Текст книги "Мера ее вины"

Автор книги: Хелен Чандлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Глава 4

Мария Блоксхэм наблюдала за происходящим сквозь многочисленные разводы на стеклах бокса, в котором сидела. Ей нравились эти грязные разводы. Они поведали ей историю уборщика, который или наплевательски относился к своей работе, или просто был невнимательным. На самом деле никто не должен делать уборку целью своей жизни. А она столько лет потратила на то, чтобы выводить пятна из ворса ковра, а также на то, чтобы полотенца висели идеально ровно… И, спрашивается, ради чего?

Пришедшая посмотреть на суд публика возвращалась на свои места. В бокс к ответчице вошел ее адвокат Джеймс Ньюэлл и сел рядом.

– Присяжные сейчас вернутся в зал, после чего выступит обвинитель, то есть мисс Паскал перечислит все обвинения, которые против вас выдвигают. Она выскажет свою версию произошедшего, которая вам, вероятно, очень не понравится. Не ждите, что все, что она скажет, будет справедливым и соответствующим действительности, – предупредил адвокат.

– Но вы же потом выступите и ответите на ее обвинения? – спросила Мария. – Присяжные смогут услышать и нашу точку зрения.

Невилл покачал головой.

– Не совсем так. Я смогу выступить лишь в самом конце процесса, что будет более эффективно. Присяжные услышат мою речь сразу перед тем, как принять решение.

– Значит, они будут с самого начала подозревать меня в самых страшных грехах, – сказала Мария, и по ее лицу было видно, что она заволновалась и напряглась.

– Судебная система устроена таким образом, что сторона обвинения выступает первой, потому что она должна доказать вашу вину. После этого мы можем вызвать наших свидетелей, и вы будете иметь возможность рассказать свою версию событий. Будьте готовы к тому, что это далеко не быстрый процесс, в котором возможны самые разные задержки. Судебные разбирательства очень редко проходят точно по плану.

– Значит, они имеют право говорить про меня все, что им вздумается? – поинтересовалась Мария.

– Если обвинение будет нарушать правила, я буду возражать, но в целом обвинение имеет право вести дело так, как считает нужным. Советую вам во время выступления мисс Паскал отвлечься на что-то еще. Мисс Паскал, скорее всего, вообще не будет принимать во внимание какие-либо факторы, смягчающие вашу вину. У вас будут какие-нибудь вопросы перед тем, как мы начнем?

– Нет, всё в порядке, – ответила она. – Вот только в этом боксе ужасно жарко…

– Да? А как, вы думаете, я себя чувствую в этом парике? – Адвокат улыбнулся. – Очень надеюсь, что судья не будет затягивать заседания, так как днем здесь будет катастрофически жарко.

Он кивнул полицейским, показывая, что те могут занять свои места рядом с Марией, и вернулся к своей скамье. Из своего бокса Мария видела главным образом спины людей, и ей такая ситуация показалась нечестной. Разве она не имеет права смотреть в лицо тем, кто говорит про нее?

Присяжные вернулись в зал только после того, как все остальные заняли свои места. «Они наверняка меня ненавидят», – подумала Мария. Пока они знали лишь то, что писали о ней в прессе сразу после ареста. Заголовки статей о происшествии были самыми разными, начиная от кричащих, наподобие «Будущая вдова», и кончая более общими и аналитическими, типа «Волна насилия в пригородах Бристоля». Сообщения СМИ о ее возрасте тоже были самыми противоречивыми – одни газеты писали, что ей тридцать лет, другие – что пятьдесят. СМИ упоминали «свидетельства» очевидцев, рассказывавших о том, что по ночам из их дома слышались ругань и крики, а также раздавались звуки отъезжающих автомобилей. Мария не винила прессу. Ее жизнь была настолько скучной, что если б журналисты описали все так, как было в действительности, никто не стал бы покупать газет.

