Текст книги "Луд-Туманный"

Автор книги: Хоуп Миррлиз (Мирлис)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– Хо-хо! Так, значит, то, что Копайри Карп говорил о содержимом мешков, было правдой? – И мысленно мастер Натаниэль возблагодарил небеса за то, что с Ранульфом не случилось ничего худого, хотя он находился в таком опасном месте.

– О, это была правда, можете не сомневаться. Хоть я и была тогда ребенком, но полночи проплакала от ярости, узнав, что мачеха сказала на суде, будто мой отец использовал эту гадость в качестве удобрения, а она, видите ли, просила его не делать этого! Просила не делать этого, подумать только! Я бы могла рассказать им со всем другую историю. А заправлял этим делом – Следопыт, он и ключ от амбара у нее взял, что бы хранить там свой товар. А незадолго перед смертью мой отец что-то учуял – я знаю это по тому, что однажды подслушала. Наша с Робином комната примыкала к их комнате, и мы всегда держали дверь приоткрытой из-за Робина: ему казалось, что он не сможет уснуть, пока не услышит, как храпит отец. Так вот, где-то за неделю до смерти отца я слышала, как он разговаривал с мачехой таким тоном, каким никогда к ней не обращался. Он говорил, что предупреждал ее уже дважды, и это предупреждение – последнее. До сих пор он всегда высоко держал голову, потому что его руки были чисты, а поступки – честны и благородны, но теперь он предупреждает ее в последний раз. Если это не прекратится немедленно, то он измажет Следопыта дегтем, вываляет в перьях и устроит ему такую жизнь, что тот не сможет здесь больше оставаться. И я, помню, слышала, как он откашливался и плевался, словно хотел отделаться от чего-то мерзкого. Еще он говорил, что всех Бормоти всегда уважали, а ферма с тех пор, как они ею владеют, процветала. С фермы посылали свежее мясо и молоко на рынок, хорошую пшеницу на мельницу и сладкий виноград виноторговцу, так что он скорее согласится продать ферму, чем позволит, чтобы эта гадость и отрава распространялась из его амбара и превращала честных парней в идиотов, бормочущих при Луне. А она стала его уговаривать, но говорила слишком тихо, и я не разобрала слов. Наверное, она что-то пообещала отцу, потому что он ворчливо сказал: «Ладно, но смотри, чтобы это было сделано, я – человек слова».

Через неделю после этого мой бедный отец умер. И я считаю чудом то, что я вообще сижу здесь и рассказываю вам все это. А еще большим чудом – то, что маленький Робин вырос и стал мужчиной, потому что он унаследовал ферму. Но ее девочка умерла, а Робин вырос, женился, правда, он умер в расцвете лет, но это случилось из-за ангины. Он всегда ладил с нашей мачехой и не хотел слушать и слова против нее. И она вырастила дочку Робина, потому что ее мать умерла при родах. Но я никогда не видела эту девочку, так как между мачехой и мной никогда никакой любви не было, и я никогда не возвращалась в наш старый дом с тех пор, как вышла замуж.

Госпожа Перчинка замолчала, и в ее глазах было то отрешенное выражение, какое всегда появляется в минуты, когда человек всматривается в свое далекое прошлое.

– Понимаю, – задумчиво сказал мастер Натаниэль. – А Следопыт? До своей недавней встречи в Луде вы его видели?

Она покачала головой.

– Нет. Он исчез, как я вам сказала, незадолго до суда. Хотя я не сомневаюсь, что мачеха знала, где он находится, имела от него вести и даже виделась с ним, потому что с наступлением темноты всегда куда-то уходила одна. Да, я вам рассказала все, что знаю, хотя, может быть, мне бы лучше попридержать язык: мало хорошего выходит, если ворошить прошлое.

Мастер Натаниэль промолчал, обдумывая ее рассказ.

