Текст книги "Подземка"

Автор книги: Харуки Мураками

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Но, как ни странно, напряженности не чувствовалось. Хотя мне все это показалось непонятным. Пытаюсь дышать, но воздух в легкие не поступает. Такое ощущение, что вокруг – разряженная атмосфера. Я мог идти, посчитал, что ничего страшного не случилось, отделился от пострадавших и сел в следующий поезд.

Он подошел почти сразу. К тому времени поезда на Касумигасэки уже не останавливались. Но не успел я войти в вагон, как подкосились ноги. Глаза стали видеть плохо. Будто внезапно наступила ночь. Черт, нужно было оставаться вместе с теми людьми, впервые пожалел я.

Доехав до станции Омотэ-Сандо, я пожаловался тамошнему работнику станции на странное состояние. Спросил, что произошло в метро? И услышал в ответ: взрыв на станции Хаттёбори. Я ему: мне показался странным вагон, в котором я ехал. А он: похоже, разлили бензин. Информация с самого начала была искаженной. Тогда я пошел прямиком к начальнику станции и говорю: что-то странное со мной происходит – глаза ничего не видят. Но на эту станцию никакой информации еще не поступало. Ко мне отнеслись в том духе, мол: посидите, отдохните здесь, будете что-нибудь холодненькое? Любезно, но как бы не в курсе.

Ничего не добьешься, понял я и вышел на улицу. Вдруг понимаю, что в погожий солнечный день все вокруг стало как в темноте. Дела плохи, подумал я и пошел в больницу рядом с нашей фирмой. Там мне ничего вразумительного объяснить не смогли. Я им говорю: похоже, я вдруг заболел после происшествия в метро… Но вижу, что говорить им бестолку. Позвонил в фирму, предупредил, что задержусь – стало плохо. И прождал там в конечном итоге целых три часа. Три часа оставленным на произвол судьбы. Тем временем дышать стало труднее. В глазах – мрак пуще прежнего. Что делать? Я в спешке позвонил в Управление метро, хотел потребовать объяснений. Спросить, что стало с теми, кого оставляли на платформе с симптомами, – но так и не дозвонился. В одиннадцать часов из новостей узнали, что дело в зарине, и только после этого осмотрели. Все стало ясно: капельницы, госпитализация. В той больнице я оказался первым с такими симптомами, и врач явно мною заинтересовался. Состояние оказалось не тяжелым. Тут все собрались и устроили галдеж: а так больно, а так?.. Вроде как интересно, что получается от зарина. Пролежал я в той больнице три дня.

По ночам спал крепко. Вероятно, сильно устал. Не лечение – отдых. Но последующие три месяца пришлось несладко. Повысилась утомляемость, начинаю что-нибудь делать – и сразу выбиваюсь из сил. Длилось это три месяца. Затем плохо видели глаза: терялся фокус, сужалось поле зрения. Работа коммерсанта немыслима без машины. С наступлением темноты ничего не видно. Раньше никогда на зрение не жаловался, а тут не могу различить ни дорожные знаки, ни экран компьютера. Какая при этом может быть работа?

Похоже, у меня было не все в порядке с головой. Я уверял окружающих, что в городе неспокойно, что-то непременно произойдет, и лучше держать ухо востро. Купил в магазине многоцелевой нож (смеется). Когда пришел в себя, понял, как тогда выглядел. Но в то время без ножа обойтись я не мог.

На удивление, злости я не держу. Естественно, доля ее присутствует, стоит подумать о погибших. Жаль тех людей, которые погибли, этот самый зарин ликвидируя. Не будь их – наверняка погиб бы я. Но персональной ненависти у меня практически нет. Для меня все это закончилось ощущением причастности к некоему происшествию. Возможно, вы не ожидали от меня услышать такой ответ…

Да нет, ничего особенного услышать мы не ожидали. Типичных ответов просто нет.

В любом случае, было противно наблюдать за подачей информации об «Аум Синрикё». Смотреть – и то не хотелось. Недоверие к средствам массовой информации после этого только стало сильнее. В конечном итоге, все любят скандалы. Ропщут, мол, было нелегко, но рады этому. Так в последнее время я перестал читать еженедельные журналы.

Страх зарина до сих пор не был выражен словами.

Кандэ Накано (врач-психиатр, 1947 г. р.)

