Текст книги "Покоренная викингом"
Автор книги: Хизер Грэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)
ГЛАВА 16
Когда наступил вечер, с северного побережья подул холодный ветер. Стоя на скале в развевающемся на ветру плаще, Эрик смотрел на темную окутанную туманом даль моря. Где-то далеко лежала страна скоттов, названная Шотландией по имени племен, которые покинули Ирландию, чтобы поселиться там. Она была далеко на Севере, гораздо дальше английских королевств, которые с таким трудом защищал Альфред от нашествия датчан.
Конечно, они сильно преуспели за последние три месяца. А теперь, перед лицом тяжелой зимы, они приближались к завершению этой борьбы. Один за другим младшие короли Ирландии признавали превосходство Найола Мак-Аэда, но теперь они сражались по всему побережью за Ольстер, принадлежащий его дяде, сражались с человеком, Ларсом Мак-Коннаром, который, как и он сам, был сыном ирландским и внуком датского ярла.
Решающая битва должна произойти завтра. Далеко впереди на севере Эрик различал огни датских лагерей. Гонцы весь день скакали туда-сюда между двумя враждующими лагерями, и, наконец, решение о сражении было принято. Тот, кто победит в этот день, получит свою долю земель Ольстера. Теперь, когда вся страна присягнула Найолу, казалось, уже не было необходимости отбирать землю у Ларса. Но никто не знал лучше настроения ирландцев, чем Найол, Олаф, Эрик и его братья и кузены. Если Найолу не удастся удержать собственное королевство, он никогда больше ничего не получит. Военные раздоры последуют за этим, разрушат его королевство и принесут распри всей земле.
Все зависело от завтрашнего дня.
А потом они смогут вернуться в Дублин.
Эрик ощутил холодный порыв ветра, но внутри него горел пожар. Как он хотел вернуться!
Действительность несколько изменила его планы. После похорон деда с разных сторон надвинулись опасности. Было решено, что отправлять женщин проводить Аэда до места его последнего успокоения в Таре в сопровождении одного Эрика и охраны рискованно, и что все семейство поедет на Север с телом покойного короля и отслужит погребальные молитвы у монахов Армага.
А потом они сразу же вернутся к делам и обеспечат преданность младших королей.
Итак, у него было некоторое время…
Не слишком много времени, потому что путешествие такого множества людей было очень медленным, и он почти не имел времени, чтобы побыть с женой в течение дня. Кроме того, приходили различные послания из разных королевств. Найол признавал разных королей Ирландии и требовал в ответ, чтобы его признавали также. Дни были беспокойные.
Пришло послание и из Уэссекса. Гутрум развязал сражение у стен Рочестера. Альфред собрал большой флот, в который вошли и корабли Эрика, и атаковал датчан, предводительствуемых Гутрумом.
Он произвел хорошую чистку, захватил бесчисленные корабли и богатства. Но потом датчане нанесли ответный удар и вернули все то, что у них было захвачено.
Альфред поклялся весной напасть и выбить датчан из Лондона. Он умолял Эрика возвратиться к весне.
Эрик вглядывался в море. Все время шла какая-нибудь война.
Он вздохнул, устало прикрыл глаза и подумал, что, по крайней мере, ночи принадлежали ему. Во время длинного, медленного путешествия в Тару все ночи принадлежали ему.
