Текст книги "С Роммелем в пустыне. Африканский танковый корпус в дни побед и поражений 1941-1942 годов"

Автор книги: Хайнц Вернер Шмидт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 10
«Боевой топор» на границе

1

После нашего визита в Соллум Роммель потерял интерес к Тобруку и больше внимания стал уделять границе.

– Тобрук оказался крепким орешком, и его взятие потребует тщательной подготовки – сказал он.

А он хорошо понимал, что Уэйвел не даст ему спокойно готовиться к штурму. Поэтому Роммель решил укрепить все позиции не только по периметру крепости, но также и на границе. С началом мая жара в пустыне значительно усилилась. По войскам прошел слух, что операция будет отложена до окончания жарких летних месяцев. Так, по крайней мере, хотелось верить солдатам.

Солдаты, воевавшие в танковых войсках, решили, что для них война в пустыне закончилась. Но они не знали, что Уэйвел был настроен решительно.

Британская воздушная разведка обнаружила расположение нашей передовой штаб-квартиры. Мы перенесли ее из района Белого дома на север, на побережье к западу от Тобрука. Я был благодарен воздушной разведке Королевских ВВС, поскольку условия здесь, по сравнению с мрачным районом Белого дома, были просто идеальными. А как приятно было вернуться к морю после наших поездок по пыльной пустыне!

Я часто ездил с Роммелем на границу. Мы строили оборонительную линию от побережья в глубь пустыни. Она шла от горы, на которой располагался перевал Халфая, вглубь к Сиди-Омару. На ней поспешно устанавливали 88-миллиметровые немецкие орудия и итальянскую артиллерию. Танковая разведгруппа стояла теперь между фортом Капуццо и Сиди-Омаром в качестве подвижного резерва.

Когда бы мы ни возвращались с границы, я тут же бежал купаться. Впервые, с тех пор как я познакомился с Роммелем, он позволил себе расслабиться. Он жил в небольшом грузовике, а Берндт и я – в палатке рядом с ним. Нашими соседями были военные корреспонденты фон Эзебек, Эртл и Борхерт. Мы часто приглашали их ужинать, особенно когда я готовил рис с концентрированным молоком. Эзебеку нравилось, чтобы рис был довольно сухим, и я как хозяин всегда делал то, что могло ублажить наших гостей. Среди нас не было дам, поэтому днем мы купались в костюме Адама, а купальные трусы и рубашка считались уже вечерним туалетом.

2

– Вставайте, Шмидт! – крикнул мне рано утром Берндт через откинутый полог палатки. – Вставайте быстрее – недалеко от берега большой корабль, его атакуют «мессершмиты».

– О, – сказал я, думая, что меня дурачат. – Мы снова топим «Арк Ройал»?

– Да нет, правда, Шмидт, выгляни наружу. Этот корабль, возможно, прорывается к Тобруку. Ну, вставай же!

Я собирался было посоветовать Берндту придумать что-нибудь получше, если уж ему так не терпится вытащить меня из-под одеяла, но тут услышал отдаленную пулеметную стрельбу.

– Слышишь! «Мессершмиты» накачивают свинцом этот корабль, но, если не веришь, оставайся где есть. – И массивная голова Берндта исчезла из проема.

Я натянул купальные трусы и в несколько прыжков преодолел песчаную дюну, закрывавшую вид на Средиземное море. И вправду, корабль был – конечно, не такой большой, как описывал Берндт, но, по крайней мере, трехмачтовый и с мотором. Три немецких истребителя пикировали на него, поливая огнем во всю свою мощь. Легкие зенитные пулеметы корабля храбро отбивались от атакующих самолетов. Корабль находился в нескольких милях от берега, но бой был виден очень хорошо.

На пляже быстро собралась толпа. Здесь же был Роммель и несколько штабных офицеров. Военные корреспонденты фон Эзебек и Эртл тоже прибежали на пляж. Эртл тащил свою неизменную кинокамеру.

