бессмысленно. В человеческий рост – как заметил Янек, когда поравнялся с ними. Он так отвлекся, что потерял Марту. Слышались ее шаги, но потом затихли. Пошел ее искать в одной из комнат. Вернулся в угловую – на спинках кровати играли тени. Пробежал по коридору, минуя ряд ободранных дверей. Вот еще дверь, еще. Он с силой толкнул ее и вошел, будто ожидая кого-то встретить. Перед ним стояло пустующее кресло, из черного дерева, повернутое к окну, кресло магически притягивало к себе, но он вцепился за мощную ручку двери, удержавшись от странного соблазна.

Они столкнулись лоб в лоб. Она в упор смотрела на него, глаза ее по хищному сузились, она медленно прошла рядом с ним в направлении стены, исчерченной какими-то знаками и поравнявшись, так и не обронив ни слова, вдруг повисла на его спине. Он закружил ее, пытаясь сбросить, но ее руки еще сильнее сдавили ему горло, и они повалились на кровать, подняв облака пыли. Ритмичные стуки сотрясали весь дом или они стучали только в их ушах – этого нельзя было понять.

Пустующее кресло, что он заметил в комнатах дома, в нем кто-то находился, но тень покрывала сидящего с головы до ног. С кресла свисали четки. Он потер глаза – да, четки, он не ошибся. Хотелось позвать: «Отец Марк», но однажды он призрак на улице принял за священника. А теперь ему почудилась козлиная морда. Он отступил назад, делая шаг потише, – уйти незамеченным была его основная мысль. Но поднялся стук, который узнал бы каждый житель Кодена, это был стук как на давнем шабаше в Гюррефельдских дебрях. Существо сидело в кресле, и как ни в чем не бывало, выстукивало эту барабанную дробь двумя телячьими хвостами, что свешивались с кресла на пол.

Сильные руки Марты схватили Янека за голову – закрыв весь обзор, и увлекли его в пучину страсти. Любовники закашлялись, но продолжили барахтаться…, пока наконец, не затихли в сомкнутых объятиях друг друга, под натянутым на головы одеялом, тяжелым, будто слепленном из глины.

* * *

…Жертва была разорвана в клочья, к тому, что от нее осталось подбирались слетевшиеся вороны, они окружили место убийства, подражая людям-волкам. За дрожащими кустами мелькали то уши волков, то куски мяса и кишок в зубах. С одного броска перекусив горло на шее человека, и резвясь в брызгах крови, волки разделались с жертвой за несколько мгновений. Жаркий волчий пир, но долго он не длится. В лесу быстро потемнело и вороны уже завершали свою трапезу среди ошметков ткани, оставшихся от человека и телячьих хвостов…

Марта и Янек едва отдышались от объятий, и теперь оглядывались – окружающая обстановка изменилась. Но как? Стало холодно – они погрустнели, съежились. А может, то что случилось – случилось не с ними? Им так казалось.

Янек видел цветущие сады яблонь и кружение юбок Кристины, и Марта все бродила за своим священником, который шел впереди с книгой и читал псалмы. А последним с мешком плелся бедолага Томас. Предчувствия, недобрые предчувствия, витали над их таким коротким счастьем. Они ждали беду, вот-вот она ворвется в их жизнь.

Что-то должно случиться! Так просто ничего не происходит – думали они. Тогда им придется рассыпаться как марионеткам, на осколки прошлого. Как все рассыпалось в этом загадочном доме.

Им казалось, что они легли не в постель, а в каменный склеп и лежат в одном гробу, и сами задвинули над собой крышку… не совсем до конца, чтобы еще увидеть последний луч света.

Незваный голубь влетел в пустое окно, тревожно порхая крыльями, он опустился на ложе, приютившее Марту и Янека. Боясь дурной приметы, Марта согнала птицу.