Она глубоко вздохнула. На самом деле не имело никакого значения, что думали люди. Самым неприятным во всей этой истории было то, что Эдвард не соизволил умереть. То есть Эд, напомнила Мария самой себе. Теперь-то она может спокойно называть его так. Однажды у него работала секретарша, которая позволила себе три раза подряд обратиться к нему сокращенным именем. На следующий день ее уволили. С тех пор всех его секретарш информировали о том, что к работодателю обращаются исключительно словами «мистер Блоксхэм».

Ее честь судья Дауни откашлялась, закончила что-то писать и посмотрела на прокурора. Адвокат Марии называл ее Имоджин Паскал, и, глядя на эту женщину, она поняла, что это по-настоящему крепкий орешек. В глазах прокурора горел яркий огонь амбиций, который прежде она видела у своего мужа. Такой огонь горит в глазах людей, стремящихся быть лучше всех тех, кто хочет добиться признания. Такие люди с презрением оглядывались на тебя, если ты хоть на секунду останавливался, чтобы перевести дух. Мария не участвовала в гонке. Последние десять лет она вообще никуда не рвалась, а наслаждалась запахом роз в собственном саду. Ей хотелось сказать Паскал, что быть посредственностью в принципе не так уж и плохо. Чем выше ты взлетаешь, тем больнее будет падать.

Мисс Паскал встала. Под адвокатской мантией ее серый шерстяной бизнес-костюм выглядел совершенно безукоризненно.

– Дамы и господа присяжные, – начала она свою речь. – Данное дело довольно серьезное, но на самом деле достаточно простое. Обвиняемая, – тут мисс Паскал повернулась и театральным жестом указала на бокс, в котором сидела Мария, – совершила преднамеренную попытку убийства своего мужа. И этот факт не подлежит никакому сомнению.

Присяжные повернули головы в сторону Марии. Хотя она этого очень не хотела, ей невольно пришлось посмотреть в глаза некоторым из них. Вид у присяжных был слегка удивленный. Почему она не отрицает того, что хотела убить своего мужа? Судя по всему, они не ждали, что прокурор обвинит Марию в такой жестокости. Возможно, присяжные предполагали, что та будет утверждать, что все произошло по причине какой-то ужасной ошибки, в результате которой она, к примеру, приняла мужа за грабителя. Или, может быть, хотела ножкой стула прихлопнуть муху, но слегка промахнулась… Мария нахмурилась, чтобы скрыть появляющуюся на губах улыбку. Нет, никаких оправданий. Она хотела убить своего мужа, и точка. Она мечтала об этом, молилась, чтобы это наконец произошло. Увидеть, как муж истекает кровью на полу кухни, – это лучший подарок и вообще самое лучшее, что могло с ней случиться в этой жизни.

Выжав все, что только можно из полной драматизма театральной паузы, Имоджин Паскал два раза постучала кончиком ручки по блокноту для записей, чтобы привлечь к себе внимание, и продолжила вступительную речь обвинения.

– Позвольте рассказать вам предысторию. Обвиняемая и мистер Блоксхэм были женаты восемнадцать лет. Мистер Блоксхэм является человеком с безупречной репутацией. Он работает, точнее, работал… нанесенные рукой обвиняемой увечья оказались настолько серьезными, что он уже никогда не поправится. Так вот, мистер Блоксхэм работал консультантом по вопросам экологии как с правительственными организациями, так и с частным сектором и занимался вопросами влияния производственных предприятий на окружающую среду. Кроме этого, он вел видеоблог о воздействии глобального потепления на природу и диких животных Британии. У этого блога было более полумиллиона подписчиков. Мистер Блоксхэм писал книги и выступал на радио и телевидении. Можно сказать, что он защищал и боролся за права кузнечика, чайки и мыши-полевки. Он делал все возможное, чтобы сохранить нашу флору и фауну, до тех пор, пока не пал жертвой преднамеренной и жестокой попытки убийства.

