Текст книги "Как отказать красивому мужчине"
Автор книги: Хелен Филдинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Она стояла, тяжело дыша, с бешено бьющимся сердцем и растерянно оглядывалась вокруг. Что это? Действительно убежище? А это молельные коврики? Она обернулась, чтобы рассмотреть стену позади себя. Там висели белые панели с арабской вязью на них. Оливия достала камеру, положила сумочку на ковер и принялась фотографировать их, но вдруг застыла. Там, за закрытой стальной панелью, кто-то тихо ходил. В спальне кто-то был! Оливия прислушалась, стараясь не дышать. Шаги остановились. Затем она услышала скрип задвигающегося ящика.
Снова раздались шаги, медленные, очень тихие, но неуклонно приближающиеся. Оливия почувствовала себя так, словно попала в ловушку под водой и не может дышать. Она волевым усилием заставила себя сделать вдох, успокоиться и начать думать. Может ли здесь быть второй выход? Она попыталась представить коридор снаружи: длинный проход, затем еще дверь. Еще одна спальня, возможно?
Шаги уже раздавались совсем рядом: кто-то шел по мраморному полу ванной комнаты. Оливия оглянулась на закрытую панель – по цвету она ни на полтона не отличалась от стены, – затем внимательно оглядела противоположную стену. Вот оно! Есть! Она прокралась к стене и налегла на нее плечом. Расположенная тут панель двинулась в сторону, открывая проход. Оливия проскользнула сквозь едва открывшуюся щель, умоляя, чтобы та скорее закрылась, и едва не зарыдала от облегчения, когда панель действительно встала на место. Оливия оказалась в другой гардеробной, на этот раз заполненной мужской одеждой. Здесь различался легкий запах мужского одеколона Ферамо, и здесь была его одежда: элегантная, изящная обувь, темные костюмы, отутюженные рубашки пастельных тонов, аккуратно сложенные джинсы, тенниски. Оливия быстро шла мимо полок, а мысли беспорядочно метались.
Боже, сколько одежды… он слишком аккуратен для мужчины… просто маниакальная одержимость порядком… У нее в подобном месте все уже было бы вперемешку… И как она собирается объяснять свое появление в коридоре?
Она вышла из гардеробной и оказалась в ванной комнате. Ну и чудесно! Теперь она вполне может притвориться, будто только что воспользовалась туалетом. Оливия застыла на месте – со всех сторон ее окружали собственные отражения. До слуха донесся едва различимый звук сдвигающейся панели. Оливия сунула под мышку свою миниатюрную фотокамеру и нажала на спуск воды в унитазе, надеясь, что тому человеку, кто бы это ни был, войти сюда не позволит воспитание.
– Оливия? – Это был Ферамо.
– Одну минуточку, – живо откликнулась Оливия. – Сейчас. Все в порядке.
Она изобразила улыбку, пытаясь выглядеть так беззаботно, как только может выглядеть человек, выходящий из туалета с фотокамерой под мышкой. Однако ее встретил смертельно холодный взгляд Ферамо.
– Итак, Оливия, вижу, вы раскрыли мою страшную тайну.
Глава 19
Ферамо шагнул мимо Оливии, захлопнул дверь в ванную, запер ее и повернулся к девушке.
– Полагаешь, это нормально – бродить по чужому дому без разрешения хозяина?
«Используй свой страх, – сказала она себе, – не сражайся с ним. Адреналин в помощь! Нападение – лучший способ защиты».
– И что с того? Мне уже нельзя самой поискать ванную комнату? Ты пригласил меня на обед и вместо того, чтобы встретить самому, отправил ко мне шестифутовую секс-богиню, а затем и вовсе оставил одну в незнакомом месте! – В ее голосе прозвучало искренне возмущение.
Он сунул руку в карман пиджака.
– Полагаю, это принадлежит тебе? – спросил он, протягивая клатч от «Луи Виттона».
Черт! Идиотка! Она оставила сумочку на полу, когда фотографировала арабские надписи в тайной комнате.
– Ты же говорил мне, что француз, – выпалила она от неожиданности. – Расписывал, как высоко ценишь искренность! А сам бессовестно врал мне! Ведь ты же не француз, правда?
Он смотрел на нее невозмутимым, ничего не выражающим взглядом. Лишь аристократическая презрительная усмешка скользнула по его красивым губам.
– Ты права, – холодно сказал он. – Я не сказал тебе правды.
