355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Хелена Секула » Туз пятой масти » Текст книги (страница 10)
Туз пятой масти
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 17:42

Текст книги "Туз пятой масти"


Автор книги: Хелена Секула



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Так ты не владелец «Омара»?!

– Фактически кафе принадлежит мне. Только числится оно за Бисей, что еще хуже. Жена профессора Заславского записала на свое имя машину дружка барменши? Как тебе?

– Подозрительнее всех выглядел бы ты.

– Мы все одинаково заинтересованы в благополучном исходе.

Дай ему палец – руку откусит… Я ведь знала эту старую истину и все-таки тешила себя иллюзиями, что Банащак больше ничего от меня не потребует. Оказалось, нужно лишь, чтобы возникли новые обстоятельства.

– А если я откажусь?

– Последствия могут быть непредсказуемыми.

Если меня вызовут в милицию и сообщат, что человека сбила машина, зарегистрированная на мое имя, молчать не стану. Я едва удержалась, чтобы не сказать этого вслух.

– И как объяснить это своим домашним? – Я уже капитулировала, лихорадочно придумывая причину появления в нашем гараже чужой машины.

Страх – порочная сила, вот почему шантаж надо карать, как убийство.

Я вполне отдавала себе отчет, к чему приведет моя покорность судьбе: если сейчас подчинюсь, ничто уже не вызволит меня из лап этого мерзавца… Но что я могу поделать? Он меня уничтожит раньше, чем соберусь с силами и попытаюсь дать отпор.

Следовало в первую же нашу встречу указать ему на дверь, но я малодушна и слаба, у меня не хватило мужества поставить все на карту!

– Когда возвращается твой муж? – Адам все-таки его беспокоил.

– В декабре.

Он с облегчением вздохнул.

– До той поры все устаканится. А ты не можешь недельки на две отослать куда-нибудь свою домработницу?

Банащак опасался Анелю. Я не сказала ему, что на Анелю могу рассчитывать, как на себя самое.

– Это было бы неестественно.

– Другой вариант. Кто-то из твоих знакомых ищет гараж на несколько дней. Разве ты не позволишь ему поставить машину в ваш? Он ведь сейчас все равно пустует… «Варшаву» приведет женщина, Халина Клим, запомни эту фамилию. Можешь представить ее своим домашним как владелицу машины.

– А если милиция захочет расспросить и моих близких?

– С какой стати! Еще бабушка надвое сказала, заинтересуются ли они вообще вашей тачкой! И вызовут ли пани Заславскую, жену известного профессора…

Неужели эта сволочь думает, что я буду прикрываться общественным положением Адама? Не только подлец, но и дурак.

– Ты наивный человек. У меня на лбу не написано, за кем я замужем. К тому же если речь идет об убийстве, то ничто меня не защитит.

– Какое убийство?!

– А что же это, как не убийство? Бегство с места происшествия и неоказание помощи пострадавшему…

– Еще раз говорю: никого я не сбивал. Совершенно случайно машина, которую ищет милиция, той же марки, что и наша.

– А цвет?

– Насчет цвета пока ничего не известно… Но если мы не выберемся из этой истории, хуже всех придется тебе! – Вот, пожалуйста: этот сутенер прямо в глаза говорит «мы». Мы с ним сообщники в какой-то кровавой мерзости. – И… не забывай, что у тебя есть дочь!

Господи, снова та же угроза, будто я могу забыть об этом хоть на миг! Уж я-то знаю, что Банащак способен на любую подлость.

– Сколько стоит твоя машина?

– Сто сорок тысяч, а в чем дело?

Я лихорадочно соображала: кольцо, брошь, часы с браслетом, тридцать тысяч на книжке, немного присланной Адамом валюты. С большими усилиями я смогла бы собрать около семидесяти тысяч, но продажа драгоценностей займет несколько дней. Может быть, он согласится принять их вместо денег?

– Сто тысяч я могла бы отдать тебе сразу, а остальное выплачивать постепенно, тысячи по две в месяц.

– Но зачем?

– Уничтожь эту машину, чтобы и следа от нее не осталось. Сожги, спихни в реку… не знаю что. Можешь ведь что-нибудь придумать.