Но и тогда они с Рианон мало разговаривали. Иногда все путешественники ночевали в палатках, разбитых по дороге, иногда они находили гостеприимство в каком-нибудь ирландском поместье, и иногда, но гораздо реже, их принимали младшие короли. Но для них это не имело значения. Он слишком уставал, чтобы говорить, и она никогда не требовала этого. И тогда пришло время ему заметить в ней некоторые перемены, и он обзывал себя дураком, что не замечал этого раньше. Ее груди налились, живот начал заметно округляться. Казалось, что даже глаза блестят ярче, а щеки стали более свежими…
Но она была красива всегда. Он никогда не отрицал этого. Никогда. С того самого раза, когда увидел ее на стене. И теперь она все больше мучила его во сне, потому что уж очень много воспоминаний о ней он мог вызвать в своей памяти. В снах она приходила к нему такой, какой она пришла, чтобы утешить его после смерти деда. Приходила к нему обнаженная, гибкая, горящие золотом и огнем волосы окутывали ее плащом, придавая ей обаяние невинности и в то же время тайны. Мягкие и струящиеся, как солнечные лучи, как языки огня, пряди волос спадали на ее обнаженное тело и прикрывали, но не могли скрыть полноту ее грудей, розоватые соски, изгиб ее бедер, островок страсти и тайны, покрытый вьющимися волосами в низу живота. Даже во сне он чувствовал сладостный запах ее тела и видел ее глаза, чувствовал ее плоть, когда она приходила к нему и отдавала ему всю себя. Так много она могла отдать ему. Так много скрывалось за удивительными серебристыми молниями ее глаз. Боль, которая слишком быстро выдает ее, которую она так сильно старается спрятать. Смех, который она так редко дарила ему, и буря гнева, шторм на море, ярость тигрицы. Все это было в ней спрятано, в глубинах ее характера, непостоянного, переменчивого, как рябь воды при дуновении ветра.
Только глупец мог полюбить ее…
Но он полюбил.
Он удивился, когда это произошло, когда он так переменился, когда она пленила его, вызывая не только похоть, но взяв в плен его сердце. Случилось ли это потому, что она каждый раз убеждалась, что он одерживает над ней победу, но никогда не сдавалась? Произошло ли это тогда, когда он касался ее, погружаясь в огонь ее волос, в бурю ее глаз? Было ли это тогда, когда он узнал ее ближе, узнал красоту ее сердца и ума? А может, это случилось, когда она убежала из поместья, чтобы послать стрелы с предупреждением ему?
Может быть, именно в этот день он понял, что она принадлежит ему, что, защищая ее, он будет сражаться яростно и слепо, как дикое животное. Когда в нем произошла эта перемена, когда он смог признать, хотя бы только в глубине души, что полюбил ее? Нет, то, что он чувствовал к ней, было глубже, чем любовь. Это чувство было гораздо глубже всего, что он когда-либо испытывал. Это чувство стало частью его, время от времени утихая, а потом снова просыпаясь.
Он уже познал любовь раньше…
И он узнал, какую боль она может причинить, и он всегда хорошо знал, что любовь – это обоюдоострый меч, оружие, гораздо более сильное, чем все, что когда-либо было придумано или выполнено человеком. Боже, сколько всего еще разъединяет их. Бесчисленные бесполезные смерти из-за того, что она атаковала его войско, когда он высадился на ее берег.
А сколько всего случилось с тех пор. Возможно, ее люди, уже давно лежащие в могилах, были невинны, потому что не привидения же предупредили датчанина Рогвалда о его приближении.
Но ведь кто-то сделал это…
Если это не его жена, тогда кто-то, кто был чрезвычайно близок к Альфреду. Кто? У Рианон должно быть какое-нибудь подозрение. Она находилась под опекой Альфреда, она знала всех и знала их хорошо. Может, она защищает кого-то? А может, она и в самом деле ничего не знает?
А быть может, она все еще желает ему смерти, но научилась хитрости и терпению и спокойно ее ждет?
Нет, он не может в это поверить. Он знал, что она все еще сильно любила Рауена. Она неоднократно умоляла его присматривать и заботиться о ее людях, когда они расставались в Таре – с ним было по меньшей мере двадцать воинов из Уэссекса, – но он был уверен, что хотя она действительно волновалась за всех, но делала она это исключительно из-за Рауена.
У них будет ребенок. И если он сейчас падет на поле битвы, то хотя бы оставит после себя сына. Неожиданно он почувствовал дрожь в руках и, посмотрев на небо, начал молиться, сам не зная, какому божеству предназначались его молитвы. Он хотел жить. Он хотел жить сейчас гораздо больше, чем когда-либо раньше. Он хотел увидеть своего ребенка, будь то сын или дочь, и он хотел, чтобы им выпало прожить такую жизнь, какой он желал бы для себя. Он никогда не предаст своего дядю Найола, он всегда придет на помощь Лейфу, если Дублину будет грозить какая-нибудь опасность. Он всегда останется ирландцем, но он останется и сыном своего отца, норвежцем. Но жизнь его теперь была за морем, и душу его держала в хрупких руках Рианон. Он каким-то образом глубоко пустил корни в этой земле Уэссекса, и ничего не желал больше, чем мира, времени, которое он проведет с женой и с ребенком. Времени, которым он будет наслаждаться среди огненных и золотых прядей ее волос, держа и обнимая Рианон перед огнем камина зимой, чтобы создать их общий мир. Дни его скитаний позади, походы с викингами закончились, когда Альфред вложил в его руки руку Рианон. Сначала он думал, что просто очень хочет иметь свои земли, но это было не так. Это была женщина, которая дала ему дом.
