Текст книги "Тюркские мотивы"

Автор книги: Хайдар Бедретдинов

Хайдар Сулейманович Бедретдинов
Тюркские мотивы

Солнечное рождение

Каждый ребёнок – это солнечное явление, исполненное тайны. Каждый ребёнок по-своему трогателен и красив. Но давно замечено: если в новорождённом воссоединяется Восток и Запад – ребёнок непременно будет симпатичен, в чём-то необычен и одарён толикой таланта, который будет помогать ему в трудных жизненных ситуациях. Рождение поэтической книги Хайдара «Тюркские мотивы» со всей очевидностью подтверждает данную закономерность. Написанная на русском языке, книга вобрала в себя и исторические отступления в прошлое по тюркским тропам и славянским просёлкам, и топонимические открытия, и этнографические находки, и поэтические прозрения, невозможные без любви к Родине, матери, единственной женщине и, конечно, – трогательной любви к детям.

Можно часами говорить об интернационализме, о духовности, о сближении культур; говорить с экрана с апломбом и жаром, который быстро остывает; а можно совершить Поступок, собрать воедино, под одну обложку всё выстраданное и накопленное на тему «Восток-Запад» и явить читательскому миру.

Вдвойне действенно, когда такой Поступок совершает воин, с честью прошедший свой трудный путь и запечатлевший самые яркие вехи в стихах.

Верю в то, что путь этой книги никогда не будет одиноким. Написанная во имя дружбы и любви, она всегда найдёт и попутчика и задушевного собеседника.

Владимир Бояринов, поэт,

заслуженный работник культуры РФ, Ингушской республики, Чеченской республики.

От автора

Как говорится в одной русской поговорке: «Поскреби русского – найдёшь татарина», так и в культурах славян и тюркских народов много заимствований и взаимопроникновений. Достаточно сказать, что по исследованиям Казанского университета 25 % корней слов русского языка имеет тюркское происхождение, причём словарное проникновение относится ещё к доордынскому периоду – эпохе Киевской Руси, когда зачастую русские князья были в династических браках с половецкими и печенежскими княжнами (например, Владимир Мономах – сын и муж половчанок). Торговля Руси со Степью тоже предполагала взаимовлияние благодаря хозяйственным взаимоотношениям купцов и простолюдинов. Исследователи памятника древнерусской литературы «Слова о полку Игореве» находят огромное количество тюркизмов в этом произведении и делают вывод, что автор «Слова» был двуязычен, что весьма характерно для той эпохи и для тех сложившихся близких взаимоотношений славянских и тюркских племён.(3аписки Афанасия Никитина «Хождение за три моря» также пестрят тюркизмами). Позднее влияние сказалось и в делопроизводстве, которое до Петровской эпохи велось на тюркский лад, и в архитектурных заимствованиях (шатровые церкви древней Руси – это перенесённые проекты булгарских мечетей, а Храм Василия Блаженного – повтор одной из разрушенных мечетей Казани с куполами-тюрбанами). Заимствование или влияние было даже в мелодике богослужебных православных молитв и духовных песнопений допетровской эпохи – ведь они пришли из Византии, имеющей восточные культурные корни. Много элементов тюркской культуры имелось и в одежде, и в вооружении, военной организации, почтовой связи Руси той поры. Всё это вместе составляло, как сейчас принято говорить, евразийскую общность с её особой культурой.

и дальних соседей, услышать вдруг сохранённый бережно соседями голос дальних своих предков, обогатиться новыми впечатлениями и знаниями. Необходимо способствовать сохранению и развитию культурных связей евразийских народов, занимающих обширные пространства от Алтая до Молдовы, от Причерноморья до севера России.

И тут возникают совершенно новые взаимовлияния в литературе тюркоязычных и других народов. Так, Тимур Зульфикаров, таджик, Олжас Сулейменов, казах, пишут на русском, но сохраняя колорит, характерные речевые обороты и философский подтекст языков своих народов. Здесь можно говорить о тюркизмах уже не лексических, а колористических и духовных. Яркий пример нерусской образности в русскоязычных произведениях являет собой творчество абхазца Фазиля Искандера. При этом расширяются возможности русского литературного языка, идёт его обогащение. Или вот, на все сто – русский писатель-фантаст Сергей Лукьяненко, пишущий на русском же, но выросший на Востоке, в своих произведениях философичен по-восточному, несёт неповторимый аромат восточных притч и сказок. В творчестве Паоло Коэльо заметен след восточной образности и мышления. Болгарский поэт Веселин Георгиев ярко творит на русском языке. Если идти дальше – Набоков и Бродский создали шедевры уже на английском языке. Видимо, если их произведения переводились бы переводчиками, работающими, как сейчас принято, исключительно с подстрочником, то что-то очень важное, духовное терялось бы. Ведь в прошлом, зачастую, литературными переводами занимались мастера, равные, а то и более сильные по творческому потенциалу, чем национальные авторы. И это позволяло создавать в переводе произведения высочайшего уровня, которые приносили славу порой весьма малоизвестным авторам.

