Текст книги "Последняя битва президента Альенде"

Автор книги: Хорхе Тимосси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Вторник, 11

28 сентября, в день, когда на Кубе отмечают годовщину создания комитетов защиты революции, площадь выглядела необычно – на ней собралось свыше миллиона человек, развевались кубинские, чилийские флаги и флаги 26 июля. Над гигантской площадью вздымались портреты команданте Эрнесто Че Гевары и Сальвадора Альенде. Суровые бойцы не скрывали слез. Военный рожок протрубил вечную славу павшим. Минута молчания, одна из тех редких в жизни минут, когда особенно ясно ощущаешь бег времени.

Со смешанным чувством надежды, скорби и тревоги за революцию слушали кубинцы слова правды о событиях в Чили. Говорил команданте Фидель Кастро, самый близкий друг президента Альенде[3]3
  Речь Фиделя Кастро публиковалась в советской печати (см. «Комсомольскую правду» от 2 октября 1973 г.).


[Закрыть].

Беатрис

Никогда еще Беатрис Альенде не приходилось выступать перед столь многочисленной аудиторией, как та, что слушала ее и аплодировала ей в тот день на площади Революции. Фидель опустил микрофоны – они были поставлены слишком высоко для нее. В первые минуты голос ее дрожал. Но вот она повернулась к команданте Фиделю Кастро, и он, махнув рукой, ободрил ее: «Все хорошо. Говори немного медленнее».

И вот она говорит, спокойно, размеренно. Говорит об отце как о товарище-революционере, она называет его «товарищ президент».

Беатрис не сказала на площади Революции о том, что в нее стреляли, когда она приблизилась к Ла Монеда. Ей удалось пройти во дворец в 8.50, преодолев при этом немало препятствий. Я несколько раз беседовал с ней об этом в Гаване. Вот ее рассказ:

Я выехала из своего дома, располагая лишь отрывочными сведениями о действиях путчистов. Я сама правила машиной и вначале не заметила ничего необычного, только слышала тяжелый грохот со стороны улицы Томаса Мора. Я решила, что это самоходные артиллерийские орудия, прибывающие для обороны резиденции, как это было 29 июня во время попытки военного мятежа.

Я подъехала к проспекту Бернардо О'Хиггинса со стороны площади Италии. Там цепочкой стояли карабинеры и никого не пропускали к президентскому дворцу. Я назвала себя, и карабинер вежливо разрешил мне проехать. Много людей двигалось в обратном направлении, машины шли в Баррио Альто[4]4
  Аристократический район Сантьяго.


[Закрыть], а не к центру, как в обычный рабочий день. Я подъехала ко второму патрулю карабинеров, неподалеку от Ла Монеда. На этот раз, узнав мое имя, они грубо отказались пропустить меня и направили по улице Монеда. Это заставило меня насторожиться. Я спустилась по улице Монеда, приблизилась к очередному патрулю. Вновь называю себя, но карабинер в еще более вызывающей форме отказывается пропустить меня. Этот уже произносит слова «военная хунта». Я сделала вид, что собираюсь подать машину назад, резко переключила скорость и проскочила через заграждение. Вслед раздался выстрел, но машина шла на большой скорости, и все обошлось благополучно. Всего в одном квартале от дворца я увидела еще один кордон. Тогда я поехала по улице Моранде против движения и там увидела карабинеров, которые, казалось, собирались охранять дворец. В то же время я заметила, что некоторые из них покидали Ла Монеда. У входа стояли два карабинера, при моем приближении они взялись было за винтовки, но, когда я выскочила из машины с пистолетом в руке, тотчас же скрылись. В этот момент кто-то открыл мне дверь и я поднялась на второй этаж, чтобы направиться к своему рабочему месту, то есть в кабинет личного секретаря президента. Навстречу попадались знакомые люди. В кабинете звонили телефоны, я стала отвечать. По телефону узнала, что Сесар с группой товарищей пытались пробраться сюда из «Каньявераля». Их схватили.

