Текст книги "Неприкаянный"

Автор книги: Хелег Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 3. Отражение

Я не помнил, как очутился здесь, знал только, что мне тоскливо и немного жутко. Вокруг высились громадины-дома. Пугающе одинаковые, угнетающе бездушные, они смотрели на меня тысячами строго упорядоченных дырочек-окон. Ржавые металлические оградки и чахлые деревца немного оттесняли эти жилища от каменных дорог, тонущих в тени и тумане. Нигде не было ни души – словно не нашлось ни одного дурака, осмелившегося жить в таком месте. Был только я.

Выглядывающее из-за угловатых строений небо медленно наливалось свинцом, который бесформенными массами ворочался где-то в высоте. Я стал опасаться, что вот-вот польёт дождь, но вместо холодных капель сверху редкими хлопьями полетел пепел.

В конце одной из улиц я заметил тусклый огонёк. Он был еле виден, но ноги сами понесли меня ему навстречу. Чем дольше я шёл, тем ярче мерцал призрачный свет, и тем больше редел туман. Угрюмый город постепенно остался позади. Огонёк же оказался стеной чистого света, зажатой между двух могучих деревьев. Меня так и манило прикоснуться к сияющей преграде; недолго думая, я сделал это, и стена тут же обратилась в большое зеркало.

Вот только моё отражение, появившееся на его идеальной глади, жило собственной жизнью.

– Чего уставился? – со скучающим видом вопросило оно.

– Сон какой-то странный, – ответил я.

– Ну, не знаю, твой же сон, – осклабилось Отражение.

Позади него в зеркале появился вековечный лес, а за моими плечами клубился туман – словно зеркало вдруг стало окном в другой мир.

– Никогда не разговаривал с отражениями.

– А зря. Иногда бывает очень полезно.

– Чем?

Мой двойник в зеркале закатил глаза и небрежно ответил:

– Дружок, да я же единственный в этом мире, кто тебя понимает. С кем как не со мной тебе говорить?

Удар попал точно в цель. Я разозлился, хоть и понимал задним умом, что двойник в чём-то прав.

– Вот только не знаю, нравится ли мне, что ты меня понимаешь, – прошипел я.

– Ой, я задел твои нежные чувства? – Отражение равнодушно вскинуло бровь, и я вдруг понял, насколько сволочным может быть моё лицо. – Ну, в таком случае... – оно сделало паузу, – извинений не будет. Потому что давно пора перестать воспринимать свою уникальность как уродство.

– Что за бред? Я не считаю себя уродом.

– Ага, – двойник внимательно разглядывал свои ногти.

– Трудновато, знаешь ли, не обращать внимания на огромную дыру внутри себя, – сказал я, стараясь взять себя в руки.

Отражение окинуло меня взглядом с ног до головы и изрекло:

– Это которую из?

– Вот здесь, – я ткнул себя в висок. – Человеку свойственно считать себя неполноценным необоснованно, но у меня на то есть все причины.

– Могу угадать все по порядку, – лицо двойника отразило величайшую скуку. – У тебя не было детства, нет родителей, нет дома... ничего не забыл? Как по мне, обычное нытьё.

– Каждый человек должен знать, с чего он начался, – сказал я уже спокойнее. – Это элементарные знания. Сколько мне лет. Какое время года было, когда я родился. Как я рос и в каком возрасте у меня выпал первый молочный зуб. Как взрослел. У меня просто нет этих знаний. И вся эта неизвестность сводит с ума, дружок. Воспоминания дают человеку опору, которая позволяет идти дальше, а у меня её нет, так что я только беспомощно болтаю ногами.

– Вместо того чтобы лететь, – со вздохом добавил двойник. – Я же говорю – обычное нытьё.

– Очевидно, ты понимаешь меня не так хорошо, как думаешь, – сказал я и добавил с презрением. – Да и о чём это я? Ты же всего лишь моё отражение!

Двойник звонко расхохотался, и вокруг начали сгущаться сумерки.

– Да ну! – бросил он, щерясь. – Уверен, что я не понимаю тебя лучше, чем ты сам? Уверен, что настоящий мир по твою сторону зеркала, а не по мою?

С этими словами он ударил по разделявшей нас преграде, и та разлетелась вдребезги. Из зеркала, как из прорехи в реальности, ураганом хлынули краски и звуки; их напор был таким сильным, что меня едва не сбило с ног: пришлось отступить на несколько шагов, чтобы не упасть. Пёстрое шумное месиво полилось во все стороны, разрывая туман в клочья. Здания серого города стремительно зарастали мхом, покрывались лианами и плющом. Между ними, пробивая камень, вырастали громадные деревья, намного выше самого высокого из домов, а кажущиеся игрушечными оградки просто вырывало из земли могучими корнями. Мир наполнился пением птиц и запахами цветов, от которых закружилась голова – и я усомнился в том, что сплю.

Двойник шагнул сквозь разбитое зеркало, которое теперь превратилось в пустую рамку, и остановился в шаге от меня. В его позе сквозили хозяйская уверенность и властность, граничащая с величием.

– Уверен, что это я – всего лишь твоё отражение, а не ты – моё?

Я смешался на несколько мгновений, не зная, что ответить. Представление, устроенное Отражением, впечатляло. На место унылой серости пришло разнообразие. Вязкая тишина расступилась перед неторопливым потоком сотен звуков. Мёртвый город ожил – или, вернее, стал приютом для новой жизни. Вокруг изменилось всё. Один я остался прежним.

– Так вот кто я по-твоему? – сказал я наконец. – Чья-то тень? Не человек, а только облик, который кто-то когда-то видел в зеркале?

– Нет, – двойник покачал головой. – Это не по-моему. Это по-твоему.

Великолепный панорамный пейзаж разом поблёк и как будто выцвел: звуки разом утихли, зелень на домах стала шелушиться и облетать, по каменным стенам побежали трещины. Деревья засыхали на глазах и обращались в труху; откуда ни возьмись поднялась пыль, плотными облаками укутывающая погибающие растения.

– Я показал тебе простенький фокус, и вот ты уже говоришь мне то, что я хочу услышать. – Отражение вздохнуло, глядя мне в глаза. – Но я – это ты. Поэтому на самом деле ты произнёс вслух то, в чём давно боишься признаться себе самому.

Город разваливался на части, и его по кусочку поглощали обрётшие тяготение небеса. Бесцветные, немые небеса.

– Вот что ты такое, – продолжал двойник. – Существуешь, но не можешь себе этого объяснить. Ты окружён подсказками, но не замечаешь их, потому что смотришь внутрь себя. Ищешь, но не хочешь найти.

Вокруг нас уже не осталось ничего – ни тумана, ни города, ни даже земли под ногами. На месте буйства жизни зияла пустота.

– Ты не видишь, не слышишь, не понимаешь. Только бегаешь по кругу, как пёс, пытающийся догнать свой хвост. И пока это так, не может быть и речи о «нормальной» жизни. Ты – пуст.

С этими словами Отражение ткнуло в меня пальцем, и я начал рассыпаться на кусочки точно так же, как всё остальное несколько секунд назад.

– Что?! – запаниковал я. – Что ты делаешь?! Подожди!

Но было поздно – все чувства разом отказали, и меня окутала глухая непроницаемая тьма.

*          *          *

Проснулся я от того, что в горле собрался мешающий дышать комок. Тело взмокло, сердце билось где-то под диафрагмой. Хрипя и пытаясь откашляться, я сел на постели.

После посещения новообразованного Квислендского кратера с моими снами и так творилось что-то странное, но в этот раз ночные фантазии превзошли все ожидания. Перед глазами всё ещё висело лицо Отражения, ухмыляющееся одновременно гнусно и грустно. Он был как... настоящий.

– Ты чего?

Лина сидела на своей кровати и штопала плащ. Обычно я просыпался раньше, а она дрыхла до победного конца – если не будить, могла проспать до полудня или даже больше. Я глянул в окно: солнце только взошло, и тень от трактира, в котором мы остановились, простиралась на несколько десятков саженей.

«С ума, что ли, сошла?» – подумал я, глянув на девчонку, и ответил:

– Сон был... яркий.

– Мне кошмары давно перестали сниться, – сказала Лина, так и не повернув головы в мою сторону.

– А мне, похоже, как раз начали. После того, как встретил тебя, кстати. Хм-м... – я посмотрел на девчонку с прищуром.

– Ой, ну конечно, – отмахнулась та. – Я одним своим появлением разрушила твою психику. Смотри окончательно не рехнись.

В коридоре пронзительно скрипнула половица, и почти сразу раздался стук в дверь.

– Кто там? – недовольно отозвался я, вставая с постели.

– Велели жвать к жавтраку, – прошамкала служанка из коридора.

– Скоро будем, – я начал одеваться.

– Вы уж пошпешите, гошпода хорошие, похлёбка-то штынет жеж! – И до нас донеслись шаркающие удаляющиеся шаги.

Я повернулся к Лине:

– Ты-то чего не спишь? Лучше бы высыпалась. В следующий раз ночевать под крышей нам придётся только через недельку.

Девчонка только усмехнулась в ответ.

– Я спала в канаве с городскими шавками в обнимку. Уж как-нибудь переживу.

– Как знаешь, – вздохнул я. – Но если ты опять начнёшь ныть, что устала и хочешь спать, я засуну кляп тебе в рот и оставлю в ближайшей деревне, так и знай.

– Ну, ну, не оставишь, – промурлыкала Лина, подходя ближе. – Не бросишь же ты единственную ученицу на произвол судьбы из-за такой мелочи.

На мгновение мне захотелось придушить маленькую нахалку голыми руками.

– Ты меня в могилу сведёшь, – вздохнул я. – Пойдём уже завтракать.

Наглая девчонка зловеще хихикнула и первой шмыгнула из комнаты.

Что бы я ни говорил, она права. Не брошу.

Недоверие между нами растаяло в тот же день, когда мы уехали с места катастрофы. Это случилось само по себе, незаметно: я даже себе самому не мог объяснить, почему перестал ждать от Лины подвоха. Она тоже перестала смотреть исподлобья и односложно отвечать на вопросы. Мы словно одновременно расслабились, и барьеры, мешавшие нам находиться рядом, пали.

Я и не подозревал, что способен так быстро сближаться с людьми. Алонсо, к примеру, даже за несколько лет знакомства не подобрался к такому уровню: при нём я сначала думал, затем думал ещё раз, и только потом говорил. Любопытному купцу трудно верить – наверное, в этом всё дело.

Лина же ни о чём не спрашивала, а если и спрашивала, то не настаивала. Мы говорили обо всём понемногу и ни о чём. Временами девчонка вела себя грубо, временами – до умиления наивно. Иногда она становилась совершенно несносной, но даже когда я злился на неё, злость внутри меня смеялась. С Линой было легко.

Поэтому, несмотря на изначальные сомнения, теперь я не жалел, что взял её с собой.

Даже в такую рань в общем зале свободным остался только один стол. Девчонка, увидев в дверном проёме нового посетителя, бросилась занимать последнее место. Я, в силу менее скромных габаритов, шёл осторожнее и по давней привычке присматривался к публике. Уж что-то, а посмотреть сегодня было на кого – народ собрался весьма разномастный.

В одном углу сидела группа мужчин в богато расшитых назирских халатах, в вырезах которых мелькали медальоны гильдии торговцев. Рядом с ними пристроилось несколько наёмных караванщиков с помятыми лицами – при одном взгляде на них в воздухе мерещился запах перегара. В другом углу, надвинув капюшон на глаза, пил молоко странствующий монах. Напротив него торопливо уничтожал похлёбку хмурый детина, похожий на рыцаря, но без герба и, судя по состоянию снаряжения, без гроша в кармане. Посреди зала свободно расположилась компания вольников – чистильщиков, которым кочевая жизнь наёмника показалась прибыльнее членства гильдии, в которую нужно платить взнос. Они играли в карты и вычурно, используя характерные для своей профессии словечки, ругались на весь зал. От стойки на них апатично смотрела пухлая девица, держащая на коленях видавшую виды лютню. Мне хватило одного взгляда, чтобы наградить её званием «самый нелепый менестрель, которого я когда-либо видел». Нам же с Линой достался маленький столик, стоящий у самой стены. По соседству, у окна, клевал носом человек в пёстрой одежде королевского гонца.

Я мысленно посочувствовал парню – у этих ребят в последнее время сильно прибавилось работёнки. Уже месяц минул со дня уничтожения квислендского замка. Известие об этом событии быстро разлетелось по всем градам и весям, и хрупкое политическое равновесие, установившееся на просторах Куивиена, плавно покатилось в Бездну. Из того, что мне удалось подслушать в дороге, картина вырисовывалась прелюбопытнейшая. В народе ходило две особо популярных версии, поэтому иные дураки до хрипоты спорили о том, кто из них правей.

Одни, делая страшные глаза и указывая на небо, говорили о Великой Божественной Каре. Церковные глашатаи и буйнопомешанные проповедники вопили об этом на каждом углу, так что набожная часть населения глотала их сказочки как назирские конфетки, не жуя. Правда, что это за кара такая и почему она обрушилась на стоящий в глуши замок, никто сказать не мог. Наверное, так далеко никто не думал, ведь есть же строки Святого Писания: «И настанет тьма великая, и развернутся небеса, и падёт на землю кара божественная, выжигающая огнём священным всякий грех» – и какие, спрашивается, ещё нужны доказательства? Добрые прихожане и глупые грешники вереницами устремились к порогам церквей, где первые молились, расшибая лбы, а вторые ещё и жертвовали деньги – чтобы святые отцы замолвили перед Богами словечко. Как, бывало, говаривал мне Арджин: «Хочешь стать величайшим алхимиком – иди в церковники. Они золото делают прямо из воздуха».

Другие, более приземлённые, твердили, что не было на самом деле никакого катаклизма, и что замок разрушен вовсе не божественной силой, а подлым южным соседом Либрии, под покровом ночи перебросившим через границу карательный отряд. Мол, те земли принадлежали предкам нынешних танов Прибрежья, вот морские владыки и решили их отбить. Находились очевидцы, которые побывали на месте: они уверяли, что тамошняя картина не очень-то похожа на результат божественной кары, зато очень похожа на обычные развалины взятого штурмом замка. В ответ на упоминание ужасного грохота, землетрясения и ослепляющей вспышки света они пожимали плечами: «Погода».

И то, и другое, разумеется, было полнейшей чушью. Люди видели на месте кратера развалины, потому что Меритари создали очень качественную иллюзию. Они прикрыли катастрофу легендой о вторжении, чтобы избежать скандалов вокруг себя – потому что их обвинили бы в первую очередь. Престиж Ордена в народе и без того был не слишком высок, а после такой демонстрации силы положение и вовсе стало бы критическим.

Что касается меня, то спустя месяц после катастрофы я был полностью уверен, что Меритари к ней непричастны. Во-первых, потому что испытывал известные сомнения по поводу мастерства чародеев Ордена, а во-вторых, потому что вслед за этим колоссальным, невероятным по своей мощи магическим ударом так и не последовало возврата. Никакого. Я ждал новостей о новых катаклизмах, о нашествиях выродков, об оживающих кладбищах или эпидемиях, но слышал лишь пересуды о подскочивших ценах и передвижениях войск вокруг границы. Словно чудовищный луч света, расщепляющий любую материю на мельчайшие частицы, мог обойтись без естественных для нашего мира последствий! Я даже представить себе не мог, как это возможно. Кто бы ни уничтожил Квисленд, он обладал исключительными знаниями и навыками. Если я, конечно, не ошибся в своих суждениях относительно могущества Меритари или Божественной Кары...

Гонца, на которого я периодически поглядывал, окончательно сморило, и он едва не упал на бок, но сработали профессиональные рефлексы – парень встрепенулся и выпрямился на стуле, одновременно попытавшись схватиться за несуществующие вожжи. Осоловело оглядевшись, человек в пёстром плаще потёр лицо, допил из кружки и вышел из корчмы. Я посмотрел ему вслед с некоторым сожалением, потому что планировал расспросить вестника о последних новостях с границы.

Дело в том, что между Либрией и Прибрежьем по слухам вот-вот должна была разразиться война. Эти державы десятилетиями улыбались друг другу, стискивая рукоять спрятанного под одеждой кинжала, и теперь, с уничтожением Квисленда, получили долгожданный повод накормить друг друга сталью. Начались частые пограничные стычки. Участились грабежи и нападения на знать. Торговля затруднилась, что повлияло на цены и, в конечном итоге, на общественные настроения. На границе Либрии и Прибрежья всё туже затягивался клубок хаоса. Всё шло к моменту, когда множество мелких потасовок превращается в одно масштабное кровопролитие. Отчасти поэтому мы с Линой улепётывали оттуда со всех ног – чтобы оказаться как можно дальше от чужих разборок, когда грянут настоящие битвы.

Для начала я планировал добраться до сравнительно безопасной границы с Кан-Терном, но потом прошёл слух, что там ввели усиленный контроль, поэтому мы направились вдоль неё – в сторону Дембри. Чтобы не попадаться на глаза Меритари, приходилось ехать по бездорожью и делать крюки, что ещё больше осложняло путь. Конечно, можно было обнаглеть и попытаться слиться с толпой, но мы, посовещавшись, решили, что попусту рисковать не стоит. Ночевали в основном на открытом воздухе, хотя изредка нам попадались одиночные домики крестьян или охотников, которые за чисто символическую плату соглашались оставить на ночлег двух усталых путников. В этот раз я решил остановиться в корчме, дабы хорошенько выспаться и запастись всем необходимым перед длинным забегом по лесам – дальше шли плотно населённые места, от которых следовало держаться в стороне.

Покончив с завтраком, мы забрали свои вещи и направились к конюшне.

– Мы едем в сторону Катунга? – спросила Лина.

– Да.

– Мы там долго будем ехать. Полно народу.

– Объезжать будет ещё дольше. А нам нужно поскорее к границе. Скоро тут станет не продохнуть.

Девчонка дёрнула плечами в знак того, что не собирается спорить, и запрыгнула на своего жеребца.

Мне удалось снарядить её в поход, купив необходимую одежду и снаряжение в небольшом городишке, попавшемся на пути. Правда, пришлось побегать от тамошней стражи, чтобы избежать лишних расспросов, но оно того стоило: Лина пищала от восторга при виде обновок. Размахивая подаренной саблей, она поскользнулась на траве и едва не отсекла себе запястье; после этого я впервые обругал девчонку и провёл первый в её жизни урок фехтования.

В дальнейшем такие уроки вошли в наш распорядок наравне с занятиями магией – мне не хотелось однажды проснуться с пядью стали в боку, так же как не хотелось однажды лишиться волос из-за неуклюжести Лины. Она оказалась способной, но до ужаса недисциплинированной ученицей. Сколько я ни твердил, что дисциплина это фундамент обучения – всё как об стенку горох. Усидчивости девчонке хватало от силы на полчаса, после чего занятие скатывалось в дурачество или заканчивалось сонными зевками, в зависимости от настроения ученицы. Иногда эта бестия наглела настолько, что начинала кокетничать со мной, чтобы сбить с мысли и вывести из себя – и несколько раз, будь я проклят, ей это удалось.

Я злился, грозился прекратить обучение вовсе, но на следующем уроке видел, что Лина в том или ином виде усвоила всё, что ей давали, и смягчался. Мало-помалу я перестал напирать с дисциплиной, девчонка начала вести себя подобающе, и наши занятия вошли в колею.

– Держи клинок свободнее, не нужно стискивать его, как последнюю соломинку.

– Если я ослаблю хватку, то потеряю его при ударе!

– Помнишь, что я говорил? Это продолжение руки. Разве ты можешь потерять продолжение руки?

– Хорошо. Вот так?

– Сейчас посмотрим. Нападай. Нет, стой, стой! Лина, что ты делаешь? Что я тебе говорил про замахи?

– Замахнулся – умер.

– Тогда почему ты это делаешь?

– Прости, забыла. Давай ещё раз.

– Как проходили: прямой или лёгкий боковой укол. Быстрый, точный. Хоть сколько-нибудь опытный фехтовальщик все равно отразит первый удар, а финты ты делать пока не умеешь. Давай!

– Х-х-а-а!

– И ты мертва. Будь начеку, если неудачно атакуешь, то сразу за твоим ударом последует контратака.

– Конечно, против тебя всегда получается неудачно! Потому что ты в сто раз опытнее!

– Да уж больше, чем в сто раз. Но я разве не был на твоём уровне? Если ты сможешь показать бой со мной, то любого среднестатистического мечника ты порубишь в капусту. К тому же сейчас я дерусь не в полную силу. Нападай и будь готова к контрудару!

– Х-х-а-а! Х-х-а-а!

– И ты снова мертва. Но уже лучше.

– Да так нечестно! Силы слишком неравны!

– А настоящий бой и не бывает честным, потому что там на кону стоят жизни. Представь, что против тебя стоит несколько противников. Думаешь, они будут вежливо атаковать тебя по очереди? В кварту! Защищайся! Справа, сверху, снизу! Не хочешь всё время защищаться – делай вольт и переходи в атаку!

– Х-х-а-а! Х-х-а-а! Х-х-а-к!

*          *          *

Небо уже стало тёмно-синим, и ночь постепенно вступала в свои права. Зажглись первые звёзды, застрекотали ночные сверчки, наполнив засыпающий лес звонкими руладами. Забивались муравейники, звери и птицы возвращались к логовам и гнёздам, на небосвод плавно выплыл тусклый и холодный Нир. Наступило полное безветрие, в воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения, но затхлости не чувствовалось тоже. Маленький лагерь чародея и его ученицы укутала свежесть летней ночи.

Лина сосредоточенно мешала варево в походном котелке, изредка пробуя его на вкус. Рецепт бульона ей удалось перенять у кухарки при доме удовольствий, где она в детстве работала служкой. Сотни раз, сидя в своём уголке на горе тряпья и жуя выданную краюху хлеба, вечно чумазая девчушка Линка наблюдала за стоящей у печи тучной Памоньей. Кухарка, как и надлежит настоящей бабе из простонародья, была предельно хозяйственной и потрясающе доверчивой. Она покупалась на все уловки, которые разыгрывала перед ней смекалистая девчонка. Лина пользовалась добротой Памоньи, но никогда не перегибала палку и уж тем более не стала бы ничего красть – ведь кухарка относилась к подобранной на улице сироте с почти материнским трепетом. Уже в свои девять Лина понимала, что это дороже любых денег, лучше самой вкусной еды, даже когда есть совсем нечего.

От запаха варева в воображении девушки всякий раз всплывали пухлые руки с зажатой в них огромной деревянной ложкой, тепло от растопленной печи и низкий голос кухарки, мурлыкающий нечто бессвязное. Лина любила готовить эту похлёбку из-за связанных с ней приятных воспоминаний, и ещё приятнее становилось от того, что Энормису нравилось её лучшее блюдо. Он не признавался в этом вслух, но аппетит, с которым чародей опустошал котелок, говорил красноречивее всяких слов.

Интересно, что он скажет, если узнает обо всём, что Лине пришлось пережить до встречи с ним? И если она расскажет – не отвернётся ли, не отстранится?

Например, об этих трёх годах в публичном доме, в грязнейшем – как говорили многие, кто никогда там не был – месте из всех возможных. Да что говорить? Даже иной посетитель, получив своё, бросал деньги на подушку и брезгливо морщился – словно это не он несколько минут назад с похотливой жадностью впивался в губы полупьяной девицы и срывал с неё остатки одежды. Купив ласки проститутки, мужчины оказывались лицом к лицу с собственной низостью, осознавали свой грех – и за это ненавидели бордель ещё больше. Временами Лине казалось, что она насквозь, до самой глубины души пропиталась отчаянием, похотью и презрением, которыми был под завязку наполнен дом удовольствий. С тех пор прошло долгих пять лет, но девушка по сей день чувствовала привкус той тошнотворной смеси, и никак не могла – а может, попросту боялась – от него избавиться.

Да, в борделе было лучше, чем на улице, но всё же отвратительно до судорог. Особенно под конец. Клиенты борделя всё чаще бросали сальные взгляды на смазливую поломойку, которая прямо на глазах превращалась из угловатого ребёнка в стройную нимфетку. Мадам не то чтобы была совсем бесчеловечной стервой, но деньги любила больше, чем какую-то там сироту. Именно поэтому Лина, не дожидаясь, пока её подстелют под первого же достаточно щедрого и недостаточно богобоязненного клиента, по-тихому сделала ноги – и больше туда не возвращалась. Только вспоминала иногда Памонью и гадала, всё ли хорошо у той доброй кухарки, что подобрала беспризорницу и подкармливала её едой с хозяйского стола.

– Всё ещё не готово?

Увлёкшись воспоминаниями и готовкой, девушка не заметила, как Энормис подошёл к костру. Его голос заставил Лину вздрогнуть; она тайком глянула на чародея и отмахнулась как можно небрежнее:

– Да подожди ты...

Девушка в последний раз поднесла ложку ко рту и, удовлетворённая результатом, скомандовала:

– Снимай с огня.

Они уселись на мешки с припасами и принялись за ужин. Девушка не без удовольствия отметила брошенный на неё уважительный взгляд мужчины, отхлебнувшего из ложки. Но он, как всегда, промолчал. Он вообще был скуп на похвалы – как и на комплименты. Зато если уж слетало с уст чародея доброе слово, то настроение у Лины поднималось само собой. Хорошо это или плохо – она пока не могла понять.

Поначалу Энормис был молчалив и угрюм. Оно и понятно: ему требовалось время, чтобы прийти в себя после того кошмара, что они увидели. Глядя на чародея, Лина словно чувствовала отголоски его переживаний – и это было более чем странное ощущение, ведь девушка никогда в жизни не желала знать, что творится в сердцах других людей. Одна мысль о чужом сокровенном вызывала у неё отторжение – что взять с мелочных душонок, кроме страха и горстки постыдностей? Но в этот раз всё вышло иначе. Лина сопереживала чародею так, как прежде не сопереживала никому, и по непонятной причине ей это даже нравилось.

Чем лучше Лина узнавала своего спутника, тем отчётливее понимала, что не знает о нём ничего. Энормис не был одним из тех, кто, найдя достаточно терпеливого слушателя, раскрывает нараспашку всего себя. Он отмалчивался, отшучивался, менял тему, и Лина не знала, специально ли чародей напускает туману на свою персону, или всего лишь боится подпускать к себе кого-либо, но её интерес к нему возрастал с каждым днём.

Она и сейчас наблюдала за ним исподтишка, словно надеясь уловить мысли, вращающиеся в голове спутника, а теперь ещё и учителя. Тот задумчиво жевал хлеб и смотрел на тропу, которая проходила через их лагерь и терялась за деревьями. С другой стороны виднелась ещё одна полузаросшая тропка, но Энормис не обращал на неё ни малейшего внимания.

– Если не ошибаюсь, – сказал он наконец, – пойдя сюда, мы выйдем на следующий изгиб тракта.

– Мы же сейчас к северу от Катунга?

– Даже к северо-востоку.

– Тогда скорее через пол лиги.

Чародей посмотрел на Лину с удивлением.

– Ты-то откуда знаешь?

– Бывала в этих краях, – пожала плечами девушка, довольная тем, что сумела привлечь к себе внимание. – Искала родственников, о которых мне рассказывал отец.

Энормис молча смотрел на неё, явно ожидая продолжения, и, не дождавшись, спросил:

– Нашла?

Лина усмехнулась и хлопнула себя по ягодице:

– Приключений вот на это место я нашла! Никто и слыхом не слыхивал имён, которые я называла. Облазила всю округу, да всё попусту.

– Так ты знаешь здешние места? Чего раньше-то не сказала?

– А надо было спросить, – бросила девушка и тут же поняла, что следовало ответить иначе.

Но идти на попятную было уже поздно, поэтому она поступила как всегда – сделала невозмутимый вид, будто так и надо. Энормис посмотрел на неё, перекосив брови, вдохнул и ничего не сказал.

Лина в свою очередь вздохнула и поспешила сменить тему:

– Куда именно мы направляемся?

Чародей нахмурился. Он не делился с ученицей своими планами, а та не спрашивала. Она и сейчас могла задать любой другой вопрос, ведь по большому счёту Лине было не так уж важно, куда они едут. Но по задумчивому взгляду Энормиса девушка поняла, что затронула непростую тему.

– Сейчас – скорее не «куда», а «откуда», – ответил чародей. – Для начала уберёмся подальше от войны и Ордена.

– А потом?

Энормис поскрёб ложкой дно котелка, вдруг отставил его и в упор посмотрел на Лину.

– Не знаю, как на это ответить, – он пожал плечами. – У меня есть несколько задумок, но когда ты говоришь «мы», я начинаю сомневаться, что возьмусь за их исполнение. Потому что это всё мои и только мои планы, и делать тебя их частью... неправильно, что ли. Пока есть это «мы», не может быть моих или твоих интересов, они могут быть только общие. Понимаешь, о чём я?

Лина понимала. Чего она не понимала, так это зачем так сложно отвечать на достаточно простой вопрос.

– Я думала, с этим мы уже определились.

– Нет, не определились, – отрезал чародей. – Я согласился взять тебя с собой, потому что у меня не было иных планов, кроме бегства. Не было направления. Теперь есть. Но коль скоро ты стала моей ученицей, мне нужно думать за нас обоих, а не только за себя.

Это прозвучало обидно. Со слов Эна выходило, что Лина – какой-то неразумный ребёнок, которого надо от всего беречь и чьё мнение совсем не имеет значения. Девушке тут же захотелось высказать чародею всё, что она думает о его «сомнениях», причём в самой жёсткой форме, чтобы навсегда выбить из него эту сверхдобропорядочную дурь.

Но вместо этого она тоже отставила кружку и со спокойной улыбкой проговорила:

– Ты, наверное, тогда не понял. Давай повторю, – Лина наклонилась к Энормису. – Просто езжай куда хочешь, а я поеду с тобой.

Между ними повисла пауза, которая растянулась, казалось, на часы. По лицу мужчины невозможно было угадать, о чём он думает. Лина не знала, как ещё точнее донести до него элементарную мысль: что ей всё равно, куда они отправятся. Главное – не по отдельности.

Несколько лет девушка избегала любых знакомств, любых продолжительных связей, надеясь таким образом защититься от вечно голодной отвратительной химеры под названием «мир». Едва почувствовав, что привыкает к месту или человеку, она делала всё, чтобы избавиться от привязанности. Это действительно помогало не влипать в неприятности, но в то же время угнетало. С каждой убитой привычкой Лине казалось, что внутри лопнула очередная ниточка, и что всё там вот-вот окончательно расползётся на лоскуты, развалится на кусочки... Когда было тяжело, она спрашивала себя: «А разве жизнь – весёлая прогулка?» Когда становилось совсем невмоготу, она орала, стиснув кулаки: «Бывало и хуже!», и переступала через себя снова и снова, потому что просто не могла позволить миру взять верх. И только наткнувшись на этого странноватого чародея, Лина поняла, насколько это странно и глупо – надеяться только на себя. Тогда, стоя в пышущем жаром дыму, всматриваясь в неподвижную спину того, кто, как и она, потерял всё, девушка решила – довольно. Не будет больше страха и скрипа зубов по ночам. Хватит без конца твердить: «Я сильная, я сильная!» и заставлять себя дышать, когда больше всего на свете хочется задохнуться. Нужно просто один раз довериться кому-то по-настоящему сильному – и такой человек как раз оказался рядом.

Энормис смотрел на Лину со странной смесью грусти и благодарности. Наверное, он думал, что его ученица не понимает, о чём говорит, что она ещё слишком юна и легкомысленна. На самом же деле она ни в чём и никогда не была так уверена, как в последних своих словах.