Несмотря на то что стекло бокса, в котором она сидела, было высоким, Марии показалось, что старшина присяжных произнесла слово «позор». «Ну, вот и всё, – подумала она, – меня уже осудили. Не дошли даже до ножки стула, поврежденного мозга и крови на руках. Осудили за мышей». Мария никогда не думала об этом раньше, но теперь поняла, что уголовных адвокатов редко нанимали исключительно потому, что они хорошо знают законодательство. Юрист должен быть психологом, он должен знать, как повлиять на присяжных, представив им самые неочевидные и мелкие проступки так, чтобы вызвать в их душе максимальное негодование. Интересно, как ее адвокат Джеймс Ньюэлл ответит на эти обвинения. С виду он выглядел не таким целеустремленным и боевым, как Имоджин Паскал, скорее даже наоборот.

Среди публики сидел нанятый прессой художник, рисовавший карандашом ее портрет. Громкие звуки скребущего по бумаге карандаша раздражали людей, сидевших поблизости от него. Мария видела, как люди хмурились. «Какой он меня изобразит?» Она не будет покупать газету, в которой напечатают этот рисунок, хотя совершенно спокойно может это сделать. Судья дала разрешение на то, что на время суда Мария может проживать в специальном хостеле для отпущенных под поручительство.

Ей отвели комнату с жесткой кроватью и сломанным комодом. Ванная и туалет были общими и располагались в коридоре. Напротив входа в ее комнату находилась кухня общего пользования, которая, по ее мнению, мало на что годилась. Мария имела право находиться вне хостела с 8 утра до 6 вечера. Адвокат настоятельно просил ее не нарушать условий комендантского часа. Кроме этого, ее предупредили о том, что она ни в коем случае не должна предпринимать попыток увидеться с Эдвардом Блоксхэмом.

Мария понимала, что портрет не окажется лестным. Ей было сорок, но выглядела она на все пятьдесят. Каштановые волосы с проседью заплела в косу, которую замотала и укрепила на затылке. Увлажняющие кремы и краска для волос, по мнению ее мужа, были пустой тратой денег, и так как сама она не зарабатывала, то средств ухода за собой у нее не было. Муж также считал, что посещение парикмахера является совершенно излишним. Ему не нравилось, что женщины много часов просиживают перед зеркалом и красят волосы лишь для того, чтобы им делали комплименты люди, которые хотят их денег. Истинная красота – это чудо природы. Такую красоту не купишь в салоне. Из свиного уха не сделать шелковое портмоне. С годами это выражение стало одной из самых любимых фраз ее мужа.

– Вы увидите, – продолжала обвинитель, – орудие, которым был нанесен почти смертельный удар, и узнаете о том, с какой огромной силой этот удар был совершен. Обвинение докажет, что нападение на мистера Блоксхэма не являлось оправданным актом самообороны, как будет утверждать миссис Блоксхэм, потому, что этот удар был нанесен тогда, когда муж повернулся к ней спиной. Она ударила его в тот момент, когда он не мог защищаться, после чего спокойно позвонила в полицию и встретила прибывший наряд у входа в дом. Обвиняемая показала свои чувства всего один-единственный раз. Когда ей, дамы и господа, сообщили, что ее муж все еще жив, она лишилась чувств. Доктор Блоксхэм едва выжил. Руки обвиняемой запачканы его кровью, и никакие оправдания, которые вы услышите в зале суда, не в состоянии эту кровь смыть.

Мисс Паскал села, и Марии захотелось поаплодировать ей. Обвинитель этого и вправду заслуживала. Ее выступление было очень убедительным. Эдварда изобразили почти святым, и даже самой Марии стало его немного жаль. Со слов обвинителя получалось, что Мария неделями и месяцами планировала свое черное дело, пока наконец не дождалась момента, когда муж повернулся к ней спиной. Удар оказался таким точным и сильным, что казалось, будто она долго тренировалась при помощи бейсбольной биты и боксерской груши. Эта мысль, кстати, показалась Марии свежей и интересной.