Связь

Неожиданно мы услышали резкий металлический звук. До этого мы располагали лишь сообщениями, переданными радиостанцией «Корпорасьон», рабочих призывали проявить бдительность перед лицом предполагаемых маневров морской пехоты в Вальпараисо. Потом истребитель-бомбардировщик «хаукер-хантер» английского производства пролетел очень низко, почти над самой крышей президентского дворца.

«Голос Родины» – сеть радиостанций, поддержавших Народное единство, созданная сразу же после переворота, – передала из Ла Монеда голос президента Альенде: «Я не подам в отставку. Я не сделаю этого. Я твердо решил защищать Чили. Я заявляю о своем намерении бороться до конца. Я готов отдать жизнь, чтобы преподать урок истории тем, на чьей стороне сила, но не справедливость».

Вскоре после начала мятежа телетайпная связь с центральным отделением Пренса Латина в Гаване была прервана. Передатчики радио «Корпорасьон» подверглись бомбардировке самолетами ВВС в 8.45 утра. По телексу нам удалось связаться с нашим отделением в Париже, которое передало в Гавану срочные сообщения о происходящих событиях. Здание «Энтель Чиле» – государственной компании связи – было занято армией, и мы видели солдат, расположившихся на его крыше. Мы, репортеры из Пренса Латина, разделились на две группы. Несколько человек остались в отделении налаживать связь, остальные вышли на широкую террасу одиннадцатого этажа, которая выходила на улицу Аумада, расположенную всего в двух кварталах от президентского дворца.

Эрнесто

23-летний Эрнесто Рикардо Морит к моменту переворота уже больше года состоял в группе президентской охраны. Это довольно опытный боец ГДП – «группы друзей президента», как окрестила ее правая чилийская пресса, – подразделения личной охраны Альенде. Он – один из оставшихся в живых защитников Ла Монеда. Эрнесто выехал с улицы Томаса Мора вместе с президентом Альенде; потом сражался во дворце; попал в плен, притворился больным; был направлен в госпиталь, а затем вдруг появился в Мексике после того, как получил убежище в посольстве этой страны в Сантьяго.

Эрнесто – один из немногих гдповцев, подлинное имя которых известно. В этой группе существовала строгая конспирация. Товарищи Эрнесто, живые или погибшие, участвуют в событиях исключительно под своими «боевыми именами». Многие из этих героических бойцов, я уверен, погибли или погибнут в полной безвестности. Память о них сохранят лишь оставшиеся в живых их товарищи.

Эрнесто с 6.00 был дежурным офицером у главного входа резиденции на улице Томаса Мора. Вместе с ним находился «Тони». В 6.20 президента срочно попросили к телефону. Трубку передали «Роберто», и тот позвал президента. Вероятнее всего, хотя точных данных нет, звонил генерал карабинеров Уррутия. Примерно 10 минут спустя Альенде вызвал Эрнесто и приказал ему подать первый сигнал тревоги, чтобы поднять всех немедленно. Но сделать это осторожно, не включая сирену общей тревоги, чтобы создавалось впечатление, будто все идет обычным порядком.

«Тони» пришлось обежать все помещения, и теперь Эрнесто, вспоминая об этом, рассказывает. «Поскольку сигнала общей тревоги не было, никто ему не верил, думали, что он шутит». Время шло, Альенде торопил их и, наконец, распорядился дать сигнал общей тревоги.

«Адольфо» собрал ГДП и сообщил следующее: ВМС подняли мятеж, не исключено, что подразделения морской пехоты уже направляются к Ла Монеда. Он приказал постоянной охране занять боевые позиции в резиденции, а сопровождению – подготовить автомашины, чтобы следовать в Ла Монеда.

Эрнесто удалось вскочить на ходу в одну из этих машин. Их было всего пять: три синих «фиат-125», один – желтый и один – красный. В хвосте шел небольшой грузовик с оружием. Эрнесто говорит, что они выехали с улицы Томаса Мора в 7.15 – 7.20 и прибыли во дворец около 7.40. Альенде действительно прибыл во дворец с 24 вооруженными охранниками из ГДП. Вместе с ним в другой автомашине прибыли Аугусто Оливарес и Хоан Гарсес, которые в ту ночь оставались ночевать в резиденции после продолжительного совещания с президентом.