Раздался легкий шорох позади него, и он резко развернулся, выхватив меч из ножен.
Перед ним стоял Мергвин. Эрик со вздохом облегчения опустил свой меч и снова вложил его в ножны, тихо выругавшись.
– Клянусь Одином, Мергвин, ты, как дух, появился из темноты!
Мергвину не нужно было бы быть с ним, – подумал Эрик. Аэд Финнлайт ушел из жизни, когда ему было больше девяноста лет. Мергвин был еще старше Аэда, слишком старым, чтобы сопровождать его на войне. И все же он настоял на этом.
Теперь ветер развевал его волосы и бороду, в глазах отражался свет полночной луны, он и вправду появился как волшебник, как колдун.
– Я пришел предупредить тебя, что не все будет гладко завтра на рассвете, – сказал Мергвин. Эрик улыбнулся.
– Конечно, не все, Мергвин. Мы пойдем сражаться с сильным и удачливым воином, и будущее всей земли и домов Аэда Финнлайта и Северного Волка будет поставлено на карту.
Мергвин покачал головой.
– Эта битва открытая и простая.
Открытая и простая! – подумал Эрик. Никакая битва не бывает простой. Это всегда ужас крови, и боли, и смерти. Но за свою жизнь Мергвин был свидетелем бесчисленных битв, и, казалось, он предвидел вещи гораздо худшие.
Старик сурово поглядел на него и подошел, чтобы сесть на скалу. Он уставился в ночь.
– Что-то и в самом деле здесь совсем не так. Я поехал с тобой в Англию, потому что чувствовал это. Я остался с твоей женой потому, что я опасался этого. И я чувствую, что это снова близко. – Он сжал кулаки. – Клянусь Одином и всеми духами неба! Я чувствую это, но не могу его коснуться. Я могу только предупреждать тебя, чтобы ты был осторожнее с тем, что явно. Увертывайся от топора, отбивай удары меча. И прежде всего, ты должен быть чрезвычайно осторожен.
Он снова поднялся. Он посмотрел на Эрика, и Эрик в ответ посмотрел на него серьезно.
– Да, Мергвин, я буду чрезвычайно осторожен. И если мне удастся остаться в живых, я попробую узнать, что за всем этим скрывается.
Мергвин кивнул головой. Он отошел было, а потом оглянулся и остановился.
– Между прочим, мой принц, это мальчик.
– Что? – резко спросил Эрик.
– Твой ребенок. Это – сын.
Мергвин исчез в темноте так же, как пришел. Эрик посмотрел ему вслед и тихо улыбнулся, но потом его улыбка исчезла.
Что это, что чувствует Мергвин, но не может коснуться?
Не могло ли какое-нибудь предательство следовать за ним по пятам из Уэссекса до этих скал?
Это невозможно. Просто будущее сражение заставляет Мергвина беспокоиться. С тех пор, как умер Аэд, Мергвин стал сам не свой.
Эрику нужно было поспать.
Но, вернувшись к своим воинам в палатку, он не мог найти себе покоя. Он дремал и метался всю ночь. Перед ним вставали видения. Видения сражений, людей с топорами и мечами. Видения, в которых она приходила к нему…
Медленно, обнаженная и прекрасная при свете полночной луны, которая освещала все изгибы ее тела.
Но она никак не могла подойти к нему. Между ними просвистел меч, и он, вздрогнув, проснулся.
Наступил рассвет. Это было время битвы.
