Текст книги "Место происхождения"
Автор книги: Хорхе Каррера Андраде
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Петух над часовней
Его заря напрасно дразнит:
не может флюгер кукарекать
ни в будни, ни в престольный праздник.
А солнце золотит угодья
и серебрит ручьи, встречая
святую Анну Плодородья.
Лазурь оконная лучится,
блестят алмазные осколки
на красных скатах черепицы.
И входит девочкой босою
в селение святая Анна
с глазами, полными росою.
О, если б крылья распростерла
она ему – и чародейством
озвучила сухое горло!
Но нет такого чародея…
И вот на голубом подворье
он замер, клювом пламенея.
Ему с поста не отлучиться!
В костре звенящей позолоты
горит стоическая птица.
Что толку в этом эльдорадо,
где вместо сочного маиса
лишь ледяные зерна града?
Святую Анну Огорода
встречая, он перемигнется
тайком с лучом громоотвода.
«Святая Анна Спелой Нивы, —
он скажет взглядом, – уведи же
меня в щемящий запах жнива!
И напои росою синей,
святая Анна Луговины,
зыбучий зной моей пустыни.
Тебя, святая, славят в гимне,
тебя встречают, как богиню.
Святая Анна, помоги мне!
Святая Анна, променять бы
на жухлую твою былинку
лазурный рай моей усадьбы».
Тополиная аллея
Вечер в аллее мглится.
Неразличимы лица
у тополиных листьев.
А на границе суши,
перекликаясь глуше,
дремлет дозор лягушек.
В речке вода лучиста,
как из монет искристых
снизанное монисто.
В самой стремнине ловко
продолговатой лодкой
правит луна-молодка.
Всхлипнул ребенок? Или
это в прибрежном иле
звезды заголосили?
Тени родных и милых
скорбно проходят мимо,
тая непоправимо.
Колокольня Мерсед
Между землей и небом —
купол, как остров птичий.
Сверху – молчанье тучи.
Снизу же – смех девичий.
Бьется в груди у башни
сердце из гулкой меди.
Башня горит свечою
в красном закатном свете.
Ливень – под стать стеклянным
или алмазным крыльям.
Грозно венчает купол
молния алым шпилем.
Туче ли голубятня,
ангелу ли скворешня, —
звонница сыплет перья,
словно цветы черешня.
Солнце обучит купол
в небе парить жар-птицей.
Ночью подскажет месяц,
как маяком светиться.
Между землей и небом —
кровля, как остров птичий.
Сверху – безмолвье тучи,
снизу же – смех девичий.
Девушки в белых платьях
улицу смехом будят.
Белыми голубями
просятся в небо груди.
Дерево какао
Шоколадное дерево,
наставник зеленого попугая,
учебник тени
в разгаре мая.
Сгусток звука, эссенция цвета,
который согласно древесному штату
читает округе осоловелой
лекции по аромату.
Сложив ладони, став на колени
под ритуальное пение улья,
ты удостоилось обожествленья.
Зеленый лозунг,
вписанный в ветер,
ты словно повесть о Новом Свете.
Ты пахнешь детством и той гостиной,
где старые ходики капали на пол,
как сок из разрезанного апельсина.
Обещание реки Гуайяс
Ты растворяешь даже побратима:
с тобой уходит время по теченью,
и день тропический необратимый
в твоем теченье катится к забвенью.
За годом год, столетья ряд за рядом,
эпохи, поколенья, цвет и тленье
ты провожаешь безразличным взглядом,
о, пастырь берегов и поселений!
Корабль торговли или голой силы,
открытий или авантюры шалой
ты столько раз на землю выносила,
иль в свой плавучий склеп ты помещала.
Смущает твой покой лишь крик испуга,
тобой рожденный, или сновиденья:
растенье под водой иль рыбы-друга
и легкое и тяжкое движенье.
Свое имущество перечисляя,
ты смотришь на волов, именья, гроты;
по одиночествам своим гуляя,
ты в камыши уходишь, как в ворота.
Ты – земледелец, собираешь грязь ты,
чтоб сделать плодородным побережье,
и, на ходули встав, тебя не застят
дома, и сквозь деревья свет твой брезжит.
Свое биенье, сердце с кровью жидкой,
передаешь холмам, полям, и чащам,
и сахарным стеблям, и пережитку
другой эпохи – ящерице спящей.