Заявления хунты

В 9.15 я связался по телефону с кабинетом президента. Любопытная деталь, небывалая для военного мятежа такого масштаба: телефоны во вторник 11 сентября работали бесперебойно. Связь была прервана лишь с заграницей и с провинцией.

Один из советников Альенде сказал мне: «Можешь объявить, что мы будем сражаться до конца и умрем здесь». Я спросил его, какими силами они располагают в данный момент, и он ответил: «Небольшой отряд карабинеров, около пятидесяти человек охраны дворца, группа бойцов из личной охраны президента, а также советники и сотрудники, изъявившие готовность сражаться».

Через несколько минут мы в отделении Пренса Латина услышали первое сообщение военной хунты, за которым последовал целый ряд аналогичных заявлений, содержание и стиль которых уже с первой минуты выдавали фашистский характер переворота. Текст его начинался с разного рода обещаний рабочему классу и народу, а затем говорилось, что высшие военные руководители решились на государственный переворот «ввиду тяжелого морального, экономического и социального кризиса, переживаемого страной».

Затем послышались беспорядочные выстрелы и крики: «Да здравствует Альенде!», «Да здравствует Чили!» Телексная связь с дворцом неожиданно прервалась в 9.45. На улицах стояли американские танки «шерман». К появившемуся вначале одному истребителю-бомбардировщику присоединились два других. Мы были вынуждены поставить на пол пишущие машинки, магнитофоны и телефон и работать сидя на корточках, а то и лежа, потому что выстрелы слышались со всех сторон.

Передвижение войск

В первые минуты вторника Хоан Гарсес в резиденции на Томаса Мора продолжает принимать телефонные сигналы, которые подтверждают факт передвижения войск в Сан-Фелипе, в 80 километрах от Сантьяго. Министр обороны позвонил начальнику гарнизона Сантьяго генералу Эрману Бради, тому самому, что некоторое время спустя прославился облавами и кострами из книг. Генерал ответил министру, что он не в курсе дела, но постарается выяснить обстановку и тогда сообщит точные данные.

Прошло полчаса. Бради сообщил, что в гарнизоне царит спокойствие, волноваться не стоит, всю ответственность он берет на себя.

Тем не менее в резиденцию продолжали поступать предупреждения. Вот что рассказывает Хоан Гарсес:

В час ночи Альенде звонит по телефону исполняющему обязанности шефа карабинеров генералу Уррутии и приказывает ему принять «особые меры предосторожности». Примерно через 20 минут в резиденции на Томаса Мора появляется присланный Уррутией офицер, который спрашивает президента, не хочет ли тот отдать какой-либо специальный приказ. Альенде беседует с офицером наедине в течение нескольких минут. После 1.30 президент отпускает всех и просит нас в 8.30 снова приступить к работе, чтобы подготовить вместе с ним некоторые пункты его обращения к народу. Оливарес и я, стремясь выиграть время для сна, остались ночевать в резиденции. Аугусто уже в течение месяца оставался здесь по ночам, чтобы быть рядом с Альенде.

Аугусто

Хоан Гарсес рассказал мне, что в дни, предшествовавшие перевороту, Аугусто Оливарес был очень озабочен сложившейся обстановкой. Особенно его волновало, какой отклик в этих сложных условиях получит обращение президента. В ночь на понедельник, в то время как они ожидали на Томаса Мора прибытия Альенде, чтобы начать рабочее совещание, между Оливаресом и Гарсесом произошел серьезный разговор:

Я сказал Аугусто, что полностью разделяю его тревогу. В обычном своем шутливом тоне он заметил: «Я уже написал завещание». Я отвечал в том же духе: мол, не сделал этого, поскольку мне нечего завещать. Аугусто объяснил: «Нет, мое завещание носит чисто лирический характер». В последние дни он постоянно твердил о приближающемся перевороте. Когда на Томаса Мора стали раздаваться телефонные звонки, сообщавшие о предполагаемом передвижении войск от Сан-Фелипе к Сантьяго, именно он принимал эти сообщения, постоянно говорил о них. В конце концов при каждом новом звонке кто-нибудь обязательно шутил: «Снова идут твои грузовики, Аугусто».

