Текст книги "Очистка"

Автор книги: Хью Хауи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Нет уж, спасибо, – сказала она, отсмеявшись. – Я уничтожила всё, что нашла. Не желаю, чтобы они узнали. Они хотят торчать здесь? Ну и чёрт с ними! Я вернусь только ради тебя.

– Ты не вернёшься, – гневно воскликнул Холстон. – Неужели ты думаешь, что изгнанные всё ещё живы и бродят где-то там, снаружи? Ты считаешь, что они не возвращаются, потому что чувствуют себя преданными?

– А по какой ещё причине они производят очистку, как ты думаешь? – спросила Аллисон. – Почему они хватают скребки и делают свою работу без малейших колебаний?

Холстон вздохнул. Злость в нём постепенно улеглась, исчезла.

– Никто не знает, почему.

– Но как тыпредполагаешь – почему?

– Мы ведь уже говорили об этом, – устало сказал он. – Сколько раз мы это обсуждали?

Он был уверен: многие пары шептали друг другу свои догадки ночью, когда были наедине. Они с Аллисон – не исключение. Он взглянул на стену – взошла луна. Значит, наступила ночь. У них осталось очень мало времени. Завтра его жена уйдёт. Мысли об этом приходила к нему всё чаще и чаще – словно молнии, беспрестанно сыплющиеся из грозового облака.

– У каждого свои соображения, – промолвил он. – Мы делились своимибессчётное число раз. Давай просто...

– Зато теперь тебе известно кое-что новое, – перебила Аллисон. Она отпустила его руку и смахнула волосы с лица. – Мы оба с тобой знаем это, и теперь всё представляется иначе, совсем иначе. А завтра я узнаю точно. – Она улыбнулась и погладила Холстона по руке, словно он был малышом, нуждающимся в утешении. – А в один прекрасный день, любовь моя, это узнаешь и ты.

6

Настоящее время

Первый год после её ухода Холстон ждал, поверив её безумным обещаниям, надеялся, что она вернётся. Первую годовщину со дня смерти Аллисон он провёл, надраивая камеру ожидания и дверь шлюза; он изо всех сил напрягал слух, пытаясь уловить хоть какой-нибудь звук снаружи, в надежде, что призрак его жены вернулся, чтобы освободить его.

Когда этого так и не произошло, он начал рассматривать другую альтернативу: а не выйти ли за ней самому? Он провёл столько времени, просматривая на компьютере файлы Аллисон и пытаясь составить более или менее ясное представление о её находках, что сам наполовину обезумел. Он пришёл к выводу, что живёт в мире лжи, а раз так, то без Аллисон такая жизнь теряет всякий смысл.

Весь второй год Холстон провёл как последний трус – в боязни совершить решительный поступок. Каждый день по дороге на работу он готов был прокричать о своём желании выйти наружу и чувствовал во рту ядовитый вкус страшных слов, но всякий раз в самую последнюю секунду проглатывал их. В день второй годовщины они с помощником шерифа Марнсом отправились в обход, и весь этот день в Холстоне горела пламенем его тайна – осознание того, насколько близко он подошёл к гибели. Да, это был долгий год, год, когда он отказался от Аллисон. Первый год был годом её ухода, второй – его.

Но больше он не боялся.

Теперь, ещё годом позже, он сидел один в камере воздушного шлюза, одетый в защитный костюм, и в душе его сомнения боролись с уверенностью. Массивная жёлтая дверь герметично закрылась и отрезала его от остальной Шахты. Да, не так он представлял себе свой конец, совсем не так. Он всегда думал, что навечно останется в Шахте: после смерти его прах пойдёт туда же, куда и прах его родителей – на восьмой уровень, где занимались обогащением почвы. Кажется, прошла целая жизнь с тех пор, как он мечтал о собственной семье, о собственном ребёнке, или даже о двойне, или о втором выигрыше в лотерею; мечтал о жене, с которой они бы вместе состарились...

По ту сторону жёлтой двери прозвучала сирена, прогоняя всех задержавшихся. Всех, кроме него. Ему было некуда идти.

Зашипели баллоны, нагнетая в камеру шлюза инертный газ. Через минуту Холстон ощутил, как под давлением аргона костюм тесно облепил тело. Он вдохнул кислород, циркулирующий в шлеме, и встал у другой двери, запретной – той, что вела в кошмарный мир снаружи. Стоял и ждал.