У истребителей не было бомб. Вряд ли они могли помешать кораблю подойти к берегу. Но случилось неожиданное. Через несколько секунд корабль охватило пламя. Сначала палубу, а затем корму. Мы наблюдали, как моряки забирались в спасательные шлюпки. Через несколько минут они уже что было мочи гребли от корабля. Не успели они отойти от него и двух сотен ярдов, как он взорвался. За ярким столбом огня во все стороны полетели горизонтальные снопы пламени. Только потом звук самого взрыва дошел до нас. Высоко в небо, словно гриб, поднялся столб дыма. Я видел, как рядом со мной Эртл, приникнув глазом к видоискателю, вел камеру вверх вслед за поднимающейся колонной дыма. Несколько балок со всплеском упали в море. Когда через несколько минут густой дым рассеялся, от корабля не осталось и следа.

Из дыма вынырнула спасательная шлюпка. Гребцы налегали на весла, двигаясь к берегу. Они несколько раз пытались повернуть в сторону Тобрука, но истребители не дали им сделать это. Они пролетали буквально над головами гребцов, заставляя их отворачивать. В течение почти двух часов лодки то приближались к берегу, то удалялись от него, пока, наконец, не пристали к нему довольно близко от наших палаток, как раз в том месте, где позднее была захвачена британская диверсионная группа.

Экипаж валился с ног от усталости. Двое тяжелораненых скончались вскоре после высадки на берег. В основном это были греки, моряки торгового флота, за исключением расчета зенитной установки, располагавшейся на борту обреченного судна. Это было маленькое греческое грузовое судно, шедшее из Александрии с грузом боеприпасов для Тобрука. Ночью капитан не смог найти вход в гавань. На рассвете он понял, что оказался на несколько миль восточнее его. Тогда и появились истребители. Одна из пуль, влетев в открытую дверь, попала в зажженный в каюте примус, на котором готовили утренний чай. В считаные секунды каюта была охвачена огнем. Пламя распространилось дальше, вскоре загорелся бак с бензином. Экипажу оставалось только одно – покинуть корабль.

3

Однако трудно было ожидать, что такая идиллия во время войны продлится долго. Позади нас британские ВМС обстреливали Бенгази, пытаясь помешать усилению Африканского корпуса. День-два спустя Уэйвел нанес удар по Соллуму. В то же самое время герцог Аоста сдал крепость Амба-Аладжи. Последний важный очаг сопротивления в Восточной Африке пал; через несколько дней немецкий десант высадился на Крите и нанес жестокий удар войскам Уэйвела.

Операция Уэйвела носила кодовое название «Боевой топор», хотя мы этого не знали, когда с халфайского фронта пришли первые сообщения о «мощном танковом ударе». В основном на вооружении у англичан был танк «Мк-II» («матильда»), имеющий специальную лобовую броню и защищенные с боков специальными броневыми плитами траки.

Пехота, сопровождавшая танки, двигалась по глубоким оврагам, пересекавшим насыпи у Халфайского ущелья, и вдоль побережья на Соллум. Роммеля очень беспокоили наши оборонительные позиции в этом месте, поскольку они еще не были достроены. Он моментально отдал приказ частям 5-й легкой дивизии срочно вы двинуться по Трай-Капуццо, одной из лучших пустынных дорог, которая шла южнее прибрежного шоссе.

На второй день британского наступления обстановка оставалась неясной. Передовые отряды Уэйвела наносили удары по Соллуму. Роммель решил лично посетить этот сектор. Альдингер, Берндт и я отправились вместе с ним. Мы не смогли воспользоваться прибрежной дорогой, ибо авиация противника действовала там настолько активно, что нам пришлось ехать по дороге Трай-Капуццо.

Мы стали свидетелями жаркого боя. Танки Уэйвела вклинились в наши пехотные позиции, несмотря на интенсивный огонь наших 88-миллиметровых орудий, которые британцы вряд ли ожидали здесь увидеть. Расчеты 88-миллиметровок сидели за своими прицелами высоко и не были ничем защищены. Когда падал один солдат, другой немедленно занимал его место. Итальянские артиллеристы, под впечатлением мужества немцев, тоже стали проявлять героизм. Но, несмотря на тяжелые потери от огня артиллерии, британская пехота с редкой отвагой пробивалась через халфайские сухие русла.