Когда случилось происшествие с зарином, г-н Накано заведовал отделением психиатрии Международной больницы Сэйрока. Наплыв пострадавших в эту больницу, расположенную на Цукидзи, оказался небывалым – 640 человек, врачей не хватало, специализация – не их, но оказывать срочную помощь пришлось. Затем некоторые пострадавшие от зарина пожаловались на психические расстройства, с чего и началось лечение более пятидесяти человек от посттравматического стрессового расстройства в результате зариновой атаки в токийском метро.

Позже он ушел из больницы, открыв «Клинику Кудан Накано» в токийском районе Кудан[32]32
  Квартал Кудан (ял. «девятая ступень») прилегает к Императорскому дворцу и известен скоплением полиграфических компаний и газетных издательств.


[Закрыть]. В феврале и октябре 1996 года дважды откликался на наши просьбы об интервью и поведал очень ценную специализированную информацию. «Буду рад каждому, кто обратится к нам за консультацией», – говорит он, но фактически один справляется с большим количеством больных, и, видимо, работы у него хватает.

По виду – человек темпераментный, речь – мягкая, полон решимости спасти как можно больше людей, страдающих посттравматическим стрессовым расстройством, предоставить миру как можно более точную информацию о существовании такого расстройства. Его серьезность передалась и нам. Несомненно, пользуется высоким доверием пациентов.

Первое интервью (февраль 1996 года)

Посттравматическое стрессовое расстройство началось через неделю после происшествия. Первым обратился пациент, который «собирался в понедельник пойти на работу, однако ноги его не слушались». Было это 27 марта. При том, что последствия газа для этого человека оказались самыми безвредными. Чаше всего жаловались на так называемый «флэш-бэк», при котором пострадавшие реально воспроизводили в голове увиденное в день происшествия. И все ощущения передавались в абсолютно той же форме. Вот такое явление. Причем оно не есть типичный способ воспоминания. Будто внутрь вселяется некий инородный предмет. И это не белая горячка. Наоборот, проникновение в память.

ПТС не имеет никакого отношения к зарину. Это проблема ущерба, нанесенного психике. Например, даже люди со слабыми последствиями, видя состояние тяжелых больных, воспроизводят его для себя. Они видят, как у другого пена идет изо рта, и он умирает в сильных мучениях. Положение – трагическое, как на поле боя. Вот у таких людей, бывает, и проявляется посттравматический стресс.

В случае с нашим происшествием люди, ничего не понимая, неожиданно оказались на краю гибели. Для них это были минуты пережитого безмерного страха. К тому же страх зарина – того рода, что до сих пор не был выражен словами. Подобные происшествия беспрецедентны, и пережитый тогда страх не поддается описанию. А поскольку его невозможно выразить в словах, остается лишь прочувствовать на себе. Схемы, которая помогает переносить пережитое в слова, ведет к осознанию, не существует. Просто нечем подавлять это в себе. Но как ни подавляй сознание, тело реагирует естественным образом. Это и есть прочувствование.

Среди симптомов – бессонница, кошмары, страх. Страх, например, ездить в метро, спускаться в подземные переходы. Невозможно успокоиться, преследует постоянное беспокойство, отсутствие собранности. Полный отказ, апатия ко всему. Силы остаются лишь на борьбу с собственными тягостями, ни на что другое запаса энергии уже нет. Вся прочая деятельность автоматически отвергается. Вместе с тем проявляются вялость, расслабленность, вызванные воспроизводимым в голове флэш-бэком.

Несколько человек со слезами на глазах были вынуждены оставить работу. Когда женщина страдает от головной боли, работать она не может. Но окружающие этого как бы не понимают. Они считают: раз последствий газа уже нет, в чем же дело? Объем работы никто не сократит. Каждый день до двенадцати ночи сплошные переработки, задержки. Поди пожалуйся – никто руки не протянет. Внимания не обратит. В таких условиях не бросить работу просто невозможно.

Действительно, эта травма не из тех, что понятны и видимы простым глазом. Зачастую окружающие просто не понимают. Это – самая настоящая болезнь, но жертв ее считают лентяями.

Например, после землетрясения в Кобэ состояние ущерба видно отчетливо. Понятно, сколько дней пролежал человек под завалом, видны травмы и степень их болезненности. Однако в случае с зариновой атакой людям, не пережившим ее, трудно реально ощутить на себе страх.

Да. И наоборот, в каком-то смысле – все показано по телевидению настолько подробно, будто это какая-то инструкция.

