Текст книги "Драгоценная ты"

Автор книги: Хелен Монкс Тахар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Ничего. Вполне сносная, особенно для начальницы. Только вот уже успела навязать мне выскочку-племянницу.

– Еще один стажер? Сколько их у тебя?

– Шесть или семь… Точно не помню. Представляешь, эта девица напросилась ко мне в машину сегодня утром. Сто сорок первый так и не пришел, я поймала такси. И тут ко мне запрыгивает юная нахалка, а по дороге сообщает, что приходится племянницей Джемме Лант. Потом вообще выяснилось, что это она посоветовала тете купить «Руководителя». А сама притворилась, будто меня не знает – сидела и слушала, как я расхваливала журнал. Та еще лиса, правда?

– Может, не узнала… – начал было Иэн, но осекся под моим сердитым взглядом и спросил: – Ну и как она? Облегчит тебе жизнь или наоборот? Еще непонятно?

– Одно можно сказать с уверенностью: девчонке крупно повезло, – вздохнула я. – И почему у меня в ее возрасте не было доброй тети? Купила бы мне журнал, я бы писала в свое удовольствие… Представляешь, эта богатенькая наследница, только вчера из универа, заявляется и имеет наглость переделывать обложку? И ей моментально поручают писать анонс к церемонии награждения. В первый же день!

– Неслыханно! Как же можно поручать писать? Тем более в журнале…

– Перестань, ты понимаешь, что я имею в виду.

– Нет, – улыбнулся он, – не очень.

– Раньше стажеры делали кофе и ксерокопии и ни о чем больше не помышляли. В лучшем случае были у главреда на побегушках. И даже после приема в штат ты еще недели две считался стажером. Только потом становился репортером и все равно делал ксерокопии и отсылал факсы. Черт, она тогда и не родилась… Она даже не родилась, а я уже была на пике карьеры!

– Эй! На пике ты сейчас и долго там останешься! – Иэн уже порядком захмелел, но я не сомневалась в его искренности.

Он верил в меня. Еще верил…

– В общем, в мое время практикантки знали свое место. – Я задумалась. – Иэн, мы очень старые?

– Ну, старые… Но ведь в каждом возрасте свои плюсы, разве нет? – Он глотнул вина, глядя, как я раскачиваюсь на табурете. –  Слушай, что тебя так разозлило? Она симпатичная?

– Нет, – покачала я головой, – она не симпатичная. Она сногсшибательная.

– Значит, молодая, красивая, со связями и деньгами. Конечно, она переделывает обложку в первый день! – Я молчала. –  И конечно, ты завидуешь.

– Я не завидую, – соврала я. – И вообще, хватит про нее говорить! Давай лучше смотреть фильм.

Я снова оглядела квартиру твоими глазами. Как ты и предположила, ее заполняли красивые вещицы: глиняные горшочки, африканские маски, балийская керамика – остатки былой роскоши, напоминание о полноценной жизни. Обведя взглядом безделушки, я подумала: их слишком много. Они грудились на декоративных полках и стеллаже, собирая пыль, так как помощницу давно пришлось уволить, а у меня не хватало сил на уборку. Над дверью теснилась коллекция потускневших серебряных подносов. На стенах практически не было пустого места. Шкафы не закрывались – из них лезли наружу вещи. Я часто стукалась об углы не до конца задвинутых ящиков и защищала рукой голову, открывая шкафчики на кухне – опасалась тарелки или кулинарного прибора Иэна. Как будто тут прошла не одна жизнь, а две или три. Выцветшие репродукции Херста. Пыльные индийские коврики. Старые фото Иэна. Все пространство забито. Нет места для новых вещей, новых мыслей, творчества. Одним словом, нет места будущему.

В доме скопились маски со всех концов света, хотя я не коллекционировала их специально. Невероятное количество. Мое собственное лицо превратилось в маску стареющей женщины. А под маской – я, отчаянно пытаюсь осознать, что молодость прошла.

Мне открылась страшная тайна: когда тебе двадцать, все кажется возможным, только это ощущение временно и обманчиво. Надо было раньше догадаться и предостеречь тебя. Рассказать, что с определенного момента годы играют против тебя и, пока не поздно, нужно учиться ценить себя за успехи, а не за красоту и молодость. Если бы я научилась этому, ты вряд ли смогла бы так поменять мою жизнь. К сожалению, возраст застал меня врасплох.