Он оставил Александра в Уэссексе и сейчас выбрал из отцовских конюшен коня, специально выращенного для войны, крупного вороного, отличающегося большой силой и огромным запасом жизненной энергии, способного выдержать напряжение боя. Эрик вел своих людей в первый бой вместе с людьми Найола, отца и брата Лейфа. Никогда ни один настоящий король не прячется за тела-ми своих людей, учил его отец, когда они были еще детьми, и этот урок он усвоил хорошо, и в Альфреде его привлекало то, что он, подобно его отцу и деду, был королем-воином.
Сыновья Волка встретили первый лязг стали, и пролилась первая кровь.
Эрик почувствовал, что ранен в нижнюю часть бедра, но его тело прикрывала кольчуга, и удары, которые он получал в начале сражения, оставляли на его теле синяки, но не приносили особого вреда. Эрик прекрасно умел сражаться бок о бок со своими родственниками. Когда его младший брат Брайан был застигнут двумя воинами с топорами, Эрик успел приблизиться и убить одного из них. Позднее, обернувшись через плечо, он увидел, что его отец перерезал горло воину, который намеревался прыгнуть на лошадь Эрика.
Ужасная и страшная битва продолжалась несколько часов, пока земля под ними не стала скользкой от пролитой крови. Затем Ларс протрубил отступление, и битва стала стихать.
Эрик припомнил обещание, данное Рианон, следить за Рауеном и охранять его и яростно выругался. Он уже давно не видел юношу.
– Некоторые из твоих англичан развязали сражение за деревьями! – крикнул ему Лейф, и Эрик, кивнув в ответ, поскакал в направлении рощицы. Он застал Рауена и несколько других в пылу сражения. Рауен преследовал по крайней мере четырех врагов, пытавшихся бежать.
Эрик подъехал с тыла, размахивая мечом, уложив сначала одного, а потом другого. Рауен пронзил сердце третьему врагу, а последний сумел удрать в рощу.
– Благодарю тебя, принц! – крикнул Рауен Эрику. – Осмелюсь сказать, что в самом деле мне нужна была помощь!
– Всем нам время от времени необходима помощь, мой друг! – подбодрил его Эрик. – И когда отдаешь себе в этом отчет, можешь стать настоящим воином.
Рауен опустил забрало, улыбнулся и помахал рукой. Эрик развернул коня и вернулся к хребту скалы, где собирались его отец, братья и весь его род.
Ларс предложил свои условия. Он сам присягнет Найолу, если его людям будет гарантировано прощенье, а раненые вернутся к своим женщинам, и если Найол Ольстерский дарует ему небольшой кусок земли в собственное пользование.
Посол ушел. Найол пообещал все это, если Ларс даст письменную клятву верности при свидетелях и признает Найола своим верховным феодалом.
Наступила темнота. Лейф распорядился оказать помощь раненым, а мертвых собрать в одном месте для отправления похорон по христианскому обряду. Его отец, братья и близкие родственники Эрика остались в живых после сражения, и за это он благодарил небеса. Но он увидел тела многих старых друзей и сподвижников и ощутил острую боль. Он вздрогнул, увидев Ролло, который нес чье-то тело, и стремительно ринулся вперед.
Это был Рауен.
Рауен, смертельно бледный, прекрасный, молодой, с тоненькой струйкой крови, стекающей изо рта. Эрик уложил его на землю. Проведя рукой по спине, он увидел там кровь.
– Господи! Я ведь оставил его в самом конце битвы! – сказал он. – Что случилось? Клянусь, награда будет большой, если кто-нибудь сможет сказать мне!
Один из англичан выступил вперед, тяжело опираясь на меч, потому что у него была ранена нога. Это был пожилой человек, по имени Гарольд Мерсийский, часто сражавшийся бок о бок с Рауеном.
– Милорд, клянусь, что я тоже видел его живым и здоровым в конце сражения! Но датчане убегали через рощу, и Рауен преследовал их. Сир, мы не знаем, как он встретил свою смерть.
Эрик почувствовал печаль и собственную вину. Он сел рядом, охваченный гневом, смотря на людей, собравшихся вокруг.
– Он мог стать неплохим воином, – произнес кто-то.
– Мужчина умирает в сражении, такова судьба, – спокойно напомнил ему Ролло.