Через несколько дней битва закончилась; победителем ее стал Роммель. О ней мало писали, в отличие от других сражений в пустыне; многие ветераны ливийской кампании почти ничего не помнят об операции «Боевой топор». Ведь в то время разворачивались другие грандиозные битвы на европейском и средиземноморском театрах военных действий.

Я сопровождал Роммеля во время его личного осмотра поля битвы, тянувшегося вдоль границы от Халфаи до Сиди-Омара. Мы насчитали 180 подбитых британских танков, в основном «Мк-II». Некоторые из них впоследствии были вывезены с поля боя, отремонтированы, разрисованы немецкими крестами и посланы в бой против их же английских экипажей.

Своей победой Роммель обязан применению против танков 88-миллиметровых зенитных орудий. Эти орудия были удачно размещены в центре каждой оборонительной позиции.

Несколько англичан были захвачены в плен. Я нечаянно подслушал допрос молодого парня, механика-водителя танка.

– Я считаю, – говорил англичанин, бросив злобный взгляд на стоящее невдалеке 88-миллиметровое орудие, – что нечестно использовать зенитки против танков.

Сидящий рядом на корточках немецкий артиллерист возмущенно воскликнул:

– Конечно, нечестно, а разве честно атаковать танками, чью броню можно пробить только этим орудием!

Я улыбнулся, услышав этот обмен упреками. Но что было, то было. Впрочем, мы скоро выяснили, что 88-миллиметровая зенитка так и не смогла пробить лобовую броню «Мк-II», но зато его бортовую броню она пробивала без труда.

После этой битвы войска радостно приветствовали Роммеля, где бы он ни появился. Он стал героем. Произнося короткие речи, в которых он благодарил солдат за их мужество, он не забывал теперь похвалить и итальянцев, которые действительно хорошо воевали. Берндт превратил успех Роммеля в удачный пропагандистский ход. Он сделал очень много, чтобы повысить популярность Роммеля.

Вскоре английская пресса, говоря о перевале Халфая, стала называть его перевалом Хелфая [4]4
  Hellfire – адский огонь (англ.). (Примеч. пер.)


[Закрыть]. Когда это сообщение попало к нам, Берндт с интересом прочитал его и немедленно отправил Геббельсу в Берлин.

Так рождалась легенда – легенда о Лисе Пустыни, хитром, вездесущем и стремительном.

4

Роммель уделял все больше и больше внимания границе. Наши наблюдатели на командных высотах вдоль береговой линии от Бардии до тобрукской крепости следили за движением морского транспорта и сообщили о прибытии замены и поставок в осажденный порт. Но пополнений в войска противника не поступало, поэтому причин ожидать прорыва из Тобрука не было. Роммель рассчитал, что англичане не смогут нанести удар раньше, чем через три месяца.

Он полагал, что в ближайшие месяцы местом самых активных боевых действий может стать Соллум. Поэтому он решил перебросить свои главные боевые части дальше на восток в направлении границы. В качестве собственной оперативной базы он выбрал Бардию. Его новая штаб-квартира и жилье находились в поврежденном снарядами доме рядом с деревенской церковью – здание, без сомнения, известное тысячам южноафриканских, австралийских и британских солдат.

Роммель был тогда лишь командиром Африканского корпуса и, хотя каждый солдат на поле боя считал настоящим командующим его, теоретически верховное управление операциями в Северной Африке было сосредоточено в руках итальянца, генерала Гарибальди.

Когда закончилось укрепление оборонительных сооружений Соллума, Роммель пригласил его осмотреть их. Гарибальди принял приглашение и вскоре появился в Бардии. Здесь он вручил Роммелю серебряную медаль за храбрость. Я был искренне изумлен, когда эта высокая итальянская награда была приколота и к моей груди. Гарибальди отнесся ко всем нам по-отечески.

Роммель быстро ввел Гарибальди в курс дела и, описав ему обстановку и расположение войск, поехал с ним на соллумский фронт. Роммель думал, что итальянский генерал займется тщательной инспекцией, как и полагается в таких случаях, но я заметил, что во время объяснений Роммеля, которые переводил для наших союзников доктор Хагеман, итальянские офицеры, бывшие при Гарибальди, проявляли плохо скрываемое нетерпение. Не успели мы подъехать к перевалу Халфая, как один из итальянцев вышел вперед и сказал:

– Ваше превосходительство, разрешите напомнить, что срочное совещание требует вашего присутствия в Кирене.