Где-то глубоко в стенах глухо проскрежетали стальные поршни. Полиэтиленовые драпировки на стенах шлюза пошли морщинами под давлением аргона. Эти драпировки сожгут, пока Холстон будет заниматься очисткой. Ещё до наступления ночи весь шлюз подвергнут тщательной дезинфекции, вымоют до блеска и запечатают до следующей очистки.

Створки широкой металлической двери задрожали, затем между ними образовалась щель, которая постепенно расширялась – створки медленно убирались в стены. По замыслу конструктора, полностью они не раскрывались: воздух за пределами Шахты представлял собой нешуточную опасность, и её нужно было свести к минимуму.

Поток аргона с шипением просачивался сквозь щель наружу; по мере того, как створки расходились всё дальше, шипение переходило в низкий рёв. Холстон приблизился к двери вплотную. Он поражался тому, что ему даже в голову не пришло сопротивляться, а ведь раньше его ввергала в недоумение покорность, с которой другие шли на смерть. Но лучше выйти наружу, увидеть мир хотя бы один раз собственными глазами, чем заживо сгореть здесь вместе с полиэтиленовыми драпировками.

Как только щель достаточно расширилась, Холстон протиснулся в неё, цепляясь костюмом за края створок. Его окружила туманная завеса – это аргон конденсировался в более разреженном воздухе. Холстон слепо двинулся вперёд, выставив перед собой руки.

Дверь, через которую он только что вышел, начала закрываться. Завывания сирены становились всё глуше, пока толстые стальные створки не сомкнулись и не отрезали Холстона от прежней жизни. Внутри шлюза – он знал это – вспыхнуло пламя.

Оказалось, что Холстон стоит у подножия бетонного пандуса – он вёл наверх. Это удивило Холстона – оказывается, он ещё не на поверхности; ведь он привык видеть мир на стенах помещений верхнего уровня до самого горизонта. Времени у него было мало; в голове словно набат гудел: торопись! торопись! Минуты жизни были сочтены. Он неуклюже зашагал по узкому пандусу наверх.

С обеих сторон его окружали выщербленные бетонные стены. В лицевой щиток шлема ударил поток неправдоподобно яркого света. Холстон совершил непростительный грех – осмелился иметь надежду, и на верху пандуса его ожидало воздаяние. Он повернулся вокруг себя, окидывая взором горизонт. Голова закружилась от нескончаемых просторов. Зелёных просторов!

Зелёные холмы, зелёный ковер травы под ногами. Холстон закричал от восторга. Его рассудок отказывался верить глазам. Надо всей этой зеленью простиралась голубизна, точь-в-точь такая, как на картинках в детских книжках; а по ней текли белоснежные облака, и в воздухе носились, хлопая крыльями, какие-то живые существа...

Холстон кружился и кружился на месте, вбирая в себя это зрелище. Он вспомнил, как то же самое делала его жена: неловко, медленно поворачивалась, как будто растерялась и не знала, приниматься ли за очистку.

Очистка!

Холстон вынул проволочный скребок. Очистка! Надо торопиться! Теперь он знал, почему. Почему. Почему!

Он посмотрел туда, где по его расчётам должна была находиться стена, окружающая верхний уровень Шахты, но, разумеется, не увидел – она была под землёй. Позади него возвышалась бетонная башенка всего восьми или девяти футов в высоту. По стене тянулась вверх металлическая лестница с перекладинами, над башенкой торчала антенна. А внизу, по всем четырём сторонам башенки крепились большие выпуклые линзы мощных камер – по одной с каждой стороны.

Холстон приблизился к первой из них, держа наготове скребок. Он представлял себе, как выглядит со стороны кафетерия – неловкая фигура в громоздком костюме, постепенно надвигающаяся и становящаяся всё больше и больше. Это то, что он видел три года назад, когда очистку проводила его жена. Она размахивала руками – Холстон думал тогда, что это для равновесия; но, может, так она пыталась что-то сказать ему? Улыбалась ли она за зеркальным лицевым щитком такой же глупой, счастливой улыбкой, какой улыбается сейчас он сам? Билось ли её сердце в неистовой надежде, пока она мыла, чистила, протирала, наносила плёнку? Холстон знал – в кафетерии никого нет; в Шахте не осталось ни одного человека, который любил бы его до такой степени, чтобы смотреть на него сейчас, но тем не менее он помахал в камеру. Раньше он думал, что руками смертников, моющих линзы, водит сама злоба, но теперь он знал, что это не так. Не гнев; не знание того, что это не он обречён, а живущие в Шахте; не ощущение предательства заставляло руки изгнанников совершать эти маленькие круговые движения. Жалость – вот что это было. Огромная жалость и чистая, ничем не замутнённая радость.