Гарсес рассказал мне все это для того, чтобы добавить еще несколько штрихов к портрету Оливареса – Верный Пес (эль Перро), как все мы его звали, погиб, защищая Ла Монеда. Ему не было еще 42 лет. Один из самых известных и уважаемых левых чилийских журналистов, пламенный защитник кубинской революции, непримиримый борец против реакции, своим метким пером он разоблачал грязные махинации бывшего президента – христианского демократа Эдуардо Фрея.

Верный Пес погиб с оружием а руках, сражаясь против фашизма вместе с Альенде, с которым, начиная с 1952 года, был рядом всегда и везде. Когда Альенде одержал в 1970 году победу, Оливарес стал его ближайшим сотрудником. Он выполнял различные задания президента, участвовал в подготовке его выступлений. Одновременно он возглавлял седьмой государственный канал телевидения и вел колонку в газете «Кларин», в которой сотрудничал в течение многих лет после того, как покинул вечернюю «Ультима ора». Последнее время в статьях в «Кларин» Оливарес последовательно разоблачал вмешательство ЦРУ во внутренние дела Чили.

Трудно представить себе этого добродушного толстяка с пышными усами и мягким взглядом близоруких глаз с оружием в руках сражающимся против врага. Все, кто знал Оливареса, помнят его как интересного собеседника и остроумного рассказчика, он постоянно был весел, и его веселость как бы по контрасту гармонировала с серьезностью Альенде. Но этот же Оливарес не расставался со своим пистолетом с тех самых пор, как президент Альенде вступил во дворец Ла Монеда. Известно также, что Верный Пес не раз грудью заслонял президента, помогая охране.

Оливарес всегда оказывался в Ла Монеда в трудную минуту. В неизменном свитере и светло-зеленых брюках, которые он сохранил после одной из поездок на Кубу, в ботинках, какие носят кубинские милисианос, он говорил с иронией: «Я одет как на войну».

Гарсес

Хорошая память и четкость, которыми отличается Гарсес, сослужили добрую службу при подготовке этой книги, когда я восстанавливал последовательность событий. Гарсес много раз беседовал со мной, уточнял время, сообщал подробности обо всем, что произошло с момента, когда он вышел из резиденции на Томаса Мора, до того, как в последний раз обнял Альенде.

Оливарес разбудил меня по тревоге около 7.00. В 7.10 я вошел в кабинет Альенде и увидел, что он пытается соединиться по телефону с квартирами командующих и других офицеров. Но никто не отвечал. Он сказал мне: «На флоте мятеж». Я спросил, насколько широко распространилось путчистское движение. Президент ответил, что мятеж объявили суда «Симпсон» и «Адмирал Латорре», морская пехота движется в направлении Сантьяго, а карабинеры сохраняют верность правительству. Он сказал мне также, что говорил с генералом Бради и приказал ему принять необходимые меры.

В 7.20 мы выехали из резиденции на улице Томаса Мора и прибыли в Ла Монеда в 7.30. Вслед за нами двигались две танкетки карабинеров. Другие танкетки и одна боевая машина уже заняли оборонительные позиции вокруг дворца. В 7.35 в кабинет президента вошел командующий корпусом карабинеров генерал Хосе Мария Сепульведа. Альенде продолжал безуспешно звонить главнокомандующим. Он сказал мне: «Никто не отвечает. Мне кажется, что на этот раз они все сговорились». В 7.55 Альенде первый раз выступает по радио. Обращаясь к народу, он говорит об опасности создавшегося положения. Он связывается с Луисом Фигерой и Роландо Кальдероном, руководителями Единого центра трудящихся, характеризует сложившуюся обстановку и просит мобилизовать рабочий класс. В 8.20 он второй раз выступает по радио. Президент еще не кончил говорить, когда позвонил его адъютант команданте Роберто Санчес и передал ему послание генерала ВВС фон Шовена. Альенде ответил: «Скажите генералу фон Шовену, что президент Чили не покинет страну. Пусть он выполняет свой долг солдата, я же выполню мой долг – долг президента».