– Si, si, – сказал Гарибальди и заговорил о том, что ему необходимо срочно вернуться назад. Это не совпадало с планами Роммеля, который собирался много чего показать своему номинальному начальнику. И я заметил искорку иронии в глазах Роммеля, когда Гарибальди, уезжая, по-отечески похвалил его: – Спасибо за ваши замечательные достижения. Все принятые вами меры правильны. Я бы сделал абсолютно то же самое.

Итальянцы уехали. Проводив их, мы заехали к капитану Баху, преподобному Баху, пожилому немецкому офицеру, руководившему обороной перевала Халфая. Священнослужителю, ставшему боевым офицером, суждено было уже в чине майора в январе следующего года сдаться в плен вместе со своими войсками в Халфае генерал-майору И.П. Вильеру, командиру 2-й южноафриканской дивизии.

Мы вернулись в Бардию. Роммель подмигнул нам и неожиданно с озорной улыбкой сказал:

– И что это у них там за срочное дело в Кирене?

5

Элерта в штабе Роммеля не было. В качестве начальника оперативного отдела его замещал майор Вустерфельд. Знакомя его с обстановкой, Роммель четко определил цели, которых он собирался достичь к концу ноября.

Первое: завершить постройку линии опорных пунктов от перевала Халфая до Сиди-Омара и наладить их регулярное снабжение, чтобы они без пополнения запасов могли выдерживать атаки противника, длящиеся три и более месяца.

Второе: используя этот оборонительный фронт в качестве прикрытия, нанести хорошо подготовленный удар по Тобруку и уничтожить его.

– Да, Вустерфельд, – задумался Роммель. – Это значит, что еще целых полгода нам придется обеспечивать снабжение наших позиций под Тобруком и вокруг него до этой линии…

– Да, господин генерал, я полагаю, это неизбежно, – без энтузиазма отозвался Вустерфельд, вероятно думая, как и я, о разбитых пыльных дорогах вокруг крепости Тобрук.

– Да, надо что-то сделать, – добавил Роммель. – А что, если построить хорошую дорогу вокруг Тобрука? Тогда мы не упустим прибрежную дорогу через порт, который проклятые австралийцы никак не отдают нам.

План Роммеля был принят с энтузиазмом и быстрыми темпами стал претворяться в жизнь. Были проведены совещания с командирами итальянскимх дивизий, в результате чего в кратчайшие сроки были выделены войска для строительства окружной дороги. Германские батальоны тоже выделялись на эти работы, но Роммель предпочел, чтобы они несли службу на передовой, и в конце концов по договоренности они заменили итальянцев на их боевых позициях.

Дорога была размечена и обозначена в кратчайшие сроки. В этой части пустыни было достаточно камня и песка. Вскоре 3000 итальянцев принялись с большим трудолюбием и энтузиазмом выполнять задачу, которая прекрасно подходила их врожденным талантам. Проезжая по частично завершенным участкам дороги, я вскоре перестал удивляться большим бутылкам из-под кьянти и парикмахерским принадлежностям.

Дорога была закончена через три месяца. Официальной церемонией открытия дороги руководил итальянский генерал. Она была названа Achsenstrasse – Дорога оси. С тех пор и до конца 1943 года она стала важным элементом жизни пустыни для обеих сторон. Я полагаю, что она и по сей день используется в Киренаике.

Глава 11
Генеральские письма

1

Бардия расположена на краю отвесной скалы, возвышающейся над Средиземным морем. В восточной ее части далеко внизу вдается в сушу закрытая бухта, тысячу лет назад служившая прибежищем для пиратов. Могу себе представить, какой упоительный покой царил в Бардии в мирное время. Роммель решил перенести сюда свой передовой штаб, поскольку здесь хорошо работалось, да и до расположения войск было недалеко, что очень удобно для командира, стремящегося поддерживать тесный контакт с войсками.