– Ну что ж, – сказал он наконец, – все, что вы мне рассказали, очень интересно, в самом деле, очень интересно. Но приведет ли это к чему-нибудь – другой вопрос. Все улики – только косвенные. Однако я очень благодарен вам, что вы говорили со мной так откровенно. А если я еще что-нибудь выясню, то дам вам знать. Я вскоре уеду из Луда, но буду держать с вами связь. Обстоятельства могут сложиться так, что будет не лишним осторожности ради договориться о каком-нибудь слове или знаке, дающем понять, что гонец прислан действительно мной. Этот тип, которого вы знаете под именем Следопыт, с годами не стал менее хитрым, он полон коварства, и стоит ему только учуять, что мы его подозреваем, как он пустится во все тяжкие, лишь бы разрушить наши планы. Так какой же будет знак?

Его глаза заискрились.

– Придумал! – воскликнул он – Чтобы преподать вам маленький урок ругани, которую вы так не любите, мы сделаем вот как. Вы узнаете, что гонец от меня, если он обратится к вам со словами: «Клянусь Солнцем, Луной, Звездами и Золотыми Яблоками Запада!»

И он громко засмеялся, потирая руки от восторга.

– Вы такой же невозможный, как мой Перчинка, – засмущалась госпожа Перчинка. – Он часто, бывало…

Но мастеру Натаниэлю было достаточно воспоминаний. Поэтому он оборвал ее на полуслове, сердечно попрощавшись и рассыпавшись в изъявлениях благодарности.

Но у самой двери он обернулся, поднял кверху указательный палец и с нарочитой торжественностью произнес:

– Не забудьте: Клянусь Солнцем, Луной, Звездами и Золотыми Яблоками Запада.

Глава 19
Ягоды милосердной смерти

До глубокой ночи мастер Натаниэль мерил шагами пол курительной, пытаясь посредством сухих слов Закона и более живых, но менее надежных воспоминаний госпожи Перчинки проникнуть в ту старую деревенскую трагедию.

Он был уверен, что версия госпожи Перчинки верна. Фермера отравили, но не ивой. Так чем же? И какую роль играл в этом Следопыт, alias[10]10
  В данное время (лат.)


[Закрыть] – Эндимион Хитровэн? Конечно же, интуиция не подвела мастера Натаниэля и на этот раз. Но будет несправедливо, если эта история так и останется неясным шепотом, слишком тихим, чтобы его уловило ухо Закона.

На столе лежал лоскут с вышиванием, который, по шутливому предположению мастера Амброзия, мог оказаться полезным. Он взял его в руки и стал машинально рассматривать. Амброзий сказал, что при виде его Эндимион Хитровэн подпрыгнул выше головы, и причина казалась ясна. И все же эта пурпурная земляника не похожа на волшебные фрукты. Мастер Натаниэль не мог не узнать их мгновенно. Хотя он ни когда не видел точно таких ягод, но был уверен, что они не росли в Стране Фей.

Он подошел к книжному шкафу и вынул большой фолиант в веленевом переплете. Это был очень старый иллюстрированный справочник растений Доримара.

Сначала мастер Натаниэль рассеянно листал его страницы, словно не ожидал найти там что-либо интересное. Но вдруг он нашел иллюстрацию, под которой было написано: Ягоды милосердной смерти. Он тихо присвистнул и положил вышивку рядом с картинкой. Ягоды нарисованные и ягоды вышитые были одинаковыми.

На соседней странице ягоды описывались в стиле, который мог быть отнесен знатоком литературы ко временам герцога Обри. Текст гласил:

Ягоды милосердной смерти

Это ягоды винного цвета, стебли стелятся по земле, листья похожи на земляничные. Они созревают в первой четверти месяца урожая. Их можно встретить только в некоторых долинах на Западе, и даже там их растет немного. И во имя птиц, детей и других неосторожных любителей ягод, благо, что дело обстоит именно так, ибо они являются смертельным и очень медленно действующим ядом, часто дремлющим в крови многие дни. Спустя время яд дает о себе знать зудом кожи, а язык, словно в наказание за ложь, произнесенную им когда-то, покрывается темными пятнами так, что становится похож на крылышки божьей коровки, и это является единственным предупреждением для жертвы, что близится ее конец. Ибо если дурное может обладать благословенными добродетелями, то мы смеем утверждать, что эти пагубные ягоды – милосердно-жестоки, так как избавляют сваю жертву от отрыжки и рвоты, невыносимого жжения и терзающих колик. А незадолго до смерти ее обнимает дремота, уступал которой, жертва погружается в приятный сон, который станет для нее последним. А теперь я дам вам рецепт смеси, которая, если у вас на совести нет греха и вы в мире с живыми, равно как и с мертвыми, и никогда не убили даже малиновки, и не ограбили сироту, не разрушили чью-либо мечту, может оказаться противоядием от этого яда, а может и нет. Вот и сам рецепт: «Возьмите пинту салатного масла, и поместите в стеклянную бутылку, добавьте розовой и календуловой воды. Цветы должны быть собраны на Западе. Когда масло станет белым, добавьте почек пиона, цветов календулы, а также цветов и верхушек чабреца. Чабрец должен быть собран недалеко от той стороны горы, где, говорят, танцуют феи».

Мастер Натаниэль отложил книгу, и его глаза смотрели скорее испуганно, чем торжествующе. Что-то зловещее было в словах, которыми мертвые рассказывали свои истории, вышивая их с недобрым лукавством в рукоделиях старых дев, пряча их в старинных книгах, написанных задолго до того, как он родился. Но почему его ухо так жадно ловило эту немую речь?

С его точки зрения старый травник описывал убийцу: хитрого, коварного, смягчающего свои темные дела милосердием, – убийцу, прикосновение кровавых рук которого было бальзамом для тела больного, а голос навевал сон на его мятущийся дух.

История, рассказанная старым травником, показалась ему знакомой. Неистовая, жестокая и порочная женщина захотела избавиться от старого мужа и избрала для этого первое попавшееся средство – сок ивы, который вызывает мучительную смерть. Но ее осторожный, хоть и не менее кровожадный любовник забрал у нее иву, дав ей взамен ягоды милосердной смерти.

Не осталось и тени сомнения, что главным действующим лицом в этой истории был Эндимион Хитровэн.

Да, но как же заставить мертвого рассказать все, что с ним случилось, так громко, чтобы это могло дойти до уха Закона?

В любом случае надо уехать из Луда, и как можно скорее.

Почему бы ему не посетить место, где разыгралась старинная драма, ферму вдовы Бормоти? Может быть, там он сможет отыскать свидетелей, говорящих на языке, понятном всем.

На следующее утро мастер Натаниэль приказал оседлать коня, сложил самое необходимое в саквояж и сообщил госпоже Златораде, что не может в настоящий момент оставаться в Луде.

– Тебе же, – продолжал он, – лучше бы перебраться к Полидору. Я сегодня самый непопулярный человек в городе, и лучше, если о тебе будут думать как о сестре Виджила, чем жене Шантиклера.

Госпожа Златорада была необычайно бледна в то утро, а ее глаза до странности ярко блестели.

– Ничто не заставит меня, – проговорила она тихо, – переступить когда-либо порог дома Полидора. Я никогда не прощу ему того, как он с тобой обошелся. Нет, я останусь здесь, в нашем доме. И, – добавила она с легким презрительным смешком, – тебе нечего волноваться за меня. Я еще никогда не встречала представителя низшего класса, который мог бы стать достойным противником одного из нас, – они умеют только подчиняться, как собаки. Я ничуть не боюсь толпы.

Мастер Натаниэль радостно засмеялся:

– Клянусь Солнцем, Луной и Звездами! – воскликнул он с гордостью, – Ты молодец, Златорада!

– Ну что ж, не задерживайся, Нат, – сказала она, – иначе, вернувшись, ты обнаружишь, что я сошла с ума, как и все остальные: танцую так же неистово, как матушка Тиббс, и распеваю песни о герцоге Обри! – И она улыбнулась своей очаровательной лукавой улыбкой.

Он поднялся наверх, чтобы попрощаться с Конопелькой.