– Прекрати психовать, а то в самом деле накаркаешь беду! Опомнись! Если сейчас что-нибудь случится с этой машиной, они займутся тобой всерьез! Что ты вообразила? Машина застрахована, но даже без страховки пришлось бы объясняться, куда она делась.

– Можно заявить, что ее угнали, а потом списали бы все на угонщика.

– Хватит пороть глупости. Тогда тобой точно занялась бы милиция и быстро разобралась, что это за кража.

– Хорошо, я сделаю, что ты просишь, но при условии: после всего этого (после чего, Господи?) ты продашь треклятую машину. Во всяком случае, следующую я на свою имя записывать не стану.

Банащак неожиданно легко согласился.

– Но где гарантии?

– Даю тебе свое слово.

Что я могла ему ответить? У меня не было выбора.

Банащак у нас не появился. Машину пригнала женщина, как он и обещал. Элегантная, сдержанная, неразговорчивая. Представилась Халиной Клим, отдала мне документы на машину, ключи и тут же удалилась. Я ее не задерживала, у меня не было сил угощать ее кофе. Ей тоже было не по себе: выполнила свои обязанности и спешила уйти.

Кстати, какой подлостью Банащак привязал к себе пани Клим? Она не напоминала людей его круга.

Анеля даже не спросила, что это за машина, а Дорота, поглощенная своими делами, вообще не заметила пополнение в гараже. Я вздохнула свободнее и тешила себя, что все обойдется.

Не обошлось. Сначала пришел участковый. Он поинтересовался, давно ли у меня «Варшава» и где была эта машина в определенный день.

Не знаю, что со мной случилось, ведь я ждала этого визита, но все-таки испугалась. Вместо того чтобы что-нибудь придумать (ведь если машина стояла в гараже, этого никто не мог проверить), я отказалась давать показания. Просто притворилась обиженной на участкового за то, что пришел ко мне без повода; он якобы нарушил мои конституционные права только потому, что в нашей семье две машины! Так я повернула дело. И, не позволив даже объяснить причины своего визита, не дав милиционеру и рта раскрыть, обрушила на него град упреков, втайне дивясь своему нахальству. Никогда не подозревала в себе актерских способностей, а тут сыграла типичную и крайне неприятную «профессоршу». Мне было стыдно перед этим симпатичным молодым милиционером.

Через несколько дней пришел вызов из прокуратуры. Вот и результат моей непродуманной выходки. Вместо простого разговора с участковым – допрос в прокуратуре! А если возьмутся за Дороту или Анелю? Выхода у меня не было, пришлось их предупредить, потому что иначе вся эта мистификация рухнет, а мои ложные показания ни на что не сгодятся.

Впервые в жизни я сама склоняла свою дочь на ложь. Где-то в глубине сознания зажглась и погасла мысль: вот я и впутываю собственного ребенка в свое темное прошлое. Значит, с той жизнью нельзя порвать? Двадцать лет честной работы, любовь, дружба с порядочными людьми и собственная порядочность ничего не значат?

Неужели и сейчас те страшные годы так важны, что могут перечеркнуть, убить настоящее?

Ведь Жемчужины давно уже нет. Есть Мария Заславская, совершенно другая женщина. Это две разные личности.

Да? Тогда почему Мария Заславская позволяет втягивать себя и родных в дела той якобы чужой особы?

Не надо притворяться, хотя бы перед собой не надо. Всю жизнь я занималась самообманом, уговаривая, убеждая себя, что наступило этакое расщепление личности. Но все рухнуло, стоило появиться человеку из проклятого прошлого. Свое теперешнее существование я построила если не на лжи, то на умолчании. Если бы с самого начала нашего знакомства с Адамом мне хватило мужества рассказать о себе все…

Вот только не уверена, что его любовь устояла бы перед столь тяжким испытанием. Взялся бы Адам нести вместе со мной крест моей покалеченной судьбы?

Нет, я не рискнула быть с ним настолько искренней, побоялась потерять его любовь и единственный в своей жизни великий шанс. Тогда я любой ценой мечтала ухватить судьбу за хвост.

И теперь ничего не изменилось. Я ни перед чем не остановлюсь, чтобы спасти свой дом, и мне безразлично, какой ценой.