В 8.30 по радио мы услышали первое воззвание, в котором руководители мятежа публично обращались к Альенде, предлагая ему отказаться от поста президента. В 8.45 Альенде в третий раз обращается к народу.

Я говорю Гарсесу, что кое-что в его рассказе ново для меня. Так, например, мы, иностранные корреспонденты, знали лишь о трех выступлениях президента по радио, и время этих выступлений не совпадает по нашим данным с тем временем, которое назвал он, Гарсес. На это Гарсес отвечает, что было не три, а пять обращений, но, очевидно, два из них не были переданы в эфир.

Гарсес продолжает свой рассказ:

В третьем выступлении Альенде вновь повторил, что не сдастся и до конца будет верен трудящимся, которые избрали его президентом. В 8.55 президент увидел из окна кабинета, что танкетки и автомашины карабинеров уходят. Альенде повернулся к генералу Сепульведе и спросил, что это значит. Сепульведа вышел на короткое время из кабинета и, возвращаясь, объявил: мятежники заняли центр радиосвязи корпуса карабинеров, командование корпуса оказалось оторванным от своих частей. Тогда президент приказал ввести в Ла Монеда находящихся в Главном управлении 50 солдат вместе с офицерами. В 9.00 Альенде еще раз выступил по радио и заявил, что действия путчистов «позорят вооруженные силы страны». К 9.10 он готовит новое выступление, но передать его не удалось. В 9.15 Альенде вновь перед микрофоном, на этот раз передача шла через радиостанцию «Магальянес», единственную, которая еще имела выход в эфир. В 9.25 президент сообщил нам, что через несколько минут начнется обстрел Ла Монеда.

Затем президент обращается к трем своим адъютантам, он говорит, что они свободны поступать так, как подсказывает им совесть, сам же он останется во дворце. С этой минуты Альенде лично руководил подготовкой к обороне дворца.

В 9.51 мы увидели первые танки. В 9.55 начался обстрел дворца. В 10.40 последовала небольшая передышка. В 10.45 Альенде собирает совещание гражданских сотрудников в салоне «Тоэска». Он просит мужчин помочь ему убедить женщин уйти из дворца. В 10.50 президент принял по их просьбе Брионеса, министра иностранных дел Клодомиро Альмейду, Хосе Тоа и Фернандо Флореса и имел с ними конфиденциальную беседу. В 11.05 президент вышел в зимний сад и объявил генералу Сепульведе и другим офицерам, что они вольны действовать по своему усмотрению. Карабинеры могут, если хотят, покинуть дворец, но обязаны оставить оружие тем, кто будет его защищать. И тут он обращается ко мне и требует, чтобы я ушел из Ла Монеда. Трижды повторил он свои доводы, объясняя другим, почему я не должен оставаться. Он проводил меня до дверей. Мы обнялись в последний раз.

Альенде

Все свидетели, с которыми я беседовал в день переворота, позже называли время, в которое Альенде прибыл во дворец, – между 7.30 и 7.40. Большинство сходится на 7.30 утра, что, вероятно, ближе всего к истине. Альенде, прежде чем войти во дворец, взял в руки автомат и спустил предохранитель. Во дворец было перенесено все оружие, кроме 30-миллиметрового пулемета, который остался в гараже у «Хорхе».

Альенде сразу же собрал ГДП в зале безопасности и сообщил о возможном государственном перевороте. Он спросил, какими средствами они располагают для ведения боевых действий. «Рамон» ответил, что кроме привезенного оружия в Ла Монеда имеется шесть автоматов Калашникова, гранатомет, пять касок, восемь противогазов и кое-какое другое снаряжение. Альенде, как рассказывал мне Эрнесто, увидел, что вопреки данным им ранее указаниям не хватало одного гранатомета. Недовольный, он спросил, можно ли имеющееся оружие считать оружием, или же это просто игрушки. «Рамон» предложил ему пуленепробиваемый жилет, но президент отказался. «Я буду сражаться как все», – сказал он.

Подготовка

«Рамон», «Патрисио», Эрнесто и «Панчо» заняли все подходы к президентскому кабинету, и Альенде приказал им не пропускать ни одного вооруженного человека. Члены ГДП сочли этот приказ предостережением в адрес военных. Президент пояснил – эта мера необходима для того, «чтобы не допустить измены».