Свой след на иле ночью оставляет
корсара тень, зарезанного бандой;
протокой лодка синяя ныряет,
вылавливая звезды контрабандой.
Сквозь память одиноко пробегая,
скрываешься, но неизменно длишься;
одна и та же и всегда другая,
сама себя преследуя, ты мчишься.
Псам пены и воды твоей швыряю
свою одежду лживую, чужую,
и в верности тебя я заверяю,
и слову свежести твоей служу я.
О, старшина всех рек! Поток бессменный,
свободный, непрерывный твой походит
на кровь мою, – в ней корабли мгновенно
приходят, и проходят, и уходят.
Погода
Зима. Пророчат все прогнозы
осадки в виде перьев, ибо
линяют ангелы в морозы.
Весна-певунья. Торжествуя,
она на листьях, как на счетах,
считает птичьи поцелуи.
А летом алый плащ заката
взлетит, скрестив над полем крылья,
в которое июль-тореро
вонзит колосья-бандерильи.
Октябрь. Обобрана до нитки,
скорбит и нищенствует нива,
и христарадничает пашня
с поводырем – плакучей ивой.
Гидрографическая поэма
Реки друг друга ищут по свету,
тянутся к морю шеей жирафьей.
Реки на карте – синие струны,
карта – собранье их биографий.
Гидрографический калейдоскоп
проиллюстрирован сменой деревьев.
Радугой перьев по берегам
снится экватор зарослям древним.
Комель корявый, словно в лиане,
в кольцах змеиных с черным отливом.
Пальмы кокосовой смуглое тело.
Пальмы банановой пышная грива.
В чаще, ломящейся от попугаев,
бродит индеец длинноволосый,
бродит босой укротитель москитов
и пожиратель млечных кокосов.
Горные реки в пене погони.
Струи острее шпоры колючей.
В жгучем потоке дыбятся кони.
Мост закорюкой никнет к стремнине.
Здесь индианка каждое утро
воду проносит в узком кувшине.
Перепелиный берег излуки.
Взгляд черепахи каменноглазой.
Мокнет колода золотомойни,
корчится в иле корень чумазый.
Ствол каучука среди поляны
(лестница ловкого аборигена)
прячет под сердцем рваную рану.
Встречная лодка. Паруса шелест.
Груз: семена и груда винтовок.
Правит рулем белокурый пришелец.
Лемех взрезает берег отлогий,
входит железо в землю упруго.
Радуга в небе звонкой подковой
гнется над пашней, чесанной плугом.
Горные реки – каменотесы.
Реки низины – глянец дороги.
Реки в чащобе – миллионеры.
Спустим же на воду наши пироги!
Воскресенье
Фруктовая церковь
в придорожной пыли жизни.
Стеклянные апельсины окон.
Органные трубы сахарного тростника.
Ангелочки: цыплята
девы Марии.
Голубоглазые колокольчики
босиком выбегают
в поле.
Солнечные часы.
Ветер – рубаха-парень,
принесший воскресные вести
с холма.
Корзина с овощами
на голове у индианки.
Когда босые колокольчики
выбегают из древесной церкви,
небо закатывает глаза.
Горное селение
Подвешены к балке под самой крышей
початки, сложившие желтые крылья.
В кустах
от солнца стараясь скрыться,
морская свинка свистит, как птица.
На солнцепеке вершины выжженной
ветер без стука врывается в хижины.
На медных спицах лучей текучих
зонтом над холмами
раскрылась туча.
Промокнут
Франсиско, Мартин и Санчо
до нитки нынче на дальнем ранчо.
Крылом стеклянным прижавшись к ниве,
щебечет в поле пернатый ливень.
Индейцы
Заморосил
предрассветный дождь.
Унял светляк голубую дрожь.
Несут индейцы,
покинув кров,
зарю на зубьях своих серпов.
А пончо сами
красней зари.
Жнецы шагают и косари.
Навстречу жирной
земле снопов
встает под ливнем заря серпов.
А ветер в мокрых
возах везет
колосья песен на обмолот.
Колонна в поле вбивает шаг.
Заря на древках лопат – как флаг.
Улитка
Улитка – лакомый студень,
умытый апрельским ливнем
на лепестковом блюде.