Все эти встречные процессы сегодняшнего дня, как бы, открывают новый «Шёлковый путь» для литературы Евразии, когда появляется новая литература – не классическая русская и уже не национальная в чистом виде, а синкретическая, включающая голоса и колорит разных культур этой общности.

Турецкие зарисовки

Ворота Востока

 
Это моря иль города гул?
Или ветер с Востока подул?
Только слышится громче и громче:
«Истанбул! Истанбул! Истанбул!»
 
 
Минаретов торжественный хор
Оглашает молитвой Босфор.
И звучит над проливом азан,
Как сердцам незаблудшим «сезам».
 
 
Здесь очаг тьмы народов раздут,
Всех эпох постоянный редут,
Для изгнанников – горькая чаша,
Эмигрантов последний приют.
 
 
Вечный символ Востока – чинар.
Под чинаром – бескрайний базар.
И торговец – то липкий, как местная сладость,
То безжалостный, как янычар.
 
 
Синим вечером здесь не до сна.
Город весь – как одна ашхана:
За столами вдоль улицы – праздник желудка —
Пьют-едят всей гурьбой до утра.
 
 
Здесь кончается «Шёлковый путь».
Запад с ветром врывается в грудь.
Сын Византия,
Константинополя наследник,
Рим восточный,
Стамбул,
Счастлив будь!
 

Эфес

 
Сколько раз из руин ты воскрес
И не раз возрождался из пепла
Амазонок столица – Эфес —
И исправный служитель Кибелы!
 
 
Чудо света – волнующий храм
Артемиды, известный по праву
И усладой красою глазам,
И лихой геростратовой славой.
 
 
Илиаду слагал здесь Гомер,
Македонский – для крепости стены.
Видел амфитеатра партер
Из Нерона кровавые сцены.
 
 
Всё Эгейское море держал
От Эфеса до Крита, Родоса
Флага чёрного контрадмирал —
Кровожадный пират Барбаросса.
 
 
Цвет героев земных и богов —
Их деяния неповторимы.
Здесь творил Иоанн Богослов,
И жила Богоматерь Мария.
 
 
Твои жители, гордый Эфес,
Были духом и телом гиганты.
Каждый камень несёт в себе весть
Легендарной эпохи атлантов.
 

Азан

 
Ночь растаяла как будто,
Нарождаются лучи,
С минарета звонко будит
Правоверных азанчи.
 
 
В звуках зычного азана —
Заклинанье от беды,
Боль и скорбь Востока, раны
И надежды бедноты.
 
 
Просьбы жаркие к Аллаху
Отпущения грехов,
Песнь о предках, что во прахе,
И к молитве первый зов.
 
 
Ветерок подул в оконца,
Свет неярких звезд потух.
И – служитель культа Солнца —
Свой азан поёт петух!.
 

Минарет

 
Первый луч прикоснулся к глазам.
Держит сон еще сладкий и липкий,
Но звучит уже зычный азан
К омовению сердца молитвой.
 
 
Зов к молитве – как песня души
О величьи творца мирозданья.
Минареты, как карандаши,
Продолжают о вечном сказанье.
 
 
Успокоился старый пират:
Став купчиной, жизнь переиначил.
Зацепившись за месяц, стоят
Минареты – застывшие мачты.
 
 
Азанчи посылает свой зов
Сотни лет в небо – нету ответа.
В честь покинувших Землю богов
Минарет – смутный облик ракеты?
 
 
Видно, был не единожды крах,
Человечество в прах растирая. —
Мы грустим о златых временах,
Мы скорбим о потерянном рае.
 
 
Не случается жизнь без грехов —
Такова человека природа.
Минареты – от гнева богов
Сквозь раскаянье громоотводы.
 
 
Сто загадок таит Будды след.
Будоражит нас зов Атлантиды.
Колокольня стоит, минарет
На руинах дворца Артемиды…
 

Восточный базар

 
Давно описал караван я сарай,
Где яства и гурии – сладостный рай.
И только слегка отрезвевши от чар,
Обещанный мной покажу я базар.
 
