Текст книги "Миры Харлана Эллисона. Том 1. Мир страха"

Автор книги: Харлан Эллисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Страх. Внезапно возвратившийся, жуткий, непереносимый. Страх.

Блондин, корчивший из себя истинного арийца, сверхчеловека, – что он может об этом знать? Американский мальчишка, выросший в тепле и уюте, пуще всего на свете боявшийся получить плохую отметку, что он может знать о том, что означает свастика для нее, для целого поколения, носившего желтые звезды Давида, ходившего в куртках с надписью «Juden», для тех, чьи души исковерканы, сердца сломлены, кто пережил бомбежки на чужих дорогах и путь к братской могиле, кто замирал на ничейной полосе, когда взрывалась осветительная бомба? Откуда ему знать? Или здесь что-то другое, всего лишь похожее на то, что порождало страх?

Впервые за много-много лет – двадцать или даже больше-Лилиан Гольдбош ощутила нечто вроде любопытства. К черту заполонившие квартиру безделушки, к черту аккуратно, по последней моде уложенные волосы, к черту телевизор и прочие суррогаты жизни! Любопытство. Желание узнать. Стремление докопаться до истины.

Стремление, вызванное страхом.

Что это? То же самое – или что-то новое? Необходимо, просто необходимо выяснить.

Лилиан ощутила отчаяние, вместе с которым пришло шокирующее осознание того, что она может что-то предпринять. Что именно, сказать трудно. Но если ей удастся разыскать этого блондина, поговорить с ним, с этим гоем, чужаком, появятся ответы и станет ясно, вправду ли возвращается в мир погребенное зло, или тот блондин – всего-навсего очередной одиночка, угодивший в западню собственных эмоций.

– Окажите мне услугу, ребята, – проговорила Лилиан. – Пожалуйста.

Сперва Арч и Фрэнк слегка смутились, однако когда Лилиан объяснила, что ей нужно узнать и почему это так важно, они поразмыслили и согласились, достаточно неохотно, причем тот из них, что повыше, сказал:

– Не знаю, не знаю… Но мы попробуем его найти.

И они ушли, спустились по лестнице. А она пошла в ванную – смывать со старого и одновременно молодого лица следы слез и остатки макияжа.

Родители Фрэнка Амато были итальянцами. Сам он ничем не выделялся среди сверстников – любитель громкой музыки сфер, слонявшийся по улицам с неизменным транзистором в руке или разъезжавший в «бьюике» с чехлами из мешковины на креслах, типичный представитель субкультуры тинейджеров. Вьетнам? Чего-чего?

Голосование в Алабаме? Чего-чего?

Этическая структура мироздания? Чего??

Арч Леннон был протестантом. WASP[5]5
  White Anglo-Saxon Protestant – белый человек из семьи с протестантскими корнями и убеждениями. (Здесь и далее примеч. пер.)


[Закрыть]. Термин был ему знаком, однако к себе он его никогда не относил. Точная копия Фрэнка Амато. Жил сегодняшним днем, мотался из забегаловки в забегаловку, от приятеля к приятелю; если среди ночи раздавался звучный шлепок, скорее всего это означало, что папаша Арча снова учит сынка уму-разуму.

Военная хунта? Чего-чего?

Ограниченное применение ядерного оружия? Чего-чего?

Бесконечное распространение хомо сапиенс по равнодушной Вселенной? Чего?!

Выйдя на улицу, они остановились и уставились друг на друга.

– Ну ты молодец.

– А что оставалось делать? Она мне чуть руку не оторвала. Чокнутая какая-то, ей-Богу.

– Кто тебя тянул за язык? Где ты собираешься искать этого придурка?

– Хрен его знает.

– А я, между прочим, обещал.

– Подумаешь.

– Для кого как. Я обещаниями не разбрасываюсь.

– Значит, будем искать.

– Наверно.

– Слушай, приятель, пошевели хоть разок мозгами. Мне надоело постоянно думать за тебя.

– Ты, случайно, не запомнил номера?

– Не говори ерунды. Конечно, нет. Даже если бы и запомнил, чем бы это нам помогло?

– Можно было обратиться в полицию, узнать, на кого зарегистрирована машина…

– Ну да, так тебе и сказали! Тоже мне, Джеймс Бонд выискался. Посмотри на себя. Вот ты входишь в участок и говоришь: "Эй, парни, вы, часом, не знаете, чей это "фольксваген"?" Догадываешься, что они ответят?