Лица присяжных были бледными; казалось, что им явно не по себе. Двое из них заламывали в отчаянии руки. Другие во время выступления прокурора закрыли глаза. Некоторые из мужчин, наоборот, внимательно всматривались в лицо Марии, пытаясь понять, какой она была. Может быть, мужчины-присяжные задумались о том, не планируют ли их собственные женушки что-то подобное тому, что сотворила с мужем она сама. Мария решила, что людей, возможно, удивило, что женщина способна на такой хладнокровный и жестокий поступок. Если б в суде обсуждали то, что мужчина чуть ли не до смерти забил свою жену, все было бы как-то понятней, так как это был бы всего лишь еще один случай обычного домашнего насилия. Такое дело вряд ли привело бы присяжных в состояние шока. Ну а то, что женщина напала на мужчину, казалось совершенно неприемлемым. Это было уже за гранью…

Присяжные удалились. Судья объявила, что на сутки продлевает срок пребывания ответчицы под поручительством адвоката, то есть Мария может продолжать проживать в хостеле. Ее адвокат Джеймс Ньюэлл жестом предложил полицейским выпустить Марию из бокса. Она вышла и почувствовала, что снова может свободно дышать.

– Как вы? – поинтересовался адвокат, снимая парик и проводя ладонью по волосам. – Мисс Паскал сильно выступила.

– Она просто делает свою работу, – заметила Мария. – Посмотрим, что будет завтра.

Ньюэлл отвел ее в угол, положил прошитую розовой ленточкой папку с документами по судебному процессу на подоконник и засунул руки в карманы брюк.

– Миссис Блоксхэм, поймите, вы не обязаны воспринимать все это с таким стоицизмом. Многое из того, что говорится в суде, рассчитано на то, чтобы испугать, поэтому нет ничего удивительного в том, что вы начинаете испытывать чувство страха. Если честно, то… – Он запнулся, подыскивая подходящие слова.

– Вы хотите сказать, что в данном случае будет сложно утверждать, что мои действия были самообороной?

– Сложно, но не невозможно. Вам необходимо убедить присяжных в том, что вы должны были ударить вашего мужа так, как вы это сделали, – ответил Невилл.

– Понимаю, – сказала Мария. – Просто не знаю, как объяснить им, какой жизнью я жила. Я не уверена, что они мне поверят. Иногда я сама с трудом в это верю.

– Давайте не будем торопить события, – произнес адвокат. – И подумаем об этом после того, как обвинение закончит. Поверьте, вы здесь не одна. Позвольте, я вас провожу. – И он открыл тяжелую дверь судебного зала.

Выйдя на лестничный проем и остановившись, Мария спросила:

– Наверное, вам совсем непросто защищать людей, которых обвиняют в подобных преступлениях?

Адвокат тяжело вздохнул.

– Иногда от этого мне становится грустно, – признался он. – Как и у всех, у меня случаются моменты, когда я предпочел бы лежать на пляже и читать хорошую книгу. Но правда в том, что каждый заслуживает непредвзятого суда и надлежащей защиты. Если вас интересует мое мнение касательно вашего случая, то должен сказать вам, что считаю себя в состоянии составить достаточно правильное мнение о человеке. – Он скромно улыбнулся. – Мы с вами будем бороться изо всех сил. Не просто потому, что это моя работа, а потому, что я хочу, чтобы справедливость восторжествовала.

– Я не собиралась спрашивать, какого вы обо мне мнения, – поспешно уточнила Мария. – И не хотела поставить вас в неловкую ситуацию.

– Не переживайте, мисс Блоксхэм. На вашем месте я точно захотел бы знать, чему представляющий меня адвокат верит, а чему – нет. – Он показал ей рукой в сторону выхода, и Мария начала спускаться по лестнице.

– Спасибо, – поблагодарила она его уже перед выходом из здания, коря себя за то, что вообще начала этот разговор. Ее обнадеживала мысль о том, что он на ее стороне, но от того, что она соврала ему, было вдвойне неприятно.

Она пошла по Смол-стрит и дальше по пешеходной улице Эксчэйндж-авеню, проходя мимо сидящих в кафе людей и туристов, покупающих дешевые безделушки, которые им не нужны и на которые они даже не взглянут, вернувшись домой. Тут в кармане начал вибрировать ее новый и легкий мобильный телефон. Мария еще не привыкла к этой новой для нее функции аппарата. Вибрация казалась ей совершенно излишней, когда у телефона есть звонок, который прекрасно слышно. В адвокатской конторе, занимавшейся ее защитой, настояли на том, чтобы она купила мобильный для того, чтобы с ней можно было связаться до начала судебного разбирательства, но звонили очень редко.