С этими словами он повернулся и отпер дверь, а Оливия почувствовала, что еще чуть-чуть, и она от облегчения упала бы в обморок.
– Однако нам пора, идем, не то опоздаем на ужин, – уже гораздо любезнее произнес он. – Мы поговорим обо всем этом позже.
Ферамо резко распахнул дверь и жестом пригласил Оливию пройти в его спальню. Да, кровать была действительно большая. На мгновение между ними проскочила ослепляющая вспышка страстного желания. Оливия без колебаний прошла в комнату, отметив краешком сознания рубашку на стуле, книги на тумбочке у кровати, и вышла в коридор. Ферамо закрыл дверь спальни, прошел вперед, перекрыв Оливии путь к лифту, и жестом направил ее в другую сторону.
Оливия, сильно нервничая, шла впереди него, стараясь походкой выразить свой гнев. Ах, как пригодились бы ей уроки актерского мастерства! Занятия по дайвингу и оказанию первой помощи, уроки самообороны и иностранного языка – чем только она не занималась в своей взрослой жизни, максимально осваивая умения и навыки, которые считала важными. Но ей никогда не приходило в голову, что лицедейство может оказаться таким полезным!
В конце коридора оказалась еще одна запертая дверь. Ферамо опередил Оливию, чтобы открыть ее. Оливия ухватилась за предоставленный ей шанс и незаметно сунула фотокамеру в сумочку, пока Ферамо распахивал дверь на лестничный пролет.
– Вверх, – скомандовал Пьер.
Уж не собрался ли он скинуть ее с крыши? Оливия замешкалась, оглядываясь, чтобы оценить возможность бегства, но когда она вновь повернулась и встретилась с ним взглядом, то обнаружила, что он смеется над ней!
– Да не собираюсь я тебя есть. Поднимайся, не бойся.
Все это сбивало с толку. Реальность переключалась, словно каналы телевидения. Именно сейчас, когда он смеялся, ей вновь стало казаться, что у нее обычное свидание. На верху лестницы он толкнул тяжелую пожарную дверь, и в нее ворвался теплый воздух. Они шагнули наружу, навстречу сильному ветру и ужасному реву. Здесь, на самой вершине здания, перед ними открылась грандиозная панорама Лос-Анджелеса. Источником всего этого оглушающего шума и сшибающего с ног ветра оказался вертолет, с работающим винтом стоящий на крыше. Дверь была открыта, их явно ждали.
– Карета подана! – стараясь перекричать шум мотора, крикнул Ферамо.
Оливия разрывалась между страхом и восторгом. Ветер откинул назад волосы Ферамо, так, словно он стоял на фотосессии перед ветродуем.
Оливия побежала по бетонному покрытию, низко наклонившись, чтобы не попасть под крутящиеся лопасти винта. Она поспешно забралась в вертолет, сожалея о том, что надела узкое прямое платье и неудобные туфли. Пилот обернулся, указал ей на ремень безопасности и защитные наушники. Пьер занял место рядом с ней, задвинул тяжелую дверь, и вертолет поднялся в воздух, оставляя городские здания далеко внизу. Они полетели в сторону океана.
Говорить при таком шуме было невозможно. Пьер совсем не смотрел на нее, поэтому Оливия постаралась сосредоточиться на открывающихся перед ней красотах. Если этот час будет последним в ее жизни, то она уж постарается провести его, любуясь чем-то прекрасным. Солнце уже садилось над заливом Санта-Моники – тяжелый оранжевый шар на фоне бледно-голубого неба, – и красный свет отражался от зеркальной поверхности абсолютно спокойного океана. Они недолго летели вдоль линии берега, затем вертолет накренился на фоне темной линии гор, ведущей к Малибу. Оливия смогла рассмотреть длинную линию пирса, маленький недостроенный ресторан на его конце, а рядом с ним – темные, похожие на морских котиков фигуры серферов, ловящих на закате последние волны.
Ферамо наклонился вперед, отдавая инструкции пилоту, и вертолет повернул в сторону открытого океана. Оливия вспомнила маму, которая много лет назад, когда Оливии было еще четырнадцать, отчитывала ее за неумеренную склонность к авантюрам, увлечение плохими парнями и жизнь на грани фола. «Ты постоянно попадаешь в истории, ты не знаешь жизни, ты стремишься лишь к риску. Ты не в состоянии увидеть опасность до тех пор, пока не будет слишком поздно». К сожалению, ее советы касались только мальчиков-католиков и байкеров.