– Догадываюсь.

– Слава Богу.

– Что же делать?

– У меня появилась идейка. На одном из «фольксвагенов» была эмблема Пуласки-колледжа.

– Значит, кто-то из тех парней учится в Пуласки. И что с того? Как нам его найти?

– Попытка не пытка.

– Ты что, серьезно?

– Вполне.

– Чего ради?

– Не знаю. Старуха попросила, я пообещал. Старым надо помогать.

– Слушай, Фрэнк…

– Что?

– Из-за чего они сцепились?

– Понятия не имею. Но раз обещал, значит, сделаю.

– Ладно, я с тобой. Только сейчас мне пора домой, родители наверняка уже вернулись. Так что до завтра. – Бывай.

– Пока. Да, постарайся ни во что не вляпаться.

– Пошел ты…

Они не знали, кого именно ищут и узнают ли, если даже найдут. Просто на лобовом стекле одного из «фольксвагенов» была эмблема Пуласки-колледжа, учебного заведения с круглогодичным обучением. Зимой и летом, днем и ночью в нем занимались те, кто знал, что такое карбюраторы, динамометры, фрезерные станки и печатные платы, но слыхом не слыхивал о "Кентерберийских рассказах", шлаке, пемзе, векторах и негре по имени Криспус Эттакс, первой жертве Гражданской войны. Колледж представлял собой громадное серое здание, внутри которого штамповали винтики для Системы, выпускавшиеся с запрограммированными окладами и датами смерти.

Практически все говорило за то, что парень, которого они разыскивают, еще продолжает учиться, несмотря на то что на дворе лето. Поэтому Арч с Фрэнком терпеливо ждали. В конце концов удача им улыбнулась.

В лице прыщавого толстяка в мешковатом оранжевом свитере.

Арч узнал его, едва тот вышел из дверей.

– Ба! Видишь вон ту оранжевую грушу?

Они проводили толстяка до стоянки. Жертва уселась в «монцу» последней модели. Да, если бы зациклились на «фольксвагене», они бы его прозевали.

– Эй! – окликнул Фрэнк.

Толстяк обернулся. Глаза-бусинки, как у мартышки. Одутловатое лицо, на коже во многих местах раздражение от бритвы. В общем и целом толстяк производил впечатление выброшенной на помойку игрушки, а что касается сообразительности, тут он явно уступал даже Фрэнку с Арчем.

– Вы кто такие, ребята?

– Приятели твоего дружка, – отозвался Арч, которому толстяк почему-то откровенно не понравился.

Толстяк затравленно огляделся по сторонам, бросил книги на заднее сиденье, явно готовясь прыгнуть в машину, захлопнуть дверцу и удрать. Струсил.

– Я не знаю, о ком вы говорите.

Фрэнк переместился поближе к машине, причем как-то очень плавно, словно в бальном танце. Толстяк ухватился за спинку водительского сиденья. Арч шагнул к двери. Фрэнк стукнул кулаком по крыше машины. Толстяк струсил сильнее прежнего – задергался, засуетился.

– О высоком блондине. – В голосе Фрэнка явственно прозвучала угроза. О том, кто был вчера вечером вместе с тобой у кинотеатра.

Толстяк вздрогнул. До него наконец-то дошло. Евреи! Он прыгнул.

Арч толкнул дверцу, та ударила толстяка по руке.

Не давая взвывшему от боли противнику опомниться, Арч схватил его за ухо, а Фрэнк двинул ему под дых. Толстяк шумно выдохнул и вдруг словно сделался плоским, этакая карта, которую они совместными усилиями затолкали в салон. Завели двигатель, выехали со стоянки. Что ж, все получилось. Толстяк наверняка знает, где найти высокого блондина, как того зовут и что это вообще за птица.

Но сначала пускай очухается, а то молчит как рыба.

Виктор. Рорер. Виктор Рорер. Светловолосый, высокий, спортивного сложения, крепкие мышцы, будто изготовленные из пластмассы. Виктор Рорер. Лицо, словно вырубленное из бакаута или вытесанное из мрамора. Льдисто-серые глаза, вылепленные из расплавленной ляпис-лазури, затвердевшей и помутневшей. Стройное тело, покрытое светлым пушком, каждый волосок – сенсор, температурный датчик, ресничка, улавливающая малейшие изменения окружающей среды.