Получив твое резюме, я переслала его на личный эмейл и изучила в автобусе по дороге домой. Судя по нему, жизнь у тебя была благополучная и обеспеченная. Сменила несколько элитных школ, после выпуска взяла год перерыва (который, скорее всего, провела, путешествуя на деньги Джеммы), изучала английскую литературу в Лидском университете. К моменту нашего знакомства мне было сорок один, а тебе – двадцать четыре. Возмутительно… Выпускница, с талантом и связями – жизнь впереди, дороги открыты, препятствия один за другим рушатся перед твоей уверенностью и неземной красотой. Когда-то я была на твоем месте… А теперь мне на смену пришла ты.

– Как хоть ее зовут? Чтобы я знал, кого поминать недобрым словом.

Я подняла глаза к потолку – единственная незахламленная поверхность в нашей квартире.

– А зовут ее Лили.

– Лили… Почему у них всегда такие смешные имена? Дэйзи, Поппи, Лили [6]6
  «Ромашка», «мак», «лилия» соответственно (англ.).


[Закрыть]. Типичная снежинка. Берегись, дорогая. Кто знает, на что они способны.

«Проклятье» – история о страсти, предательстве и отчаянии. Я не хотела вникать, думала, поработаю рядышком и заодно посмеюсь над Иэном. Однако он вырубился на двадцатой минуте, а я досмотрела до трагического финала. Меня зацепило.

Когда фильм закончился, я закрыла компьютер и перевела взгляд на Иэна – в бессознательном состоянии с приоткрытым ртом на диване перед телевизором – совсем как дедушка после рождественского обеда. Я очень его любила.

– Иэн! Иэн, пошли спать!

Я, как всегда, попыталась его разбудить, потрясла за плечо, погладила по щеке. Но Иэна невозможно было сдвинуть с места. Обычно он часа два спал на диване, потом переползал на кровать. Я оставила его в покое, тихонько прошла в ванную, заперла дверь, засунула два пальца в рот и вызвала рвоту, чтобы избавиться от всех жиров и углеводов, которые он мне скормил.

Видишь ли, Иэн хотел быть нужным, привносить хоть что-то в нашу жизнь, делать меня счастливой. Его язык любви – еда. Поэтому в течение дня я питалась здоровой пищей, а по вечерам позволяла ему заботиться. Будь его воля, он раскормил бы меня до неузнаваемости. Ты вряд ли поймешь, но этот ритуал очищения был ответным проявлением любви. Маленький секрет, не единственный в нашей долгой и счастливой семейной жизни.

Той ночью мне впервые приснился кошмар, где я иду через поле к дальней калитке. Впервые за много лет, ощутив мамину ненависть, я проснулась с криком.

Лили

5 марта

День первый, продолжение

Работаю допоздна. Даже выложила на сайт пару текстов. Долго думала, вешать ли фото. Тексты, по-моему, удались, поэтому вешаю. Никто не препятствует, Джемма думает, что Азиф одобрил, а Азиф – что Джемма.

Как обычно, старательно крадусь мимо консьержа.

Я очень боялась, что в Лондоне придется жить с Джеммой или мамой. Обе вечно от меня чего-то хотят, возлагают надежды (точнее, возлагали – теперь-то все потеряно). Постоянно принижают. Особенно Джемма. Сама только что сделала крайне невыгодное капиталовложение. А от меня всегда требует максимум и обесценивает то, что есть. «Ты способна на большее, Лили! Ты способна на большее!» Моей идеальности не хватит, чтобы с ней и работать, и жить. Джемма лепит из меня идеал. С первого же дня, как мы к ней переехали.

Нас с мамой выставили на улицу прямо в мой день рождения, когда мне исполнилось восемь. Мама задолжала за аренду, хозяин велел освободить квартиру и даже не вернул залог. Мы собрали вещи и потащились из нашего Ньюэма в Марилебон, к Джемме. Я бывала у тети и раньше. Многие говорили, что у нее роскошная квартира. Огромная. А я как будто на Марсе очутилась. Все бы отдала, чтобы вернуться в нашу с мамой квартирку, в старую школу, где я всех знала. Даже когда я приходила к Джемме в гости, мне казалось, у нее слишком пусто. Неуютно. С первых же секунд, как мы переехали, я поняла – меня затем и позвали, чтобы заполнить пустоту. Я должна была компенсировать тете отсутствие детей.