Мир затуманился, но это потому что на глаза Холстона навернулись слёзы. Его жена права: то, что они видели изнутри – сплошной обман. Холмы были настоящими – Холстон узнал их контуры, ведь он смотрел на них столько лет! – но краски были совсем другие. Экраны в Шахте с помощью программы, о которой говорила Аллисон, превращали яркий зелёный цвет в серый и бурый, убирали любые признаки жизни. Да какой жизни!

Холстон счищал грязь с линзы и раздумывал: а было ли само постепенное смазывание изображения на экранах настоящим? Да, линзы пачкались, это правда. Но, может, это самая обычная грязь, а вовсе не токсичная пыль, носящаяся в воздухе? Могла ли обнаруженная Аллисон программа просто модифицировать уже знакомое изображение? В голове Холстона мелькали сотни новых фактов и догадок. Он походил на взрослого ребёнка, вдруг попавшего в широкий мир: столько всего нового, неизведанного – голова кругом!

Да, помутнение картинки тоже ложное, решил он, стирая последнее пятно грязи со второй линзы. Программа использовала наложение слоёв – точно так же, как она превращала зеленую траву и голубое небо с белыми облаками в нечто угрюмо серое и бурое. Они скрывали от обитателей Шахты живой мир, настолько прекрасный, что Холстон был вынужден одёрнуть себя – до того ему хотелось бросить работу и лишь стоять и любоваться окружающим.

Он чистил вторую камеру и думал о том, что находилось в глубине под его ногами. Сколько человек в Шахте знали об истинном положении дел? И знал ли вообще кто-нибудь? Что за фанатизм руководил теми, кто поддерживал эту мрачную иллюзию? Или, может быть, эта тайна шла из времён, предшествовавших последнему восстанию? Возможно ли, чтобы многие поколения жили под сенью векового обмана, заключённого в пакете компьютерных программ, и никто об этом не догадывался? А если кто-то знал об этих программах, если мог создать любую иллюзию, то почему он не показал что-нибудь покрасивее, чем тот мрачный пейзаж?

Восстания! Может, это было сделано затем, чтобы не допустить их повторения? Холстон нанёс защитную плёнку на вторую линзу. Или, возможно, отвратительная ложь и унылый ландшафт были призваны удержать людей внутри Шахты, заставить их отказаться от стремления наружу? Наверно, кто-то решил, что удерживать власть, контроль над людьми важнее правды. А может, здесь крылось нечто ещё более глубокое и мрачное? Например, страх перед ничем не сдерживаемой рождаемостью? Сколько ужасных предположений, одно другого хуже...

А что же Аллисон? Она ведь должна быть где-то здесь! Холстон завернул за угол бетонной башни к третьей линзе – и на горизонте встали знакомые небоскрёбы далёкого города. Вот только их было значительно больше, чем обычно. На переднем плане стройными рядами высились здания, которых он никогда раньше не видел. Другие, те, которые он знал наизусть, тоже выглядели иначе: целые, сияющие, а вовсе не полуразрушенные, с дырявыми, иззубренными стенами. Холстон смотрел на зелёные холмы и воображал, что вот сейчас, в эту самую минуту на одном из них покажется Аллисон... Вот ещё чушь. Откуда ей знать, что его изгонят именно в этот день? Помнит ли она, что сегодня – очередная годовщина? Пусть он и пропустил две предыдущие, но всё же? Холстон проклял свою былую трусость – он потерял столько времени! Нет, Аллисон не придёт, это он должен отправиться к ней.

Ему вдруг страстно захотелось так и сделать: сорвать с себя шлем и противный костюм и припустить по склону в одном углеволоконном «исподнем», всей грудью вдыхая резкий, свежий воздух и безостановочно смеясь – пока не найдёт свою жену где-то в невообразимо огромном городе, полном людей и звонкоголосой ребятни.