Сложилось беспечно-зафиксированное понятие: «Вот оно какое – происшествие». Очень поверхностное. Например, около выхода из метро вповалку лежат люди. Но это не более чем вершина айсберга. Самое ужасное по телевизору не показали.

Я глубоко уверен – им очень важно быть окруженными заботой. Естественно, темпы выздоровления у каждого свои. Кто-то восстанавливается шаг за шагом, кто-то очень быстро в силу неких драматических причин. Случаи самые разнообразные.

Что касается меня, каких-то особых методов лечения у меня нет. Я просто выслушиваю людей, стараюсь понять их настроение и помочь словом.

Например, в день ареста Асахары ко мне в панике прибежал один пациент, подумав, что в метро опять прошла зариновая атака. Происходит что-нибудь сопутствующее – и в такие моменты часто возникает эффект флэш-бэка. Увидел в вагоне метро человека в маске, и как будто нажали на курок. Состояние иллюзии, совершенный мираж. Однако на самом деле в голове человека все это происходит явственно. Он верит: что-то произошло. В такие минуты приходилось помногу раз повторять ему, что ничего, ровным счетом ничего не случилось.

Он только лепетал, что страшно, но постепенно успокоился. Со временем приходить перестал. В целом, именно те, кто говорит «страшно-страшно», успокаиваются быстрее всего. Стоит их выслушать, посопереживать, позаботиться – и им становится легче.

То, что они чувствуют опасность и могут об этом сказать вслух, свидетельствует об их способности хоть как-то себя контролировать. Но еще многие не могут избавиться от смятения.

Да. Я предполагаю, что количество пострадавших в результате зариновой атаки в метро, испытавших на себе ПТС, составляет 30-40 %. Пострадало более 5000 человек, и общее количество страдающих этим синдромом людей велико. 80 пациентов больницы Сэйрока мы попросили заполнить анкеты спустя три и шесть месяцев после происшествия. И в том и в другом случае количество людей, переживших флэш-бэк, превысило 30 %. Причем за три месяца их количество нисколько не уменьшилось. Осматриваю каждого в отдельности – у некоторых состояние даже ухудшилось. Тут уже в свою очередь удивляюсь я: как же они умудряются жить обычной жизнью?

Жить, не признавая в себе глубокую душевную рану, в каком-то смысле может оказаться опасным. Например, люди уходят с головой в работу или начинают выпивать больше обычного; есть среди них и такие, кто лишь распаляет себя.

Недавно у меня был один пациент. Увидев по телевизору кадры войны в Персидском заливе, он вспомнил свои душевные раны периода японо-китайской войны. События почти полувековой давности. Тогда он заколол штыком китайца. В памяти воспроизвелся этот эпизод, и он уже не мог спать спокойно. Скрываемый в глубине сознания сюжет полувековой давности внезапно словно возродился. Превратился в кошмар – и уже не уснуть.

Не исключено, что нечто похожее происходит с пострадавшими в результате зариновой атаки. Сколько ни упихивай вглубь сознания, кошмары опять неожиданно вылезают наружу.

А когда пытаются разобраться в одиночку, наоборот, становится только хуже. В таких случаях необходима помощь окружающих. Причем совсем не обязательно, чтобы это был врач-специалист. Главное – чтобы это был человек понимающий. Таково непременное условие. Например, человек поведал о своей беде, а ему говорят: «Это потому, что ты ослаб». После таких слов, наоборот, рана станет еще глубже. И как результат, очень многие слышат подобные жестокости в свой адрес. Вчера вот меня впервые посетил один пациент: окружающие постоянно твердили ему, как он слаб. Настолько, что опускались руки. Продолжайся такое дальше – и лишь разовьется недоверие к людям. Особенность всех пострадавших от зариновой атаки – то, что их не понимают в главном. Все они одиноки.

Также в обществе присутствует невидимая глазу дискриминация. Психологическая, по отношению к жертвам газовой атаки. Поэтому среди пострадавших нередки попытки скрыть собственный ущерб. Примерно так же, как прежде пытались скрыть правду пострадавшие от атомных бомбардировок.

