Текст книги "Ариэль"

Автор книги: Харри Нюкянен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 8

Как говорится, если потереть еврея, то проявится его мама со всеми своими достоинствами и недостатками.

Все мое детство, да и юность прошли в страхе, что мама появится именно в тот момент, когда я целуюсь в подвале с Кайей Линдстрём, жившей в соседнем доме, или засовываю руку в трусы Кармеле Мейер.

Сама мама относилась к мужчинам как к созданиям почти ненужным и после смерти отца ни на одного даже не взглянула. Иногда мне казалось, что смерть отца была для нее облегчением. Ее громадные черные подштанники развевались на бельевой веревке, натянутой во дворе, как военный флаг. Каждый, кто видел их, понимал, что фронт, который они прикрывают, больше никогда ни перед кем не падет.

Возможно, самое печальное заключалось в том, что я не смел пригласить домой друзей, поскольку мать подвергала их перекрестному допросу и выносила приговор, не слушая аргументов защиты.

Мы пытались относиться к маме с пониманием, поскольку она многое пережила. Мама родилась в Польше и после захвата страны Германией в 1939 году десятилетней девочкой бежала со своей матерью в Финляндию. В двадцать лет она уже вышла замуж за торговца мануфактурой, который был старше ее на двадцать лет. Муж умер в конце сороковых годов, и магазин обанкротился. Примерно через год после этого родственники, которые сватали моего отца, сумели свести наших родителей. Не прошло и пары месяцев, как Вольф Кафка перешел в разряд бывших холостяков.

Брак с торговцем мануфактурой был бездетным, но с моим отцом мама родила троих детей – Эли, меня и Ханну. Когда родился Эли, мама оставила работу в парикмахерской. Для моего отца, инженера-гидростроителя, спокойные денечки закончились. Как человек тихий и очень ценивший покой, он боялся матери. Возможно, именно поэтому отец много времени проводил в командировках в Северной Финляндии. Он работал в крупной энергетической компании и принимал участие во всех проектах, связанных со строительством плотин и электростанций в Лапландии.

Отец служил в этой компании и в то время, когда она по бросовой цене скупила прибрежные земельные участки у местного населения и заставила речные пороги приносить деньги. На логарифмической линейке моего отца рождались, в частности, расчеты рентабельности и экологической безопасности водохранилища Локка.

В Северной Финляндии отец и погиб. Он утонул во время поездки на рыбалку и охоту, организованной для руководителя их корпорации. Пьяный директор пожелал непременно попробовать пройти порог, и отец, самый трезвый из всей компании, вынужден был отправиться с ним, чтобы грести. Лодка ударилась о камень и перевернулась. Тело отца нашли на следующий день в паре километров ниже по реке.

В еврейских анекдотах часто фигурирует женщина с громким голосом, как у моей матери, которая до последнего заботится о благе семьи. Я хотел бы верить, что и моя мама была такой, но, боюсь, она в первую очередь думала о себе. В Польше мать научилась сражаться за каждую корку хлеба. Некоторых такая жизнь учит благородству, другие засыхают и черствеют.

Самый кошмар начался вскоре после смерти отца. Мне тогда было чуть больше десяти. Когда отец умер, семья осталась почти без средств к существованию. Компания выплатила какую-то разовую компенсацию за смерть своего сотрудника, но деньги ушли на покрытие долгов за квартиру. Мама на несколько лет вернулась работать в парикмахерскую напротив нашего дома, а вскоре открыла свою собственную.

То, как она раздобыла денег на эту парикмахерскую, стало легендой семьи.

Мама пошла в банк, где служил управляющим мой дядя Дэннис, и разложила перед ним смету на необходимую сумму. У дяди как раз должно было начаться важное совещание по финансовым вопросам, и он попытался выпроводить маму на улицу. Но она не отступила. Мама сказала, что вцепится в дверь, а если понадобится, то даже зубами, и будет висеть на ней до тех пор, пока дядя не пообещает дать деньги. Он давно был знаком с мамой и знал, что та исполнит угрозу. Когда мать обеими руками ухватилась за дверную коробку, нервы у дяди не выдержали и он пообещал дать необходимую сумму. Мама вежливо его поблагодарила, поцеловала в лоб и ушла.