Кто-то задел ее, когда она отвечала на звонок. Это был мужчина, рисовавший в зале суда ее портрет. Оглянувшись через плечо, он ухмыльнулся и продолжил свой путь. Мария свернула в переулок, встала в тень и приложила телефон к уху.

– Мария, как ты там? – раздался в трубке тихий вопрос.

– Рут, я видела тебя в зале суда. Тебе лучше не приходить. От твоего присутствия мне совсем не легче, – сказала Мария, оглядываясь, чтобы проверить, пропал ли рисовавший ее художник.

– Тебе нужен рядом друг, чтобы пройти через это. Одной тебе не справиться, – возразила Рут.

– Я приняла решение, что перестану себя уважать, если в конце концов не дам ему отпор. Я хочу сказать всем в суде, что сожалею о том, что не смогла его убить, – ответила Мария.

– Это не самая лучшая тактика, – возразила ее подруга. – Присяжным такое заявление точно не понравится.

– Послушай, у меня есть адвокаты, которые подскажут, о чем можно говорить, а о чем лучше промолчать. Я устала от жизни в сплошной лжи. Я рада, что Эд никогда больше не сможет ни ходить, ни говорить. Я бы предпочла, чтобы он умер, но то состояние, в котором он сейчас находится, меня тоже вполне устраивает. Я не собираюсь ни у кого просить прощения и не собираюсь ничего приукрашивать. Если б он помер, я станцевала бы на его могиле.

– Мария, не говори так, иначе тебя точно засудят, – возразила подруга.

Мужчина, толкнувший ее на улице, брел назад, поглядывая на витрины магазинов напротив.

– Черт, – пробормотала Мария, прижимаясь к стене.

– У тебя всё в порядке?

– Послушай, не приходи завтра, – попросила она.

– Но я хочу тебя поддержать… Мне кажется, что я смогу тебе помочь.

– Это моя жизнь и мое решение. Мне не нужна помощь. Я хочу сама со всем разобраться. И это должно быть непросто, учитывая то, что в течение многих лет я была слабой и бесхарактерной. Я хочу вернуть себе самоуважение, чтобы дальше жить нормальной жизнью, – произнесла Мария. – Из всех людей на свете ты-то уж точно должна меня понять. Дай мне возможность встать на ноги. Если я не в состоянии этого сделать, тогда можно поставить на всем крест и признать в суде свою вину.

Глава 5

В тот вечер Зэйн вернулся с работы позже обычного. В любой другой вечер Лотти не обрадовало бы то, что он задерживается, но сегодня она была рада тому, что у нее есть время приготовить ужин, помыть сына, одеть на него пижамку и подготовить к приходу мужа, который застал бы Дэниела в кровати с книжкой, готового к тому, чтобы папа обнял его перед сном.

Лотти решила позволить себе всего полбокала красного вина – это означало, что можно, не задумываясь о своем весе, спокойно съесть немного пасты. После окончания судебного заседания она носилась, как угорелая – в магазин за покупками, забрала Дэниела, прибралась и приготовила ужин. Когда в доме полный порядок, ей будет психологически легче сообщить мужу о том, что ближайшие две недели она будет пропадать в суде.

Лотти плеснула себе еще немного вина и открыла поваренную книгу, чтобы найти рецепты блюд, которые можно будет с утра ставить на «медленную готовку» в мультиварке.

Неожиданно раздался крик сына, и одновременно она почувствовала, как голова Дэниела ударила ее в живот.

– Мама, мама, помоги…

От удара Лотти потеряла равновесие, наклонилась вперед и обняла сына одной рукой. В другой руке она держала бутылку, вино из которой выплеснулось ей на руку и грудь. Едва удержавшись на ногах, Лотти разжала ладонь, выпустила бутылку и закрыла рукой лицо сына, чтобы бутылка не попала в него. Вино пролилось на ее синюю блузку, намочило белый бюстгальтер, облило лицо и даже попало в глаза. Устроив прощальный фонтан, полупустая бутылка разбилась, превратившись на полу в красную лужу вперемешку с осколками.