Значит, я все та же! По-прежнему не умею летать, судорожно цепляюсь за землю, никогда не решусь на героические жесты, на благородный отказ от налаженной жизни.

Всю бессонную ночь я боролась с собой, а утром позвала Анелю и Доротку. Разговор дался мне нелегко, хотя я знала, что могу на них рассчитывать.

– Кажется, я поступила очень легкомысленно, но ничего уже не поправишь, – объявила я тоном, не оставлявшим никаких сомнений, что раскаиваюсь в собственной глупости. – Я записала машину хороших знакомых на свое имя, а теперь возникли какие-то сложности. Милиция ищет машину этой марки, и вызывают всех владельцев. Поскольку формально владелец – я, то должна посетить следователя. В случае чего вам придется подтвердить, что машина моя.

– Конечно, это наша машина, – тут же поддакнула Анеля. – Что мы, нищие?

– Мама, у тебя могут быть неприятности? – Дорота сосредоточенно всматривалась в меня, я едва могла выдержать этот пытливый взгляд.

– Нет, доченька… только что уж скрывать: я немного побаиваюсь отца. Он очень огорчился бы, узнав, что я без его ведома приняла такое решение.

– Э-э… А что, хозяин обязательно должен знать? – Анеля неуверенно покосилась на Доротку.

– Не должен! – отрезала дочка.

На эту тему мы дома больше не разговаривали. А я со спокойной душой отправилась в прокуратуру.

Прокурор оказался молодой, сероглазый, улыбчивый.

– Вы владелица машины марки «Варшава», регистрационный номер… – Перед ним лежала картонная папка, внутри список таких же автомобилей, что и мой, с фамилиями и адресами владельцев. Возле нескольких фамилий стояли галочки, сделанные красным карандашом.

Значит, Банащак не лгал. Вызывают всех, и я в этом списке не первая и не последняя. Только откуда он так хорошо обо всем знает?

– Да, это моя машина, – подтвердила я. – Вот документы.

– Пока они мне не нужны. – Не глядя на меня, прокурор изучал свои бумаги, но мне показалось, что это «пока» сказано весьма зловещим тоном.

– Где вы были такого-то числа, в такое-то время? То есть, прежде всего, где была машина? – Нет, он ничего не записывал, но ведь где-нибудь под столом вполне мог прятаться магнитофон.

– Сейчас, попробую сообразить, – я и правда не помнила, что делала в тот вечер, – минутку… – Я вынула календарик, в котором отмечала дни дежурств. Мьжет, эти пометки хотя бы приблизительно помогут мне вспомнить, что я делала. – Ну конечно! – почти вскрикнула я. Какое счастье! Это оказался день моего дежурства. – Целые сутки я провела на глазах многочисленного персонала клиники, они могут все подтвердить.

– Где была машина?

– В гараже. В больницу я на машине не езжу, пользуюсь городским транспортом, меня пугают пробки. – Это была правда. В городе за руль всегда садился Адам. – Я вообще плохой водитель. – И тут же испугалась. Кто меня тянул за язык? Сама лезу в эту гадость. Я вспомнила поговорку Винярского: даже рыба не попадет на крючок, если рта не раскроет.

Но это доверительное признание разрядило атмосферу. Я почувствовала себя увереннее.

– Вы никому не одалживали машину?

– Нет. По крайней мере, не в то время, о котором вы спрашиваете.

– А кто еще имеет доступ в гараж?

– Теоретически вся семья. – Опять я сказала чистую правду: запасные ключи от гаража всегда лежали в письменном столе Адама, даже если он был за границей.

– И многочисленная у вас семья?

– Дочь, муж, домработница.

– То есть в тот день любой из них мог воспользоваться машиной?

– Это невозможно, – улыбнулась я, – домработница не отличит педаль газа от педали тормоза, у дочери чисто умозрительное представление о вождении, да и прав у нее нет. Мы обещали ей курс в автошколе только после получения аттестата. А муж с сентября находится за границей, к тому же у него своя машина, «мерседес». – И добавила небрежным тоном: – Он эксперт международного трибунала.

– Так ваш муж – профессор Заславский? – оживился молодой инквизитор.

Я скромно подтвердила. Эффект моей тактики превзошел все ожидания.