Солнце скользило за горизонт, разделяясь на два красных шара, один над другим, в виде огненной восьмерки. На несколько секунд после того, как солнце скрылось, небо в том месте взорвалось красными и оранжевыми красками, а высоко вверху темно-синее полотно прочертил белый след самолета.
Нет, это просто невыносимо. Она не допустит, чтобы ее без разрешения затащили на середину Тихого океана. Она возмущенно подергала Ферамо за рукав.
– Куда мы летим?
– Что?
– Куда мы летим?
– Что?
Ну точно как престарелые супруги! Она изогнулась в своем кресле и прокричала прямо ему в ухо:
– КУДА. МЫ. ЛЕТИМ?
Он усмехнулся.
– Увидишь!
– Я ХОЧУ ЗНАТЬ, КУДА ТЫ МЕНЯ ТАЩИШЬ.
Он наклонился и что-то сказал ей на ухо.
– Что?
– Каталина! – проорал он.
Каталина – остров для однодневных путешествий – был расположен в двадцати милях от берега. Там был всего один маленький веселый городок на побережье – Авалон; остальное – дикая природа.
Ночь наступила почти мгновенно, и вскоре из мрака выступила темная громада суши. Далеко слева Оливия увидела приветливо мигающие и манящие огни Авалона, каскадом спускающиеся к изгибу небольшого залива. Перед ними все тонуло в темноте.
Глава 20
Остров Каталина, Калифорния
Вертолет спускался прямо в глубокую узкую бухту на той стороне острова, которая смотрела на океан, вдали от калифорнийского побережья и огней Авалона. Внизу простирался зеленый ковер деревьев – верхушки пальм пригибались от ветра, поднятого лопастями. Наконец они приземлились. Ферамо легко спрыгнул вниз и вытащил Оливию вслед за собой, жестом показывая, что надо пригнуться. Винт вертолета продолжал крутиться. Затем шум двигателя усилился, и машина взмыла в воздух.
Пьер повел Оливию по тропинке к причалу. Погода была безветренная, и океан был на удивление спокоен. По обе стороны высились крутые скалы, и причал казался почти черным на их фоне. Шум двигателей улетающего вертолета наконец затих, и опустилась тишина, нарушаемая лишь обычными звуками тропической ночи: стрекотанием цикад, кваканьем лягушек и лязганьем металла, доносившимся с причала. У Оливии внезапно перехватило дыхание. Неужели здесь больше никого нет?
Они подошли к причалу. Оливия заметила, что к деревянной хижине прислонены доски для серфинга. Зачем они здесь понадобились? Южная часть острова отнюдь не славилась условиями для этого занятия. При ближайшем рассмотрении оказалось, что домик явно был базой для дайверов – там было полно баллонов и прочего снаряжения.
– Подожди-ка здесь, мне надо кое-что принести.
Когда шаги Ферамо затихли в темноте, Оливия ухватилась за поручень, чувствуя, что у нее подкашиваются ноги. Может, надо быстрей хватать баллоны с ластами и удирать отсюда? Правда, оставался еще ничтожный шанс, что это все-таки суперромантическое свидание, и в этом случае столь странное поведение с ее стороны было бы явным перебором.
Оливия на цыпочках пробралась к домику. Там в образцовом порядке висели на скобах двадцатилитровые баллоны, на крючках – жилеты-компенсаторы и регуляторы, аккуратными кучками были сложены маски и ласты. На столе из грубых досок лежал нож. Оливия поспешно схватила его и сунула в сумочку, вздрогнув от неожиданного звука шагов возвращающегося Ферамо. Она понимала, что страх может захлестнуть ее, и тогда все пропало. Надо срочно взять себя в руки.
Шаги неумолимо приближались. В полном ужасе Оливия воскликнула:
– Пьер?
Ответа не последовало. До ее слуха доносились лишь шаги – тяжелые и неровные. А вдруг это какой-нибудь бандит или наемный убийца?
– Пьер? Это ты?
Оливия вытащила из сумочки нож, спрятала его за спину и замерла в напряженном ожидании, готовая ко всему.
– Да, – раздался тягучий голос Пьера с небольшим акцентом. – А кто еще здесь может быть?
Она с облегчением вздохнула и немного расслабилась. Из темноты возникла фигура Ферамо. В руках он нес увесистый сверток, завернутый в темную ткань.