– Дэнни, дорогой, что случилось? – воскликнула Лотти, унося сына подальше от осколков стекла.

– Около лестницы был паук. Я перепрыгнул через него, чтобы пройти в гостиную. Мам, давай его поймаем! – произнес ребенок, широко раскрыв глаза.

– Бог ты мой, ну и бардак! На него вино, случайно, не пролилось? – раздался голос Зэйна, стоявшего в проеме кухонной двери. – Смотри, чтобы ему ничего не попало в рот. – Он аккуратно обошел пятно разлитого вина с кусочками стекла, взял кухонное полотенце и принялся вытирать влажные волосы сына. – Мне кажется, что тебе стоит пить только после того, как уложишь его в кровать.

Лотти повернулась к раковине, включила воду, умыла лицо и сполоснула руки.

– Случайно уронила, – пробормотала она. – Сейчас пойду и снова его вымою.

– Нет, я сам. Тебе бы и самой не мешало душ принять. Я понимаю, что это несчастный случай. Просто если аккуратней вести себя и делать в жизни правильный выбор, то бо́льшую часть таких случайностей можно легко избежать. Пошли, Дэнни…

– Пап, у нас паук завелся! – с радостной улыбкой сообщил Дэниел после того, как отец закончил вытирать его волосы.

– Да ладно! – произнес Зэйн, взял мальчика на руки и вынес его из кухни.

– Да! И огромный! Но я не испугался и перепрыгнул через него…

Они начали подниматься по лестнице на второй этаж, и Лотти расстегнула пуговицы на блузке.

– Мой день прошел хорошо, – произнесла она в пустоту, – более того, он был даже интересным, спасибо, что спросил. А блузку я действительно испортила. Ну да ладно, невелика печаль. Все твои вещи выстираны, выглажены и висят в шкафу.

Лотти сняла блузку, положила в раковину и включила холодную воду. Пятно было омерзительного фиолетового цвета с коричневым кантом по краям. Она решила, что бесполезно засыпать пятно солью, тереть тряпкой, кипятить или пытаться другими способами вывести его, поэтому вынула мокрую блузку из раковины и бросила в помойное ведро. В какой-нибудь другой день она заморочилась бы, но только не в этот. Лотти устала. Зэйн в состоянии сам достать ужин из духовки. Ей есть не хотелось. С закрытыми глазами Лотти пару минут терла и промакивала лифчик тряпкой, мечтая о том, чтобы этот день наконец закончился и она могла бы спокойно лечь спать. Но до того, как это произойдет, ей еще предстоит непростой разговор с Зэйном, для которого она еще не нашла нужных и убедительных слов.

Раздался звук таймера духовки. Лотти выключила ее и, вожделенно посматривая на остатки вина в бокале, накрыла на стол. Она допьет вино – глупо выливать его, что бы там ни говорил Зэйн. Лотти повернулась, чтобы взять бокал в руки, и задела большим пальцем ноги за острый край выдвижного ящика, который не закрыла до конца.

– Черт… – зашипела Лотти, массируя палец.

– Шарлотта, пожалуйста, не выражайся! – потребовал Зэйн. Она подняла голову и увидела, что он стоит в дверном проеме с Дэниелом на руках.

– Извини. Пальцем ударилась. Не везет, все одно за другим…

– Он просит, чтобы ты уложила его спать, – произнес муж и чуть приподнял ребенка на руках. – Никогда не хочет, чтобы я его укладывал.

– Когда ребенок устает, он перестает мыслить разумно, – объяснила Лотти, беря сына на руки. – Ничего личного. Ты сам знаешь, что Дэнни проводит со мной больше времени, чем с тобой. Еда в духовке; не забудь взять прихватку, когда будешь ее доставать.

– А ты сама разве есть не будешь? – спросил Зэйн, подходя к столу.