Это лишь мое предположение, но просматривается связь с концепцией «греха» японского сообщества. В Японии издревле считалось, что люди, причастные к смерти и несчастьям, подвержены греху. И грешные по традиции отдаляются от окружения. Это не простой предрассудок – их отдаляют, но продолжают заботу о них в обществе. Не заставляют работать и в некотором смысле опекают. Тем самым, как бы отдавая должное грешникам, постепенно их вылечивают. И древняя концепция греха функционирует весьма эффективно.

Однако в последнее время само понятие «сообщества» фактически пропало, остался лишь грех в подсознании, создающий психологическое отчуждение. То есть «вокруг да около». Отношение к таким жертвам – вокруг да около. И для пострадавших это горше всего.

Второе интервью (октябрь 1996 года)

После нашего первого интервью минуло 9 месяцев. Как продвигается лечение ПТС?

За это время лечение у нас прошли около пятидесяти человек. Двадцать из них до сих пор ходят на прием. Некоторые из тех, кто уже перестал, реабилитировались полностью, некоторым лечение не подошло, и они больше не появлялись. Поэтому однозначно сказать, что всем прошедшим через нас людям стало хорошо, что они восстановились, мы не можем. Статистику реабилитировавшихся пациентов мы еще не делали, но, думаю, их наберется около половины от общего числа. Состояние у всех было очень тяжелым. Иначе они бы сюда не пришли.

Все, у кого мы до сих пор брали интервью, жаловались на ухудшение памяти. Это, чувствуется, – главная особенность. Причиной этому, пожалуй, тоже ПТС?

Действительно, у многих снизились сосредоточенность и сила духа. У некоторых это даже сказалось на способностях к размышлению. В общей цепочке – ухудшение памяти. Причина всему этому одна: посттравматический синдром. Уж очень горьки воспоминания, оставшиеся в глубине души. Вот и стремятся такие люди сократить свою деятельность до минимума. Автоматически сужают рамки активности собственной памяти.

Они пытаются сдерживать память, тратя на это всю свою энергию. Поэтому выходит, что энергии не хватает для нормального функционирования, она не направляется на обычные действия. И в целом уровень жизнедеятельности снижается. В этом – одна из особенностей ПТС.

То есть ПТС не вечен – его можно вылечить снятием напряжения?

Да, это так. По сути, состояние – именно такого характера. В некоторых случаях человека лучше не трогать, и он поправится сам. Бывают и обратные ситуации. Все зависит от того, насколько глубоко засела в душу человека травма.

Признаться, впечатление от взятых до сих пор интервью такое. Когда пострадавшим говорят, что все их осложнения – из-за посттравматического синдрома, они уходят в отказ.

Думаю, все же большая часть – из-за ПТС. Однако в снижении зрения и прочих глазных болезнях посттравматический синдром винить не стоит. Это не только психическое. Хотя есть много случаев заболеваний глаз из-за ПТС.

И еще одно сильное впечатление – все страдают в одиночку. Например, ухудшилась память – пытаются ссылаться на возраст, повысилась утомляемость – опять пытаются ссылаться на возраст. Нет таких мест и путей к ним, где люди могли бы общаться с себе подобными, беспрепятственно получать консультации специалистов. Вот они страдают и мучаются в одиночку.

Поэтому после землетрясения в Кобэ я предположил, что люди будут эвакуироваться по всей стране, и поехал с предложением о создании Приемных центров для пострадавших в Министерство здравоохранения. Но ничего не вышло. Министерство здравоохранения создавать такие центры пока не готово.

Врачей-психологов, лечащих пострадавших от зарина, кроме меня, нет. И это очень странно. Я как-то сказал одному коллеге: если найдутся другие, я хотел бы создать с ними такую сеть. В больнице Сэйрока, где я практиковал, маршрут направления больных внутри больницы в невропатологическое отделение существовал, но в других, кажется, такового не было. Обменный клапан толком не работал. Вот такое создалось впечатление. И все потому, что в крупных больницах педиатры, хирурги и психиатры работают сами по себе.

Что касается больницы Сэйрока, после землетрясения в Кобэ там образовалась группа реабилитации ПТС, состоящая из нас – психиатров, медсестер и техников. И недостатка в работе не было. Поэтому и сейчас мы с самого начала были готовы к активным действиям. Без предварительной подготовки что-либо сделать трудно.

Главный способ лечения «по Накано», как вы уже говорили ранее, – это, прежде всего, выслушать пациента. Не изменилось ли что с тех пор?

Нет, не изменилось.