Парикмахерская оказалась успешным делом, но для нас с Эли она стала источником многих мучений. Поскольку у мамы вначале не было денег, чтобы нанять помощника, брату и мне пришлось работать. Мы бегали по маминым поручениям, сметали остриженные волосы и иногда, когда случался аврал, даже мыли клиентам голову. Я это все ненавидел. В конце концов у меня начались приступы астмы от запаха лака и краски для волос, и врач запретил мне работать в парикмахерской. Эли под предлогом учебы прекратил эту работу еще раньше.

Было три часа ночи, я лежал в постели и думал о том, что же в моем подсознании вызвало сон про маму. Она умерла уже шестнадцать лет назад.

«Маньяк!»

Иногда мама в ярости хватала меня за волосы и осыпала страшными ругательствами на иврите и арабском. Она бросалась ими как заклинаниями, и я еще в течение пары недель чувствовал себя проклятым.

Я должен был признать, что то арабское ругательство в мое сознание вложила мама.

Арабское?

Одна мысль пришла мне в голову, и я вспомнил разговор со школьным приятелем, который состоялся несколько часов назад. Что он переспросил у меня, когда объяснял значение слова «маньяк»? «Маньяк, просто маньяк и больше ничего?»

Я решил сразу с утра перезвонить ему. Если мое подозрение окажется правильным, то это изменит все дело.

Глава 9

Я проснулся в половине шестого от телефонного звонка. После того как меня осенило среди ночи, я спал плохо, и прошло мгновение, прежде чем я смог по-настоящему проснуться. Кроме всего прочего, мне приснилось, что я играю в настольный теннис с главной красавицей израильской армии и у нее расстегнута до пупа рубашка. Когда зазвонил телефон, я выигрывал со счетом семь – три.

– Говорит комиссар Тойвола из полиции Ярвенпяя, морген.

Звонок не обрадовал меня, несмотря на то что языковые познания полицейских в Ярвенпяя, по-видимому, были на хорошем международном уровне.

– У вас объявлен в розыск зеленый пикап «Ситроен С5». Похоже, он нашелся.

– Где?

– В Кераве, в песчаной яме среди леса. Полностью сгорел. Я в данный момент тут, на месте происшествия. То, что осталось от машины, еще тлеет, можно было бы даже поджарить сосиски.

– А из чего вы заключаете, что это разыскиваемая нами машина? По номерному знаку?

– Нет, номера похищены в Кераве, но и это ведь о чем-то говорит? Машина цвета зеленый металлик, как и в вашем описании, во всяком случае, была, теперь сгорела до черноты. В багажнике местами сохранился исходный цвет. Номер двигателя и кузова еще не посмотрели, их сначала надо очистить от сажи. Но других зеленых пятых «ситроенов» в розыске нет.

– Что-то еще?

– За рулем покойник.

– Покойник?

– Да, вы правильно расслышали, сильно обгоревший труп мужчины. Его сейчас осматривают.

– Я подъеду меньше чем через час. Ничего не трогайте.

– Не тронем.

Я даже не принял душ, но все равно приехал на место лишь через час и семь минут, поскольку его было трудно найти. Тойвола отлично придумал выставить полицейский наряд у въезда на лесную дорогу, и ребята мне объяснили, как найти нужное место. Пока я ехал по лесной дороге, осенний сумрак стал рассеиваться. После покосившегося металлического ангара дорога повернула направо. Затем я с полкилометра проехал по мрачному ельнику, и неожиданно дорога закончилась песчаным карьером.

Машина стояла под обрывом таким образом, что была незаметна с дороги. На дне котлована оказалось небольшое озерцо, из которого торчали останки тележки из супермаркета. Подобные песчаные карьеры разбросаны по всей Финляндии-матушке, как будто какой-то невероятно аккуратный и неугомонный торговец продал в каждом уезде по одинаковой кучке песка.