Эрик вскочил на ноги. Он отнес тело Рауена к телам других павших, где уже собрались монахи. Горестно взглянув на Рауена среди них, он заплатил маленькому сморщенному монаху золотую монету, чтобы он прочитал лишнюю молитву за упокой души молодого человека.
Англичанин заслужил, чтобы его отправили домой, и похоронили в земле Уэссекской. Но Эрик не мог привезти тело Рауена домой, потому что путь займет много времени, а погода неблагоприятная. Рауен будет лежать здесь, на севере Ирландии.
Эрик отправился к своим людям и приступил к обязанностям сына Олафа и племянника Найола, после чего он вернулся на скалу и устремил взгляд на море. Ролло первым нашел его там и положил перед ним кинжал. Эрик взглянул на землю, закапанную кровью, и перевел глаза на Ролло. Этот кинжал был не кельтской работы, и на датский он тоже не был похож. Он видел такие кинжалы у саксов в Англии.
– Что это?
– Я не хотел говорить с тобой в присутствии других, – сказал ему Ролло. – Но это оружие, которым был убит Рауен. Я подумал, что нужно отдать его тебе.
Эрик посмотрел на Ролло, слегка кивнул ему и повертел оружие в руках.
– Спасибо.
Почувствовав, что Эрику нужно побыть одному, Ролло оставил его. Эрик присел на выступ скалы, как это сделал Мергвин прошлой ночью. Битва окончена. Настало время возвращаться домой.
Но теперь он боялся этого. Мергвин предупреждал его. Но к чему теперь его предупреждения? Они вели страшное сражение. Рауен сражался отважно и пал на поле сражения.
Здесь что-то было не так. Эрик просто чувствовал, что в смерти Рауена была какая-то загадка.
Сзади послышались шаги, и Эрик повернулся. Он вздохнул, когда увидел отца в лунном свете. Олаф присел рядом с ним, и долгое время они вглядывались в море.
– Мужчина погиб в битве, – сказал наконец Олаф. – Он вступил в это сражение по собственному выбору. Ты в этом не виноват.
Эрик печально улыбнулся и повернулся к Олафу.
– Но я поклялся защищать его, отец. Я в своей самонадеянности думал, что смогу уберечь его от смерти. И я проиграл.
– Никто не может уберечь никого от смерти, Эрик. Видно, такова была его судьба, и ничего с этим не поделаешь.
Эрик кивнул.
– Дело все в том, как он умер…
– Если у тебя есть подозрения относительно его смерти, ты должен все выяснить, – сказал ему Олаф. Эрик показал отцу кинжал.
– Это английская работа, не так ли? Олаф неспешно изучил кинжал.
– Он не ирландский, но это и не работа викингов, насколько я могу судить. Тем не менее викинги берут свое оружие, где только могут – и у павших врагов в том числе, и поэтому ты должен быть уверен, если подозреваешь кого-нибудь. И будь очень осторожен, смотри, кто у тебя за спиной.
– Да, отец, я буду, – заверил его Эрик.
Олаф похлопал его по спине, уходя, чтобы найти себе место, защищенное от ночного ветра. Они были очень похожи друг на друга, и казалось, что Олаф знал, что темнота ночи успокоит смятенную душу его сына.
В холодный декабрьский день, когда Рианон сидела в девичьей с Дарией, Меган и Эрин, взволнованно слушая последнее послание от короля Дублинского о перипетиях решающей битвы, первые схватки безжалостно отозвались у нее в спине. Она вскочила на ноги, задохнувшись от приступа ужасной боли.
– Это ребенок! – воскликнула Дариа. Гонец замолчал, а Эрин улыбнулась, спокойно склонившись над своим шитьем.
– Прошу тебя, продолжай читать. Рианон, боюсь, что у нас еще достаточно времени, прежде чем ребенок появится на самом деле. Давайте послушаем сначала сладкую музыку победы, а потом мы пойдем в твою комнату и подождем появления моего нового внука.
Дариа строго взглянула на мать, но Рианон уже почувствовала, что боль начала стихать. Она снова села, а гонец прочистил горло и продолжал. Когда он закончил, Эрин спокойно спросила его:
– Мой муж не сделал специального упоминания насчет сыновей?