Джемма опасалась ввязываться в близкие отношения и совместно производить ребенка. Пришлось бы идти на некие компромиссы, а это ей совсем не нравилось. Тут подвернулась я. Уже готовый ребенок с доставкой на дом, и считаться ни с кем не надо.

Мы заявились с рюкзаками и пакетами, набитыми мягкими игрушками. Джемма открыла дверь с видом благодетельницы, обняла меня, потом приподняла и, перенеся через порог, поставила на пол в коридоре. Мама не возражала: позаботиться обо мне без помощи сестры она не смогла, да еще и поселилась у нее на неопределенный срок. А значит, ей пришлось делиться и родительскими правами.

– Добро пожаловать, дорогая! – пела Джемма. – Как же я рада! Давай заключим с тобой маленький договор. Знаешь, что такое договор, Лили?

– Кажется, да…

Джемма «заключала договоры» и в бизнесе, и в личной жизни – везде выкручивалась, пыталась урвать побольше.

– Я буду лучшей в мире тетей, и ты всегда можешь жить со мной, а ты пообещаешь стремиться к идеалу, стараться изо всех сил. Договорились?

Я кивнула. Слова Джеммы легли на плечи тяжким грузом. Вечно я что-то должна маме, теперь, очевидно, Джемме тоже. Я собиралась спросить, что именно мне нужно делать, но к горлу подступали рыдания. Однако я сдержалась, интуитивно поняв, что, по мнению тети, идеальные девочки не плачут.

Сестре Джемма не сказала ни слова. Мама молча проскользнула в открытую дверь. Им нечего было сказать друг другу. Бабушка с дедушкой были бедны как церковные мыши, а Джемма выбилась в люди, за волосы вытащила себя из болота. Мама же продолжила семейную традицию – работала за гроши и ютилась по углам. Она никогда не разделяла убеждения Джеммы, что чемодан денег – мечта каждого человека. Мама стремилась к простым радостям (муж, дети, уютный домик, приличная работа), чем приводила Джемму в ярость.

Мамина логика бесконечно ее раздражала. Однажды я услышала, как она поучала сестру:

– Нельзя ставить такую низкую планку, Элейн! Тогда не останется права на неудачу. Маленькая оплошность – и ты на коленях.

И действительно, мама не смогла обеспечить даже крышу над головой. Пришла за помощью, бездомная и одинокая, с ребенком, которого якобы обожала, а на самом деле винила в том, что муж сбежал.

Мы поднялись на второй этаж. Дух стоял нежилой, как в церкви. Когда зашли в мою спальню, мама заявила мне:

– Не слушай ее. Она тебе не хозяйка.

– Ты мне тоже не хозяйка. Я сама по себе.

Сущая правда, и мама это понимала.

Она сказала:

– Лили, я стараюсь. А тебе всегда мало. Вся в отца…

О да, предатель-отец. Мне было запрещено упоминать о нем, зато мать могла в любой удобный момент им попрекнуть. Мне хотелось отомстить за ее упреки, за тетину холодную квартиру, за новую школу, куда меня непременно потащат. Я произнесла, глядя в глаза и нагло назвав мать по имени:

– Ты даже не можешь сама зарабатывать, Элейн. Мы поэтому переехали?

– Запомни: она не твоя мать. Я твоя мать. В наказание за грехи…

– А что такое грех?

Она долго молчала, мяла загрубевшими пальцами дешевую джинсовую юбку, потом проговорила:

– Разбери вещи, вымой руки и спускайся.

С того дня мама и тетя начали меня делить. Обе изощрялись, перетягивая на свою сторону: то давили, то задабривали обещаниями. Джемма считала, что заслужила дочку больше, чем моя мать, а мама пыталась не упустить единственное преимущество перед бездетной сестрой. Ничего общего с любовью. Люди думают, что жить с двумя мамами – рай. На самом деле о моем благополучии они не думали, а только использовали, пытаясь больнее задеть друг друга. Я стравливала их еще больше, чтобы они ссорились напрямую, без моего участия.