Мы получили кое-какие подкрепления и из набора разнообразных частей сформировали третью дивизию, которая получила название 90-я легкопехотная и не имела пока своего транспорта. 5-я легкая дивизия была преобразована в 21-ю танковую дивизию под командованием генерал-майора Равенштайна, назначенного вместо Штрайха. Генерал-майор фон Эзебек, кузен моего друга военного корреспондента, принял на себя командование 15-й танковой дивизией, но через несколько дней был ранен во время налета британской авиации под Акромой.

Таким образом, сформировались основные элементы Африканского корпуса, которому предстояло завоевывать славу, – 15-я и 21-я танковые дивизии и 90-я легкопехотная.

В Бардии мы чувствовали себя как дома и не особо встревожились даже тогда, когда однажды утром узнали о высадке внизу под скалами у нашего пляжа британской диверсионной группы. Двое диверсантов были захвачены в плен, но остальным, похоже, удалось уйти.

Через несколько дней Роммель, в сопровождении меня и Берндта, осматривал местность недалеко от окопов Бардии в западном прибрежном районе. Мы не обнаружили ни души, но неожиданно попали под прицельный огонь замаскированных снайперов. Вооруженные только пистолетами, мы спрятались за каменной стеной. В течение получаса невозможно было поднять голову – стоило только сделать это, как тут же рядом раздавался щелчок пули. Когда стрельба прекратилась, мы поспешили к нашим машинам. Еще через полчаса я вернулся с тридцатью солдатами, чтобы прочесать всю местность и обыскать каждый окоп. Повсюду валялись старые одеяла, ручные гранаты и прочий хлам, оставшийся после декабрьского разгрома итальянцев, но определить, сидел ли кто-нибудь в одном из этих укрытий полчаса назад, было совершенно невозможно. Через два часа поисков мы бросили это бесполезное занятие, поскольку стало ясно, что любой человек, захотевший спрятаться в этом лабиринте камней, мог не опасаться, что его найдут.

Это был второй случай, когда противник пытался «вырубить» Роммеля. Первый раз это произошло, когда штаб располагался на побережье к западу от Тобрука. Диверсантов поймали всего лишь в нескольких сотнях метров от грузовика Роммеля; это была удача, поскольку мы проявили беспечность и не позаботились об организации охраны штаба. Добраться до Роммеля тогда было так же легко, как и до какого-нибудь младшего офицера на передовом посту – или даже легче. Мы не понимали, что они охотятся именно за генералом, мы в то время думали, что это просто очередная диверсионная вылазка.

Высадка диверсантов в Бардии не смутила Роммеля. Он смеялся:

– Должно быть, для англичан я – большая ценность.

2

Постепенно улучшалось и наше снабжение. Впервые в пустыне мы стали получать свежие овощи из Джебель-Акдара и Триполи. А тот день, когда на ужин подали печень, жаренную на сливочном масле, стал для нас настоящим праздником. И когда начальник столовой объявил: «Кто из вас, господа, хочет вторую порцию печени?» – мы крайне удивились его щедрости и дружно запросили добавки. Но когда на следующий день он снова спросил: «Кто из вас, господа, хочет еще одну порцию верблюжьей печени?» – наши лица перекосились.

Сам же Роммель в еде был скромен и непритязателен. Он считал, что мы должны питаться тем же, что и солдаты, то есть консервированными сардинами, низкопробной консервированной колбасой, хлебом и, конечно, «стариком». Он позволял себе стакан вина только в особых случаях, когда этого требовали обстоятельства. Он никогда не курил. И в самом деле, он и его заклятый враг Монтгомери были очень похожи в своих спартанских привычках. Роммель предпочитал ложиться спать рано, но вставал всегда вовремя и трудился неутомимо. Он любил охоту и иногда не мог отказать себе в удовольствии поохотиться на газелей в пустыне. Вот тогда можно было увидеть, как из-под его лишенной эмоций оболочки вырывался охотничий азарт. Ну, а в остальном его единственным развлечением было хлопать мух. Ежедневно за обедом он предавался систематическому уничтожению этих паразитов, стараясь убить как можно больше.

3

Берндт и я жили в небольшом строении рядом с жилищем Роммеля. Оно располагалось прямо напротив скалы и, говорят, когда-то было конюшней.