– Так вот, Конопелька, – весело крикнул он с порога. – В Луде мне становится слишком жарко. Поэтому я с рюкзаком за плечами отправляюсь на поиски счастья, как младший сын из твоей старой сказки. Пожелаешь мне удачи?

В глазах старухи появились слезы, но затем она улыбнулась.

– Да уж, мастер Нат, – воскликнула она, – Сдается мне, что у тебя на сердце не было так легко с тех пор, как ты был мальчишкой! Странные, однако, настали времена, когда Шантиклеров выгоняют из Луда-Туманного! Ох и хочется мне вправить мозги этим Виджилам и всем остальным! – И ее старые глаза сверкнули. – Но ты все равно не печалься, мастер Нат, и никогда не забывай, что Шантиклеры всегда были в Луде-Туманном и всегда будут! Меня только заботит, как это ты обойдешься всего тремя парами носков, да еще и чинить их будет некому.

– Ну что ж, Конопелька, – засмеялся он, – говорят, феи – большие мастерицы, и кто знает, может быть, я встречу в своих скитаниях хозяюшку-фею, которая поштопает мне носки, – и он произнес запретное слово так же легко и беззаботно, как произносил самые обычные и повседневные слова.

Примерно через час после отъезда мастера Натаниэля неожиданно вернулся Люк Коноплин, взъерошенный, с диким взглядом и крайне тревожными вестями. Но сообщить их мастеру Натаниэлю не было никакой возможности, так как он уехал, не сказав о цели своего путешествия.

Глава 20
Ночное

В промежутке между двумя своими письма ми – Конопельке и мастеру Натаниэлю – Люк решил, что его смутные подозрения не имели под собой оснований, так как дни на ферме, словно летние насекомые, тихо улетали прочь с убаюкивающим жужжанием, а Ранульф становился все более веселым и загорелым.

Но к осени Ранульф снова начал увядать. После того как Люк подслушал странный разговор, о котором сообщал в письме мастеру Натаниэлю, ферма вдовы Бормоти опять стала ему ненавистна. Он повсюду тенью следовал за Ранульфом, считая часы до прихода распоряжения вернуться в Луд.

Возможно, вы помните, что в первый вечер на ферме Ранульф выразил желание пойти с детьми в ночное стеречь коров, но это была мимолетная прихоть, и он о ней никогда больше не вспоминал.

Но в конце июня – и, конечно же, это случилось в канун Иванова дня – вдова спросила, не хочет ли он присоединиться ночью к маленьким пастушкам. Однако к вечеру пошел сильный дождь, и их намерение не осуществилось.

Об этом не вспоминали до конца октября и заговорили только за три-четыре дня до отъезда мастера Натаниэля из Луда. Осень на Западе выдалась очень теплая, и ночи были скорее свежими, чем холодными. В тот вечер мальчики пришли за своим хлебом с сыром и вдова стала добродушно подшучивать над Ранульфом, высмеивая его городское воспитание и то, что он никогда не проводил ночь под открытым небом.

– А почему бы тебе сегодня не пойти с нашими пастушками? Тебе же хотелось, когда ты только приехал, и доктор сказал, что вреда от этого не будет.

Люк был особенно удручен в тот вечер: мастер Натаниэль до сих пор не ответил на его письмо, хотя прошла уже неделя с тех пор, как он его написал. Он чувствовал себя одиноким и покинутым, груз ответственности слишком давил на его плечи, и он, естественно, не собирался увеличивать этот груз, позволив мастеру Ранульфу подвергнуться риску тяжелой простуды. Вдобавок всякая инициатива, исходящая от вдовы, вызывала у него подозрение.

– Мастер Ранульф, – взволнованно воскликнул он, – я не могу позволить вам пойти в ночное. Его милости и моей старой тетушке не понравилось бы это – ночи становятся сырыми, и все такое. Нет, мастер Ранульф, будьте умницей и отправляйтесь спать в постель, как обычно.

Пока Люк говорил, он поймал взгляд Хейзел, и она почти незаметно кивнула ему в знак одобрения.