Так продолжалось много лет, до тех пор, пока Джемма не купила «Руководитель». Идею о «наследственности» ей подала я. Зачем она работает? Что оставит после себя и кому? Разговоры о «наследственности» переросли в разговоры о «семейном бизнесе».

– Слушай, ведь было бы здорово иметь общее дело, бизнес не для продажи, а для семьи? Для меня, для моих детей – твоих внуков? Я читала про один журнал на грани разорения, но с огромным потенциалом.

Мама понимала, к чему все клонится, и совсем не одобряла.

– Джемма, одно дело оплачивать обучение, но покупать девочке издательство, чтобы она поиграла в журналистку? Не слишком ли это – даже для тебя?

На что Джемма ответила:

– Я, в отличие от тебя, хоть что-то делаю. Благодаря мне Лили получила образование. И кто, скажи, вытаскивал ее из неприятностей?

То, что случилось со мной в универе, Джемма всегда называла «неприятностями» или «проблемами».

Мама ответила:

– Как ты смеешь говорить, что я ничего не делаю? Между прочим, она влипла в историю только потому, что пыталась подражать тете, которая привыкла идти к цели по головам.

Как только Джемма купила «Руководитель», я сообщила, что хочу пожить одна. Мама как раз сняла крошечную квартирку в районе Майл-Энд и съехала от Джеммы. Она не хотела оставлять меня у сестры, но поселить у себя тоже была не готова, хоть и сказала: «Можешь спать в гостиной, если очень нужно». Жалкая попытка изобразить заботу.

– Оставаться у Джеммы или снимать – дело твое, Лили. Только не говори потом, что хотела жить со мной, а я тебя не пустила.

– Трогательное участие, мама.

Джемму я убедила, сказав, что нам не стоит жить вместе, раз мы вместе работаем.

– Гораздо профессиональней выступать не как мама с дочкой, а как два независимых человека, заинтересованных в судьбе журнала.

Она выслушала и скептически заметила:

– Когда устанешь от суровой реальности, скажи. Комната в Марилебоне останется за тобой.

Ну конечно, на скудную сумму, которую она дает, «чтобы я не работала на ужасных работах, как мать», невозможно снять ничего приличного. Однако вернуться я тоже не могу – из гордости. Спасибо, дорогая тетя, теперь я по уши в суровой реальности.

Я искала место подальше от них обеих, где я могу сосредоточиться на задуманном деле, но за две минуты поиска в интернете стало ясно – даже в захудалой третьей зоне в Северо-восточном Лондоне цены сумасшедшие. Мне не по карману снять диван в гостиной, не то что жить по-человечески. Отдельная комната, кухонная зона, где можно нормально поесть, общее пространство, где можно пообщаться с соседями по квартире (или даже подружиться) – это в наши дни фантастика. Гостиная, где никто не спит, раньше была нормой, а для моего поколения – непозволительная роскошь. Люди, почему мы до сих пор не взбунтовались?

В отчаянии вбила в поиск «бесплатное жилье в районе № 4» – как, наверное, делали тысячи молодых людей до меня, и наткнулась на объявление: «Бесплатно сдам квартиру в современном высотном доме в районе № 4 дружелюбной девушке в возрасте от 18 до 24 лет. Просьба приложить фотографию в полный рост».

Я пошла, познакомилась с консьержем, который разместил объявление. Отвратительный сорокалетний мужик. Договорились так – я оказываю «услуги эротического характера» в течение одного часа каждую среду и живу бесплатно, а он ничего не говорит хозяину – некоему сингапурцу. Встреча всегда наступает слишком быстро. Иногда кажется, что каждый день среда.

Надо мной нависает потное тело, а я закрываю глаза и представляю карту Лондона, а на ней маленькими красными кружочками отмечены все несчастные, кто вынужден сдавать в аренду тело в обмен на жилье. Интересно, они тоже пропащие души, как я? Или есть кто-то нормальный – с друзьями и близкими, кому рано или поздно скажут: «Хватит мыкаться. Поживи лучше у меня». И они найдут дом, где им комфортно, где ими не манипулируют, вдали от неадекватных родителей, непомерной квартплаты и договоренностей «эротического характера».