Тойвола, развалясь, сидел в полицейской машине и потягивал кофе из картонного стаканчика. Возможно, утром заботливая жена снабдила его в дорогу термосом и бутербродами с ветчиной.

Мы поздоровались за руку. Добродушный, круглолицый, усатый, светловолосый. Темно-зеленое полупальто из толстой материи, из карманов и рукавов торчат коричневые кожаные перчатки немецкого образца. Фуражка тоже темно-коричневая, со вставками из кожи.

Не представься он, я не вспомнил бы его имени, но лицо было знакомо. Мы с Тойволой вместе слушали какой-то учебный курс. Как называлась дисциплина, я забыл, но оказалось, тему занятий помнил Тойвола.

– Мы вместе посещали курс по самооценке для офицерского состава.

– Точно.

Я не хотел показаться заносчивым, но был не в настроении предаваться воспоминаниям. Моя немногословность Тойволу не огорчила. Он был уже комиссаром и повидал всякого.

– Этот курс был, конечно, тратой денег налогоплательщиков. Мы в нашем возрасте учимся уже на своих ошибках. Одну и ту же ошибку я больше трех раз не повторяю, – сказал Тойвола и тронул меня за рукав.

Я проследил взглядом за его рукой, хотя и сам уже понял, куда идти. За двадцать метров чувствовалась раздражающая ноздри вонь горелой резины, пластмассы и дыма.

Машина была в плачевном состоянии. Пожар уничтожил все настолько основательно, что остатков родной краски не было видно. Обрывки шин свисали с колесных дисков. Стекла полопались, и капот искорежило жаром. Вода, которой тушили автомобиль, пропитала землю, и вокруг образовалось болото, в машине виднелись остатки пожарной пены. Одетый в комбинезон и резиновые сапоги на толстой подошве техник-криминалист ковырялся в багажнике.

Мы остановились у останков машины.

– Мужчина, по-видимому, был жив, когда автомобиль загорелся или его подожгли, – пояснил Тойвола.

Обгорелый труп съежился за рулевым колесом, как будто просто заснул во время езды. Я осмотрел лицо, там уже нечего было опознавать. Потрескавшаяся от жара кожа напоминала сгоревшую в костре сосиску. От автомобиля исходило тепло.

Я с неприязнью смотрел на труп, нарушивший мое четкое умопостроение. Я все время исходил из того, что арендованный «ситроен» найдется неподалеку от Линнунлаулу, то есть от того места, где его оставил погибший. У меня не было никаких объяснений, какого черта автомобиль делал почти в сорока километрах от Хельсинки среди леса и что это за обгоревший тип за рулем. Скорее всего, он тоже имел отношение к событиям в Линнунлаулу, а это означало, что трупов было в общей сложности уже пять – многовато даже для такого большого города, как Хельсинки.

– Можно увозить тело? – спросил криминалист. – Оно мешает осматривать автомобиль.

Я посмотрел на Тойволу.

– У меня нет возражений, – сказал он.

Я разрешил.

Неподатливое тело с трудом вытащили из пространства между рулем и сиденьем и положили в транспортировочный пластиковый мешок. Покойник лежал со скрюченными руками и ногами, как будто тянулся к чему-то, до чего ему уже никогда не добраться. Двое бойких парней с труповозки легко закинули мешок на носилки и унесли тело. Я успел подумать, что какому-то невезучему судмедэксперту достанется на редкость грязная работа.

Тойвола указал на изогнувшийся каркас сиденья:

– Специалист из пожарной охраны осмотрел автомобиль. Похоже, под сиденьем или в непосредственной близости от него находилось взрывное устройство зажигательного типа с относительно слабым взрывателем. Взрыв был не очень сильным, но водитель потерял сознание, а огонь довершил дело. Он погиб практически сразу. Что думаешь?

– А ты?

– Может быть, задача была сжечь автомобиль, чтобы замести следы, но устройство сработало слишком рано.