Облита росою алой,
она сервирует поле
в дороге и в час привала.
В погожий день и в ненастье
сосет ее вся деревня,
причмокивая от счастья.
Глотает ее, смакуя,
индеец, сложивши губы,
как будто для поцелуя.
И тает во рту улитка,
и чудится небу привкус
и звон ледяного слитка.
Улитка, сестра родная
глотка маисовой водки
и мягкого каравая.
Сестра карамели липкой,
хрустит на зубах, как сахар,
раскушенная улитка.
Земля и лес
Крестьяне с непокрытыми головами
смотрели, как догорает их лес.
Заламывали руки девушки-акации.
Горели в кострах дубы-апостолы.
Матиас сказал: «У нас отнимают землю.
Слышите, плотники-птицы, скоро сюда прилетят
по проводам телеграммы, совьют себе гнезда из букв.
А в поле встанут столбы-жандармы,
и не будет у нас ни сестры-акации, ни брата-тополя».
Хромоногий Томас опустил на землю лукошко
с лунной ягодой и погрозил
кулаком закату.
И побрели крестьяне в деревню,
молотя цепами по крыльям кровавого неба.
Жены ждали их у порога,
повязав шеи черными платками.
А лес – что же, лес рухнул
со стоном, как падает под ножом теленок.
Даже спустя много дней
красные глаза пожара
заглядывали в окна деревни,
и крестьянам казалось, что хлеб пахнет кровью.
Уборка ячменя
Ячменное поле поспело в срок.
Пропел над полем крестьянский рог.
И семь семей
во семи домах
разлили по кружкам
солнечный сок.
Где в клетчатом пончо к реке прирос
ячменного поля рябой откос,
врубился в охру зеленый цвет,
пролился с неба слепящий свет.
Луща осколки,
лучей снопы
со звоном падали под серпы.
Хуана взвесила цвет небес
на смуглых весах маисовых рук.
А руки ей не спеша слепил
ячменного поля гончарный круг.
Мужчины и женщины – семь семей, —
не чуя под вечер ни рук, ни ног,
уселись в круг и, не торопясь,
из кружек пили солнечный сок.
Бунт
I
Впереди шагали наши отцы.
Их ноги, отягченные памятью,
на ощупь искали брод в стремнине ночи.
Восемьсот жизней. Воля восьмисот человек.
Земля гудела барабаном
под нашими башмаками.
Земля, разбитая на квадраты,
по углам которых сутулится стража.
Земля, разграниченная патрулями
до самой границы горизонта.
Сердца наши бились пульсом теплых зерен,
и наша кровь бродила, как соки в стеблях,
а лоскутья наших проклятий рдели
на древке вольного ветра.
Солдаты, хлюпая кровью,
разбудили зеленый сон поля.
Они надвигались, по горло в темноте,
и зубы их лязгали, вгрызаясь
песней в надраенные пряжки.
Испуганно смотрела пшеница
на их черные руки,
сжимавшие сучья ружей.
А мы, под эскортом спелых колосьев,
кутая плечи в пончо рассвета,
шли им навстречу с мандатом земли.
II
Повсюду солдаты…
Учения в поле?
– Пли по крамоле!
Дым заклубился на горизонте.
Эй, подождите! Слышите? Поздно.
Нас убивают заблаговременно.
Выстрелы – словно дальние звезды.
Мертвыми взглядами целятся ружья,
нашу толпу охватив полукружьем.
Горло от страха вмиг пересохло.
Лица товарищей страх исковеркал.
Надо бы преодолеть пространство
до смертоносного фейерверка…
Нас, включая жен и детей,
восемьсот человек в то утро было.
Мы шли говорить о своей земле,
которая стала нашей могилой.
В нас бился пульс набухавших зерен,
мы пели песни своей долины,
когда на излуке синего ветра
по песне ударили влет карабины.
Раскинув руки, у кромки неба
лежали мы, тоже убитые влет.
И сладкий космос из ран сочился,
и серебрился на лицах пот.
Комментарии
Поэтическое творчество Хорхе Карреры Андраде завоевало в наши дни широкое признание не только в испаноязычном мире, но и за его пределами. Как отмечают исследователи, ведущая тенденция этого творчества во многом совпадает с магистральной линией развития современной латиноамериканской литературы. Эквадорский поэт принадлежит к числу художников слова, сумевших выразить новое, сложившееся к середине XX века мироощущение человека Латинской Америки, который, все острее чувствуя неразрывную связь с действительностью своего континента, с историческими и культурными традициями его народов, вместе с тем впервые осознает себя представителем всего человечества.