Аугусто Оливарес, в каске и с автоматом в руках, курил, прохаживаясь по коридору. Прибыл Эдуардо Паредес, бывший начальник управления контрразведки, ныне управляющий государственной киностудией «Чиле фильмс», Паредес, преданный соратник Альенде, всегда в трудные минуты появлялся в Ла Монеда и не раз говорил, что в случае необходимости будет сражаться вместе с президентом. Здесь же находились Хайме Барриос, его супруга Нанси, доктор Данило Бартулин – один из личных врачей Альенде, личный секретарь Альенде Освальдо Пуччио с сыном – студентом юридического факультета.

Началась подготовка к обороне – подсчитаны запасы продовольствия и воды, приведен в готовность хирургический кабинет, созданный после попытки «танкасо».

Журналист Карлос Хоркера, «Эль Негро», так же как и Оливарес, личный друг Альенде и участник всех его президентских кампаний, ободрял присутствующих. Он поставил у себя на столе маленький, написанный от руки плакатик: «Хоркера не сдается».

Беатрис и другие спустились в подземное помещение – душную маленькую комнату, заваленную ненужными бумагами. На случай бомбардировки она могла служить убежищем. Никто не сидел без дела. Нанси Хульен де Барриос рассказала мне, как шла подготовка к обороне дворца.

Нанси получила убежище в мексиканском посольстве, а затем приехала на Кубу. Она ничего не знала о судьбе своего супруга Хайме Барриоса и очень волновалась. Почти каждый день мы беседовали с Нанси, и она позволила мне привести в этой книге кое-что из ее рассказов.

В 7.45 в нашем доме раздался телефонный звонок. Звонил «Хосе» из штаба ГДП. Он сказал мужу, что положение очень сложное и что Альенде находится в Ла Монеда. Мы быстро оделись. Хайме был встревожен. Примерно в 8.00 мы прибыли к Ла Монеда и вошли во дворец с улицы Моранде. Хайме сразу же направился в кабинет президента. Я осталась в комнате возле кабинета личного секретаря и стала отвечать на многочисленные телефонные звонки. Потом включила транзистор и поймала радио «Корпорасьон». Позвонил Марио Диас, он просил президента разрешить корреспондентам 9 канала телевидения возвратиться в студию и немедленно начать передачи (передачи этого канала прекратились в субботу 8 сентября в результате продолжавшегося несколько месяцев конфликта с правым руководством чилийского университета, который распоряжался каналом}. Я передала Хайме просьбу Марио Диаса, чтобы он сообщил о ней президенту. В приемной один за другим появлялись «Альберто», «Рамон», «Хосе» и другие гдповцы, имен которых я не знаю. Они приносили автоматы, патроны, закрывали окна, передавали приказы, готовились к обороне. Кто-то прямо на моем письменном столе начал перезаряжать пистолет. Позже явились Беатрис, Исабель, Фрида Модак. Я позвонила к себе домой, поговорила с сыном. Я сказала ему: «Энрике, за тобой заедут минут через десять. Запри дом хорошенько». Примерно в 9.00 началась перестрелка. Карабинеры покинули дворец. Пришел Хайме и рассказал, что генералы предложили президенту вылететь из страны. В ответ Альенде послал их ко всем чертям и назвал изменниками.

Женщина

Чилийская женщина всегда играла активную роль s общественной и политической жизни. Президент Альенде знал это и не раз подчеркивал в своих речах: «Революционный процесс будет крепнуть, расти и развиваться тем скорее и тем глубже, чем активнее будут участвовать в нем женщины». Во время попытки мятежа 29 июня юная журналистка Вероника Аумада, работавшая в секретариате печати, отправилась во дворец вместе с сотрудниками министерства внутренних дел. Началась танковая атака на дворец. Вероника все время информировала о ходе событий президента, который находился сначала в резиденции на Томаса Мора. 11 сентября она снова была в Ла Монеда. Там же находились еще 11 женщин: Беатрис и Исабель Альенде, Мириам Контрерас – личный секретарь президента, Фрида Модак – пресс-секретарь, Нанси Хульен – супруга Барриоса, еще несколько секретарш и медсестер. Они готовы были сделать все, что понадобится.