– Да не голубь то…., – удостоверилась она, и схватив платье, бросилась прочь из комнаты. Но вместо прохода она наткнулась на зеркало с человеческий рост и увидела отражение, так похожее на нее, но чужое совсем. В мутном зеркале была голая, тощая, робкая фигура женщины. Разве это могла быть Марта? Но она не испугалась своего отражения и напряженно вглядывалась в черты лица этой зеркальной уродки и в то, что было за ней. А сзади на стене нависала тень причудливой формы, и пока Марта пыталась разгадать загадку тени, все настенные очертания вдруг исчезли.

Янек тоже заметил скользящие по стенам тени, он оглянулся на кресло. Оно уже пустовало. Его охватил холод. Одеяло не спасало – он весь задрожал, и услышал стук снизу, будто забивали гвозди – прислушался – стук угасал и ему на смену вернулись те беспорядочные звуки, какие недавно доносились с поляны. Лицо искривила судорога. Дотронуться руками до лица, снять наступивший озноб, и позвать Марту, он не смог. Руки онемели… Но скованность его вдруг прошла и он вскочил на ноги. Вне всяких сомнений в доме находился кто-то еще, ставший свидетелем их страсти. За Мартой давно следил ее муж, но разве мог он такие странности творить? Янек подобрал корзину Марты, ринулся вдогонку, спотыкаясь и перепрыгивая через хлам.

– Марта! Марта!

Никто не отозвался.

– Где же она?

«Вылетела пташка из склепа, как на крыльях…» – подумал он и приподнял стоявшую корзину. В этот раз она показалась ему слишком легкой. Осторожно он приоткрыл платок, закрывающий все содержимое, и за поднявшимся роем мух он увидел чьи-то внутренности. Отшвырнув корзину, он решительно пошел к выходу.

Из-за угла выглянула маска.

– Фу ты! Нечисть! – голова кружилась и подступала тошнота. Скорее на воздух! Но входные двери не открылись.

…Янек бился в разные двери – их заперли снаружи, засовы изнутри открывались. Он нашел и ту дверь, где был прорублен проход. Но что это? Дверь была заколочена досками. Когда успели? Никто не слышал стука молотка.

– Марта! Открой дверь! – Он навалился на свою преграду, уперся ногами в пол и всей силой стал ее продавливать, заскрипели толстые доски. Но тщетно. – Как ты вышла? Марта? Проход же забит… – он прижался к двери и с другой стороны послышалось тяжелое дыхание. – Марта! Не молчи. Я же слышу тебя. Отпусти двери. Я разве обидел тебя чем? Ну, Марта, прошу тебя? – потом Янек перешел на шепот, и стал уговаривать Марту чуть слышно: – Марта… прошу тебя… мне не смешно.

Он оглянулся, слабо надеясь отыскать что-нибудь тяжелое, вроде топора. На стенах торчали лишь вбитые скобы, но взгляд наткнулся на изображение козлиной морды, с изогнутыми вверх рогами, причем отделившейся, по замыслу рисовальщика, от туловища. Кто-то углем тщательно создавал эти рисунки. Янек подробно разглядел изображение и наконец, догадался, что козлиная морда на стенном рисунке – это изображение маски, но не той, что выглянула недавно из комнаты. Внизу едва виднелось слово, сложенное из букв: S, о, l, v, e, затем на другой строчке более слитно: «et Coagula». Если бы знать значение этих слов. Но кому предназначались рисунки и слова? И кому в голову могло прийти нарисовать такое кощунство? Дети, да и взрослые обходили этот дом за сотни шагов. Обычно у детей на стенах другие рисунки. Он вновь добежал до дверей главного входа, слабо надеясь, что они отворены, и обратно вернулся, держа в руках два медных подсвечника. Он стал пробивать ими выход, но сразу понял, что ничего не расколется. Оставалось дергать доски, раздирая до крови ладони, опустился на пол – наверное, все показалось ему в этом сумасшедшем доме. А может произошло на самом деле под роем могильных жирных мух, облепивших весь потолок.