Но вдова громко и презрительно засмеялась:

– Надо же, слишком сырыми, скажешь такое! Когда у нас вот уже четыре недели не выпадало ни капли дождя! Не позволяйте себя так баловать, мастер Ранульф. Коноплин – это баба в штанах, да и только. Он так же безнадежен, как моя Хейзел. Я всегда говорила, что если она не умрет старой девой, то это не значит, что она ею не родилась!

Хейзел ничего не сказала, только умоляюще посмотрела на Люка.

Но Ранульф был избалованным мальчиком, к тому же ему так нравилось дразнить Люка, что он стал кричать:

– Коноплин – баба! Коноплин – баба! Я иду, и все тут!

– Правильно, юный мастер! – засмеялась вдова. – Вы станете мужчиной раньше срока!

Три пастушка, наблюдавшие за этой сценой с робким интересом, заулыбались до ушей.

– Тогда делайте, что хотите, – угрюмо сказал Люк, – но я пойду с вами. И еще: вы должны одеться как можно теплее.

И они поднялись наверх надеть ботинки и повязать шарфы.

Когда они спустились вниз, Хейзел, поджав губы и хмурясь так, что ее брови соединились в одну линию, дала им положенную порцию сыра, хлеба и меда, а потом, глянув украдкой на вдову, стоявшую к ним спиной, вставила Люку в петлицу две веточки фенхеля.

– Попытайтесь уговорить мастера Ранульфа взять одну из них, – прошептала она.

Это не радовало. Но как может помощник садовника, не достигший еще и восемнадцати лет, обуздать избалованного сына своего хозяина – особенно, если взрослая волевая женщина добавляет тяжести на противоположную чашу весов?

– Пора, пора, – засуетилась вдова, – время вы ходить. Вам идти добрых три мили.

– Да, да, давайте выходить! – возбужденно торопил Ранульф.

Люк почувствовал, что сопротивление бесполезно, и они тронулись.

Мир вокруг них был прекрасен. Однако они брели молча, Люк был слишком озабочен и мрачен, чтобы разговаривать. Ранульф слишком глубоко погрузился в мечты, а пастушки слишком смущались.

В долине скот вытоптал едва заметные тропки, по ним было довольно трудно пробираться днем, и вдвойне трудно – ночью, поэтому еще не дойдя до середины пути, Ранульф стал отставать.

– Может, отдохнем немного и вернемся назад? – с надеждой в голосе спросил Люк.

Но Ранульф только презрительно покачал головой и ускорил шаг. И больше не позволял себе отставать, пока они не пришли на место: не большое тучное пастбище, расположенное уже в долине, хотя до гор оставалась миля или две.

Попав в знакомую обстановку, пастушки оживились и почувствовали себя более свободно. Они болтали и смеялись с Ранульфом, заделывали щели в хижине и собирали дрова, чтобы развести костер. Ранульф принимал участие во всем этом с веселым, хотя, может быть, немного лихорадочным пылом.

Наконец они устроились, приготовившись к долгому бдению: расселись вокруг костра, смеясь просто так, от переполнявшей их радости жизни, несмотря на то, что им предстояло провести ночь, полную тайн, загадок и опасностей.

Коровы лежали вокруг них на земле, пережевывая жвачку.

Среди непроглядной тьмы круг света, отбрасываемый пламенем костра, был похож на планету Земля, маленькую яркую светящуюся точку в бесконечности Вселенной.

Вдруг Люк заметил, что у пастушков, так же как у него, в петлице была веточка фенхеля.

– Эй, ребята! Зачем вам фенхель? – выпалил он.

Они с изумлением уставились на него.

– А вам зачем, мастер Коноплин? – парировал Тоби, старший из пастушков – Он тоже выглядывает у вас из петлицы.

– А почему бы и нет? – Люк не удержался и добавил небрежным тоном: – Это подарок молодой хозяйки. А вы всегда носите фенхель?

– В эту ночь года – всегда, – ответил Тоби. Люк был явно озадачен, и Тоби с удивлением воскликнул: – А вы что, в Луде не носите фенхель в последнюю ночь октября?