– Я не голодна. Приборы на столе. Я приму душ, спущусь и вымою посуду.

Медленно поднимаясь вверх по лестнице и стараясь не удариться большим пальцем еще раз, она начала напевать сыну колыбельную. Тот гладил ее волосы и тихонько подпевал. Лотти уложила его в кровать, поцеловала и улыбнулась.

– Как ты сегодня провел день без мамы? – с нежностью спросила она.

– Нормально, только вот морковь, которую давали на полдник, была слишком мягкой, и я спрятал ее под подушку, – ответил Дэнни и повернулся на бок, чтобы взять любимую мягкую игрушку из кучки плюшевых зверят, лежащих около его подушки.

Лотти рассмеялась и прикрыла плечи сына одеялом.

– Значит, ты переживешь две недели у няни, пока мама будет занята?

– Конечно, – ответил он, – мне там разрешают прыгать гораздо дальше, чем разрешаешь ты. Я сегодня спрыгнул с третьей ступеньки, и никто не сказал, что мне может быть больно.

– Ну, ты молодец! – Лотти попыталась скрыть появившееся на лице выражение недовольства. – А теперь пора спать, малыш. Завтра утром нам рано вставать.

Она не до конца закрыла дверь его спальни, чтобы услышать, если он проснется и будет плакать, и подумала о том, что сыну, скорее всего, очень нравится у няни. Там, в отличие от дома, над ним никто не «виснет», там веселее. Неужели она говорила ему, что он может поранить себя, если будет прыгать с лестницы? Видимо, говорила. Значит, Дэниелу будет полезно немного отдохнуть от мамы, как и самой маме немного отдохнуть от домашней рутины.

Просунув руку за занавеску, Лотти включила воду в душе, скинула с себя остатки одежды и посмотрела на свое голое тело в зеркало во всю стену ванной. Потом провела все еще липкой ладонью по мягкой коже тонкой шеи. На загорелых плечах виднелись белые полоски от тесемок летних платьев. Обхватила ладонью грудь, которая была упругой и не обвисшей, несмотря на то, что она кормила ребенка своим молоком. Ее живот тоже был в прекрасном состоянии. Растяжки после родов исчезли. Отказ от сахара давал свои результаты – живот был практически плоским. Потом Лотти внимательно осмотрела свои ноги, которыми всегда заслуженно гордилась. Они были длинными, идеально безволосыми и с четко очерченными мускулами. Когда ей было девятнадцать и она шла хоть в мини-юбке, хоть в джинсах, ей вслед оборачивались практически все мужики.

«Что же во мне изменилось? – недоумевала она. – Те же самые ноги. Я такая же, какой была раньше. Почему сейчас мои ноги – это всего лишь инструмент, помогающий добраться из одного места в другое?»

«Глупая, – сказала она своему отражению. – Зэйн прав. Что, черт возьми, со мной не так?»

Лотти так резко отдернула ладонь от тела, что слегка поцарапала кожу, и, закрывая глаза, заметила, что женщина в зеркале нахмурилась.

«Сейчас приму душ, и все встанет на свои места», – подумала она. В ожидании расслабляющей струи горячей воды встала в ванну, запрокинув назад голову и протягивая руку к гелю для душа.

Ледяная вода ударила ей в грудь. От холода и неожиданности у нее перехватило дыхание. Она взвизгнула и протянула руку, чтобы выключить воду, но выбила из крепления головку душа, которая упала в ванну и окатила ее снизу струей воды. Да что за черт! Два раза помыли сына, и ей горячей воды уже не осталось! Лотти повернулась к двери, чувствуя, что от нее все еще пахнет вином. Придется терпеть холод. Стиснув зубы, она взяла в руки душ и быстро сполоснулась. Через тридцать секунд, дрожа, вылезла из ванной, схватила полотенце и мысленно поблагодарила погоду за то, что солнце успело хорошо прогреть второй этаж дома. Теперь оставалось лишь спуститься вниз, убрать беспорядок на кухне, вымыть пол и быть готовой к тому, что утром все равно будет чувствоваться запах разлитого вина.