Например, некоторые не могут признаться, что им страшно. В большинстве случаев им настолько страшно, что они боятся даже сказать об этом. Ведь признание в собственном страхе – это доказательство того, что они, по большей части, уже успокоились. Ну, то есть, почему-то находятся до определенной степени в смятении. Но вытягивать это из них нельзя. Они должны сами воспринять это смятение. Осознание должно их настигнуть естественным путем, и мы не имеем права их даже подталкивать. Они немного успокоятся, после чего постепенно начнут ощущать страх.

Поэтому мой способ лечения, как я уже говорил, – внимательно слушать рассказы пациентов. Как есть воспринимать их страх и боль. И в этом – главный путь. В большинстве случаев я совмещаю с беседами медикаментозный метод, и это дает результаты.

Прошло полтора года со дня происшествия, но большинство потерпевших до сих пор не могут преодолеть начальную стадию страха. Страх из них выходит очень медленно, чуть ли не по капле. Такое ощущение, что они терпели-терпели с самого дня инцидента, и вот наконец-то не в силах удерживать это в себе, и уже стучатся в ворота. Самый поздний пациент пришел на первый прием в конце августа этого года.

Он был на грани того, чтобы бросить работу. К тому времени уже взял отпуск по нетрудоспособности. Казалось бы, достаточно быстро восстанавливался, и собирался в скором времени вернуться на работу.

Есть ли случаи крушения семей?

Насколько я знаю, нет. Проблемы возникают, наоборот, на рабочих местах. Ни одна из фирм не хочет понять это «заболевание». В самых худших даже отказывают в страховании. Таких примеров до сих пор было два. Они просто саботировали выполнение этих формальностей. Каким-то образом специально оттягивали до последнего. Пострадавшим стало невмоготу, и они сами подали заявления об увольнении. От этих бы фирм не убыло, оформи они все необходимые документы. Несмотря на это – вот такое пренебрежение. И фирмы, позволяющие себе такое, – реальность.

Одна хорошая новость. Министерство труда признало нынешний посттравматический синдром «травмой на рабочем месте». Я сам подавал прошение, изложив собственное мнение по этому вопросу. И вот постановление принято официально.

Признана сама формулировка – «посттравматический синдром», но конкретное состояние заболевания, страдания простым людям не понять. Они не видны простым глазом. Поэтому хоть и готова емкость (закон), без такого содержимого, как правильное осознание, соучастие, вряд ли этот закон будет применен умело.

Да. Эта травма не телесная. Понимания не прибавляется. К тому же служащие сами скрывают свое состояние, работают, делая вид, будто с ними все в порядке. И чем дольше скрывать истинное положение вещей, тем больше состояние будет ухудшаться. Однако, как я уже упоминал, сталкиваясь с враждебностью на рабочих местах, многие бросают работу. Таким образом, пострадавшие получают двойную травму. Немало примеров, когда люди опускали руки после травмы от самого инцидента и последующей травмы от реакции общества. Каким воспользоваться способом – на самом деле, очень сложная проблема, и я считаю, будет лучше, если более активно будет применяться система денежных выплат пострадавшим.

Те, кто страдает от осложнений, – не задумываясь, стучитесь в мою дверь. Я хочу, чтобы вы решились прийти. Хорошо, если вам в конце концов можно будет сказать: «Вы в полном порядке, можете не волноваться». Поэтому если вас что-то тревожит, приходите, когда хотите. Не говорите себе: «Стоит ли беспокоить врачей по пустякам? » Что бы с вами ни было, беспокоит хоть какая-то боль – нужно хотя бы раз обратиться к специалисту-профессионалу.

Какие существуют критерии для проверки?

Главный критерий – страх. Люди вспоминают происшествие как «флэш-бэк». Кроме того, их мучает бессонница, кошмары. Снижается сосредоточенность, ухудшается память. Чуть что – быстро раздражаются. Головные боли, головокружение, слабость. Дело в том, что и кроме этого симптомы проявляются во всевозможных формах. Поэтому если почувствуете что-то необычное, пусть это будет все, что угодно, – не стесняясь, обращайтесь за советом к врачу.

Слушая ваш рассказ, понимаешь, насколько все это глубоко.

Прошло полтора года после инцидента, но я не могу вновь и вновь не задумываться о тяжести происшедшего. Бывает, мне становится больно от мысли, что я до сих пор чего-то не знал. «Вот как. Вот, оказывается, какой жуткий опыт у этого человека… »