Я всем нам желаю быть в безопасности, получать деньги за работу и не дрожать за свое будущее. Только не знаю, наступит ли когда-нибудь такой день.

Не понимаю, как некоторые мои сверстники могут не злиться? Для людей постарше, как КР, например, мы игрушки. Ненавижу поколение Икс! Отбирают у нас последнее – говорят, что им нужней; лишают выбора, а потом высмеивают за нерешительность и даже не задумываются – каково нам приходится.

Консьерж уходит, а я сдерживаю слезы – сглатываю ком в горле, словно горькое лекарство. Потом иду в душ, отмываюсь медом и солью. Я никогда не плачу, как бы сильно ни хотелось. Никогда. Сейчас закрыла дверь на засов и на цепочку, поставила вариться суп и вспомнила, как мама пыталась изобразить заботу.

Она сказала:

– Как же ты одна-то будешь? Ты ведь даже яйцо сварить не можешь.

А я ответила:

– Я не ем яйца, мама.

Открываю файл на компьютере и начинаю печатать. Про суп вспоминаю, только когда пахнет горелым. Ненавижу, когда взрослые правы.

Пора сбить спесь с одного их них. Утром загляну к Джемме и скажу, что говорила с Кэтрин Росс и знаю, как помочь ей восстановиться. Да, я дорого плачу за квартиру. Зато дом КР буквально метрах в ста. Я совсем рядом, но она не видит меня из-за затемненного оконного стекла.

А я наблюдаю вот уже четыре недели. Знаю, когда она уходит, когда возвращается. Смотрю, как выползает из дома по утрам, бредет по Грин-лейнс до автобусной остановки в конце квартала, а там надевает привычную маску успешной женщины. По воскресеньям КР бегает в парке – носится, будто кто за ней гонится, а по вечерам она и ее мужчина деловым шагом идут в паб, словно на важную встречу.

Мне важна любая мелочь. Пожалуй, оно того стоит.

Глава 3

Кэтрин

При землетрясении дом обрушивается не сразу. Сперва слышишь тихое дребезжание посуды. Или в фильмах ужасов бывает такой момент, когда опасность очевидна, но главная героиня ее не замечает. Раньше я любила ужасы. Сейчас не выношу.

Во вторник утром я очень хотела тебя увидеть, несмотря на дурные предчувствия. Странное состояние, до сих пор не могу найти ему имя. Уязвимость, наверное… детская жажда тепла. Понимаешь, жизнь меня разочаровала, друзья бросили. Много лет я ни с кем, кроме Иэна, не говорила по душам. Я изголодалась по общению и захотела дружить с тобой. Так сильно, что готова была закрыть глаза на предчувствия – жалкая картина, правда, Лили? Вот до чего доходят люди, когда им звонят только гражданский муж, лечащий врач и мобильный оператор.

Я два часа выбирала наряд, чтобы выглядеть стильно и современно. Как говорится, «молодилась». Долго мучилась с макияжем, пытаясь придать лицу свежесть. Размышляла, не сменить ли цвет волос – черный неудачно оттеняет потускневшую кожу. Не такая уж и большая между нами разница, – думала я.

На остановке тебя не было, и я даже обрадовалась, поскольку никак не могла отойти от ночного кошмара. Однако грела мысль, что приеду в офис и увижу новенький блестящий выпуск на каждом столе. А в нем, равно как и на сайте, сплошь мои статьи. Пусть ты и поменяла обложку спецвыпуска для церемонии, зато сегодняшний – целиком мой.

Я прошла к своему месту. Тебя нигде было. Как и Азифа с моим утренним кофе. Потом я увидела вас вместе – вы дружно сидели на столе недавно уволенного редактора отдела, склонив головы над пробниками.

– Кэтрин, можно вас на пару слов? – позвала Джемма, появившись в дверях кабинета.

– Иду, – рассеянно откликнулась я, не в силах оторвать от вас взгляд: ты что-то произнесла и пытливо посмотрела на Азифа, он задумчиво поглаживал бороду.