На кухне муж отодвинул пустую тарелку и положил перед собой газету.

– Всё в порядке? – поинтересовался он, не отрывая взгляд от газеты.

– Да. Хочешь что-нибудь еще?

– С удовольствием выпил бы кофе, – ответил Зэйн, переворачивая страницу.

Периодически поглядывая на него, Лотти включила чайник и поставила грязную тарелку в посудомойку. На висках Зэйна уже виднелась преждевременная седина, но в целом выглядел он неплохо: был худым – сохранять форму ему помогал гольф, – а его походка оставалась такой же уверенной, как когда-то и у нее самой. Сейчас Лотти завидовала этому. Она налила кипяток в кружку, добавила молока и половину ложки сахара, то есть сделала все так, как ему нравилось, размешала, после чего поставила кружку перед ним и произнесла, повернувшись к Зэйну спиной и заваривая себе чашку зеленого чая:

– Я решила остаться в суде присяжных.

Лотти услышала, что Зэйн сложил газету, отодвинул ее и сделал глоток из кружки.

– Мы же все это уже обсуждали, – сказал он, – и сошлись на том, что для сына оптимальным был бы твой отказ. У меня куча встреч в ближайшие пару недель. А если Дэнни вдруг заболеет и не сможет остаться у няни?

– Мне нужно всего две недели. Нет никаких оснований предполагать, что он в это время вдруг возьмет и заболеет, – возразила она.

– Шарлотта, ты обещала, что освободишься. Я даже предлагал написать письмо с объяснением причин.

Лотти вскипела. Она не нуждалась, чтобы муж писал за нее оправдательные письма. В какой-то момент не только она потеряла веру в себя, но, очевидно, и он потерял веру в нее.

– Я думаю, что работа присяжной будет интересной, поэтому не просила, чтобы меня освободили. Это важно, это гражданский долг.

Лотти сосредоточенно наливала в чашку кипяток. Она соврала мужу, хотя могла бы не делать этого и избежать спора. Но будь она проклята, если еще хоть раз доставит ему удовольствие тем, что подчинилась.

– Мне кажется, ты преувеличиваешь значение гражданского долга. Хотел бы напомнить тебе, что я каждый день хожу на работу, а ты сидишь дома, чтобы наш ребенок получал достаточно внимания и все в доме было в порядке, – ответил Зэйн. – Хочу также напомнить тебе о том, что мы решили завести второго ребенка. Дэниел уже достаточно большой, он сейчас в идеальном возрасте для того, чтобы у него появились брат или сестра. С карьерой у меня тоже все отлично, но вот ты все еще пьешь; вдобавок это недоразумение с судом и присяжными…

– Зэйн, это ты решил, что сейчас самое время завести второго ребенка. Я пока под этим не подписывалась, а даже если б это и произошло, то полбокала вина и пара недель в суде дела сильно не изменят, – заявила Лотти, отрывая кусок бумажного полотенца и вытирая круглое пятно, оставшееся на столе от ее чашки. – Я не хочу быть человеком, единственная функция которого заключается в том, что он обслуживает всю семью.

– Снова-здорово… – Он сокрушенно вздохнул. – Почему ты все время на это упираешь? В нашей семье всё работает именно потому, что мы согласились, что у каждого из нас разные роли. Почему ты не можешь относиться ко мне чуть бережней? У меня на работе достаточно конфликтов, чтобы ругаться еще и дома.

– У нас с тобой нет никакого конфликта. Я буду делать все то, что делаю обычно. Две недели Дэниел спокойно проведет у няни. Если произойдет что-то чрезвычайное, я беру на себя обязательство решить проблему и найти альтернативный вариант.

– Да я не хочу никаких альтернативных вариантов, меня вполне устраивает вариант нашего нормального существования! Ты вообще представляешь, сколько стрессов у меня на работе? Я пытаюсь заткнуть дыры, возникшие из-за того, что другие региональные представительства плохо делают свою работу, плюс мне надо заниматься обучением нового персонала. Я могу рассчитывать на то, что, по крайней мере, дома у меня все идет нормально?!