 
Восточный базар, видно, создал нечистый,
Куда уж там КИО-иллюзионисту!
Ведь в цирке в конце вам вещички вернут,
А здесь лишь улыбку вернёт тебе плут.
 
 
Меня не заманит какой-то дешёвкой
Торговец лукавый, готовя уловки.
Хочу по базару я так погулять —
Намерений нет что-то здесь покупать.
 
 
«Зачем покупать? Ты зайди, посмотри:
А мех-то пушистый какой изнутри!
Тебе мы как гостю навстречу идём
И вдвое дешевле товар отдаём.»
 
 
Такое вниманье! Такой уж почёт!
И вдвое дешевле, – ну кто ж не возьмёт?
«А вот-ка», – добавил, начёс теребя, —
Примерь-ка, да это – как раз на тебя.
 
 
Когда в нём увидит, то ахнет жена,
И вечером, знай, так уж будет нежна.
А это! Тут сразу – и сахар, и мёд!
И только ослепший его обойдёт!
 
 
Для ровного счёта и это возьми —
Достойно ты будешь ходить меж людьми.
А эту вот вещь предлагаю свою:
Я сам брал за пять, а за три отдаю.»
 
 
Но в лавке соседней прошиб меня пот:
Хозяин за ТРИ там пять штук отдаёт.
На чём-то ведь должен родиться навар…
Никто не неволит идти на базар.
 
 
Разинул я рот на восточное чудо:
«А можно – на память сниму я верблюда?»
Те снимки поныне забыть не дают,
Кто был в этот день настоящий верблюд.
 
 
Меня подхватили, не дав обомлеть,
Четыре ручищи – и я уж в седле.
Два крошечных круга погонщик ведёт
И тут же вручает за всё это счёт:
 
 
За фото, поездку как с гостя – пустяк:
По сотне за круг и ещё четвертак.
Влетел. Расплатился. Но тут же другой
С улыбкой-шербетом: «Зайди, дорогой!»
 
 
Чайку наливает: «Присядь, отдохни,
Попробуй, примерь, на товары взгляни!»
От сделки удачной отходишь едва,
Как кругом от новых идёт голова.
 
 
Домой возвратился с пустым кошельком
И понял, что я – ну, дурак дураком.
Навьюченный верхом товар я припёр.
И на фиг мне сдался молельный ковёр?
 
 
И чёрт ли попутал мозги мне совсем —
Кумган омовенья купил я зачем?
Жена вместо ласк показала на дверь:
«На что же детишкам мы купим теперь?»
 
 
Базар не равняется рынку Европы,
Но нас убеждает лишь собственный опыт.
Хоть надписи нету, но будь начеку:
Сам воздух базара вредит кошельку.
 
 
По правде – была и достойная встреча:
И искренний взгляд, и язык человечий.
С двух слов подружились мы запросто с ним:
Литейщик, чеканщик, художник – Расим.
 
 
Ах, сколько ж легенд, поучительных притч
На том же базаре узнал я – москвич!
За стих о султане, прочитанный мной,
Подарок вручил мне – подсвечник резной.
 
 
Хотите уж верьте, хотите – уж нет:
Но может меняться менталитет.
Раскрою секрет, завершая рассказ:
Учился торговец в Союзе у нас.
 
 
А что там с базаром? Бушует базар.
И всё – как по Марксу: за деньги – товар.
Наверно, не понял тут многое я,
Но этика всё же во всём есть своя.
 
 
Обычай в честь праздника видел я тут:
Купцы угощенье бесплатно дают.
Кто – сладостей горку, кто – с мёдом шербет,
На масле цветов благовоний букет.
 
 
И всё ж очарован восточным базаром.
Его посетил я, наверно, не даром.
Мир новый увидел, а также извлёк
Я, хоть не бесплатный, но всё же урок.
 

Дельфинотерапия в Мармарисе

 
А он родился не такой,
Как все бывают,
О ком мечтают.
Свои родители его
Не понимают,
Не понимают…
 
 
И папа ходит вечно злой,
А мать рыдает
И так страдает.
И чем для них он не такой,
Малыш не знает,
Не понимает.
 
 
Всегда с улыбкой пузыри
Он с губ пускает,
Всех удивляет.
Но окруженье, что творит,
Не понимает,
Не принимает.
 