– Ничего, кроме того, что все с ними в порядке, миледи.
– Тогда действительно они все живы и вернутся, – тихо сказала Эрин. Потом она отложила свое шитье и повернулась к Рианон.
– Эрик вернется, Рианон. И будет счастлив увидеть своего ребенка.
Рианон быстро опустила ресницы. Действительно ли он будет счастлив? Она надеялась, что ребенок не появится так скоро. Она закрыла глаза, удивляясь, неужели действительно прошло полных девять месяцев со дня ее свадьбы. Казалось, он был уверен, что взял ее девственной, но поверит ли он этому теперь? Не будет ли он сомневаться, что это его ребенок.
Она крепко закрыла глаза, вспоминая несколько сладких недель, проведенных вместе. Такое печальное событие – похоронная процессия великого Аэда Финнлайта! Но все же для них это был первый вкус перемирия, время, когда они встречались без обоюдного раздражения, без подозрений. И если и не было слов любви, то не было и слов ненависти или ярости. И он ласкал ее груди с новой нежностью, нежно наклонял над ней голову, когда касался ее растущего живота.
Боже мой, подумала она. Не дай ему разрушить все это, пожалуйста, пусть он поверит, что это его ребенок, пусть он полюбит его, пусть полюбит и меня…
Он никогда не будет ее любить, он сам так сказал. Снова боль охватила ее, так что она задохнулась и укоризненно посмотрела на Эрин. Эрин засмеялась и сказала ей:
– Дорогая Рианон, мне пришлось испытывать это одиннадцать раз, как ты знаешь, и я уверяю тебя, у нас еще есть время!
И действительно это произошло не скоро. Эрин отвела Рианон в ее комнату, и Дариа и Меган дежурили у постели по очереди. Грендал принесла новые простыни, чтобы сменить постель и рубашку Рианон, когда отошли первые воды, которые намочили все вокруг. А время все шло и шло, и боль становилась все сильнее и сильнее.
Когда наступила ночь, она металась от безумной боли, схватки следовали одна за другой. Она старалась не плакать, а вместо этого ругалась. Она бранила Эрика на чем свет стоит и проклинала всех викингов и желала, чтобы всех их до единого поглотило море. Потом она увидела сияющие изумрудные глаза Эрин, которые смотрели на нее, и, задыхаясь, попыталась извиниться.
Эрин засмеялась.
– Мой дорогая, не нужно передо мной извиняться! Поверь мне, одиннадцать раз я сама проклинала всех викингов, желая, чтобы все они утонули в море.
Она ободряюще улыбнулась, охлаждая лоб Рианон холодным компрессом, и держала ее, когда она стала кричать.
Наступил рассвет, и когда Рианон подумала, что она больше не выдержит, а умрет от страданий, изнеможения и боли, Эрин возвестила с удовольствием:
– Головка появилась! О Рианон, осталось немного. Давай, еще немного усилий! Тужься! Еще немного!
Она постаралась, но ее усилие было слишком сильным, и снова она почувствовала приступ боли.
– Я не могу! Не могу! – выкрикнула она. – Ой, я больше не могу!
– Конечно, можешь, – настаивала Дариа. – Если ты смогла ранить моего брата стрелой, ты непременно сможешь подарить ему ребенка.
– Давай теперь, тужься! – побуждала ее Эрин.
– Представь, что ты бросаешь Эрика в ледяной фьорд, – предложила Дариа.
– Дариа! – укоризненно воскликнула Эрин.
– Я просто пытаюсь помочь, мама. А теперь давай, Рианон! Вот же! Тужься!
Она послушалась, и в этот самый момент ребенок стремительно вышел из нее, и она почувствовала удивительное и огромное облегчение. Рианон откинулась на спину, слишком утомленная, чтобы спросить, какого пола ребенок. Но ей и не нужно было этого делать.
– Мальчик! О, мой самонадеянный братец будет так доволен! – нежно сказала Дариа. – Ой, Рианон, у тебя – сын!
Сын! Мергвин сказал ей, что будет мальчик. Он сказал ей об этом, когда она даже не верила, что может быть беременной. Сын! У Эрика будет сын. Все мужчины хотят иметь сыновей.