– Что здесь вообще происходит? – сорвалась она. – Что ты себе позволяешь? Завез меня к черту на кулички, бросил одну и не отзываешься? Кругом темнота и только эти жуткие шаги… Что это за странное место? И к чему весь этот спектакль?
– Какие еще жуткие шаги? – Ферамо бросил на нее огненный взгляд и резким движением сорвал со свертка темную ткань. Оливия почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Но это было лишь ведерко со льдом, из которого торчала бутылка шампанского, и два высоких бокала.
– Послушай, – произнесла она, приложив руку ко лбу. – Это все, конечно, замечательно, но зачем обставлять наше свидание столь мелодраматически?
– Мне кажется, ты не из тех женщин, на кого произвели бы впечатление стандартные ухаживания.
– Ты прав, но, чтобы удивить меня, вовсе не стоит пугать до полусмерти. Что это за странное место?
– Это всего лишь причал. Держи. – Он протянул ей темную ткань. – Пригодится, если замерзнешь. Наверное, мне стоило предупредить тебя, что нас ждет морская прогулка.
– Морская прогулка? – Оливия одной рукой взяла покрывало, которое оказалось на удивление мягким, словно перья диковинной птицы, а другой попыталась спрятать в его складках нож.
Ферамо кивком показал на бухту – темный силуэт яхты бесшумно скользил по волнам, огибая мыс.
Оливия с облегчением увидела, что на борту есть команда. Если бы Ферамо собирался ее прикончить, он, по всей вероятности, сделал бы это без свидетелей. Да и шампанское в такой ситуации было бы явно лишним.
Ей наконец удалось под тончайшей темной кашемировой тканью сунуть нож в сумочку от «Луи Виттона», и теперь Оливия могла позволить себе расслабиться. Ферамо стоял рядом с ней на корме, прислушиваясь к негромкому шуму мотора, увлекавшего яхту в черные объятия открытого моря.
– Оливия, – произнес Пьер, вручая ей бокал. – Давай выпьем за этот чудесный вечер. Это ведь только начало. – Он чокнулся с ней и замер, пристально всматриваясь в ее лицо.
– Начало чего?
– А ты разве не помнишь наш разговор на крыше в Майами? За начало наших более близких отношений. – Он поднял бокал и осушил его. – Ну, рассказывай. Ты ведь журналистка, да? И что же тебя побудило избрать эту профессию?
Она на минуту задумалась.
– Ну, я люблю писать. Люблю путешествовать. Люблю до всего докапываться.
Ее мучила мысль: а вдруг это все так и задумано – чтобы она то тряслась от страха, то расслаблялась, чувствуя себя окруженной заботой, как на сеансе депиляции в исполнении сладкоречивой, но абсолютно неумелой косметички.
– И куда же тебя заносила судьба в твоих путешествиях?
– Ну, по правде говоря, я посетила не так уж много мест, как хотелось бы: Южная Америка, Индия, Африка.
– Где именно в Африке удалось побывать?
– В Судане и Кении.
– Неужели? Тебе приходилось бывать в Судане? Ну и как тебе там, понравилось?
– Это было волшебное путешествие. Пожалуй, Судан – это самое экзотическое место, где я только бывала. Мне казалось, что оживают сцены из «Лоуренса Аравийского».
– А как тебе местное население?
– Вполне дружелюбное. – Их диалог, напоминавший опасный танец на краю обрыва, неимоверно возбуждал ее.
– А как тебе нравится Лос-Анджелес?
– Город, просто потрясающий в своей беспредельной пустоте.
Ферамо искренне расхохотался.
– И это все, что ты можешь о нем сказать?’
– Ну, еще на удивление провинциальный. Напоминает юг Франции, только кругом модные бутики и магазины.
– Значит, вся твоя журналистская деятельность в том и заключается, что ты пишешь всякие легкомысленные статейки для глянцевых журналов?
– Легкомысленные статейки? Меня в жизни никто так не оскорблял!
Он снова рассмеялся. Надо сказать, смех его был довольно приятным – казалось, Ферамо немного смущен, словно это нечто для него непозволительное.
– На самом деле я хочу стать нормальным корреспондентом-международником, писать на важные, значимые темы, – внезапно посерьезнела Оливия. – Я хочу делать что-то действительно нужное.
– А как же происшествие с «Океан-отелем»? Ты ведь написала статью об этом в конце концов? – Ей показалось, что его голос слегка изменился.
– Хм-м. Конечно, написала. Только имя поставили вовсе не мое.
– Ты расстроена?