Из рассказа Беатрис видно, сколько труда стоило Альенде убедить их покинуть Ла Монеда. Привожу следующий отрывок из моей второй беседы с Беатрис Альенде:

Я вошла в его кабинет, чтобы сообщить о телефонном звонке, и, кажется, впервые в жизни увидела, что отец раздражен моим появлением. Позже я, конечно, поняла, почему он был недоволен: он не хотел, чтобы мы оставались во дворце.

Ко мне подошел какой-то товарищ и сказал, что выполняет приказ Альенде: он должен узнать, сколько женщин находится во дворце, и проводить их в безопасное место. Я ответила, что ни одна из нас не покинет это здание. Тогда посланные от Альенде стали появляться один за другим, все они убеждали нас покинуть дворец.

Наконец, Альенде сам пришел ко мне и потребовал, чтобы я поговорила с сестрой «Чабелой» (Исабель) и уговорила ее уйти из Ла Монеда. Но сестра отказалась подчиниться этому приказу. Мы говорили с «Чабелой», а стрельба все усиливалась. Стреляли, как мне кажется, из автоматов и артиллерийских орудий. Тогда «Чабела» сказала, что уходить уже все равно поздно, танки двинулись на дворец.

Отец опять говорил со мной и сказал, что бои начались на Томаса Мора. Он беспокоился о матери, которая находилась там, и убеждал нас, что мы обязаны быть с нею и заботиться о ней.

Потом он старался объяснить мне, что самое важное – это каким курсом пойдет страна в будущем. Неоправданные, бесполезные жертвы тут ни к чему. Он требовал, чтобы мы покинули дворец, убеждал меня как только мог, говорил о моей беременности.

Он продолжал настаивать, я отошла в сторону. Мы решили просто спрятаться, надеясь, что о нас забудут. Я видела, как «Пайита» (Мириам Контрерас), не сказав ни слова, ушла куда-то. Она решила остаться с Альенде до самого конца. Посланные все приходили, пошли слухи о возможной бомбардировке дворца. Тогда мы перебрались в более безопасное место, рядом с хирургическим кабинетом, к тому же тут мы могли помогать врачам.

Когда мы были еще внизу, в маленькой подземной комнатушке, неожиданно появился Альенде. Он был в каске, в руках – автомат Калашникова, из кармана торчал пистолет. Решительным раздраженным тоном он приказал женщинам немедленно покинуть дворец. Каждой из нас он дал задание.

Фриде Модак он объяснил, что она обязана уйти. Долг революционеров-журналистов – описать в будущем все, что произошло в этот день. То же он сказал Веронике. Исабель велел позаботиться о матери и приготовиться к дальнейшей борьбе. Потом, обратившись к медсестрам, сказал, что достаточно остающихся во дворце врачей-мужчин, а их долг – оказывать помощь трудящимся. Мне же он объяснил, что я должна немедленно связаться с кубинским посольством и отправиться на Кубу. Моя задача – сообщить товарищу Фиделю, что президент Альенде выполнит свой долг и что чилийский народ ждет от Фиделя, от Кубы помощи в длительной и жестокой борьбе за свободу, которая начинается в этот день.

И тут я вижу, как отец просит открыть дверь, выходящую на улицу Моранде, и становится в проеме. На несколько минут стрельба стихла, но, когда он показался в дверях, я вновь услышала выстрелы. Я думаю, он поступил так, чтобы повлиять на нас, и, действительно, после этого женщины покинули наконец Ла Монеда. Это было примерно в 11.30. Говоря откровенно, нам было стыдно, неловко. Мы перешли улицу и поняли, что вот-вот должна начаться бомбардировка дворца с воздуха. Сначала мы хотели переждать где-либо, а потом, если удастся, вернуться опять во дворец. Одна из нас сумела даже добежать до Ла Монеда, чтобы сказать о нашем намерении, но ее не впустили, а, напротив, передали ключи от машины и велели уезжать. Но это оказалось невозможным, потому что все машины были разбиты. В этот момент мы увидели, что остававшиеся еще в Ла Монеда карабинеры покидают дворец. Они выходили с поднятыми над головой руками, размахивали белыми платками. Они шли сдаваться. Тогда мы решили направиться в противоположную сторону. С теми, кто отступал, сдавался, предавал, нам было не по пути.