Если только не думают, что это не их ребенок…
– Вот он, Рианон! Какой он красивый!
Красивый – вопящий, завернутый в пеленку, все еще мокрый и скользкий, и сморщенный! Она засмеялась, взяв его, и что-то нахлынуло на нее, какое-то чувство, такое глубокое, что она содрогнулась и задрожала и почувствовала сразу же некое благоговение и любовь.
– Рианон, ты должна опять тужиться, – сказала ей Эрин. – Послед должен выйти. Дариа, возьми у нее ребенка. Рианон снова его скоро получит.
Она послушалась свекровь, не думая больше о боли. Ей настолько не терпелось снова взять сына, что она послушно сменила рубашку, дала переменить постель и блаженно потянулась к младенцу. Эрин велела ей дать ему грудь на несколько минут, и крошечные губки стали сосать с такой силой, что она растерялась.
Она сильно полюбила младенца. Очень сильно. Почти так же, как она полюбила его отца, несмотря на все свои протесты. Но ребенка она могла любить без страха, в то время как Эрика…
Он дарил ей страсть, защиту, огонь своих чувств в темной ночи. Но он не делился с ней мыслями, своими секретами и своим сердцем.
Пожалуйста, Господи, пусть он полюбит этого ребенка! – подумала она, а потом, утомленная, уснула.
Путь домой казался бесконечным, и все-таки в конце концов перед ним выросли стены Дублина. Рога возвестили их возвращение, и вскоре процессия бесчисленных воинов проследовала через двор замка. Число их уменьшилось, потому что Найол остался в Таре со своими сыновьями и со своим войском, а часть тех, кто пошел на войну добровольно, возвратились по домам.
И все же во дворе царила суматоха. Его мать стояла на ступеньках, чтобы приветствовать отца. Она была похожа на девушку – красивая, свежая и молодая, когда ждала своего хозяина, как делала это много раз. Но только тогда, когда она кинулась навстречу, золотоволосый муж схватил ее на руки. Эрик разглядел, что в руках она с осторожностью держит какой-то сверток.
Стремительно спешившись и передав поводья мальчишке-конюху, он кинулся к родителям. Подбежав к Эрин, он споткнулся, и она повернулась, глаза ее широко раскрылись, а потом она улыбнулась и поздоровалась с ним.
– Эрик! – Свободной рукой она схватилась за него и поцеловала его в щеку, и он наконец обрел дар речи:
– Мама! Мама! Это…
– Конечно, Эрик! – Смеясь, Эрин покачала сверток на руках и откинула уголок одеяла с лица. – Ему уже десять дней от роду, и мы назвали его Гартом, потому что не знали, когда ты вернешься. Рианон колебалась, называть ли ребенка без твоего согласия, но это имя ее отца и я…
– Гарт! Это – мальчик!
– Эрик, я же сказала «он», – рассмеялась Эрин. – Возьми его.
Он взял ребенка на руки, бормоча:
– Мергвин! Этот старый друид сказал, что будет мальчик!
У него дрожали руки, когда он пытался рассмотреть ребенка. Он пошел, поспешно направляясь к входу в дом. Новость разнеслась среди возвращающихся людей. Раздались радостные возгласы, и Эрик повернулся, улыбаясь, подняв руку, благодаря своих людей. Он смотрел на своего сына, на его огромные голубые глаза, на почти платиновые волосы, такие светлые, но достаточно густые. Ему десять дней. Казалось, его сын изучал его с равным любопытством. Его сын.
Эрик остановился, посмотрев назад на Эрин.
– Мама, Рианон…
– С ней все в порядке, она чувствует себя хорошо и сейчас спит. Я услышала звуки труб, но не разбудила ее, потому что она спит очень чутко и пока легко устает. Прошло всего десять дней, как видишь, и младенец не спит по ночам.
Он улыбнулся и кивнул. Эрин подошла к нему и гордо коснулась щеки младенца, а потом повела Эрика в дом.
– С ней и правда все в порядке.
Пока Эрин говорила, ребенок смотрел, не спуская глаз с Эрика, сучил своими крошечными кулачками в воздухе, а потом разразился сильным плачем. Эрин засмеялась.