В эти дни я очень хорошо узнал Берндта. Я видел, как много он делал для создания легенды о Роммеле. Он пользовался любой возможностью, чтобы организовать фотосъемку Лиса Пустыни. Эти снимки потом публиковались в газетах у нас на родине и в нейтральных странах. Роммель, что подтвердят военные корреспонденты, всегда с готовностью позволял себя снимать. Я заметил, что он часто намеренно принимал какую-нибудь позу, чтобы облегчить работу фотографа и сделать ее более эффективной.

Берндт и я жили дружно, хотя у нас и бывали разногласия по поводу некоторых политических вопросов. Этот грузный мужчина, который ходил наклонив вперед голову, часто напоминал мне медведя. Речь его текла спокойно и уверенно, но у него было богатое воображение, и его доклады о нашей деятельности – точнее, о его собственной – не всегда соответствовали действительности. И хотя Берндт носил мундир обыкновенного лейтенанта, он любил произвести впечатление, что является влиятельной фигурой в министерстве пропаганды. Что это, думал я, простое желание быть в центре внимания или он действительно крупная шишка?

Однажды он признался мне, что, будучи одетым в чешский мундир, занимался организацией пограничных инцидентов, которые получили официальное название «антигерманских провокаций». Продолжение вы знаете. Я в ту пору был солдатом и не знал о том, что эти инциденты были специально организованы; а если бы кто-нибудь и сказал мне об этом, то я расценил бы это как пропагандистский трюк врагов Германии, на который не стоит обращать внимание. Поэтому я был в определенной мере шокирован заявлениями Берндта.

Я откровенно заметил, что такие действия – не только грязное, но и крайне опасное дело, ибо если бы что-нибудь не сработало, то вина за действия чехов легла бы исключительно на самих провокаторов.

Берндт утратил свое обычное спокойствие и закричал, пылая от возмущения:

– Шмидт, вы относитесь к тому типу тупиц, которым эмоции заменяют идеи! – Он продолжал: – Мы должны следовать девизу англичан «Моя страна всегда права, даже если она и не права».

Я этой поговорки не слышал и подумал, что Берндт ее неправильно интерпретировал. Я разозлил его еще больше, сказав, что с помощью методов, которые он оправдывал, мы обманываем не только другие страны, но и население самой Германии, и в особенности ее солдат.

Берндт с сожалением посмотрел на меня и сказал:

– Да, политика – это вещь не для каждого.

– Пожалуй, – согласился я, но он относил свое высказывание ко мне, а я, промолчав, отнес его к нему самому.

Но, несмотря на подобные споры, мы жили мирно – как одна мужская семья, насколько позволяла военная обстановка. Но пришло время перемен, которые не только нарушили эту рутину, но и сблизили меня с Роммелем.

Здоровье Альдингера не было таким крепким, как здоровье Роммеля. Он стал болеть и с тяжелым сердцем вынужден был оставить свой пост правой руки Роммеля, его соратника в течение многих лет, и улететь из Северной Африки в Европу.

Его обязанности были переданы мне, и я переехал в комнату по соседству с комнатой Роммеля.

Берндт также отпросился в служебный отпуск, чтобы вернуться в Берлин и в течение полугода поработать в министерстве пропаганды у Геббельса.

Теперь круг моих обязанностей значительно расширился. Среди них была подготовка и тщательная организация ежедневных поездок на линию фронта. Каждое желание и каждый приказ генерала должны были быть в точности записаны; необходимо было также постоянно фиксировать точное время, имена, места, численность частей и т. д.

А вечерами я превращался в личного секретаря Роммеля. Хотя генерал и не достиг еще зенита славы, он получал из разных мест от тридцати до сорока писем в день от представителей всех социальных слоев Германии. Много было писем от поклоняющихся героям мальчиков, но большинство от девушек и женщин. Их любовь к Роммелю граничила с обожанием. Почти все просили прислать фото. Чтобы ответить на этот поток писем, мы держали большую картонную коробку открыток-портретов, снятых Хоффманом из Мюнхена, официальным фотографом Гитлера. Запас пополнялся регулярно, и Роммель лично подписывал каждую фотографию, которую я отсылал.