Мне показалось, что от недосыпа мой мозг сделался неповоротливым. От усталости я всегда не в духе и не скрываю этого даже от себя самого. Тойвола со своей стороны всячески помогал, поэтому я постарался справиться со своим дурным настроением несмотря на то, что игравшая со мной во сне в пинг-понг девушка из израильской армии была действительно красива и готова на большее, чем просто перебрасываться мячиком.

По дороге на место происшествия я думал о ней. Я не сомневался, что она была неким запоздалым отражением моей поездки в Израиль, со времени которой прошло уже более десяти лет. Я находился у Стены Плача, когда к ней подошла целая армия вооруженных винтовками солдат. Среди них было две женщины, одна – возможно, самая красивая из всех, кого я видел в жизни. Убежден, что именно она послужила прообразом для Песни песней Соломона.

С тех пор минуло больше десяти лет, и, вероятно, эта бывшая лилия теперь – раздавшаяся во всех направлениях матрона в каком-нибудь скучном пригороде Иерусалима. Когда сытно пообедавший инженер по водопроводу и канализации возвращается к шабату домой, его ждут брюзгливая жена и трое откормленных детей в кипах.

Возможно, я просто завидую. Я – еврей-гетеросексуал, которого втайне подозревают в гомосексуальных наклонностях или в какой-то другой ущербности, как и всех одиноких мужчин сорока лет. Для еврея словосочетание «сорокалетний холостяк» еще страшнее – во всяком случае, с точки зрения родственников. Согласно Талмуду, изучение Торы – единственная уважительная причина отложить брак.

Больше десяти лет назад я почти три года жил в гражданском браке, и мы с моей подругой уже собирались пожениться официально. Из этого ничего не вышло, поскольку она считала еврейские традиции слишком жесткими. Через несколько лет она вышла замуж за курда, иммигрировавшего из Ирака, и приняла ислам.

– Есть какая-то информация о погибшем? – спросил я.

– Нет, по крайней мере, личность пока не установлена.

Я обошел вокруг автомобиля и остановился позади него.

Тойвола был прав. Исходный цвет машины сохранился в багажнике. Я больше не сомневался, что машина – та самая, которую мы искали. Я наклонился, чтобы осмотреть багажный отсек, но не обнаружил ничего интересного. Сквозь отверстия в оплавившемся пластике на боковой панели багажника блестели инструменты. Рядом с ними была какая-то металлическая деталь, и я догадался, что это подставка под знак аварийной остановки.

– При покойном не было ничего, что позволило бы его идентифицировать, кольца или цепочки на шее?

Тойвола поковырялся в кармане своей полосатой темно-зеленой куртки и извлек три пластиковых пакетика.

– Наручные часы марки «Ситизен», золотая цепочка с шеи с зодиакальным знаком «Близнецы» и надписью «Дорогому Кими 17.06.2003 г.». Связка ключей на стальной цепочке и большая металлическая бляха, а также пара почерневших до неузнаваемости металлических трубочек и еще какие-то нераспознаваемые комки.

Я посмотрел на ключи. Их было три, два обычных ключа «аблой» и один – с канавкой.

Кими, родившийся под знаком Близнецов, еще больше спутал мою версию. В ней не было предусмотрено места для финна-киллера или его помощника. Единственный плюс заключался в том, что теперь появилась хоть какая-то зацепка.

– Судя по цепочке на ключах и кулону со знаком зодиака, убитый очень молод. Эти данные, имя и дата рождения, задают определенные параметры для установления личности.

Тойвола кивнул и показал пряжку:

– Это лежало на заднем сиденье, пряжка от сумки, а этот мусор был в сумке – губная помада и зеркальце от пудреницы. Если я не ошибаюсь, в машине в какой-то момент находилась женщина. Что думаешь?

Я слегка обернулся и обвел взглядом пространство вокруг:

– О женщине?

– Вообще.

– Машина в розыске со вчерашнего утра. Несколько странно, что она сгорела только сейчас.

– Мне то же самое пришло в голову, – согласился Тойвола. – Что ты думаешь об этом?

– Если в машине была зажигательная бомба, то там могли установить таймер с длительной задержкой срабатывания, чтобы машину не нашли слишком быстро.