 
И только маленький дельфин,
Что приплывает
И с ним играет,
На свете, кажется, один
Всё понимает,
Всё понимает.
 
 
Вдвоём агукают они,
Смеясь, ныряют,
Мир открывают.
Друг друга, душами сродни,
И обнимают,
И понимают.
 
 
На жизнь родителей печать
Заботой длинной
Легла безвинно.
Наверно, будут изучать
Остаток жизни
Язык дельфиний…
 

Малыш и ослик

 
Здравствуй, милый мой дружок!
Здравствуй, ослик мой послушный,
Посеребреные ушки.
Начинается урок.
 
 
Ну и что же из того,
Если кто-то не полюбит,
Называя его грубым,
Твой певучий «И-го-го!».
 
 
Ну, вперёд, мой карапуз!
Что-то нынче ты задумчив.
Верно, думаешь, как лучше
Довезти нам этот груз?
 
 
Не назад, а вон – туда!
За меня держись покрепче:
Может, станет тебе легче —
Ты ведь умным был всегда.
 
 
Удивлён народ: «Малыш!
Он поймёт пинки и палку —
Нам трудов напрасных жалко —
Справишься, коль накричишь.»
 
 
«Нет, совет мне ваш – не впрок:
Тренируясь на ослёнке,
Я для вас коплю силёнки,
Для себя веду урок!»
 

На турецком берегу

 
На турецком берегу
Волны память берегут.
На турецком, на купецком,
На пиратском берегу.
 
 
И глядят из-под воды
Роксоланины следы
На турецком, на купецком,
На пиратском берегу.
 
 
Сбывшийся дивчины сон,
Что взойдёт она на трон
В этом ханстве-государстве
На турецком берегу.
 
 
Слава шла во все концы,
Что возводятся дворцы,
Церкви, пагоды, мечети
На турецком берегу.
 
 
Нынче стены берегут
В камне прочную тамгу
О рабыне, о царице
На турецком берегу.
 

Одна узбечка

 
Одна узбечка из Советского Союза,
Но на сезон – турчанка, звать Фируза.
Массаж, буфет и танец живота —
Весь день-деньской такая маята.
 
 
А в голове – всего одна забота:
Ну, как бы за сезон здесь заработать!
В Ташкенте ждёт огромная семья
Без хлеба, без работы, без копья.
 
 
Что из того, что есть диплом – учитель?
Но власть глуха: стучите – не стучите.
Амбиции взорвали наш Союз,
А бедности на нас свалили груз.
 
 
Гнетёт по всем статьям нас униженье.
Мир потерял к стране всё уваженье.
И дети той потерянной страны
Лишь в роли гастарбайтеров нужны.
 
 
И улыбнётся с неподдельной грустью
Сестра моя по бывшему Союзу.
И шепчет: «Поскорее бы зима —
Без дома, без детей сойдёшь с ума…»
 

Остров Клеопатры

 
Клеопатра, Антоний…
Сколько ярких легенд,
Небылиц и историй —
Бурной жизни их след!
 
 
Как любовник неистовый,
Жизнь деля пополам,
Пол империи Римской
Бросил даме к ногам.
 
 
Как, имея пол мира,
В сладкой страсти она,
Крах с воякой-задирой
Испытала сполна.
 
 
Сквозь далёкие мили,
Сквозь разлучные дни
Как без связи мобильной
Исстрадались они?
 
 
Видно, слышали сердцем
И печаль, и восторг,
И сердечные герцы,
И желания ток.
 
 
Молвят: шли караваны
Ста судов на восток
И везли, как ни странно,
Не шелка, а песок.
 
 
Для единственной женщины,
Чтоб исторгнуть восторг,
Словно молотый жемчуг —
В искрах белый песок.
 
 
Этот пляж Клеопатры
Жив до нынешних дней,
Как жемчужина правды
В море сказок о ней.
 
 
Сколько скрещено мнений,
Острых копий и лбов,
Чтоб понять, чем важнее
Человеку любовь.
 
 
Об Изольде, Джульетте,
Как их ни назови,
Все поэмы на свете —
О мгновеньях любви.
 
 
О любви быстортечной,
Словно вдох или взлёт.
И поэзия вечно
Эти песни поёт.
 
 
Как объяты огнями,
Свой бросают уют,
Почему соловьями
Чуть не деды поют?
 
 
Что за мощная сила
Род взрывает людской?
За взошедшей любимой —
Как за яркой звездой.
 