– Нет, – ответил Люк, насторожившись. – А с чего бы мы стали это делать, хотелось бы мне знать?

– Как! – воскликнул Тоби испуганно. – Потому что в эту ночь мертвые возвращаются в Доримар.

Ранульф, вздрогнув, поднял голову. Люк нахмурился: он был сыт по горло всякими баснями и предрассудками, бытующими в здешних местах, а после этих слов почувствовал, как мороз пробежал по коже. Он вынул из петлицы одну из веточек фенхеля, которые ему дала Хейзел, и, протянув ее Ранульфу, сказал:

– Возьмите, мастер Ранульф! Заткните ее за ленту шляпы.

Но Ранульф отрицательно покачал головой.

– Не хочу я никакого фенхеля, спасибо, Люк, – ответил он. – Я не боюсь.

Пастушки уставились на него с испугом и восхищением, а Люк только вздохнул.

– Не боитесь… Молчальников? – уточнил Тоби.

– Нет! – резко ответил Ранульф. А потом прибавил: – По крайней мере, сегодня.

– Держу пари, что вдова Бормоти наверняка не носит фенхель, – сказал Люк с некоторым вы зовом.

Мальчики обменялись странными взглядами. Это вызвало у Люка любопытство и тревогу.

– А ну-ка, выкладывайте! Почему вдова Бормоти не носит фенхель?

Но вместо ответа пастушки лишь толкали друг друга и посмеивались.

Это вывело Люка из себя.

– Слушайте, вы, негодники, – воскликнул он. – Не забывайте, что у вас тут сын Верховного Сенешаля, и если вы знаете о вдове что-нибудь подозрительное, сказать об этом – ваш долг. Если вы этого не сделаете, то можете оказаться в тюрьме! Так что рассказывайте! – И он постарался придать себе как можно более суровый вид.

Ребятишки испугались.

– Но если хозяйка узнает, что мы разболтали, то нам несдобровать, – прошептал Тоби, и его глаза округлились от ужаса.

– Она не узнает. Даю слово! – сказал Люк. – А если вы действительно можете сказать что-то стоящее, Сенешаль будет вам очень благодарен, и у каждого из вас может оказаться больше денег в кармане, чем у ваших отцов за всю жизнь. И, кроме того, если вы расскажете мне этот секрет, то сможете разыграть между собой этот нож, а лучше ножа нет во всем Луде! – И он помахал перед их восхищенными глазами своим самым дорогим сокровищем – великолепным ножиком с шестью лезвиями, однажды подаренным ему на святки мастером Натаниэлем.

При виде такого чуда у мальчиков загорелись глаза. Часто оглядываясь через плечо, словно вдова могла прятаться в темноте и подслушивать, они рассказали нечто очень интересное.

Однажды глубокой ночью, перед самым рассветом, недавно появившаяся в стаде корова по имени Голубинка, названная так за необычный голубой цвет, вдруг забеспокоилась и замычала – мычание голубых коров, как это ни странно, похоже на воркование голубей. Потом она поднялась и ушла в темноту. Голубинка очень ценилась, госпожа Бормоти наказывала им следить за ней особенно строго, поэтому Тоби, оставив двух других мальчиков смотреть за ста дом, бросился вдогонку, и хотя Голубинка успела уйти довольно далеко, он преследовал ее по еле слышному звону колокольчика. Наконец он нашел ее на берегу реки. Она стояла у самой воды, опустив морду, и что-то жевала. И тут в двуколке подъехали хозяйка с доктором Хитровэном. Они очень рассердились, увидев Тоби, но помогли ему увести Голубинку от воды. На губах у нее были пятна странного цвета, какого он никогда раньше не видел. Хозяйка велела ему возвращаться, а Голубинку пообещала сама привести утром в стадо. Свое появление она объяснила тем, что они с доктором собрались поймать очень редкую рыбу, которая всплывает на поверхность воды только за час до восхода.