Но нет, надо выдержать марку и закончить работу. Он не был уверен, зачем, но до него это сделала его жена, и так же поступили остальные. Холстон теперь тоже член «клуба вышедших наружу». Он просто обязан подчиниться, потому что это обычай; те, кто его установили, знали, что делали. Он отыграет спектакль до конца. Раз до него так поступали все, значит так надо, это их общая тайна, и её узы нерушимы. Поэтому Холстон неуклонно придерживался инструкций и следовал номерам на карманах; очистка шла на автомате, а сам он в это время размышлял о сложности и разнообразных возможностях открывшегося ему мира – такого огромного, что можно прожить целую жизнь, и так и не увидеть всего, не надышаться, не напиться и не наесться.

Холстон мечтал об этом всё время, пока возился с третьей линзой: наносил, вычищал, протирал и снова наносил. Потом двинулся к четвёртой камере. Пульс отдавался в ушах, сердце шумно колотилось о сдавленные костюмом рёбра. Скоро, скоро, твердил он себе. Поменял скребок, убрал грязь с последней линзы, потом протёр её салфеткой и нанёс защитную плёнку, после чего убрал инструменты и флаконы на место, в пронумерованные карманы, не желая загрязнять прекрасный природный ковёр под ногами. Закончив, Холстон сделал шаг назад, в последний раз заглянул в камеру, зная, однако, что никто за ним не наблюдает, а затем повернулся спиной к тем, кто в своё время повернулся спиной к Аллисон и всем другим изгнанникам. Есть, есть причина, почему никто из вышедших не вернулся назад, думал Холстон, так же, как есть причина, почему все производят очистку, хотя и клянутся, что не станут. Он был свободен. Пора присоединиться к остальным. И он устремился к той тёмной лощине на склоне холма, куда пошла его жена. Знакомой груды, недвижной, словно камень, он больше не видел, а значит, решил Холстон, она тоже была лишь ещё одной мерзкой иллюзией.

7

Холстон прошёл уже шагов сто вверх по склону, восхищаясь чудесной травой под ногами и сияющим небом над головой, когда это началось. Страшная судорога свела живот, словно от долгого голода. Сперва он подумал: это оттого, что он слишком активно двигается – то чистил, как заведённый, теперь вот несётся очертя голову в своём нескладном костюме. Ему не хотелось снимать его прежде, чем он перевалит через вершину холма, скроется из вида обитателей Шахты – пусть те, кто внутри, пребывают в плену своих иллюзий. Он сосредоточил внимание на верхушках небоскрёбов и заставил себя идти медленнее. Шаг, ещё шаг... Он столько лет бегал по лестницам – тридцать этажей вверх и вниз, что уж с этой-то нагрузкой он должен справиться!

Ещё один спазм, на этот раз сильнее. Холстон застонал и остановился, ожидая, пока боль пройдёт. Когда он в последний раз ел, кстати? Вчера вообще ничего не ел. Вот дурень! А когда он в последний раз ходил в туалет? Не помнил. Наверно, придётся избавиться от костюма раньше, чем намеревался. Как только волна тошноты прошла, он снова двинулся в путь, надеясь достичь гребня до следующего приступа. Ему удалось сделать не больше десятка шагов, когда боль вернулась – ещё более жестокая, чем раньше. Таких мучений он никогда в жизни не испытывал. Его чуть не вывернуло – счастье ещё, что желудок пустой. Холстон схватился за живот, колени его подогнулись, и он со стоном рухнул на землю. Всё туловище охватил пожар. Он ухитрился проползти вперёд ещё несколько футов; пот заливал ему лицо, капли падали и разбивались о щиток шлема. С глазами тоже творилось что-то неладное: весь мир на мгновение полыхнул ярко-белым, словно при вспышке молнии, а потом ещё и ещё раз. Озадаченный и испуганный, Холстон полз вверх, сосредоточившись лишь на одной задаче: достичь вершины холма.

Опять и опять зрение отказывало ему, в глазах мерцало, вспышки следовали одна за другой. Холстон почти ничего не видел; он врезался во что-то, лежащее на дороге, сильно ушибся. Проморгался и уставился на гребень, ожидая, когда зрение прояснится, но перед глазами по-прежнему сверкали то белые, то травянисто-зелёные молнии.

И тут зрение отказало полностью. Всё стало чёрным. Холстон схватился руками за лицо, а желудок в эту же секунду скрутило в очередном мучительном спазме. Однако посреди тьмы что-то светилось, мигало, так что Холстон сообразил – он всё-таки не ослеп. Вот только свет этот, казалось, шёл изнутри шлема, а не снаружи. Он всмотрелся в мигающий огонёк и понял: это лицевой щиток внезапно ослеп, а не он, Холстон.