 
Чувство тянет, как в омут,
Хоть в шалаш, хоть в сарай.
Может, эта истома —
В жизни краткий наш рай.
 
 
Грех Адама и Евы
Стал изгнанием им.
Как сюжет этот древен!
Что ж от нас мы хотим?
 
 
То колонна, то кладка
Смотрят из-под земли —
Это тоже остатки
Древних храмов Любви.
 
 
Привидение жрицы
До сих пор по ночам
С нею в танце кружиться
Предлагает друзьям.
 
 
Соблазняют поныне
Род мужской неспроста
Жрицы танца живые
Танцами живота.
 
 
И Троянские стены,
Сквозь века нам видны,
Хоть прекрасной Елене
Не хотелось войны.
 
 
Нынче мир измельчавший:
Не возвышен и нем —
Ни героев отчаянных,
Ни страстей, ни поэм.
 
 
Все хиты олигаршьи —
Про богатство, тюрьму.
Нет судьбу поменявших
На любовь да суму.
 
 
Мог настроить бы лиру
Я на длинный рассказ.
Но истории мира —
Это тоже про нас…
 

Рассказ гида

 
Нет, наверное, шире,
Чем у русских душа:
Тратят доллары, лиры.
В путь домой – ни гроша.
 
 
Могут ракию выпить,
Не разбавив водой,
А потом заковыка
Вся выходит с едой.
 
 
До утра не напряжно
Могут петь-танцевать,
Чтобы день весь на пляже
После ночи проспать.
 
 
Соберутся в парилке —
Не берёт их там жар.
Разжигают напитки
Изнутри им пожар.
 
 
Слов мы много узнали
От российских гостей:
«Лох, менты, повязали,
Баксы, тёрки, налей…»
 
 
Обещают нам «крышу» —
Всех нас в гости зовут.
Но я всё-таки слышал,
Что не очень нас ждут.
 
 
Полицейский там зверем
В паспорт смуглых глядит.
Без бакшиша не верит,
Что ты гость – не бандит.
 
 
Может, это и враки —
Надо будет узнать.
Ну, а мы-то вам рады —
Приезжайте опять!
 

Щедрость

 
Жил шах-падишах в государстве далёком
И слыл чудаком он душою широкой:
Он платье простое порой надевал,
С лотка на базаре деньгу раздавал.
 
 
Хвалили придворные щедрость такую,
Слагали поэмы, о славе тоскуя.
Но было однажды: бродячий дервиш
Его остудил, будто отнял гашиш,
 
 
Сказав, что он знает щедрей человека,
Живущего в ближнем лесу, дровосека:
Он рубит, таскает дрова круглый год
И всем, кто в нужде, просто так отдаёт.
 
 
«Ты, царь-государь, поразмыслив, сумеешь
Понять – от щедрот ты не стал ведь беднее.
Ещё ко всему я добавить дерзну:
Ведь деньги твои возвратятся в казну.
 
 
А вот, дровосек для людей не жалеет
И дарит им то, что и сам не имеет.»
Вот тут-то и сказке случайной – конец.
Кто понял её, тот, конечно, – мудрец!
 

Спор кумганов

 
В государстве песчаном,
Где-то с краю Земли
Три кувшина-кумгана
Спор великий вели.
 
 
«Я в стране – самый главный, —
Первый звякнул кумган, —
Золотой я, чеканный,
Среди вас я султан.
 
 
И камнями обильно
Вся усыпана грудь:
Бирюза и рубины —
Любо просто взглянуть.
 
 
Вязью выписан тонкой
Мой богатый тюрбан.
В нём я выгляжу, словно
Сам султан Сулейман.
 
 
А водой не полощут
Суть напрасно мою:
Есть кумганы попроще —
Просто так я стою».
 
 
«Серебро я и никель, —
В спор вступает второй, —
Для чего ж, извините,
Нас снабжают водой?
 
 
Разве мы – украшенья,
Чтоб без дела стоять?
Ведь своё назначенье
Должен всяк исполнять.
 
 
С дорогими вещами
Я дружу как-никак:
Звездочёт завещал мне
Свой чудесный колпак.»
 
 
«Да уж, братья-кумганы,
Взяли вы красотой!
Медный я, оловянный,
И из глины простой.
 
 
Не богат я, не гордый,
Чтобы что-то иметь,
Но ведь тысячи горнов
Нашу плавили медь.
 
 
И трудились над нами
Тысяч сто кузнецов.
Колдовали руками
Тьма простых мудрецов.
 