…В который раз Янек шел к дверям, пробуя их на прочность, и вот двери в галерею вдруг распахнулись перед ним. И в солнечном просвете он разглядел высокую фигуру викария. От солнца заболело в глазах – Янек прикрыл глаза рукавом, но не отвернулся. Да и викарий не совсем был похож на себя. Высокий худой весь потрепанный. С каким-то отчужденным видом, священник поманил Янека – то послушно подался вперед, спустился в подземелье, где оказались сорванными замки. У видел жертвенник, кости животных и надписи на стенах. И все шел и шел.

* * *

– Ты живой? – спросил священник.

Янек обернулся. Перед ним стоял будто другой человек. Вроде бы тот же. лишь позже Янек вспомнит что у священника вдруг уменьшился рост.

– Как видите? – ответил Янек. – А вы там не были? – он кивнул за спину.

Прошла долгая пауза. Священник будто изучал Янека, пока не ответил вопросом на вопрос:

– А что там?!

– А как вы тут оказались?

– Сначала ты скажи, как сюда попал? И что тебе здесь надо?

– Как легко открылись двери! – нашелся Янек, – Так легко. А я тут дергаю-дергаю, и он участливо посмотрел на свои ладони. – Все заперто.

Священник снова замолчал, наблюдая за пленником дома. Но Янек спешил разрядить это напряженное молчание:

– А я забежал. Вот! Услышал, будто кто-то позвал…

* * *

«Когда он видел множество цветов, он начинал проповедовать им и призывал к восхвалению Господа…, – отец Марк ухаживал за розами и припоминал полюбившиеся ему слова из писаний св. Франциска. – Все создания отвечали любовью на любовь святого. Они ласкались к ласковому. Слушались просящего, повиновались повелевающему».

Бархатные розы, нежные флоксы и лилии, фиолетовые астры, розовые и голубые хризантемы, уютно расположившись в клумбах, с нежным трепетом встречали священника. Он пришел к ним, осторожно ступая. Украдкой он пробирался в самую гущу цветов, принимая самые карикатурные позы, чтоб не нарушить цветник. Священник робко улыбнулся, извиняясь за свое вторжение и принялся выщипывать сорную траву. Иногда он распрямлял спину, и старчески, но с наслаждением покряхтывал. Как совершенен цветочный мир, окруженный суровым кедром. «Как совершенен цветочный мир, – думал он, – и как уродливо устроен мир людской. Почему цветы мудрее нас? Потому что они есть красота божественная».

Отец Марк увидел вдали женщину, похожую на Марту. От неугомонного ветра, встретившего ее в поле, она превратилась в своем воздушном платье в распустившийся цветок пиона, а когда ветер поутих – хризантемы. Священник долго провожал ее взглядом, вспоминая св. Франциска.

«Радуйся, царица премудрость, Господь храни тебя, с сестрой твоей, святой и чистой, простотой. Госпожа святая бедность, господь храни тебя с братом твоим, святым послушанием. Все святейшие добродетели, храни вас Господь, проистекающих и идущих от Него…

Святая премудрость изгоняет Сатану.

Чистая святая простота прогоняет всю мудрость мира сего и мудрствования плоти. Святая бедность прогоняет всякую алчность, скупость и заботы мира сего, и все, что в мире. Любовь святая прогоняет все искушения и все страхи, дьявольские и плотские…»

Когда от Марты осталось лишь светлое пятнышко на горизонте, священник покинул цветник. Его душил кашель.

Он пополоскал воспаленное горло отваром ромашки, боль слегка утихла. Можно умыться – смыть с лица тревогу и упасть в глубокий, как колодец, сон. Но лишь охлаждение кожи и не более. Осиный рой мыслей только разрастался. Теперь видения наполнялись какой-то сценой крови. Будто звери растерзали человека.