Тойвола отфутболил ногой лежавший на земле камешек.

– Знаешь, что это за место?

– Нет?

– Здесь тусуется местная молодежь. Возможно, жертва находилась тут в какой-то компании.

– Можешь выяснить, не было ли здесь Кими, родившегося семнадцатого июня?

Тойвола обещал узнать и предложил:

– Может, договоримся, что это дело пока что остается твоим, а мы проводим вспомогательные мероприятия? Другой вариант – попросить помощи у центральной криминальной полиции.

У меня хватало дел и с четырьмя предыдущими трупами, но если пятый был частью того же дела, то имело смысл собирать пазл целиком.

– Договорились.

Тойвола отошел в сторонку и кому-то позвонил. Я приблизился к криминалисту:

– Рядом с машиной не нашли следов кого-нибудь, кто из нее выходил?

– Земля тут очень твердая, да и пожарные натоптали, но я посмотрю. На обследование местности потребуется еще несколько часов… Вы там в Хельсинки, похоже, крупное дело расследуете? Да еще и это до кучи.

– Как думаешь, в какое время она загорелась?

– Сообщение поступило в половине пятого. Когда прибыли пожарные, машина вовсю полыхала, значит, она к тому времени горела еще не очень долго.

Я взглянул на часы. Без двадцати восемь. Я знал, что Хуовинен уже проснулся, возможно, даже доехал до работы, поэтому позвонил ему и рассказал, где я и что произошло.

– Ты и здесь нужен. Заместитель начальника управления приказал сегодня опубликовать фотографии жертв, если последнего убитого не удастся идентифицировать. Не видел вечерних газет?

– Нет, что в них?

– В обеих убийства связали с терроризмом, а также с палестино-израильскими делами.

– На каком основании?

– Мне непонятно. Как думаешь, когда сможешь приехать?

– Постараюсь в девять.

– Я назначил совещание на девять пятнадцать. Постарайся успеть, здесь, возможно, соберется высокое начальство. High society. [18]18
  Высшее общество (англ.).


[Закрыть]

К чести Хуовинена следует сказать, что он стеной стоял между мной и высшим полицейским руководством и принимал удары на себя. В это, конечно, трудно поверить, глядя, как он стильно одет и расфуфырен.

Тойвола подошел ко мне:

– Похоже, сразу нашли. Кими Ронту, родился семнадцатого июня тысяча девятьсот семьдесят девятого года. Родом из Хювинкяя, но снимает жилье у родственников в Кераве. На его счету одно преступление, связанное с наркотиками, и три автомобильные кражи. Заодно выяснилось, что ранним вечером этой машины здесь еще не было. В центре было угнано два автомобиля, и поскольку по опыту мы знаем, что краденые машины часто бросают тут, в песчаном карьере, то наряд наведался сюда посмотреть. Это было в четверть седьмого вечера, то есть «ситроен» оказался здесь позже.

Я похвалил Тойволу, и он с удовольствием принял похвалу.

– Проверишь еще один момент? Если с Ронту была женщина, значит, ее, возможно, ранило, и она могла обратиться в больницу за медицинской помощью.

– Я должен был сам догадаться, – сказал Тойвола, погрустнев. – Сразу займусь этим. Не стоит ли по дороге заехать домой к парню? Вдруг там окажется что-нибудь проливающее свет на эти дела. Парень мог знакомить свою девчонку с хозяевами квартиры, которую он снимал.

– Вообще я спешу, но если двинем сразу…

– Прямо сейчас. Я знаю, где это, так что поезжай за мной.

Я последовал за нежно-серой «тойотой» Тойволы. На такой машине мог ездить только человек со вкусом, непритязательным до своего рода изысканности.

Мы свернули из леса на боковую дорогу, пересекли шоссе и въехали в малонаселенный район, застроенный коттеджами. Дома с плоскими крышами, характерными для семидесятых годов. Зажглись стоп-сигналы, и Тойвола резко свернул во двор красного кирпичного дома. Перед гаражом была стоянка на три машины. Одно место занимал припаркованный винно-красный «вольво».