 
А пока вы решали,
Кто из вас красивей,
Омовенье мы дали
Миллионам людей».
 
 
Поседели курганы.
Говорят, до сих пор
Всё решают кумганы
О достоинствах спор.
 
 
Только прячут усмешку,
Как старик в бороде,
В новый век наш успешный
Тёплый душ и биде.
 

Сулейман великолепный

 
Султан Сулейман по прозванью «законник»,
Народ благодарный добром его помнит:
Вершились великие в царстве дела,
И жизнь у народа счастливой была.
 
 
При нём процветали ремёсла, искусство.
Его в письменах восхваляли и устно.
И в новых деяньях, полезных делах
Жена, Роксолана, подругой была.
 
 
Умел покорять и без выстрела страны
Твореньями зодчего турка Синана.
И в бывших владеньях поныне стоят
Мечети и бани, возрадуя взгляд.
 
 
За мирную жизнь, за обилие хлеба
Народ называл его Великолепным.
Но больше, конечно, прославился он
За свой справедливый и мудрый закон.
 
 
Об этом законе писали трактаты,
Чеканили текст на пластинах из злата.
Поклонников не зарастала тропа:
За мудростью шла иноземцев толпа.
 
 
Он мог по ночам, как дервиш, лишь в халате
Бродить, чтоб прислушаться к бедным собратьям.
Хотел непременно узнать точно он,
Как власть основной исполняет закон.
 
 
Овеяны славой великие строки —
Правителям многим упрёк и уроки.
Всего-то пять слов содержал тот закон:
«Чтоб каждый был сыт и защищён!»
 

Тайна

 
Вот так и бывает: казалось, случайно
Раскрылась к несчастью их сладкая тайна.
Теперь уж кричи – не кричи «караул!»,
О том, что украдено, ветер шепнул.
 
 
Никто б не повёл в эту сторону носом,
Когда бы обычной тут веяло прозой.
А в том-то и дело, что ветер принёс
Откуда-то запахи утренних роз.
 
 
Никто и не должен был знать о свиданьи.
Как могут уйти сокровенные тайны?
Да вот, заглядевшись на этот дуэт,
И звёзды проспали законный рассвет.
 
 
Казалось: никто, никому, ни полслова.
И в этом поклясться все были готовы.
Но вот на волну накатилась волна,
И стала смышлёным картина ясна.
 
 
Ах, сколько случилось трагедий, как эта:
Тахир и Зухра, и Ромео с Джульеттой.
Судьбу повторить их никак не хотим,
Но авторов текста, конечно же, чтим.
 
 
И хоть перед классиками неудобно,
Порвать бы хотелось с традицией скорбной,
Чтоб эти страдальцы от тайных колец
До жизни семейной дошли наконец.
 
 
Ничто на Земле не бывает случайным,
Ведь всё, что случилось, теперь-то не тайна.
Уж мать-то согласна, смирился отец,—
Такую развязку придумал мудрец.
 

Танец дервишей

 
Кружатся, кружатся, кружатся, кружатся,
Молча, под звуки курая в тиши
В плавном движеньи, совсем ненатужно,
Словно из сказки придя, дервиши.
 
 
Небо сверля колпаком звездочёта,
В длинном халате, метущем песок,
Мерно круги нарезает без счёта —
Кем заведённый? – восточный волчок.
 
 
С каменным ликом, как частью пустыни.
Руки скрещено прижаты к груди.
Ни лицедейства и ни гордыни
В нём не уловится, как ни гляди.
 
 
Сколько ж так можно кружиться, кружиться,
Как не иссякнет безмерный завод?
Может, серебряной звёздною нитью
Им управляет с небес кукловод?
 
 
Танец магический даром круженья
Мир наш не делит на радость-печаль,
Помыслов злых и людских преступлений
Чёрную силу свивают в спираль,
 
 
Чтобы вращеньем настроенной чакрой
Выплеснуть в космос – в открытую дверь,
Чтобы ответно в сердца постучаться
Людям сумела гармония сфер.
 
 
Роль пирамид до конца неизвестна:
То ли – наследство от звёздных миров,
То ли молитвы сложив наши вместе,
Землю спасли они от катастроф.
 
 
В том же стремленьи – мечети и церкви,
Пагоды, храмы, хранящие нас.
Зло обличают духовные центры,
Чтоб на Земле удержался баланс.
 
 
Что ж, дервишей все старанья святые —
Капли в песке, уголёчки в золе.
Но всё равно пирамидки живые
Танцами служат добру на Земле.