– Да не особо. Такое часто случается. А теперь расскажи о себе. Тебе нравится Лос-Анджелес?
– Меня больше интересует то, что там производится.
– Что именно? Красотки с огромными фальшивыми грудями?
Ферамо опять рассмеялся.
– Может, лучше спустимся в каюту?
– Ты что, пытаешься меня соблазнить?
– Как ты могла такое подумать? Нет, всего лишь приглашаю на ужин.
Матрос в белой униформе любезно подал ей руку, и Оливия спустилась по ступеням. Кают-компания поражала роскошью, хотя и была чуть старомодной. Стены были обиты полированными деревянными панелями, на полу лежали пушистые ковры золотисто-бежевых оттенков. Оливию удивило обилие медных деталей. Это была скорее жилая комната, а не просто каюта на яхте. В центре стоял накрытый на двоих стол, застеленный накрахмаленной белоснежной скатертью. На нем стояли цветы, сверкающие хрустальные бокалы и лежали приборы – не позолоченные, как с сожалением отметила Оливия. Кругом висели разные примечательные фотографии со съемок старых фильмов: вот Альфред Хичкок играет в шахматы с Грейс Келли, Ава Гарднер опускает усталые ноги в ведерко со льдом, а Омар Шариф и Питер О’Тул играют в крикет в пустыне.
Оливия заметила стеклянный шкафчик с дорогими реликвиями: статуэткой «Оскара», египетским головным убором, жемчужным ожерельем в четыре нити на фоне фотографии Одри Хепберн в ее знаменитой роли в фильме «Завтрак у Тиффани».
– Кино – моя страсть, – объяснил Пьер. – Я в детстве с мамой столько фильмов пересмотрел – прекрасных старых фильмов. Когда-нибудь я сниму фильм, который будут помнить и после моей смерти. Но это только если мне удастся пробиться через всю эту голливудскую косность и предрассудки.
– Но у тебя уже есть опыт съемок фильмов, не так ли?
– Да, я снял несколько короткометражек во Франции. Ты вряд ли о них слышала.
– Ты ошибаешься. Вот проверь меня.
В его глазах действительно промелькнула паника или Оливии это показалось?
– Видишь, – сказал он, – это головной убор, который носила Элизабет Тейлор в «Клеопатре».
– А этот «Оскар» настоящий?
– Конечно, но, боюсь, не из числа главных. Моя мечта – раздобыть одну из статуэток, присужденных «Лоуренсу Аравийскому» в тысяча девятьсот шестьдесят втором году. А пока приходится довольствоваться малым – за звукорежиссуру, конца девяностых. Мне удалось раскопать его на интернет-аукционе.
Оливия не могла удержаться от смеха.
– И все же, расскажи мне о своих работах. Может, я их и видела. Французское кино – моя слабость.
– Видишь это ожерелье? Его носила Одри Хепберн в фильме «Завтрак у Тиффани»!
– Ты хочешь сказать, что это то самое?
– Разумеется. Хочешь надеть его на время ужина?
– Нет-нет, спасибо. У меня будет совершенно идиотский вид.
Пьер достал жемчуг из стеклянного ящика и надел его ей на шею, защелкивая застежку хирургически точным движением, а потом отошел на пару шагов, чтобы полюбоваться эффектом.
Оливия вдруг поймала себя на том, что чувствует себя совершенной Золушкой на балу, и пришла в ярость. Черт побери, она все-таки попала под очарование всех этих яхт, шикарных апартаментов, жемчугов и личных вертолетов. Она понимала, что далеко не первая, кто не мог устоять перед всей этой роскошью, и эта мысль была ей отвратительна. В ней кипела целая буря странных и противоречивых чувств, посещающих в подобные минуты слабых женщин. «Я не такая! Меня не интересуют его деньги. Мне нравится он сам. В моих силах его изменить», – думала она, в то же время представляя себя обожаемой богиней, ведущей праздное существование на шикарной яхте, погружающейся в море с аквалангом – и все это совершенно бесплатно, – а затем выходящей из душа и надевающей жемчужное ожерелье Одри Хепберн…
«Прекрати немедленно, идиотка, – одернула она себя. – Делай то, зачем ты сюда приехала».
Ей хотелось закричать: «Эй, Пьер бен Ферамо, давай-ка признавайся! Ты на меня запал или собираешься укокошить? Ты кто – террорист или просто плейбой? Может, ты подозреваешь, что я пыталась натравить на тебя ФБР?» Она была решительно настроена на то, чтобы выяснить отношения.