За шестьдесят без малого лет Каррера Андраде опубликовал более двадцати поэтических книг, последовательность выхода которых не всегда совпадала с последовательностью их создания. В данном сборнике произведения расположены в том порядке, в каком создавались, – принцип, которого придерживается сам автор в составленной им и остающейся наиболее представительной антологии «Ступени поэзии» (1958). Пять разделов сборника соответствуют основным этапам творческого пути поэта: «Место происхождения» (1920–1929), «Вести с моря и суши» (1930–1936), «Земное жилище» (1937–1950), «Планетарный человек» (1951–1963), «Заря стучится в двери» (1964–1967). В названиях этих разделов, как и сборника в целом, использованы заглавия отдельных книг и поэтических циклов Карреры Андраде.
Советским читателям поэзию Хорхе Карреры Андраде открыл О. Г. Савич. Эссе «От предмета к человеку» было написано им в 1965 году. Переведенные О. Г. Савичем стихи эквадорского поэта положены в основу этой книги.
Содержание
Гроза. Перевод О. Савича 13
Деревня. Перевод С. Гончаренко 14
Философия дыма. Перевод С. Гончаренко 16
Дверь, распахнутая в деревья. Перевод С. Гончаренко 18
Подруги прогулки. Перевод О. Савича 19
Ночное пенье. Перевод С. Гончаренко 21
Чудо. Перевод С. Гончаренко 22
Письмо Франсису Жамму. Перевод С. Гончаренко 24
Стенной шкаф. Перевод С. Гончаренко 26
Плохое настроение. Перевод С. Гончаренко 28
Ветреный ветер. Перевод С. Гончаренко 29
Ребячий декабрь. Перевод С. Гончаренко 31
Распятие. Перевод С. Гончаренко 32
Женщина летом. Перевод О. Савича 33
Вечерний праздник. Перевод О. Савича 34
Тетушка Исолина. Перевод С. Гончаренко 36
Кожаный сундук. Перевод С. Гончаренко 37
Книга нежности. Перевод С. Гончаренко 38
Время озаренных окон. Перевод С. Гончаренко 39
Сигналы. Перевод О. Савича 40
Часы. Перевод С. Гончаренко 42
Лестница. Перевод С. Гончаренко 43
Ровно час ночи. Перевод С. Гончаренко 44
Пять колониальных полотен. Перевод О. Савича
I. Постоялый двор 45
II. Экспедиция в страну Корицы 46
III. Вечнозеленый Кито 46
IV. Агава 47
V. Портрет испанца Сантьяго Карреры 48
Весна и компания. Перевод С. Гончаренко 49
Апрель – водяной хмель. Перевод О. Савича 51
Жизнь кузнечика. Перевод О. Савича 52
Утренние новости. Перевод С. Гончаренко 53
Твоя любовь что кожа яблок. Перевод О. Савича 54
Жизненное совершенство. Перевод О. Савича 55
Песня о яблоке. Перевод О. Савича 57
В горах. Перевод С. Гончаренко 58
Песня о Черном Континенте. Перевод С. Гончаренко 60
Песенка про пугало. Перевод С. Гончаренко 61
Сезон ласточек. Перевод С. Гончаренко 63
Петух над часовней. Перевод С. Гончаренко 67
Тополиная аллея. Перевод С. Гончаренко 69
Колокольня Мерсед. Перевод С. Гончаренко 71
Дерево какао. Перевод С. Гончаренко 73
Обещание реки Гуайяс. Перевод О. Савича 74
Погода. Перевод С. Гончаренко 77
Гидрографическая поэма. Перевод С. Гончаренко 78
Воскресенье. Перевод С. Гончаренко 80
Горное селение. Перевод С. Гончаренко 82
Индейцы. Перевод С. Гончаренко 83
Улитка. Перевод С. Гончаренко 84
Земля и лес. Перевод С. Гончаренко 86
Уборка ячменя. Перевод С. Гончаренко 88
Бунт. Перевод С. Гончаренко 90