– Я имел честь слушать лекции вашего мужа, – это была не просто дежурная любезность, – да и по сей день отслеживаю все публикации профессора. Мне очень неприятно, что пришлось вызвать вас, как и остальных.

– Но, пан прокурор, перед законом мы все равны.

Ну и лицемерка! Я испытывала противоречивые чувства: с одной стороны, было приятно, что Адама с такой теплотой вспоминает человек, который с ним никак не связан, что фамилия Заславский так много значит для этого молодого человека, с другой – я сгорала от стыда, что прикрываю добрым именем мужа грязные махинации.

– Это обычная формальность, – объяснил прокурор.

– Но что случилось? – рискнула спросить я.

– Убили женщину.

– Кто-то сбил ее и сбежал?

Он не ответил на мой вопрос.

– Вот, посмотрите. – Прокурор передал мне папку.

Передо мной лежал увеличенный снимок женского лица, вернее, того, что осталось от лица.

– Голову переехало колесо, – пояснил прокурор.

Фото было наклеено на жесткий картон. Рядом была еще одна фотография, сначала я даже не поняла, что на ней изображено, и покосилась на подпись. «Осколки фары, найденные на месте преступления», – гласили яркие печатные буквы, выведенные фломастером.

– Лицо специально раздавили? – спросила я, лишь бы не молчать.

– Хотел бы я это знать, – буркнул прокурор и закрыл папку.

Жесткий картон съехал, прокурору пришлось еще раз открыть папку и поправить бумаги. Перед моими глазами на мгновение мелькнул прозрачный пластиковый конверт с игральной картой.

Я окаменела. Хотя карта показалась всего лишь на какую-то секунду, мне удалось разглядеть орнамент рисунка и масть. Это был пиковый туз…

Я сидела как парализованная, изо всех сил стараясь не выдать своего ужаса.

– Прислать к вам дочку и домработницу? – спросила я как можно естественнее, хотя внутри все так и тряслось от страха.

Зачем я это сказала? Сама подала ему идею…

– Нет, не нужно. – Прокурор спрятал папку. – Ваших показаний вполне достаточно.

Так все-таки показания! Значит, придется что-нибудь подписывать.

– Видите ли, я оказалась в затруднительном положении… – продолжала я актерствовать. – Честно говоря, машина мне совсем ни к чему, одни только хлопоты. Вот и решила продать ее, но в данной ситуации… Скажите, когда я смогу продать свою машину?

– А вы уже нашли покупателя?

– Нет, только собиралась этим заняться.

– Можете продавать, не вижу никаких препятствий. – Прокурор нажал кнопку на письменном столе, вошла женщина с листком бумаги и положила его передо мной. – Прочитайте, пожалуйста, внимательно и подпишите, если здесь нет расхождений с вашим показаниями.

Я пробежала глазами текст – да, где-то действительно спрятан магнитофон, наш разговор с прокурором был тщательно запротоколирован. Я расписалась.

Попрощавшись, вышла из прокуратуры, и ноги у меня подкосились. После самого тяжелого дежурства я не чувствовала себя такой измученной и вымотанной.

Самые страшные подозрения роились в голове. Эта карта! Эта проклятая карта поразительно напоминала те, что Омерович подарил Адаму. Не знаю почему, но они ассоциировались у меня с Доротой. Казалось, что от безумных мыслей, заполонивших голову, я сойду с ума.

Но почему Доротка? Необходимо обуздать ошалевшее воображение. Что общего у моей дочери с пиковым тузом, наверняка найденным возле той бедной женщины с фотографии. Сама не знаю, откуда родилась такая ассоциация.

Беспорядок в комнате Адама, выбитое окно… Эти проклятые карты лежали в кабинете!

Когда я проверяла, не пропало ли что, то даже не вспомнила про карты. Может быть, кто-то приходил именно за ними? Но зачем понадобилось выбивать стекло? И тут я сообразила, что не видела карт с того самого дня, когда Омерович вручил их Адаму.

Не застав никого дома, я поспешила в кабинет мужа. Перетряхнула все полки, ящики письменного стола – карт нигде не было. Исчезли без следа…

Испарились!

В голове словно бил паровой молот, сердце, казалось, колотилось у самого горла. Кто же взял эти трижды проклятые карты?