– Похоже, кто-то есть, – сказал Тойвола и нажал на кнопку у двери. Где-то в глубине доме раздался звонок, напоминающий звук арфы со слабо натянутыми струнами. Вход прикрывал козырек, обитый медным листом.

Дверь открылась, за ней стоял седой мужчина лет пятидесяти. На темени неумолимо просвечивала лысина. Тойвола представил нас.

– По нашей информации здесь снимает жилье Кими Ронту.

Мужчина немного задумался, затем спросил:

– Что он натворил?

– Ничего. Мы хотим кое-что проверить.

– Его не было со вчерашнего дня.

– Можно нам заглянуть в его комнату?

Мужчина, ничего не говоря, схватил ключ с крючка в прихожей, сунул ноги в резиновые боты и вышел на улицу. Мы направились вслед за ним к гаражу.

– Одна комната с отдельным входом. Мы сдаем ее с тех пор, как съехал наш сын.

– Ронту ваш родственник? – спросил я.

– Сын сестры жены. Такой отморозок, что я его ни за что не принял бы, если бы жена не настояла.

– Он работает?

– На пособии. Не думаю, что от такого парня когда-нибудь будет хоть какая-то польза этой стране.

В глубине гаража стоял потрепанный мопед со спущенным передним колесом.

– Так и не починил его. Все лето здесь валяется, – неодобрительно проворчал мужчина.

– У него есть девушка? – спросил я.

– Да была какая-то, такая маленькая, темненькая, иногда оставалась, но я прямо сказал, что в комнате должен жить только один арендатор.

– Когда вы видели ее в последний раз?

– Примерно пару недель назад… Пожалуй, настало время сказать, зачем вы все-таки пришли.

– Ночью тут поблизости сгорел автомобиль, – сказал Тойвола. – В нем обнаружено тело мужчины. Мы предполагаем, что это ваш арендатор.

– Кими? Почему вы так думаете?

Я посмотрел на Тойволу. Он порылся в кармане, вынул вещи, обнаруженные у покойника, и показал мужчине. Тот помрачнел:

– Это его вещи… Они были на теле?

– Да.

Мужчина рассеянно открыл дверь, и мы вошли. Он остался у двери и наблюдал за нами.

Комната была обставлена скудно. У торцевой стены стоял книжный стеллаж, напротив расположились кровать, шкаф для одежды из ДСП и небольшой прикроватный столик. На полке примостились дешевый стереопроигрыватель, переносной телевизор и видеомагнитофон. На стене висело изображение девушки с внутреннего разворота «Плейбоя».

– У Кими нет машины… Это несчастный случай или преступление? – спросил мужчина.

– Мы не знаем, – сказал я. – Вам известно, где он хранил свои фотографии?

Хозяин уверенно направился к книжному стеллажу, открыл нижнюю дверцу и достал синий фотоальбом. Когда я открыл его, он ткнул пальцем в снимок коротко подстриженного парня с угреватой кожей. На нем были джинсы, черная куртка, как у летчиков, и высокие походные ботинки.

На поясе болталась знакомая цепочка для ключей.

Рубашка была расстегнута, и на шее виднелось найденное на теле золотое украшение со знаком зодиака.

– Кожаная куртка и спецназовские ботинки. Он был скинхедом?

– Не любил сомалийцев и прочих беженцев, но я не берусь утверждать, что он был скинхедом или еще кем-то. Я вообще не очень в курсе, что такое скинхед, это который евреев не любит, что ли?

– Что-то вроде того. Вы не знаете, он принимал участие в каких-то насильственных действиях против иностранцев?

– Про это ничего не знаю, он скорее просто болтал. У него был один хороший приятель из цыган, наверное, не так уж он их и не любил.

Я перебрал фотографии. Похоже, все они были сделаны за два последних года. На одной из них Кими Ронту держал на коленях темноволосую девушку. Снимок был сделан на каком-то домашнем празднике – стол на заднем плане был заставлен бутылками с водкой и пивом. Я показал фотографию хозяину дома:

– Это его подружка?