Во время атаки на Ла Монеда и потом, когда женщины уходили из дворца, Беатрис мужественно переносила преждевременные родовые схватки: она была на седьмом месяце беременности.

Хоан Гарсес позже добавил:

В 10.45 президент Альенде собрал в салоне «Тоэска» всех гражданских лиц и сказал: «Верно, что ни одна революция не может победить, если руководители не будут тверды и последовательны до конца, но верно и то, что бесполезные жертвы никому не нужны. И потому я прошу мужчин помочь мне убедить женщин покинуть дворец».

Нанси Хульен сообщила еще некоторые подробности, я привожу в точности ее слова:

Говорили, что через пять минут на дворец начнут сбрасывать бомбы, но мы оставались спокойны. Хайме и я старались все время держать друг друга за руки. Нам сказали, что президент приказал всем подняться в салон «Тоэска». Мы собрались вокруг него. На нем была каска, в руках – автомат. Какой-то репортер сфотографировал его. Президент сказал, что положение очень сложное и что мы, женщины, должны немедленно покинуть дворец. Мужчины, не имеющие оружия, тоже могут уйти, если хотят. Тех, у кого было оружие, о« призывал сражаться с ним вместе, сдаваться он не собирался. Мы слушали его в полной тишине. Президент умолк. Никто не двинулся с места, только слышался треск выстрелов да гул самолетов, проносившихся на бреющем полете над самым дворцом. Мы, женщины, по маленькой винтовой лестнице спустились в кухню (там стояли газовые баллоны), а оттуда поспешили перейти в небольшое подземное убежище. Но и туда приходили посланные от президента и настаивали, чтобы мы покинули дворец. Потом пришел он сам и с ним мой муж. Он подошел к своим дочерям и стал разговаривать с нами. Он говорил, что мы молоды, что почти все имеем детей, а потом сказал «Тати» (Беатрис), чтобы отправлялась в кубинское посольство. Он внушал ей, что после этой битвы надо будет продолжать борьбу. Мы запротестовали, он не убедил нас. Тогда президент объяснил, что разговаривал с генералом Баэсой, и тот обещал прекратить обстрел на время эвакуации женщин и сказал, что на улице нас будет ожидать джип.

«Тати» сказала президенту, что нас могут взять в качестве заложниц, чтобы оказать давление на него. Президент ответил, что, даже если они убьют нас, он все равно не сдастся. Пусть генералы войдут в историю как убийцы женщин, тем больше оснований бороться против них. Мы заявили, что не верим генералу Баэсе. Президент взял меня под руку и чуть ли не силой повел к двери. Я упиралась, хваталась за Хайме. Но президент заставил меня подняться по винтовой лестнице. Уже у двери, выходящей на улицу Моранде, я сказала: «Президент, позвольте мне, по крайней мере, выйти последней». Он ответил: «Бросьте романтику, ведь если останетесь вы, то «Тати», «Чабела» и другие тоже захотят остаться, а это невозможно». Я подошла к Хайме (он шел за нами), крепко обняла его, мы поцеловались. Президент сам открыл дверь на улицу Моранде. Свистели пули. Женщины стали выходить. Я снова подбежала к Хайме, еще раз поцеловала его и выбежала из дворца. Генерал Баэса нарушил слово, данное президенту, – на улице продолжалась стрельба, джипа, который должен был ожидать нас, не было. На площади Конституции, вокруг дворца не было ни души.

Военные

Альенде дал приказ следить за подступами к своему кабинету и не впускать туда ни одного вооруженного человека. В кабинете, для охраны президента, остался только «Рамон». Прибыл лейтенант – дежурный офицер корпуса карабинеров, который должен был защищать дворец. Без оружия вошел он в кабинет, чтобы переговорить с президентом.