Он пощупал заднюю часть шлема – там располагались застёжки. Может, он израсходовал весь запас кислорода и теперь отравляется продуктами собственного дыхания? Ну конечно! С чего бы им давать ему больше воздуха, чем требуется для очистки? Он попытался поддеть застёжки пальцами, но на руках были толстые жёсткие перчатки, и ничего не вышло. Перчатки составляли одно целое с костюмом, а костюм застёгнут на две молнии на спине, прикрытые отворотом с липучкой. Костюм нельзя было снять без посторонней помощи. Холстон так и умрёт в нём, отравившись собственными газами! Вот теперь, когда он бессильно извивался внутри своего мягкого, облегающего гроба, он узнал подлинный страх перед тесным пространством, в сравнении с которым приступы клаустрофобии в Шахте были просто детскими страхами. Холстон теребил застёжки, дёргал их, но пальцы были слишком толстыми и неуклюжими. Слепота осложняла дело ещё больше: она заставляла его чувствовать, будто на шее у него сжимается петля. Холстона опять скрутило в агонии. Он согнулся пополам, разбросал руки по земле и... вдруг почувствовал под пальцами что-то острое.

Камень. Инструмент! Холстон постарался взять себя в руки. Он провёл годы и годы, успокаивая других, утихомиривая волнения, превращая хаос в стабильность. Теперь этот опыт пригодился. Он крепко зажал в руке камень, боясь, как бы не выронить – ведь найти его вслепую будет трудно – и поднёс к шлему. У Холстона мелькнула сперва мысль срезать перчатки, но он не был уверен, хватит ли у него воздуха или здравого рассудка, чтобы проделать это. Ударил острым концом камня по шее, где находились застёжки. Послышался треск: кр-рак! кр-рак! Холстон остановился – его опять затошнило; потом нащупал застёжку толстым пальцем и прицелился тщательнее. На этот раз прозвучал щелчок, а не треск. Внутрь шлема через образовавшуюся с одной стороны щель просочился свет. Холстон задыхался, кислорода в шлеме практически не оставалось. Он переложил камень в другую руку и нацелился на вторую застёжку. Ещё пара ударов – и шлем слетел с головы.

Холстон мог теперь видеть. Глаза жгло, но он мог видеть! Он сморгнул слёзы и глубоко втянул в себя прекрасный, свежий, живительный голубой воздух.

И словно какая-то невидимая сила ударила его в грудь. Холстон закашлялся. Его вырвало желчью и желудочной кислотой, буквально вывернуло наизнанку. Мир вокруг был бурым. Коричневая трава и серое небо. Никакой зелени. Никакой голубизны. Никакой жизни.

Он упал набок, больно ударившись плечом. Перед ним на земле лежал его шлем с тёмным и безжизненным щитком. Щиток был непрозрачным. Холстон непонимающе потянулся за ним, взял в руку, рассмотрел... Снаружи щиток был покрыт серебристым слоем, но стекла под ним не было, лишь шершавая, грубая поверхность. К ней подходило множество проводков. Экран, который погас. Мёртвые пиксели.

Его снова вырвало. Он вяло вытер рот и посмотрел с холма вниз. Теперь он видел мир собственными глазами, видел таким, каким он был на самом деле и каким он всегда его знал – пустым и однообразным. Холстон выронил шлем – выронил обман, который принёс с собой из Шахты. Он умирал. Токсины выедали его изнутри. Холстон, моргая, взглянул на чёрные облака, несущиеся над головой. Потом обернулся, чтобы узнать, как далеко он продвинулся, сколько осталось до вершины, и увидел то, на что наткнулся, когда полз. Большая бесформенная груда, недвижная, словно камень. Программа, которую нашла Аллисон, убрала её из созданной на лицевом щитке иллюзии.

Он положил руку на груду. Его белый костюм осыпáлся хлопьями, словно песок. Холстон упал на землю и скрючился от боли. Он умирал долго, медленно, и всё это время обнимал останки своей жены и думал: какой же видят его гибель те, кто, возможно, смотрит на него сейчас – корчащегося, агонизирующего в чёрном провале на склоне мёртвого бурого холма, за которым возвышаются безмолвные руины покинутого города? Что они видят – те, кто решился посмотреть?

Дата публикации июль 2011 года