Мужчина взглянул на снимок и кивнул.

– Вы не помните, как ее зовут?

– Сядэ, фамилию не знаю. Живет где-то неподалеку, потому что в какой-то раз ушла домой пешком.

Я попытался найти какую-нибудь записную книжку, но ничего не обнаружил. В шкафу для одежды оказалось две почти новых автомагнитолы. По обрезанным проводам я предположил, что они были извлечены из машин в спешке и без согласия хозяев.

– Готов побиться об заклад, что они краденые, – сказал хозяин дома.

– Вы, наверное, знаете, что Кими привлекался к ответственности за автомобильные кражи и баловался наркотиками.

– Да, у него бывали иногда ломки… Вообще-то он не был уж совсем отпетым негодяем, и детство у него непростое… Это должно было как-то проявиться…

Голос у мужчины задрожал, он отвернулся и стал смотреть в окно.

– У сестры моей жены сильно не в порядке с головой. Когда Кими был маленьким, она иногда оставляла его одного на весь день. Только благодаря жене не случилось чего-нибудь похуже…

Я потрогал доску в основании шкафа. Она была не привинчена, и я ее вынул. В углублении лежали пистолет «бер-наделли» двадцать второго калибра в пластиковой коробке и стилет с рукояткой, декорированной под рог оленя.

– Я об этом ничего не знаю, – сказал мужчина.

Я взял пистолет и положил его прямо в коробке в карман. В криминалистической лаборатории разберутся – из этого пистолета стреляли в Линнунлаулу или нет.

– Мне так стыдно, что столько плохого наговорил о нем, о покойном, – сказал мужчина в дверях.

В Тойволе проснулось сострадание.

– Так уж мы, люди, устроены, сначала наговорим, потом жалеем. Никто не ангел.

Больше ничего интересного в комнате не обнаружилось. Мы вышли, Тойвола попросил у хозяина ключ от комнаты. Если при опознании тела потребуется ДНК, то образец можно будет в той или иной форме найти у него дома.

Во дворе я поблагодарил Тойволу, мы пожали друг другу руки, и я поехал в Хельсинки.

В пять минут десятого я был в Пасиле. По дороге позвонил Симолину и рассказал о событиях утра. У него тоже нашлось чем со мной поделиться.

– Белый минивэн «ниссан», который видели в Вартиокюля, нашелся в Херттониеми на парковке у станции метро «Сиилитие». Наряд полиции из «Итякескус» обнаружил его ранним утром. Машину уже перевезли в гараж для осмотра.

Я был доволен. Дело сдвинулось сразу на нескольких фронтах.

– И еще одно. Пули из мастерской Хамида и из Линнунлаулу не совпадают, как мы и предполагали, но кровь на руках неопознанного трупа той же редкой группы, что и у двоюродного брата Хамида. Следов пороховых газов на трупе не обнаружено, и из пистолета, найденного на крыше поезда, не стреляли.

Перед самым началом совещания я успел позвонить своему школьному товарищу, и он подтвердил мое предположение:

– Хоть «маньяк» и арабское слово, но его довольно часто употребляют и евреи. Многие еврейские ругательства имеют арабское происхождение.

– Что ты имел в виду, когда спросил, было ли слово «маньяк» единственным?

– Если еврей хочет действительно очень сильно оскорбить араба, он скажет «Мухаммед маньяк», в то время как араб в такой ситуации скажет «Моше маньяк».

Я был уверен, что упавший с моста араб крикнул оскорбительное «маньяк» другому арабу. Ситуация получалась совершенно иная, окажись объектом оскорбления еврей.

На утреннем совещании присутствовало высокое начальство, как и предполагал Хуовинен. Начальник полиции Туулия сидел во главе стола, а заместитель начальника управления Лейво справа от него. В прошлый раз я видел Туулию на совещании, где речь шла о расследовании убийства полицейского в Пунавуори, и с тех пор прошло несколько лет. Инспектор Силланпяя сидел у стены и качался на стуле, едва не падая с него.