– Пьер, – начала она. – А может, мне стоит называть тебя м-м-м… Мустафа? – Она не смогла удержаться от смеха. Нервное напряжение готово было вылиться в истерику. А вдруг ее подозрения верны и она имеет глупость дерзить самому Усаме бен Ладену?
– Оливия, – сухо сказал Ферамо. – если ты будешь продолжать в том же духе, придется забить тебя камнями.
– А сначала зарыть по шею в песок?
– Ты что, подозреваешь, что я собираюсь завербовать тебя в качестве террористки-смертницы? – Он склонился к ней так близко, что она чувствовала на коже его дыхание.
Она стояла, уставившись на статуэтку «Оскара» и головной убор египетских царей, пытаясь успокоиться.
– Зачем ты мне лгал? – сказала Оливия, не поворачивая головы. Ответа не последовало. Она повернулась к нему.
– Почему сказал, что ты француз? Я же догадалась, что ты араб.
– Неужели? – Он был совершенно спокоен, разговор его явно забавлял. – И как же ты догадалась?
– Ну, во-первых, акцент. А во-вторых, ты произнес слово «шухран».
Ферамо снова медлил с ответом.
– А ты что, знаешь арабский?
– Да. Я же говорила, что некоторое время провела в Судане, и мне там понравилось… Но на самом деле я догадалась по твоим ботинкам и носкам…
– Что? По ботинкам и носкам?
– Тонкие шелковые носки и блестящие мокасины – это же любимый стиль арабских шейхов.
– Спасибо за подсказку, я от них непременно избавлюсь.
– Ну конечно, если ты хочешь скрыть свою национальность. И еще та тайная комната в твоей квартире – это молельная?
В томных глазах Ферамо не отражалось ни намека на панику.
– На самом деле это своего рода комната страха. К тому же прекрасное место для уединения и размышлений. А что касается, скажем так, небольшой неточности с национальностью, я всего лишь стремился не стать жертвой стереотипов. Далеко не все так доброжелательно относятся к нашей культуре и религии, как ты.
– Ну, ты прямо как политики, которые скрывают, что они голубые. Они так старательно от этого открещиваются, что люди начинают думать, будто быть геем плохо.
– Значит, ты считаешь, что я стыжусь того, что я араб?
В его голосе появились нервные нотки. Кажется, Пьер начал терять самообладание.
– Я всего лишь хочу понять, почему ты лгал.
Он пристально смотрел на нее своими темными глазами, в которых таилась печаль.
– Я горжусь тем, что я араб. Наша культура – древнейшая в мире. Это настоящий кладезь мудрости. Мы живем по законам духа, и наши традиции созданы нашими предками на протяжении веков. Когда я попадаю в Голливуд, меня охватывает стыд, но вовсе не из-за моего происхождения. Просто я вижу высокомерие, невежество, тщеславие, тупость, погоню за наживой. Там царит отвратительный культ тела и молодости. Там продают свою сексуальность ради славы и финансового благополучия. Люди одержимы новшествами и совершенно забыли о традициях. Всеобщая поверхностность, насчет которой ты так мило шутишь, отнюдь не безобидна – она словно спелый плод, разъедаемый изнутри гнилью.
Оливия замерла, судорожно сжимая сумочку и думая о спрятанном в ней ноже. Она чувствовала, что любое неосторожное слово или жест могут прорвать плотину его тщательно сдерживаемого гнева.
– Ну почему в самых богатых странах всегда живут самые несчастные люди? Ты знаешь ответ на этот вопрос? – продолжал Ферамо.
– Ну, это довольно странное обобщение, – как можно непринужденнее сказала Оливия, пытаясь разрядить ситуацию. – Я имею в виду, что арабские страны тоже относятся к числу самых богатых. Саудовская Аравия, например, тоже далеко не бедная страна, разве не так?
– Ха, Саудовская Аравия! Тоже мне пример.
На его лице отражалась ожесточенная внутренняя борьба. Он отвернулся на несколько секунд, а когда снова повернул лицо к Оливии, уже полностью владел собой.
– Прошу прощения, Оливия, – уже мягче произнес он. – Просто, проводя в Америке столько времени, я часто испытываю страдания, сталкиваясь с невежеством и предрассудками, когда нашим проектам не дают хода и относятся к нам неуважительно. Впрочем, хватит об этом. Сейчас не время для таких дискуссий. Вечер прекрасный, и нас ждет великолепный ужин.