Я не могла оторваться. Последнее, что я увидела, закрывая за собой дверь кабинета, – ты смеешься, запрокинув голову, а Азиф готов прямо тут наброситься и начать срывать с тебя одежды.

– Позвольте вас поздравить. – Джемма перекинула через стол свежую копию журнала. – Прекрасное начало. Спасибо, Кэтрин.

И это все? Двенадцать тысяч слов от главного редактора – за «спасибо, Кэтрин»? За кого она меня держит?

– А сегодня я хотела поговорить о дальнейшей работе.

– Слушаю.

– Очень надеюсь, что вы воспримете правильно… На мой взгляд, пришло время немного поменять концепцию журнала, и ваши статьи нуждаются в некоторых поправках. Поэтому я попросила Лили оценить сайт – свежим взглядом. Вам, вероятно, следует знать, что отклики на ее вчерашние заметки…

– Какие заметки? Мне на редактуру ничего не поступало.

– Их отредактировал Азиф – вчера вечером. Так вот, они за один вечер набрали больше просмотров, чем ваши – за последние четыре недели.

За стеклянной перегородкой ты провела ноготками по подбородку, закусила нижнюю губу и начала печатать. Интересно, не связано ли количество просмотров с фотографией под заметками?

– Несмотря на молодость, она быстро учится и знает вкусы современного читателя. В общем, я организовала встречу вне офиса – чтобы Лили помогла вам кое-что пересмотреть. Но детали потом. Главное, скажите – вы согласны учиться?

Унизительно! Словно пощечина. Ты будешь учить меня. И не только писать… Но тогда я еще не догадывалась, какой жизненный урок ты мне преподашь.

– Конечно, согласна.

Ты весь день пыталась со мной заговорить, а я тебя избегала. Лучше помолчу пока, присмотрюсь, что ты за птица.

Прочитала заметки и ужаснулась. Они действительно талантливо написаны. Цепляют с первых строк. И фотография ни при чем. Заголовки заинтриговывают не меньше. А тексты свежи и остроумны. Мои статьи на их фоне смотрелись еще более вяло. Я писала из последних сил, потому и читались они тяжело. Я была зла на тебя, на Джемму. Но главное, на себя – за то, что превратилась в такую развалину.

О чем, интересно, думал Азиф, когда дал добро на целых две заметки стажеру в первый день работы? Он криво улыбнулся со своего места, однако, зная меня, не стал заводить разговор. Только в начале восьмого, когда офис почти опустел, подошел попрощаться. Тебя за столом не было, но компьютер работал – значит, если ты сегодня планируешь сдать очередные шедевры, придется показать их мне.

– Ночные посиделки, Кэт? Когда-то мы задерживались вместе, помнишь?

Азиф мялся рядом с моим стулом, сунув руки в карманы. Видимо, переживал, хотел задобрить; я решила ему подыграть и ответила тем же тоном:

– Да, хорошее было время. Я всегда ценила ваше рвение к работе, мистер Хан… и ваш шоколадный оттенок.

Улыбнувшись, я повернулась на стуле… и увидела за его спиной тебя – юный дух, представляющий миллениалов: в руке зажата прозрачная бутылочка, в воде поблескивает полоска огурца. Ты вспыхнула, должно быть, вообразив молодое, атлетичное тело Азифа в соседстве с моей дряхлеющей плотью. Да, Лили, ты можешь переманить кого угодно, но даже тебе не под силу стереть наше общее с ним прошлое.

– Простите, я собиралась поработать над… Просто не могу сосредоточиться дома.

Ты взглянула на Азифа, тот, глупо улыбаясь, изучал свои ботинки.

– Ну, я пошел. Спокойной ночи, девушки. Не засиживайтесь.

Мы обе принялись печатать в неловком молчании. Наконец ты сказала:

– Можете считать, я ничего не слышала.

С каких это пор молодежь стала такой благочестивой? Сами не то что флиртовать не умеют, даже слышать не могут, как флиртуют другие. Я замечала по стажерам последних лет: они смущались от комплиментов, с открытой неприязнью реагировали на любую мою реплику, отдаленно имеющую сексуальный подтекст. Меня давно интересовало, как так вышло и почему целое поколение выросло занудным и лишенным сексуальности. А может, ты возмущена, потому что знаешь про моего постоянного партнера и придерживаешься традиционных взглядов?