– Он не только похож на тебя, он даже кричит так же громко, как ты! Отнеси его матери, он проголодался.
– Правда? – спросил Эрик. – Ну, я рад, если это так, а то я уж подумал, что ему просто не понравилось мое лицо.
Он поцеловал мать в щеку и широким шагом поспешил в замок вверх по длинной лестнице. Он распахнул дверь, как раз тогда, когда Рианон поднималась с постели. Она была в белом, окутанная пламенем волос, ее глаза припухли и были захватывающе манящими и пронзительно невинными одновременно, когда ее взгляд упал на него. Они расширились как серебряные блюдца, и она прошептала удивленно его имя:
– Эрик!
Он шагнул к ней, кладя ребенка рядом и хватая ее руку для поцелуя, прежде чем впиться в ее губы. А потом ее глаза снова смотрели на него, широко раскрытые и блестящие. Печальная, застенчивая улыбка коснулась ее губ, и она взволнованно спросила:
– Он тебе нравится?
– Нравится? Я обожаю его. И благодарю тебя от всего сердца.
Она быстро опустила ресницы, потому что в ее глазах заблестели слезы. Он приподнял ее подбородок и требовательно посмотрел в глаза.
– Что случилось? Чего ты ожидала?
Она сильно побледнела и попыталась вырваться, но он не позволил.
– Рианон, я хочу знать, какие мысли возникли в твоей голове.
– Я… я боялась, – прошептала она.
– Кого? Меня?
Она опустила ресницы, не повинуясь его требованию. А он улыбнулся и подсчитал дни, и действительно прошло точно девять месяцев со дня их свадьбы.
Он запустил свои пальцы в ее волосы, повернул ее лицо к себе и прильнул к ее губам с удивительной страстью, которая заставила ее глаза широко раскрыться и поймать его взгляд.
– Моя дорогая жена, я все время знал, что в ту ночь я овладел девушкой. Что же заставило тебя принимать меня за глупца так долго?
Она вспыхнула и освободилась от его прикосновения. Посмотрев на ребенка, она почувствовала, что начинает злиться.
– Ну, ты ведь не заметил ничего, когда я забеременела!
Он пожал плечами, усмешка на его губах разрывала ее сердце и вызвала волнение в груди.
– Боюсь, любовь моя, я лучше разбираюсь в вопросах пола, но совершенно не привык вынашивать ребенка в своем чреве. Рианон, у нас получился сын. Боже, это же великолепно!
– Гмм! – раздался голос от двери. – У нас получился сын! Уж твоего труда здесь было и не так много. И, судя по словам Рианон, в тот момент тебе бы следовало утонуть в море за то, что ты принял в этом участие!
Эрик повернулся и увидел свою сестру Дарию, стоящую там с улыбкой на лице. Он встал и схватил ее, когда она бросилась в его объятия и стала целовать. Из глаз ее лились слезы.
– О Эрик, я так благодарна Богу, что вижу тебя дома живым и здоровым!
– Я тоже благодарен за то, что я здесь, – сказал Эрик, прижимая ее к себе. А потом он взглянул на жену. – Значит, мне бы следовало утонуть в море?
Она страшно покраснела, а Дариа рассмеялась.
– Я вернусь за Гартом, Рианон, когда вы оба расставите все точки над «и», оставляю вас одних на несколько минут.
Она ушла, и некоторое время они молчали. Потом Гарт снова начал кричать, и Рианон, покраснев, сказала, что он проголодался. Она расстегнула рубашку и дала его маленькому требовательному ротику грудь. Он жадно стал сосать, причмокивая. Эрик засмеялся. Забыв о своих покрытых пылью дорожных одеждах, он улегся рядом с женой и почувствовал тепло и усталость, которые тихонько прокрадывались в него. Вот оно, подумал он. Мир и счастье, по крайней мере, видимость этого, то, к чему стоит стремиться. В нем поднялась буря чувств, желание защитить их от всех невзгод – и сына, и Рианон, страстно и нежно. Ничего не было прекраснее в жизни, чем вид его жены, укачивающей на руках ребенка.