Мне чудилось, что на шее затягивается невидимая петля. Но только ли у меня? Доротка! Спасти дочь!.. Я вскочила, заметалась по комнате. Что делать?! Ясно лишь одно: Банащаку нельзя ничего рассказывать!

Собрав всю свою волю в кулак и немного успокоившись, я спустилась в гараж. Настала пора осмотреть наконец мою машину.

В память терновым венцом впились слова «осколки фары».

И мне тут же показалось, что одна из фар новее второй. Но сказать наверняка я не могла. Возможно, это всего лишь игра воспаленного воображения?

Если это сделал Банащак – даже мысленно я старалась не употреблять слово «убийство», – если это сделал Банащак, то он у меня в руках…

Убит человек. Я не могу молчать, надо во всем признаться…

Перед глазами всплыло лицо, раздавленное протектором колеса. По спине пробежал холодок.

Почему прокурор не сказал, как ее зовут? Минутку… Память услужливо воспроизвела снимок и подпись под ним: снимок № 1 женщины NN… Значит, имя погибшей неизвестно. Следует рассказать все этому сероглазому молодому человеку… Это мой долг…

Долг по отношению к кому, к какой системе координат? Долг перед обществом? Да… Но мое ближайшее, мое драгоценное, ненаглядное общество – Доротка и Адам. Без них меня попросту не существует.

Возможно, эту несчастную женщину и в самом деле убили, но ее уже не вернуть, а мои предположения могут оказаться плодом расстроенного воображения.

Преступление должно быть наказано. Непременно. Но что, если одно преступление повлечет за собой следующее? Значит, необходимо предупредить новое преступление… если оно уже не свершилось… И только от меня зависит, не станет ли еще одной жертвой моя собственная дочь!

Я не питала иллюзий: Банащак колебаться не станет. Он тотчас поймет, кто оповестил милицию по поводу машины и карты. И что тогда? Перед глазами мрачным предостережением стояло изображение убитой женщины. Что с того, если убийцу моей девочки найдут и накажут? Об этом я даже думать не могла.

Я никогда не отличалась твердым характером, какая из меня героиня, не в моих силах защитить всех, но свою семью я уберегу, обязательно уберегу! А вместе с ней и самое себя… Безнравственно? Да, безнравственно… Что ж, значит, малодушие и подлость у меня в крови, но я готова умереть ради того, чтобы с головы моей дочери не упал ни один волосок…

И я снова отправилась к Банащаку домой. Его вид на этот раз поразил меня еще больше. Он едва двигался.

– Что случилось? – удивилась я.

Лицо Банащака было изуродовано, он даже не пытался скрыть, что его избили, впрочем, такого и не скроешь…

– На меня напали… вот, выписали больничный на три недели…

– Кто напал?!

– Узнаю… – процедил Банащак, в его глазах сверкнула лютая ненависть.

– Я была у прокурора… У меня есть план. – Я вела себя очень осторожно. – Надо продать машину… – Банащак нетерпеливо отмахнулся. – Слушай и не перебивай!.. Прокурор совсем еще молодой человек, он был студентом моего мужа и отнесся ко мне почти по-дружески. Пока у него нет никаких подозрений. Пока, понимаешь?! На месте происшествия остались осколки фары сбившей человека машины.

Банащак молчал, но слушал с нарастающим вниманием.

– Милиция не уверена, что это была «Варшава», проверяют также «Москвичи» и «Волги», – врала я как по нотам. Пусть расслабится, а то еще чего-нибудь натворит со страху. – Проверки займут какое-то время… Но владельцев других машин проверяют куда тщательнее. Мне-то прокурор поверил на слово, потому что я жена профессора Заславского, у остальных проводят осмотры и обыски. – Я подчеркнула последнее слово, хотя понятия не имела, так ли это.

– Наша машина, – он голосом выделил это «наша»! – наша машина в полном порядке.

Ничего себе «наша»! Будь ты проклят!

– Выяснить, заменяли фару или нет, не составляет особого труда.

– Это он тебе сказал?

– Нет. Когда я сидела в кабинете, вошел следователь и сообщил, что у какой-то «Волги» недавно поменяли фары. И прокурор тут же распорядился немедленно допросить хозяина и проверить, где и когда был произведен ремонт, – на меня словно снизошло вдохновение. – Остается еще след протектора… – Я многозначительно замолчала.