Вслед за Хуовиненом, который открыл совещание, я доложил о последних результатах расследования. По-видимому, они были лучше, чем рассчитывал Туулия, поскольку выражение его лица несколько смягчилось. Наверняка вечером он молился о том, чтобы преступник оказался обычным бандитом, ничем не примечательным финном-убийцей. Никакой экзотики он, как и Лейво, не искал, хотя и был гораздо более толстокожим, чем Лейво. Труп Ронту вернул дело в обычное русло.

– У вас есть версия, как машина оказалась в Кераве, если она использовалась убитым в Линнунлаулу, и как обнаруженный в машине парень связан с этим делом? – спросил Туулия.

Я ответил, что мои версии пока еще слишком сырые.

– Ничего, доложите как есть.

– Возможно, кто-то ждал в машине, в то время как двоих других убивали. Он увидел, что случилось с товарищами, и сбежал с места происшествия. Предусмотрев, что машину будут искать, отъехал подальше и спрятал ее. Ронту оказался в карьере, и водителю пришлось его убить. После этого он поджег автомобиль. Или может быть, убитый в Линнунлаулу мужчина просто жил в тех краях и приехал в Хельсинки на поезде.

Туулия был несколько разочарован.

– А парень из карьера, как его, Ронту что ли, мог быть одним из убийц?

Я сказал, что так не думаю.

– Не думаете? У этого Ронту криминальное прошлое. Мне кажется, это слишком маловероятная случайность, если он просто оказался в ненужное время в ненужном месте.

Мгновение я колебался, но все-таки выложил свою израильскую карту.

– «Маньяк!» – повторил Туулия. – И на основании всего одного бранного слова следует поверить в то, что это совершили израильтяне? Если бы на мосту крикнули слово «fuck», то мы бы предположили, что кто-то из преступников американец? Мы не можем по столь зыбким основаниям поставить на себе клеймо антисемитизма.

– Меня довольно трудно обвинить в антисемитизме, – сказал я.

Хуовинен рассмеялся.

– Речь не об одном полицейском, а обо всей организации, – рявкнул Туулия.

– Я доложил лишь то, что сообщила свидетельница.

– Одна свидетельница.

– Вторая свидетельница тоже была уверена, что на мосту были иностранцы, которые разговаривали на языке, похожем на арабский. Было бы интересно услышать мнение полиции государственной безопасности.

Силланпяя немного подобрался:

– О чем?

– Вы допускаете, что убийцы могли быть израильтянами?

– Убийцами с одинаковым успехом могут быть израильтяне, негры племени банту или даже индийские факиры. Граждане всех стран убивают друг друга. Мы еще не продвинулись в своем развитии достаточно далеко, чтобы овечка и лев бок о бок щипали на лужайке травку в мире и согласии.

Лейво поморщился:

– Давайте вернемся к делу.

Лейво показал на лежавшие перед ним вечерние газеты. Я успел просмотреть прессу. В обеих газетах со ссылкой на неназванный источник сообщалось, что трое убиты таким образом, как это практикует израильская разведка «Моссад». Всем неоднократно выстрелили в верхнюю часть тела и один или два раза в голову. Кроме того, в газете прямо цитировался «арабский источник», который считал убийства частью политики Израиля, направленной на саботаж создания независимого палестинского государства и на разжигание вражды внутри арабского общества.

– Кому об этом что-нибудь известно?

Все переглянулись, но никто не нарушил тишину. В конце концов я обратился с вопросом к Силланпяя:

– В чем заключается сотрудничество СУПО со службами безопасности Израиля?

– В том же, что и с разведывательными организациями других дружественных государств. Обмен информацией при необходимости.

– Вы обменивались информацией по данному делу?

– Я не уполномочен предоставлять информацию, относящуюся к сотрудничеству разведслужб.

– Жаль. Если убийцы израильтяне, то мы вынуждены подозревать, что исполнители являются сотрудниками израильской разведки. Трудно себе представить, чтобы гражданские лица из числа местного населения своими силами заварили такую кашу. А «Моссад» и раньше проводил операции за рубежом, в том числе в странах Северного совета.