Снова повисла пауза.

– Знаете, Лили, у меня с партнером есть договоренность… – начала я. Мне удалось вывести тебя из равновесия и теперь хотелось еще больше шокировать, сыграть на ханжестве. –  Мы установили определенные правила. Если я хочу с кем-то переспать, мы это обсуждаем, и мой партнер одобряет или не одобряет. Если он хочет с кем-то переспать – я решаю, можно или нет. Иэн одобрил Азифа, это случилось пару раз, но потом мы решили остановиться. Мы ценим наши отношения превыше всего. Так было всегда. И, надеюсь, будет еще много лет. Знаете, Лили, наше поколение привыкло свободно мыслить. Хотите совет? Не судите о том, чего не знаете.

Когда я распустила хвост, кичась перед тобой своей раскрепощенностью, мне неожиданно полегчало, я снова почувствовала себя человеком. Только вот потом выяснилось, что ты использовала боксерскую хитрость – нарочно пропустила удар, чтобы создать у противника иллюзию победы, а затем отправить его в нокаут.

– Я совсем о другом, – ответила ты с пылающим от негодования лицом. – Вы допустили расистское высказывание по отношению к подчиненному. За это увольняют.

Иэн сказал «берегись». Как в воду глядел.

Все с тобой понятно – решила я. Ты хочешь, чтобы меня уволили. Ясно как белый день. Джемма пока делает вид, что со мной солидарна (мол, взрослые успешные женщины друг за друга горой), но и она, и ты, и важные шишки в совете – все вы хотите от меня избавиться.

Эх, если бы все было так просто…

– Лили, я не совсем понимаю. Какое расистское высказывание я допустила?

– Мне даже неловко повторять…

– Повторять что?

– То, что вы сказали Азифу…

– Вы серьезно?

Ты снова принялась печатать.

– Это был дружеский разговор. Мы давно друг друга знаем. В подобных случаях нельзя цепляться к словам. Есть шутки, понятные только двоим. Лили, вам не приходило в голову, что вы могли неправильно истолковать услышанное?

Ты сделала глоток огуречной воды и молча продолжила печатать. Я стала собираться как ни в чем не бывало. Словно меня не обвиняют в расизме и не грозят увольнением.

– Существуют правила рабочей этики… – почти прошептала ты. – Как же безопасная среда?

– Знаете, безопасная среда не должна лишать взрослых людей простой радости – перешучиваться. Не правда ли?

Молчание.

– Вы ведь долго отсутствовали, Кэтрин, правила поменялись. И я думаю, вам стоит быть осторожней…

– Отсутствовала я по уважительной причине. И насколько я понимаю, это конфиденциальная информация – по новым правилам рабочей этики.

– Прошу прощения. Я, должно быть, слышала от Азифа или кого-то из стажеров…

Ты заправила волосы за уши, какое-то время смотрела в экран, потом выключила компьютер. Я тоже отключилась и застыла перед погасшим монитором – я вдруг страшно устала, и душой и телом – каждой клеточкой.

Вот оно, до боли знакомое чувство – когда хочется лечь и больше никогда не вставать. Ты незаметно возникла за моим креслом, и я едва не вскрикнула от неожиданности, когда поднялась. Даже усталость прошла.

– Кэтрин, можно я вас приглашу куда-нибудь? Прямо сейчас. Я ужасно бестактно себя повела и хочу загладить вину. Мне трудно освоиться на новом месте. И с Джеммой трудно…

Ты смотрела почти умоляюще. Мне снова почудилось одиночество в твоем взгляде. Тебе тоже нужен друг! Вдруг мы все же съедим по бургеру и проговорим весь вечер, будто сто лет знакомы?

– Да, хорошо, – кивнула я, купившись на ощущение взаимности.

Ты сняла с вешалки кожаную куртку и с улыбкой подала мне.

– Тогда идем?

– Сейчас, одну минутку.

Я забежала в туалет, чтобы отправить сообщение Иэну: «Снежинка позвала выпить. К ужину не жди. До скорого».

Совсем как раньше, когда кто-то из подруг, оказавшись в районе Саут-Бэнка или Лондонского моста, думал: «К черту дела! Позову-ка Росси выпить». Однако времена неожиданных приглашений и эсэмэсок «я с друзьями, буду поздно» давно миновали. Иэн понимал все это и потому ответил: «Супер. Повеселись там».

Мы с тобой вышли из офиса и начали общаться.

По-моему, я ни разу не видела, как ты смеешься, но зато твоя улыбка была прекрасна. В тот вечер ты много улыбалась, чем невероятно мне льстила. Казалось, тебе приятно и интересно со мной. Ты не посматривала на часы, как делали мои теперешние приятельницы. И в отличие от них не ждала момента ввернуть традиционное «держись-крепись» или ненароком спросить, а нельзя ли все-таки получить обратно хотя бы часть вложенных в фильм денег. В воздухе не висели тяжелые темы, и я снова почувствовала себя молодой и свободной. Ты много спрашивала, и я раскрылась, разговорилась. Люди любят, когда их слушают, и ты умело использовала эту слабость.

Теперь я понимаю, что некоторые из вопросов ты заготовила заранее, и удивляюсь, как меня не насторожило внезапное любопытство – еще вчера утром в такси ты демонстрировала полное отсутствие интереса. Я попалась на крючок, отмела сомнения и выложила тебе всю подноготную.

Разговор по душам – точно теплая ванна. Я рассказывала обо всем – карьерный путь, мысли о жизни. Будто смывала обиды прошлых лет, отогревалась. Утоляла жажду… Видишь ли, за последние годы я лишилась всех подруг. Сначала исчезли те, что с детьми, и я не удивилась. Детей я терпеть не могла. Да и им не нравилась сердитая тетя в кожаной куртке. Потом случился фильм. После фильма ушли самые близкие… Ужасно больно, когда бросают. Я раньше не знала, потому что мужчины от меня не уходили, зато теперь испытала на себе все прелести расставания. Мои любимые подруги вдруг стали «страшно заняты». Потом и вовсе пропали. Все, кроме пары приятельниц, которые не вложили деньги в фильм. Когда я потонула в серой мути, и они сбежали. В конце концов у меня остались только Иэн и работа.

– Расскажите, как вы стали журналисткой? Мне очень интересно. Я только начинаю, еще учиться и учиться!

– Я переехала в Лондон в конце девяностых, работала в пабе и снимала комнату в Уолтемстоу за сорок фунтов в неделю – тогда это было реально. Офигенно дешево по нынешним временам, да? Рассылала резюме во все лондонские издания, но без образования, опыта работы и связей никто не брал. И вот однажды прогуливаемся с приятелями по Ислингтону и видим – двое парней нападают на третьего. С бейсбольными битами… Отвратительное зрелище! Приятелей как ветром сдуло – их, конечно, можно понять, а я осталась и наблюдала, записывая подробности в блокнот. Приехала полиция, «Скорая». Я умудрилась взять интервью у свидетелей и даже у полицейских. Под видом корреспондента «Ислингтонской газеты». Затем стремглав помчалась домой, выпросила ненадолго компьютер у одного из соседей, написала заметку и действительно отправила в местную газету Ислингтона. Всего двести пятьдесят слов – и этого хватило, чтобы меня взяли на стажировку. Неплохо, да?

– Боже! Потрясающе! А что потом?

– Начала работать, понравилось, пахала как лошадь, попала в штат. Платили, правда, ерунду… В отраслевом журнале я бы больше заработала. Потом увидела, что «Руководитель» ищет писателя-стажера в новостной отдел, и сразу подала резюме.

– И получили работу.

– И получила работу.

– Быстро стали ведущим сотрудником, а после – самым молодым главредом в истории журнала.

– Да, было дело… А откуда вы…

– Вычитывала биографии для выпуска к церемонии награждения… – Я кивнула. Вполне правдоподобно. –   Я бесконечно уважаю людей, которые сами всего добились, с нуля! Вы – мой идеал! И мне жутко неловко, что Джемма заставляет проводить этот дурацкий мастер-класс. Я просто умоляла оставить нас в покое. Нет, она гнет свою линию, хотя ничего не смыслит в журналистике. Кажется, мы тут бессильны…