Банащак помрачнел, но ничего не спросил.

– Так что когда они проверят все машины и ничего не найдут, то наверняка вспомнят про машину Заславской.

– И что ты предлагаешь? – наконец отозвался он.

– В разговоре с прокурором я между прочим упомянула, что давно подумываю продать свою «Варшаву», водитель, мол, из меня никудышный, возиться с машиной не люблю. В ответ он сказал, что я могу смело продавать свой автомобиль.

– Если захотят, они машину и у другого хозяина найдут. – Банащак явно был разочарован. – У автомобиля, как и у человека, есть своя метрика…

– Да, но у другого хозяина машину могут угнать… Ее надо уничтожить! Утопить или сжечь на каком-нибудь пустыре… Ты должен это как-нибудь устроить, пока еще не вышли на наш след! – Я еле выговорила это «наш». – Готова вернуть тебе сто тысяч злотых, часть наличными, часть ювелирными украшениями, это все, что у меня есть…

– Неплохо придумано, – пробормотал Банащак.

– Я это предлагаю вовсе не из симпатии к тебе, просто у меня нет ни малейшего желания оказаться замешанной в уголовщину! И больше на свое имя ничего записывать для тебя не стану!

«Если сейчас начнет спорить, – мелькнуло у меня в голове, – придется прибегнуть к шантажу. Пригрожу ему прокурором, припомню треклятые карты, кровь на колесе…»

На самом деле крови на колесе я не заметила, но ведь Банащак-то этого не знает! Во мне крепла мрачная уверенность, что это именно он убил ту женщину. И мне было все равно, случайно или предумышленно.

– Соглашайтесь. Даю сто тысяч, – повторила я. – Больше мне взять негде.

– Омеровича тоже хочешь сплавить?

Я не поймалась на его покорный тон. Омеровича я непременно «сплавлю», но не сейчас, не стоит перегибать палку.

– Омерович мне не мешает, в отличие от машины!

– Хорошо… В течение месяца ты продашь машину, хотя мне это сейчас жутко не на руку. Купит ее Бися… барменша из «Омара», но сначала ты дашь объявление о продаже в газету.

– И в течение двух месяцев «Варшава» должна исчезнуть!

– Ладно, подумаю… У прокурора ты неплохо потрудилась.

– Не ради твоих прекрасных глаз, не надейся! – в ярости выдохнула я, его похвала стегнула меня, как плетка.

– Знаю, знаю, можешь не повторять. Но я тебе верю, – процедил он. – Глянь вон там… Уже четвертая такая писулька…

На столе лежал лист бумаги. Я взяла его в руки. Крупные буквы, вырезанные из какой-то газеты, складывались в строчку:

ЛИНЯЛЫЙ АЛЬФОНС, ВАЛИ В СВОЙ ЩЕЦИН, ЕСЛИ ТЕБЕ ЖИЗНЬ ДОРОГА.

Подпись: «Пиковая Дама».

Господи, неужели Банащак решил, что это я клею анонимки? А почему бы и нет? Он ведь не в состоянии понять, что той Жемчужины, которую он знал, давно уже не существует. В его глазах я осталась прежней, разве что немного поумнела да в жизни неплохо устроилась.

– И кто, по-твоему, эта Пиковая Дама? Меня подозреваешь? – скривилась я, отшвырнув листок. Внутри все так и съежилось от страха. Но если это не первая, почему до сих пор Банащак ни словом не обмолвился об анонимках?

– Нет, – он покачал головой, – эти номера с тобой не вяжутся.

Визит к Банащаку лишь еще больше встревожил меня. Я не знала, что и думать. Туз пик, Дама Пик… кто раскладывает этот зловещий пасьянс?

Неужели это Даму Пик размазало по шоссе колесо моей машины?

Анонимки пишет человек, которому известно щецинское прошлое Банащака. Дама Пик… До чего ж претенциозный псевдоним… Итак, в темной игре, которую ведет Банащак, появился еще один персонаж. Аноним. А какова моя роль? Пешки, которой манипулируют более сильные фигуры? И от которой безжалостно избавятся, как только в ней исчезнет надобность?..


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю