Текст книги "Во мраке (ЛП)"

Автор книги: Healey Karen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Так всё-таки это был трах? – спрашивает он, прежде чем выйти из неё.

Грейнджер поднимается на ноги и разглаживает юбку. Она, кажется, обдумывает его вопрос.

– Полагаю, да, – взвешенно отвечает она. – С фаллической точки зрения.

И она поворачивается к нему спиной и идёт патрулировать дальше.

Он следует за ней, полный ярости из-за унижения и поражения.

Драко обещает себе, что на десятом дежурстве он не сдастся. Если ей это нужно, пусть сама обращается к нему. Ей придётся сказать что-нибудь, дать ему хоть какой-то сигнал, дать понять, что она этого хочет. Дать понять, что она хочет его.

И тогда он посмеётся над ней и назовёт её поганой маленькой грязнокровкой. Он скажет, что всё это была игра и что он выиграл. Он спросит, думала ли она, что он, сын своего отца, когда-нибудь действительно захочет прикоснуться к ней.

«После этого мне было тошно», – скажет он ей потом. – «При одной только мысли о тебе. Каждый раз». В основном это правда, и он знает по опыту, что задеть по-настоящему могут лишь такие издёвки, что проникают под кожу и раздирают изнутри. Ему не терпится увидеть, как она на это отреагирует.

========== Глава 4 ==========

Но затем, во вторник вечером, прежде чем он даже успевает начать её игнорировать, она говорит:

– Не сегодня, Малфой. У меня месячные.

И у него встаёт, прежде чем он успевает сделать хотя бы несколько шагов.

У него стоит, когда они проходят мимо ванных комнат на втором этаже, стоит, когда они проходят мимо статуи одноглазой ведьмы, стоит, когда они проходят мимо спящих портретов. Когда они поднимаются по ступенькам Астрономической башни, она впереди, как всегда, и он смотрит на её задницу в свете факелов, и у него стоит так сильно, что он не может сдержать стон.

Она оборачивается и смотрит на него сверху вниз.

– В чём дело? – спрашивает она.

– Я хочу тебя, – говорит он, и это признание такое простое и одновременно разрушительное, что на её лице на мгновение проскакивает довольное выражение, прежде чем она вспоминает, что он ей не нравится.

– Я же говорила тебе, – поясняет она с соответствующим нетерпением, но не отворачивается.

– Говорила, – соглашается он и смотрит на неё. Её брови подняты.

– Скажи мне, как сильно ты меня хочешь, – произносит она, и хотя он знает, что позже возненавидит себя за это, он подчиняется.

– Я хочу тебя, как пищу, – говорит он ей, делая медленный шаг навстречу. – Я хочу тебя, как яд. Я хочу тебя так же, как хочу поймать снитч. Я хочу тебя, как возмездия, признания и свободы.

Он делает ещё один шаг вперёд. Теперь его взгляд находится на уровне её груди, и эти груди, эти великолепные груди, поднимаются и опускаются от её частых вдохов.

– Ещё, – говорит она.

– Я хочу тебя так же сильно, как хочу летать, – говорит он. – Я хочу тебя, как Кубок по квиддичу, Кубок Хогвартса, значок старосты. Я хочу тебя, как осень, и силу, и славу, – говорит он, а затем произносит последние, непростительные слова, слова предателя: – Я хочу тебя так же сильно, как хочу, чтобы мой отец вернулся домой.

Она смотрит на него широко распахнутыми глазами, и он не может сдержать мучительный стон, вырывающийся из его горла, когда он тянется к ней, балансируя на узких ступеньках. Она целует его в ответ, яростно и глубоко, а затем отстраняется.

– Не здесь, – настойчиво говорит она, и он видит, как её глаза метнулись к факелу.

Для него больше ничего не имеет значения – теперь, когда она согласна.

– Назад, к свету, – охотно подсказывает он.

– Как ты… – удивляется она, но тут же спохватывается и коротко соглашается: – Назад, к свету.

Он рад, что ему удалось впечатлить её своей внимательностью, но это удовольствие меркнет по сравнению с возросшей потребностью обладать ею, охватившей его огненным пламенем. Он чуть ли не тащит её вниз по лестнице, но она, кажется, не возражает. И уже она затягивает его в ближайшую нишу, залитую светом, она ослабляет ремень и стягивает джинсы, она расстёгивает рубашку и лежит перед ним голая, мокрая и кровоточащая.

Он не может заставить себя ни попробовать её на вкус, ни прикоснуться к ней там, хотя, в конце концов, крови не так уж и много. Вместо этого он уделяет внимание её груди, гладит пальцами живот, проходится языком по контуру уха и вниз по шее. Когда он входит в неё, она тёплая и влажная, и для его тела нет никакой разницы.

В его голове же разница реальна и глубока. Её кровь, её грязная кровь, обжигает его. Это всё, о чём он может думать, чтобы не кончить в ту же минуту, как оказывается внутри неё. И всё же он замечает, как она краснеет, замечает, как её пальцы скребут по каменному полу, и сдерживается. Этот контроль убьёт его; он искренне верит в это, как бы смехотворно это ни звучало. Он умрёт, прежде чем уступит ей ещё одну победу. Он скорее умрёт.

Но она выгибается под ним, и звук, вырывающийся из её рта, слишком тихий, чтобы считаться криком, но слишком громкий, чтобы считаться стоном, и он ощущает, как её мышцы сжимаются вокруг его члена, и вот он уже сам стонет сквозь стиснутые зубы, беспомощно толкаясь бёдрами вперёд. Он кончает в неё спустя несколько секунд после того, как её кульминация стихает. Они оба дышат одним воздухом, задыхаются, когда он, обессилевший, измотанно склоняется к ней.

Впоследствии, пусть он и не считает это победой, Драко осторожно признаёт, что это могла быть ничья.

В пятницу днём, с острым волнением и трепетом, которые он пытается игнорировать, как только признаёт их существование, Драко видит, что Грейнджер сидит не с Уизли, а с Лавандой Браун. Уизли держит за руку Парвати Патил и буравит взглядом Грейнджер, которая не оглядывается. Патил неглупа для гриффиндорки, и её сжатая челюсть обещает Уизли неприятности после занятий.

Драко не может вспомнить, когда ещё урок Зельеварения был так прекрасен.

– Ты не боишься, что я расскажу о нас? – без предисловий спрашивает она на одиннадцатом дежурстве, когда он проводит языком по коже под её грудью. Они в лабиринте коридоров на четвёртом этаже, и здесь горят все факелы.

Этот вопрос кажется ему странным, достаточно странным, чтобы заставить его прекратить ласкать её пальцами.

– Если ты расскажешь, то все узнают, – говорит он. – Разве это не причинит боль Уизли?

Она краснеет.

– Мы с Роном больше не встречаемся, – решительно говорит она.

– Это не то, что я имел в виду, – мурлычет Драко и щипает её за сосок.

Она задыхается и выгибается под ним, её лицо теперь выражает только желание, но он не обманывается. Он склоняется над ней и прижимает к каменному полу за плечи. Для него эта поза неустойчива, и она может легко освободиться, но он знает, что она этого не сделает.

– Разве нет? – спрашивает он. – Не причинит боль?

Она смотрит прямо на него.

– Нет, – говорит она наконец.

– Значит, ты боишься, что расскажу я, – тихо говорит Драко. Он взволнован. Она боится того, что он может сделать, а значит, разумеется, находится лишь в одном шаге от того, чтобы бояться его. Если он сможет заставить её бояться себя, то, возможно, сможет и победить – в конце концов.

Но её глаза ничего не выражают.

– Конечно, нет.

Она снова его удивляет, и он ненавидит это, он ненавидит, что она вечно делает то, чего он не ожидает, даже когда она научила его предвидеть неожиданное.

– Почему? – требует он ответа, и его пальцы жёстко впиваются в её кожу.

– Потому что если ты расскажешь, то все узнают, – говорит она, и её голос звучит так, будто она сбита с толку его глупостью. И она кажется ещё более озадаченной, когда он встаёт, натягивает одежду, отворачивается от неё и выходит за дверь. Она не зовёт его, и он не останавливается, чтобы объясниться.

Но он должен подумать о ловушке, в которую попал, а он не может думать, когда она рядом. Он не предаётся размышлениям, когда она рядом, он просто действует, говорит, не задумываясь. Его тошнит. Его поведение не соответствует тому, как должен вести себя слизеринец, а тем более сын своего отца. Но он не может позволить себе раздумывать о ней, или о себе, или о своём отце, или вообще о чём-то, потому что если бы он это сделал, он мог бы свернуть с правильного пути. И если он сдастся сейчас, то никогда не сможет победить.

Всю неделю он составляет списки, в одиночестве, в своей комнате. Всё, что он ненавидит в ней, все ядовитые слова, которые он хотел бы сказать ей, но боится, что никогда не скажет. После этого он сжигает их, втирая пепел в тонкий пергамент книг, присланных ему матерью. Это единственный способ, которым он может позволить себе облачить в слова те мысли и чувства, что возникают у него, когда он с ней рядом.

Пепел въедается в его кожу, выделяет рельеф завитков и спиралей отпечатков пальцев, так что некоторое время Драко оставляет след на всём, к чему прикасается. Такое очевидное подтверждение его существования делает его счастливее, чем он был в течение последних нескольких месяцев. Он со страхом думает, не рассказать ли Грейнджер об этом удовольствии. Он знает, что она поймет; он боится, что она снова сделает это своей победой.

Он думает об этом все выходные, и к вечеру понедельника он решает, возможно, опрометчиво, но всё-таки сказать ей. В ту ночь он долго не спит, лихорадочно репетируя разговор, пытаясь наметить мириады извилистых путей, по которым тот пойдёт, пытается предугадать её непредсказуемые ответы.

========== Глава 5 ==========

Он никогда не задумывался о том, что она может просто взять и не прийти.

Когда вместо неё он видит Поттера, караулящего его у дверей Большого зала, он понимает, что должен был этого ожидать. Он не видел её ни за завтраком, ни за обедом, ни за ужином, но знает, что пропускать приемы пищи для неё – не редкость; когда она корпит над древними фолиантами, то готова позабыть даже о еде.

– Гермиона больна, – отрывисто бросает Поттер. – Директор попросил меня подменить её.

Палочка Поттера крепко зажата в кулаке, а лицо осунулось и побледнело. Он похож на человека, испытывающего мучения, и Драко подозревает, что так оно и есть. Но он также выглядит стоически благородным. Поттер – герой, ради общего блага готовый даже принести себя в жертву и сотрудничать с давним врагом.

Драко хочется разломать его дурацкие круглые очки пополам. И хорошенько зарядить по героическим яйцам. А после – проткнуть ему горло его же собственной волшебной палочкой. Он знает, что и на йоту не поколеблет несокрушимое моральное превосходство Поттера, даже если ему каким-то образом удастся всё это проделать, но он был бы не прочь попробовать.

– Пошли, – рявкает Поттер.

Что-то щёлкает в голове Драко.

– Что случилось с Грейнджер? – спрашивает он, пытаясь изобразить беспокойство. Но ему удаётся добиться в лучшем случае нейтрального тона, потому что он прекрасно знает, что Грейнджер не больна. Она наказывает его за то, как он завершил их свидание в прошлый вторник.

Выражение лица Поттера немного дрогнуло.

– Не твоё дело, Малфой, – резко бросает он, но в его голосе уже нет той самоуверенности, которая звучала несколько минут назад. Такая неожиданная вежливость сбивает его с толку.

– Я просто волнуюсь, – учтиво замечает Драко. – Она выглядела очень уставшей на прошлой неделе.

Он злорадно отмечает, что челюсть Поттера остаётся закрытой только благодаря усилию воли. Но в его глазах проскальзывает азарт любопытства. Драко терпеливо ждёт. Грейнджер научила его многим вещам, и не в последнюю очередь тому, что людям свойственно заполнять тишину.

– Она передала мне записку для тебя, – наконец бормочет Поттер и выуживает из кармана клочок пергамента. Он явно не собирался отдавать ему эту записку, но непривычная вежливость Драко выводит его из равновесия, и он пытается хоть как-то вернуться в колею.

Драко берёт её, не забывая пробормотать «спасибо», и, несмотря на то, что сам мучается от ужасного предчувствия, замечает, что Поттер хмурится в замешательстве, и его брови сходятся на переносице. Записка гласит:

Я действительно больна. Это не игра. Извини.

Г.Г.

– Чему ты улыбаешься, Малфой? – требовательно вопрошает Поттер.

– Ничему, – мягко отвечает Драко, засовывая записку в карман. – Она извиняется за то, что пропустила дежурство, вот и всё.

– С чего бы ей извиняться перед тобой? – возмущается Поттер.

– Может быть, потому что она хорошо воспитана? – спрашивает Драко, пытаясь сохранять максимально учтивое и невозмутимое выражение лица.

Поттер усмехается.

– И что она имеет в виду, говоря «Это не игра»? – спрашивает он.

Драко искренне потрясён.

– Ты читал записку? – выпаливает он, прежде чем успевает остановиться.

Подумать только, Поттер, такой герой и золотой мальчик, читает чужую переписку.

– Да, – оправдывается Поттер. – Она не запечатала её и не предприняла ничего в этом роде.

– А, – уклончиво реагирует Драко, возвращая себе самообладание. Как он мог забыть, что Поттер наделён даром совать свой нос куда не следует и вынюхивать информацию, которая его не касается, и он разочарован собой за то, что так открыто выказал изумление. Грейнджер, вероятно, ни капельки бы не удивилась.

– И вообще, – входит в раж Поттер. – Гермиона – моя лучшая подруга. У нас нет секретов друг от друга!

– Ну разумеется, – вежливо соглашается Драко и решает помучить его, демонстрируя невероятную любезностью до конца вечера.

Когда спустя несколько часов они снова подходят к двери Большого зала, Поттер выглядит так, словно находится на грани нервного срыва, и Драко почти рад, что Грейнджер не смогла прийти сегодня.

– Ну, вот и всё, – говорит он. – Спокойной ночи, Поттер. Приятных снов.

– Спокойной ночи, – бормочет Поттер и, отводя свои бешеные зелёные глаза, отворачивается, не в силах выдержать улыбку Драко.

Драко позволяет ему сделать несколько шагов по коридору и пускает в ход заготовку, ради которой сдерживался целый час.

– Кстати, Поттер! – окликает он, и Гарри нехотя поворачивается. – Удачи против Когтеврана в следующем матче, – весело кричит ему Драко.

Одно удовольствие – смотреть, как бесится Гарри Поттер.

– Заткнись, Малфой! – кричит в ответ тот.

– Так приятно смотреть, как вы с Чанг летаете вместе, – продолжает Драко.

– А-А-А-А-А! – ревёт Поттер, поднимая палочку. – Завязывай уже с этими тошнотворными ЛЮБЕЗНОСТЯМИ!

Драко задумывается о том, что некоторые вещи могут быть даже лучше секса.

– Что-то не так, Поттер? – невинно интересуется он.

– Я УБЬЮ ТЕБЯ, если ты не прекратишь!

Именно в этот момент двери Большого зала распахиваются, и на пороге появляется Дамблдор. Драко хотелось бы верить, что это совпадение, но он подозревает, что было бы слишком доверчиво с его стороны думать подобным образом о старом пройдохе Дамблдоре.

– Мистер Поттер, мистер Малфой. Какие-то проблемы? – мягко спрашивает он, оглаживая бороду.

– ОН ПОДОЗРИТЕЛЬНО ЛЮБЕЗЕН СО МНОЙ! – истерически восклицает Поттер.

Он уже опустил свою палочку, но продолжает тыкать пальцем в сторону Драко, вероятно, желая, чтобы тот превратился в острую пику.

– Это правда, мистер Малфой? – сурово спрашивает Дамблдор, но глаза его искрятся.

– Определённо, сэр, – светски улыбается Драко.

– Отлично. Десять очков Слизерину.

Выражение лица Поттера вызывает у Драко желание станцевать джигу прямо там же, посреди коридора.

– Тогда спокойной ночи, – говорит Дамблдор и остаётся стоять на месте, дожидаясь, пока они оба не разойдутся в разные стороны.

Нет, думает Драко, он совсем не прост.

Всю обратную дорогу до подземелий Драко шагает в приподнятом настроении, с удовольствием прокручивая в голове отдельные моменты вечера. Хорошее настроение не покидает его до тех пор, пока он не отправляется спать, сворачиваясь калачиком в своей холодной постели. После неприятного инцидента с Блейзом Забини на четвёртом курсе домовые эльфы больше не заходят в подземелья Слизерина. Поэтому слизеринцы вынуждены сами заботиться о том, чтобы наполнять свои грелки горячей водой. Драко, как правило, об этом постоянно забывает.

Но по вечерам во вторник он чувствует, как кипит его кровь, и его согревают воспоминания о её теле, и даже если он унижен и побеждён, всегда остаётся чистое, чувственное удовольствие. Он привык к этому. Хуже того, за последние две недели он привык к ней, к их резким разговорам, к их постоянным спорам о том, кто и что они есть на самом деле и чем они могут заниматься. Или не могут. А сегодня он не получил ничего – ни поцелуя, ни ядовитого комментария, ни саркастично приподнятой брови. И ему холодно.

Драко зарывает голову под подушку и пытается перестать думать. Но он не может, и мысли, как холодные сосульки, пронзают его мозг. Он не может избавиться от осознания того, что получает удовольствие и от самой игры. Победа по-прежнему важна, но внезапно оказывается, что не только она имеет значение.

– Этого не может быть, – шепчет он в густой мрак. – Этого просто не может быть.

Ночной мрак не дает ему ни утешения, ни совета. И в конце концов он засыпает.

Когда он просыпается, то дезориентирован. Ему приснился один из тех страшных кошмаров, которые кажутся реальными ещё несколько минут после пробуждения, и он не может точно вспомнить, о чём он был, что только усиливает чувство тревоги. Он помнит только ощущение, что был пойман в ловушку где-то во мраке, совсем один в голубом сиянии своей палочки. Там было темно и холодно, и желание не покидать узкий круг света от палочки заставляло его распластаться по стене, словно наколотую на булавку бабочку.

Ему начинает казаться, что он никогда не сможет победить в этом противостоянии. На этой неделе он постоянно наблюдает за ней, теперь уже скрытно, не ища встреч, но у них много совместных занятий, он видит её во время каждого приёма пищи и в библиотеке. Удивительно, но, несмотря на то, что его кожа зудит от её пристального взгляда, он ни разу не смог поймать его. И, хотя в его голове роятся тысячи вещей, которые он хочет сказать ей, он никогда не может застать её одну. Рядом с ней постоянно ошивается Поттер, или Уизли, или одна из тех тошнотворных, хихикающих девчонок, с которыми она, похоже, дружит. И их присутствие душит его так же верно, как если бы он подавился собственным языком.

Когда Пэнси Паркинсон ловит его взгляд, она предполагает, что он замышляет что-то недоброе против них всех.

– Ты собираешься проучить их во время матча по квиддичу, не так ли? – торжествующе заключает она. – О, это умно, Драко, пока все остальные отвлекутся на игру. Вот почему ты ещё ничего не предпринял в этом семестре.

Матч Пуффендуй – Когтевран означает, что им предстоит наблюдать интересную игру между равными командами. Пэнси права, было бы умно, если бы он до этого додумался. Когда два других факультета будут сосредоточены на матче, наступит идеальный момент, чтобы устроить Гриффиндору какую-нибудь хитрую пакость. Например, он мог бы проявить инициативу и подговорить Крэбба и Гойла дать исподтишка пару тычков Уизли или разбить дурацкие очки Поттера.

Но между ними сидит Грейнджер, и даже под пристальным взглядом маленьких острых глаз Пэнси он не может найти в себе силы для насилия. Что ему действительно хотелось бы сделать, так это усилить голос Сонорусом и закричать на весь стадион: «Я трахаю Гермиону Грейнджер втайне от всех вас!» так, чтобы услышала вся школа. Мысль о том, в каком все будут шоке, заставляет его вскочить на ноги, но перед его мысленным взором вспыхивает лицо сначала отца, а затем Грейнджер, и он снова садится.

В конце концов он бормочет Пэнси: «Кажется, я упустил подходящий момент» и покидает стадион до завершения матча. Он знает, что с этого вечера в гостиной Слизерина пойдут шепотки. Драко струсил, скажут они. Теперь, когда его отец в Азкабане, мы больше не можем на него рассчитывать. Он говорит себе, что ему плевать, и запирается в своей комнате, а когда Пэнси стучится в дверь и зовёт его, притворяется спящим.

========== Глава 6 ==========

На тринадцатом дежурстве они, как всегда, встречаются у дверей Большого зала. Она улыбается ему. Что-то изменилось за то время, пока они не видели друг друга, и эта улыбка – лишь часть всего остального. Он обнаруживает, что улыбается в ответ, и раздражён тем, что это произошло само по себе, совершенно безотчётно.

– Я правда болела, – говорит она.

– Я понял, – отвечает он.

– Что ты сделал с Гарри? – с любопытством спрашивает она. – Он так и не захотел мне рассказывать.

Драко пожимает плечами, гадая, что именно мог напридумывать Поттер.

– Ничего. Ну… Я просто был с ним мил.

Грейнджер обдумывает его слова.

– Этого бы хватило, – говорит она бесцветным голосом, но после двух месяцев пристального наблюдения он отлично распознаёт её мимику и понимает, о чём говорит эта небольшая ямочка на правой щеке. Она сдерживает улыбку.

– Такой впечатлительный, да? – спрашивает Драко. Его охватывает желание пробить брешь в этом фасаде и заставить её улыбнуться. Но он перегибает палку: – Должно быть, ему это слишком тяжело далось.

Грейнджер поджимает губы.

– Да, – отстранённо отвечает она, больше не глядя в его сторону. Её плечи заметно напрягаются. – Так и есть. А твои выходки лишь усугубили ситуацию.

Драко хочет прикинуться невинной овечкой, заявляя, что действовал из лучших побуждений, но внезапно понимает, что устал от всего этого. И она – не Поттер. Она видит его насквозь.

– Замечательно, – говорит он и отворачивается. Через несколько мгновений он слышит шелест её юбки и понимает, что она идёт следом.

И вот, где-то не доходя до кабинетов по Трансфигурации, он полностью и бесповоротно признаёт её победу. Она с каждым шагом по этим коридорам преподавала ему уроки самоконтроля, злобы, манипуляции, мстительности, страсти и, возможно, какие-то другие, о которых он пока не хочет задумываться. Он мог бы в пух и прах разбить и полностью морально уничтожить Поттера благодаря тому, что усвоил на этих патрулях во мраке. Но ему никогда не удавалось победить Грейнджер.

Настоящая ирония и неоспоримость её победы заключается в том, что она сделала всё это неосознанно. Если бы Грейнджер училась на Слизерине, она бы всех их этому научила. Если бы она только не была грязнокровкой.

– Что ты сказал? – требовательно спрашивает Грейнджер, и он приходит в себя, понимая, что последние слова произнёс вслух.

Они на третьем этаже винтовой лестницы Астрономической башни. Впервые за всё время она позволила ему первым подниматься по ступеням, но у него нет времени размышлять о том, что бы это могло означать, потому что она теряет контроль над собой и свободной рукой успевает его ударить.

– Ты ублюдок, Малфой, – шипит она. – Я думала, что после всего, что было, ты хоть что-то понял о…

– Я не могу взять и забыть, кто ты! – кричит он в ответ. – Я просто не могу, ясно?

– Ты высокомерный… – начинает она.

– Я что, твой новый идиотский проект по изменению мира? – едко спрашивает он. – Как домашние эльфы? – Он издевательски подражает её голосу: – О, бедный Малфой, я думаю, что могла бы сделать его намного лучше? Вот почему всё это происходит? Ты решила, что можешь изменить меня? И кто здесь высокомерный?

Её щёки горят, как два пылающих алых пятна на побледневшем лице.

– Не поэтому, и ты это знаешь!

– Я ничего не знаю! – кричит он. – Ты никогда не разговаривала со мной! Поздравляю, Грейнджер, тебе удалось полностью оттрахать меня, но мы ни разу по-настоящему не поговорили! Как, во имя Мордреда, я должен хоть что-то знать? Я даже не знаю, почему я это сделал, и не могу прийти в согласие с самим собой!

– С самим собой и своим отцом, – огрызается она, и он отшатывается.

Долгое мгновение они молча смотрят друг на друга, она купается в свете своего факела, он стоит в голубом свечении собственной палочки, и кажется, что мрак вокруг них сгустился и застыл, затаив дыхание.

– Да, – тихо соглашается он. – С собой и своим отцом.

Она делает глубокий вдох.

– Мне не стоило этого говорить.

– Не стоило.

– Но я…

– Заткнись, Грейнджер, – говорит он и удивляется тому, что она слушается его. Он бы с удовольствием воспользовался моментом, чтобы высказать ей всё, что о ней думает, но все злобные тирады вдруг вылетели у него из головы. Всё, что он может делать – это смотреть на неё, и вот они неподвижно стоят и молчат.

Пока безо всяких причин факел Грейнджер не гаснет.

У него нет времени на раздумья, когда нужно действовать. Она уже тянется к палочке, которая торчит за поясом.

– Нокс, – произносит он и роняет собственную палочку на пол, и, когда её свет полностью затухает, он наощупь хватает её за руки и говорит: – Нет.

Она хнычет и пытается вырваться. Драко сжимает её пальцы, чувствуя, как они неохотно поддаются.

– Нет, – повторяет он, сколько же всего он хотел сказать, но всё каким-то образом укладывается в одно слово, поэтому он снова повторяет: – Нет.

Она напряжена до предела и дрожит. Драко притягивает её ближе к себе и обнимает, прижимая её руки к своей груди. Снова на них обрушивается неловкость, как тогда, в первый раз. Но, в отличие от первого раза, теперь она тоже ощущает эту неловкость. Он не знает, как обнимать её, а она не знает, как позволить ему обнять себя. Он просовывает одну руку между ними и пытается вытянуть палочку из её хватки.

Грейнджер тихо и сдавленно вскрикивает, но позволяет ему забрать палочку. Она снова вскрикивает, когда он неуклюже, всё ещё пытаясь одной рукой обнимать её, опускается с ней на пол лестничной площадки. Драко осторожно откладывает её палочку в сторону, дрожа от пьянящего чувства неожиданной власти, которое его переполняет, хватает её руку и касается ею палочки.

– Видишь? – шепчет он.

– Я не вижу, – шепчет она в ответ почти со стоном. – Я словно слепая.

– Тогда почувствуй, – предлагает он и откидывается назад, увлекая её за собой. А потом отпускает её. На мгновение Грейнджер застывает, возвышаясь над ним, и ему плохо от разочарования и чувства потери.

Затем её ладони оказываются на его рубашке, она тянет её и рвёт, пока не добирается до его тела, и её губы горячие и влажные на его губах. Драко понимает, что наконец-то победил. Триумф опьяняет его, и он не может сдержать стон, когда толкается навстречу к ней бёдрами, и она охотно трётся об него, но между ними слои одежды, и ему этого недостаточно.

Его руки тянутся к её юбке, и он нащупывает молнию. Грейнджер приподнимает бёдра, помогая ему, когда он стягивает с неё юбку, а потом он шарит рукой по ремешкам на её нелепых туфлях, её руки уже заняты его ремнём. Она наклоняется к нему и впивается губами ему в шею, и приятная боль у них обоих вызывает сдавленные стоны.

Её бьёт мелкая дрожь от страха или чего-то ещё, и он не видит даже её очертаний, но это совсем ему не мешает. После стольких ночей его руки хорошо знают, что делать, знают, как прикасаться и ласкать её, пока она не закричит и не вздрогнет всем телом под его пальцами. Вслепую он приподнимает её бёдра, и она, ничего не видя, перемещается вслед за его руками, и когда она опускается на его член, в ней так влажно и горячо, что его выдох становится полустоном.

Её руки внезапно оказываются на его лице, изучая его черты.

– Ты здесь, – говорит она, и в её голосе столько неуверенности и страха, что он подносит её руки к губам и целует их одну за другой: её ладони, её запястья.

– Я здесь, – шепчет он как обещание и крепче сжимает её талию. Она опирается руками на пол, прямо около его головы, так близко, что он чувствует, как её пальцы запутываются в его волосах, и начинает медленно, медленно раскачиваться, и это их обоих сводит с ума и утягивает за собой в пучину желания. Они падают туда вместе, и она с последним толчком крепко сжимает его, своим теплом бросая вызов холодной тьме.

Ни один из них не хочет шевелиться. Она остаётся лежать на нём. Он чувствует мокрое пятно от слёз на груди, как раз под её щекой, её ресницы мерцают каждый раз, когда она открывает или закрывает глаза. Драко крепче обнимает её, он больше не чувствует неловкости от их объятий.

Её палочка так и лежит поблизости, но она не пытается её взять. Вместо этого она цепляется за него, как за факел.

Проходит много времени, прежде чем они начинают одеваться. Оставшуюся часть маршрута они проходят молча, но бок о бок. Время от времени Драко замечает, что она наблюдает за ним краем глаза. Напоследок она улыбается ему и говорит:

– Спокойной ночи.

– И тебе, – отвечает он, провожая её взглядом.

========== Глава 7 ==========

В среду утром за завтраком Пэнси Паркинсон заводит с ним разговор:

– О, бедный Драко, семестр почти закончился, ты, должно быть, чувствуешь нешуточное облегчение. Мне выпало патрулировать с Уизли в следующий раз, а тебе?

И он вспоминает. Ему хочется смеяться. Или сдохнуть. Это лучшая шутка в его жизни, и он единственный, кто может оценить юмор. И от этого ему хочется плакать.

В четверг Снейп сообщает ему, что после рождественских каникул он будет патрулировать с Ханной Эббот. Или Эрни Макмилланом, если предпочтёт его общество.

Драко бормочет в ответ без тени эмоций:

– Мне нет разницы, сэр.

Насмешливый блеск в ярких глазах Снейпа заставляет его вспомнить, как он комментировал его выбор в прошлый раз.

В пятницу у них Зельеварение. Она прямо перед ним, через три скамейки, и он не может прикоснуться к ней. После урока он подходит к ней, на языке тяжёлым грузом лежит то, что он не может сказать ей прямо: «Что мы будем делать? Будем ли мы продолжать? Зачем нам это надо? Зачем? И почему?» – но рядом с ней трутся Уизли и Поттер, который смотрит на него волком.

Поэтому вместо всех тех вопросов, которые проносились в его голове, он выплёвывает привычное:

– Грязнокровная шлюха.

Когда Уизли размахивается и бьёт его в челюсть, рассекая губу, чистая кровь Драко горчит на вкус.

В субботу он остаётся в постели и страдает от назойливого внимания Пэнси. Она приносит ему чай и хлеб, поджаренный на огне в гостиной, и делится с ним своими планами, как можно отомстить Уизли. Он кивает, что она принимает за поощрение и целует его, прежде чем он успевает остановить её. На мгновение у него мелькает злорадная мысль, как бы отреагировала Грейнджер на такой поворот событий. Но у губ Пэнси не тот вкус, сколько ни целуй. И он отталкивает её.

– Не надо, – говорит он резче, чем собирался. Затем, чувствуя себя дураком, он добавляет: – Прости.

– Прости?!

Пэнси смотрит на него скорее удивлённо, чем обиженно. Затем она поворачивается и выбегает из его комнаты.

В воскресенье Грейнджер находит его в библиотеке.

– Ты серьёзно так думаешь? – резко спрашивает она.

– О чём ты? – спрашивает он и тут же отрицает: – Нет.

– Тогда зачем тебе это надо было? – спрашивает она. – Почему?

Он смеётся, не в силах сдержаться. А отсмеявшись, показывает на себя, на неё и спрашивает:

– Зачем нам это всё?

Она делает глубокий вдох, и когда наконец отвечает, он видит, каких усилий ей это стоит.