Я также должен был лично отвечать на письма, полученные от мало знакомых Роммелю людей. Это не всегда было просто, поскольку я не знал ни этих людей, ни того, насколько близко они знакомы с Роммелем. Но времени было мало, и я придумал несколько более или менее стереотипных ответов, которые мы отсылали из генеральской канцелярии, как часть рутинной переписки. Другие письма я диктовал стенографисту ефрейтору Бёттхеру. Вручал ему пачку писем и говорил:

– Восемнадцать мальчиков и девочек просят фото, подготовьте их вместе с обычными дежурными ответами.

Затем я выуживал пару писем:

– А это два письма от боевых товарищей времен Первой мировой. Пожалуйста, напишите: «Дорогой Мертенс. Искренне благодарю тебя за твое письмо от…» – и я продолжал диктовать в той же манере, в какой выражался Роммель. Но генерал всегда тщательно изучал эти письма и не подписывал их, если они не звучали правдиво.

Меня всегда забавляло, как он их подписывал – высунув кончик языка, чертил им в воздухе витиеватую букву «R», такую же, как и в своей подписи.

Иногда среди писем я находил знакомый почерк и говорил:

– О! Еще одно от Старой Карги – из Лейпцига.

Эта корреспондентка, очевидно женщина зрелого возраста, всегда подписывалась «Старая Карга». Ее первое письмо начиналось словами: «Самый доблестный генерал…» Зато в начале пятого письма стояла такая веселая фраза: «Дорогой Роммель и солдаты Роммеля…» Она писала от всего сердца, без каких-либо условностей или преклонения перед высокопоставленными персонами. Например: «Ганс Фриче опять работает на радио – я не выношу его пустой болтовни и иронического сарказма». Но ее письма всегда содержали массу радостных новостей и, хотя были адресованы главным образом Роммелю, доставляли большое удовольствие всем нам. Мы все считали, что она слегка чокнутая, эта Старая Карга, но, несомненно, обладает бодрым духом.

На днях от нее пришла большая посылка с книгами. Роммель попросил меня отвезти эти книги в войска под Халфаей. Я сначала взглянул на эти книги и поразился, увидев, что все они относятся к разряду «дрянной литературы», то есть той, которую руководители Третьего рейха признали годной только для костра или для стран с декадентской демократией.

Следующее письмо начиналось: «Мы так гордимся тобой, мой знаменитый брат», – и я передал его Роммелю, не читая, поскольку подумал, что оно пришло от его собственной сестры.

Особо интересными мне показались письма от его швабских земляков (Швабия – область в Юго-Западной Германии по обе стороны Черного Леса между рекой Неккар и озером Констанц). Они были полны преданности, послушания и мужества; как известно, эти качества присущи всем швабам, благодаря чему из них получаются отличные солдаты. Но швабы, по-моему, имеют одну слабость – они подчас бывают смешны в своей провинциальной гордости. Например, в одном письме я читаю: «Мы с радостью прочитали о ваших успехах. Это, в самом деле, здорово, что Африканским корпусом командует шваб, и мы слышали, что большая часть ваших солдат тоже швабы. Да, нет никакого сомнения, что швабы – самые лучшие солдаты…» Я, как мог, тактично ответил этим швабским энтузиастам и мягко заметил, что в Африканском корпусе представлены все земли Германии, «даже Saupreussen», «прусские свиньи». Роммель немного поколебался, стоит ли подписывать такое письмо, но потом все-таки с улыбкой подписал.

Каждый вечер старший офицер штаба проводил в канцелярии Роммеля краткий обзор событий, происшедших в России. На стене у нас висела большая карта с нанесенной обстановкой. Роммеля особо интересовала информация, касающаяся 7-й танковой дивизии, «Дивизии призраков», которой он когда-то командовал и которая, вызывая гордость Роммеля, ярко выделялась на фоне других войск, рвущихся к Москве.

Он также проявил большой интерес, что вполне естественно, к захвату парашютистами войск оси острова Крит, поскольку люфтваффе получили теперь очень удобную базу для операций против противника в пустыне и на Ближнем Востоке в целом. Но он понимал, что для нас гораздо важнее был бы захват Мальты, поскольку этот маленький остров представлял постоянную угрозу нашим жизненно важным поставкам на протяжении всей североафриканской кампании. Победила бы Британия в войне в Северной Африке, если бы Мальта была атакована и взята в 1941 году? Я думаю, нет.