– Но, видите ли, – продолжал Тоби, – мой отец – заядлый рыбак, но он никогда не говорил, что в Пестрой водится такая рыба, которую можно поймать только перед восходом, и мне очень захотелось взглянуть на нее. Вместо того чтобы сразу вернуться к остальным, я спрятался за деревьями. А они из двуколки вынесли сеть, да, сеть, но вытащили ею не рыбу… нет, это была не рыба…

Внезапно он смутился, и мальчишки снова начали подталкивать друг друга локтями и посмеиваться.

– Кончайте! – сердито закричал Люк. – Что там было? Вы не получите ничего, если не расскажете все до конца.

– Скажи ты, Дориан, – сказал Тоби, толкая в бок приятеля. Но Дориан тоже захихикал, опустив голову.

– Я могу сказать! – закричал Питер, самый младший. – Волшебные фрукты – вот что там было!

Люк вскочил на ноги.

– Клянусь Горбатым Мостом, это ужасно! – вырвалось у него, а Ранульф улыбнулся с чувством превосходства.

– А ты разве сразу не догадался, что это было, Люк? – спросил он.

– Да, – продолжал Питер, приободренный эффектом, который произвели его слова. – Это были плетеные корзины, полные волшебных фруктов; я знаю, потому что Голубинка, пытаясь достать их, оторвала у одной корзины крышку.

– Именно так! – перебил Тоби, который посчитал, что маленький Питер слишком переключил внимание слушателей на себя. – Она оторвала крышку у одной из корзин. Я никогда не видел таких фруктов. Они были похожи на разноцветные звезды, упавшие с неба в траву. От них вся долина казалась ярче, а Голубинка… Она ела и никак не могла насытиться… Она была больше похожа на пчелу среди цветов, чем на обыкновенную корову. А хозяйка с доктором, глядя на нее, смеялись! А какое молоко было у нее на следующее утро! С привкусом роз и тимьяна! Но Голубинка больше не вернулась в стадо. Госпожа Бормоти продала ее фермеру, который жил за двадцать миль от нас, и…

Но Люк больше не мог сдерживаться.

– Ах вы, негодяи! – закричал он – Подумать только, сколько неприятностей сейчас в Луде, магистрат и полиция мозги иссушили, пытаясь понять, как эта дрянь переправляется через границу, а три маленьких глупца все знают и не говорят об этом ни одной живой душе! Как вы могли утаить такое!

– Мы боялись хозяйки, – робко сказал Тоби. – Не говорите, что мы проболтались, – добавил он умоляюще.

– Ладно. Я постараюсь, чтобы у вас не было неприятностей, – уверил его Люк. – Вот вам нож и монетка, чтобы разыграть, кому он достанется. Клянусь Жареным Сыром, в хорошенькое же место мы попали! А ты уверен, Тоби, что тот, кого ты видел с хозяйкой, доктор Хитровэн?

Тоби энергично закивал головой.

– Ага, это был доктор Хитровэн, точно, не сойти мне с этого места!

– Будь я проклят! Доктор Хитровэн! – воскликнул Люк, а Ранульф язвительно засмеялся.

Люк погрузился в мрачное раздумье; удивление, возмущение и радость от того, что он выяснил нечто очень важное, – все перемешалось в его мыслях. Он представлял, как с гордым видом расхаживает по Луду, превозносимый всеми, как человек, который вывел контрабандистов на чистую воду. К тому же его мучила мысль, не был ли незнакомец, чей таинственный диалог с Клементиной Бормоти он подслушал, добрым, пользующимся всеобщей любовью доктором Эндимионом Хитровэном? Это казалось просто невероятным.

Но одно он решил для себя твердо – Ранульф не проведет больше ни одной ночи на этой ферме.

Тоби выиграл нож и с довольной улыбкой спрятал его в карман. Постепенно разговор стал угасать, прерываясь частыми паузами, как свет от умирающего костра, в который поленились подбросить веток. Мальчиками овладело странное чувство, которое появляется у человека, когда он проводит ночь под открытым небом, но не спит.

Казалось, что земля слилась с небом, а они остались внизу, в хаосе, и глядели на ее города, зверей и героев, сплющенных до созвездий, похожих на наскальные рисунки. И Млечный Путь был единственной оставшейся во Вселенной дорогой.

Время от времени лягушка издавала серебряную ноту, похожую на звук арфы. Иногда откуда-то появлялся и снова исчезал легкий ветерок.

Нарушил тишину Ранульф, и вопрос его прозвучал по меньшей мере странно:

– А как далеко до Страны Фей? Мальчики переглянулись.

– Стыдно, мастер Ранульф! – возмутился Люк. – Говорить такое при младших!

– Но я хочу знать! – раздраженно возразил Ранульф.

– Скажи, что обычно отвечала на это твоя бабушка, Дориан, – ухмыльнулся Тоби.

Дориана убедили повторить старую поговорку, которая гласила: «Тысяча миль по большой Западной дороге и десять – по Млечному Пути».

Ранульф вскочил на ноги и с каким-то странным смехом закричал:

– Давайте побежим наперегонки в Страну Фей. И будьте уверены, что я прибегу туда первым. Раз, два, три – вперед!

И он бы действительно нырнул в темноту, если бы перепуганные мальчики не схватили его за руки.

– В вас сегодня просто какой-то бес вселился, мастер Ранульф, – проговорил Люк.

– Не стоит шутить такими вещами… особенно сегодня ночью, мастер Шантиклер, – серьезно сказал Тоби.

– В этом ты прав, – поддержал его Люк.

– Вы ведь пошутили, правда, мастер Шантиклер? Вы же не хотели, чтобы мы бежали наперегонки… туда? – спросил маленький Питер, глядя на Ранульфа испуганными глазами.

– Конечно, это была только шутка, – ответил Люк.

Но Ранульф ничего не сказал.

Они снова замолчали. А вокруг них, оставаясь незамеченными для человека, происходили мириады событий – в траве, на деревьях, в небе.

Люк зевнул и потянулся.

– Наверное скоро рассвет, – сказал он.

Они успешно обогнули опасный миг полуночи, и Люк почувствовал уверенность в благополучном исходе этого приключения.

Мальчики продрогли и поплотнее закутались в плащи.

И тут что-то произошло. Темнота медленно таяла, и это напоминало вздох облегчения. Можно было скорее почувствовать, чем увидеть, что мрак утратил свою плотность… Да, между этими двумя горами ночь истекала кровью, смертельно раненная.

Сначала это место было лишь чуть-чуть светлее, чем остальное небо. Просто не такое черное. Потом оно стало серым, потом – желтым, потом – красным. То же происходило и на Земле. Тут и там серые пятна вспыхивали чернотой травы, а через несколько секунд в ней можно было различить пригоршни цветов. На фоне серо-зеленой листвы начинали мерцать и белеть лепестки: они становились желтыми, но не просто желтыми, а желтыми, как примула, голубыми, как дикий барвинок, их оттенки были настолько неуловимыми, что возникало подозрение – не случайная ли это игра света.

Нет, в этом уже не было сомнений! Голубой и желтый были настоящими и очень стойкими. Цвет уверенно струился по венам Земли, и она вновь пробуждалась к жизни. Но с каждым вновь появляющимся на Земле цветком угасала звезда.

И вот долина уже рдела и золотилась от дикого винограда, горы оделись в сосны, а река Пестрая переливалась розовым.

Закричал петух, затем ему ответил другой, потом еще и еще – призрачный звук, который, конечно же, не мог принадлежать улыбающейся ликующей Земле, а скорее исходил от одной из дальних умирающих звезд.

Но что это с Ранульфом? Он вскочил на ноги и неподвижно замер со странным блеском в глазах.

И вот снова, казалось, с какой-то еще более далекой звезды прокричал петух, и другой ответил ему.

– Дудочник! Дудочник! – громким ликующим голосом воскликнул Ранульф. И пока его удивленные товарищи успели подняться на ноги, он помчался по верховой тропе к Горам Раздора.