Даже отдаленно не похожий на человека, одухотворенный лед, вызов Менделю и теории наследственности, существо из иной вселенной. Налитые силой мышцы, серые глаза, ни разу не вспыхивавшие голубизной жизни. Губы. истончившиеся в ожидании тишины. Виктор. Рорер. Возникший по собственной воле, порожденный собственным разумом и желанием быть.

Виктор Рорер. организатор.

Виктор Рорер, не знавший детства.

Виктор Рорер, хранилище сокровенных истин.

Виктор Рорер, неонацист.

Повелитель ночей и дней, поющий песни без слов; аватара магий и невысказанных убеждений; визионер, грезящий о великом Ничто; наслаждающийся страхом в лочи массовых убийств; зодчий упорядоченного разрушения. Виктор Рорер.

– Кто вы такие? Отстаньте от меня.

– С тобой хотят потолковать.

– Отвали!

– Слушай, умник, придержи язык.

– Учти, я не люблю делать больно.

– Хватит выпендриваться.

– Давай, Рорер, шевелись. Тебя ждут.

– Я сказал, отстаньте.

– Рорер, не заставляй нас прибегать к силе.

– Двое на одного?

– Почему бы и нет.

– Это не слишком красиво.

– Приятель, а с чего ты взял, что нам какое-то дело до красоты? А ну, пошел!

– Вы из уличной банды?

– Сколько можно болтать? Двигай, кому говорят!

– Вы… Вы евреи! Правильно!

– Двигай, недоумок!

Вот так Арч и Фрэнк доставили его к Лилиан Гольдбош.

Женщина разглядывала паренька. В ее глазах плясали огоньки: танец мертвецов на разбомбленном кладбище, сорняки, выросшие на болоте… Рорер стоял у двери, опустив руки, лицо его было невыразительным, как тундра. Живыми были только глаза, перебегавшг. е с предмета на предмет.

Лилиан Гольдбош встала и подошла к Виктору. Тот не пошевелился. Арч с Фрэнком закрыли дверь и встали на пороге, точно часовые. Они внимательно наблюдали за происходящим в комнате, самый воздух которой, казалось, дрожал от напряжения. Время будто замерло.

Ребята мало что понимали, ясно было лишь, что высокий блондин и старая женщина настолько поглощены друг другом, что они, те, кто устроил эту встречу, словно исчезли, растворились без следа, заодно с механической птицей, которая продолжала с безумной настойчивостью окунать клюв в стакан с водой.

Лилиан подошла вплотную к Рореру, вгляделась в царапины на его лице, протянула руку, будто собираясь прикоснуться к ним. Юноша отпрянул, и Лилиан Отдернула руку.

– Ты очень молод, – проговорила она с легким изумлением в голосе, оценивая, классифицируя, расставляя по ранжиру.

Рорер промолчал, лишь скривил губы, как если бы хотел усмехнуться.

– Ты помнишь меня? Кто я такая?

– Вы та женщина, которая на меня напала, – ответил он вежливо, будто отвечая преподавателю на уроке.

Лилиан поджала губы. Вновь нахлынули воспоминания, накатили, словно пущенный с горы камень.

– Мне очень жаль, что так вышло.

– Я не ожидал от вас ничего другого.

– От нас?

– От евреев:

– Ах да. Конечно.

– Я знаю, что вы еврейка. – Рорер улыбнулся. – Это объясняет все, не так ли?

– Почему? Почему ты хочешь, чтобы люди ненавидели друг друга?

– Я вас вовсе не ненавижу.

Лилиан настороженно поглядела на юношу, ожидая продолжения.

– Разве можно ненавидеть саранчу или крысу? Я не ненавижу, я просто истребляю.

– Откуда ты этого набрался? Откуда у мальчика твоего возраста такие глупые мысли? Тебе известно, что происходило двадцать пять лет назад, известно, сколько горя принесли людям те, кто рассуждал подобным образом?

– Тот, кого вы имеете в виду, был безумен, но к евреям относился так, как нужно. Если бы не ошибки, он добился бы своего. – Лицо Рорера оставалось совершенно спокойным. Юноша не произносил заученный текст излагал теорию, построенную и выверенную самостоятельно.

– Откуда в тебе столько заразы?

– Еще не известно, в ком из нас ее больше. Лично я считаю, что зараза – такие, как вы.

– А что думают твои родители?

На щеках Рорера заалел румянец.

– Что бы они ни думали, меня это не касается.

– Но им известно, чем ты занимаешься?

– Все, хватит. Скажите своим бандюгам, чтобы они пропустили меня. Или вы приготовили мне новую порцию унижений? – Похоже, юноша начал нервничать. Вы удивляетесь, почему мы стремимся избавить страну от евреев, а сами каждую секунду подкидываете нам все новые поводы.

– Вы знаете, где он живет? – спросила Лилиан Гольдбош у своих добровольных помощников. Арч утвердительно кивнул. – Отвезите меня туда. Я хочу поговорить с его родителями. – Арч снова кивнул. – Он просто-напросто ничего не понимает. Посмотрим, что скажут отец с матерью.

– Я запрещаю вам приближаться к моему дому! выкрикнул Виктор Рорер.

– Подождите, я только возьму сумочку…

Рорер бросился к Лилиан… Пихнул женщину, та споткнулась и повалилась на пол, отчаянно размахивая руками, а Рорер уселся сверху и принялся ее душить.

Арч с Фрэнком кинулись на выручку.

Фрэнк схватил Рорера за горло, Арч же, без всякого предупреждения, ударил его по голове медной пепельницей. Раздался глухой стук, и Рорер рухнул на пол рядом с Лилиан.

Сознания он не потерял, поскольку Арч ударил не слишком сильно, но ориентацию на какой-то момент явно утратил. Просто сидел и вертел головой из стороны в сторону, словно прикидывая, держится ли та на плечах. Между тем ребята помогли женщине подняться.

– С вами все в порядке? – справился Фрэнк.

Лилиан оперлась на Арча и инстинктивно поправила волосы. Впрочем, движение получилось каким-то скомканным, словно она внезапно лишилась сил. На горле проступили красные пятна – следы пальцев Рорера, дыхание было хриплым и натужным.

– Он законченный фашист, – прошептала Лилиан. – Самый настоящий. Ко мне вернулись прежние страхи… Господи, неужели все начинается снова?

Она заплакала. Давным-давно высохшие слезы вырвались наружу из комнатки в глубине ее души, где томились все эти годы. Лилиан рыдала без слез, потом судорожно сглотнула, закусила нижнюю губу и малопомалу взяла себя в руки.

– Нужно отвезти его домой. Я хочу поговорить с родителями.

Ребята подхватили Рорера под руки, стащили вниз по лестнице (он спотыкался на каждой ступеньке) и запихнули в машину, на заднее сиденье. Арч устроился рядом, а Лилиан Гольдбош села вперед и глядела всю дорогу в пространство.

– Приехали, – сообщил Фрэнк, когда машина затормозила у дома Рореров в Беркли.

Лилиан вздрогнула, огляделась по сторонам. Аккуратный, ничем не примечательный дом, выделявшийся среди других разве что карликовыми деревцами на лужайке, ровно подстриженной живой изгородью да плющом, что добрался по водосточной трубе до конца второго этажа. В общем, обычный дом в обычном городке.

– Вылезай, Рорер.

Неожиданно Виктор Рорер словно обезумел. Его лицо перекосилось от злобы. Куда подевалось равнодушие, куда исчез хладнокровный, уверенный в себе расист? Он, не разжимая губ, зашипел, как змея; казалось, будто он кричит – такой у него был тон:

– Мерзавцы! Ничего, недолго вам осталось! Скоро с вами посчитаются за все, будьте уверены! Вас нужно прикончить, всех до единого, вырезать всех евреев, до последнего младенца! Если бы я мог, я сделал бы это своими руками! День расплаты близится…

Лилиан Гольдбош застыла в неподвижности, не в силах шевельнуться, парализованная этим голосом из прошлого. Мгновение спустя она задрожала. Старый страх, погребенный, как мнилось совсем недавно, в глубокой могиле, вырвался на свободу. Могила оказалась вовсе не глубокой. Оживший мертвец прогрыз себе путь на волю и явился в мир живых.

Арч протянул руку, распахнул дверцу и вытолкнул Рорера на тротуар. К ним присоединились Фрэнк и Лилиан Гольдбош, которые вышли из машины с другой стороны.

– Я нашла ответ, – проговорила женщина. – Старый страх, тот, который погубил целые народы… Он первый, а будут еще… и еще…

Ее глаза остекленели от ужаса, однако она направилась к дому.

– Я запрещаю! – крикнул Рорер, подбегая к ней. – Вы не имеете права! Я позвоню в полицию! Вас арестуют за похищение, за нарушение права частной собственности…

Лилиан смотрела мимо него. На перемычку над дверью. Ее лицо вдруг просветлело.

Рорер обернулся. Арч и Фрэнк тоже попытались проследить взгляд Лилиан. Перемычку украшала сверкающая медная доска, у самого верха которой виднелось маленькое отверстие, а в нем – диковинные буквы.

– Шаддай, – проговорила Лилиан Гольдбош, осторожно прикоснулась к отверстию, затем поцеловала кончики своих пальцев. Лицо женщины чудесным образом преобразилось.

Виктор Рорер застыл как вкопанный.

– Замечательная мезуза[6]6
  В иудаизме – шкатулка с пергаментом, на котором записаны цитаты из Торы. Мезуза крепится над входной дверью дома.


[Закрыть]. Виктор, – сказала Лилиан, поворачиваясь к юноше. – Пойдемте, ребята. Теперь встречаться с родителями Виктора нет никакой необходимости.

Арч и Фрэнк уставились на Рорера. Тот вдруг стал похож на загнанное животное, от прежнего напускного равнодушия не осталось и следа. Он стоял на нижней ступеньке крыльца, одинокий и напуганный.

– Виктор, – произнесла Лилиан, – такой вещи, как счастливое детство, попросту не существует. Но надо как-то жить. Попытайся, Виктор. И пойми, мы с тобой вовсе не враги. – Помолчав, она прибавила: Я помолюсь за тебя.

Фрэнк с Арчем целую минуту озадаченно разглядывали Рорера. Они увидели пустышку. Пугало. Ничтожество, возникшее наместе цельного человека. Пожилая женщина, внезапно обретшая уверенность, с помощью невразумительных слов превратила Виктора Рорера в ничто, опустошила, точно мусорное ведро.

Рорер тихонько взвыл, сбежал с крыльца, пересек лужайку и скрылся за домом.

– Что вы ему сказали? – спросил Арч. – Что это значит?

Лилиан подошла к машине величавой королевской поступью. Ребята распахнули перед ней дверцу.

– Шаддай, – ответила она с улыбкой. – Таково, по Второзаконию, одно из имен Господа.

Лилиан села в машину, дверца захлопнулась. Арч и Фрэнк переглянулись. Ерунда какая-то. На их глазах явно произошло что-то значительное, но что именно никак не понять.

Они отвезли женщину домой. Лилиан поблагодарила, просила заходить. Ребята так и не рискнули поинтересоваться, что же все-таки произошло, ибо чувствовали, что о таких вещах не спрашивают – до них доходят своим умом.

Неожиданно им почудилось, что все, случавшееся в жизни до сих пор, – сущие пустяки. Танцульки, девочки, машины, школа, которая ничему не научила, бесцельная трата времени в кино и на пикниках, на улицах и на спортплощадках– все показалось ерундой по сравнению с тайнодействием, совершившимся у них на глазах.

– Шаддай, – повторил Арч.

– И мезуза… Кажется, так, – откликнулся Фрэнк. Они отправились к однокласснику, с которым никогда прежде не разговаривали. Его звали Арни Шугармен, и он объяснил им три вещи.

Вернувшись в квартиру Лилиан Гольдбош, они сразу поняли – что-то случилось. Входная дверь была приоткрыта, изнутри доносились звуки классической музыки. Ребята распахнули дверь настежь и заглянули в квартиру.

Лилиан Гольдбош лежала на залитом кровью полу, голова и руки женщины покоились на софе. Похоже, ее убили паровым утюгом. Ребята вошли в квартиру, избегая смотреть на лицо убитой, превратившееся в громадный сгусток крови. Убийца бил и бил, поддавшись злобе, что не имеет ни начала, ни конца. Фрэнк снял телефонную трубку, набрал номер.

– П-полицйю, пожалуйста… Я хотел бы сообщить… об убийстве…

Лилиан Гольдбош погибла, пораженная тем самым страхом, что преследовал ее на протяжении многих лет, а потом наконец нашел и внес в список своих жертв. Она нашла ответ – на двадцать пять лет позже, чем следовало.

Механическая птица опустила клюв в стакан с водой, выпрямилась, снова уронила голову, потом еще раз, еще и еще…

Виктор Рорер сидел на тротуаре, дожидаясь, пока его найдут, и взирал на мир безумным взглядом. Его глаза, огромные золотистые шары, в глубине которых плясали огоньки, уже ничего не видели.

Прошлое. Детство, когда его как только не обзывали… Родители, такие смешные, говорящие по-английски с диковинным акцентом… И никаких друзей, по этой самой причине…

Из-за мезузы над дверью. Из-за священного предмета, из-за орнамента, в котором – прямоугольный кусочек пергамента с текстом на древнееврейском, цитатой из Второзакония.

Виктор Рорер сидел за громадными мусорными ящиками, от которых пахло противно и в то же время приятно; сидел, подтянув колени к подбородку, в позе эмбриона, уставясь невидящим взором на свои руки.

На душе у него было пусто и тихо. Впервые за все годы, наполненные криками, воплями и воем сирены – звуками, от которых ничто не мокло защитить.

Виктор Рорер и Лилиан Гольдбош, оба евреи, обоих загнали в угол…

Однажды в Детройте и тот, и другая ответили своими жизнями на вопрос, который двое школьников даже не думали задавать и о котором начали догадываться только теперь…

Никому не суждено избежать наступления ночи.

На живописной трассе

Джордж менял полосу движения, когда его подрезал кроваво-красный «меркурий» со спаренными пулеметами калибра 7,6 миллиметра. Вылетел неизвестно откуда – между ним и Джорджем было по крайней мере три машины-и обошел их все. Рев турбин пробил систему шумоподавления и ударил по ушам, как кулак. Обдав «шевроле-пиранью» Джорджа фонтаном воды и грязи, «меркурий» ушел вперед.

Джордж треснул по приборной доске. На табло зажглось: "АХ ТЫ, ПОДОНОК!" и "ЧТОБ ТЫ ВРЕЗАЛСЯ И СГОРЕЛ, СУКИН СЫН!"

Джессика тихо застонала от страха, но Джордж ничего не слышал, изрыгая проклятия. Он пинком перевел машину в режим форсажа и выпустил вращающиеся пилы. Далласские лезвия – так они назывались в мастерских по ремонту. Однако пунцовый «меркурий» легко уходил вперед на ста пятнадцати милях в час.

– Ну, ты получишь, недоносок! – прорычал Джордж. «Пиранья» рванулась вперед, хотя до обидчика было уже добрых полдюжины корпусов. Адреналин гейзером ударил в кровь Джорджа.

Джессика прикоснулась к его руке:

– Ради Бога, Джордж, оставь его, это какой-то мальчишка.

Она всегда избегала конфликтов.

– Он затронул мое мужское начало, – процедил Джордж, припав к рулю.

Джессика возвела глаза к небу. Ну почему молния не поразила доктора Яшмира прямо в его Фрейда, задолго до того, как Джордж нахватался психиатрических премудростей, которыми оправдывает теперь свой дурной характер?!

– Соедини с Аварийным Контролем! – рявкнул Джордж.

Джессика пожала плечами, словно желая сказать "ну, началось", и набрала вызов АК. Улыбающееся личико дежурной Аварийного Контроля расплылось в желтозеленом тумане, потом изображение стало четким.

– Ваш запрос, сэр?

– Возможности дуэли на шоссе № 101, направление «север».

– Ваш номер, сэр?

– XUPD-88321, -проворчал Джордж, пытаясь разглядеть в потоке машин кроваво-красный «меркурий».

– Ваш противник?

– Красный «меркурий-GT», 88 года.

– Номерной знак, сэр?

– Секунду…

Джордж ткнул кнопку немедленного повтора, и на дисплее разыгралась ситуация десятимильной давности. Он прокрутил немного вперед и остановил кадр обгона.

– MFCS-90909.

– Одну минуту, сэр.

Джордж нетерпеливо ерзал.

– Куда запропастилась эта чертова дура? Как только тебе нужна услуга, начинаются проблемы. Но когда приходит время платить налоги…

На экране снова возникла улыбающаяся дежурная:

– Я проверила сектор движения, сэр. Полагаю, мы можем получить «добро», но по закону я обязана вас предупредить, что соперник лучше вооружен.

Джордж облизнул губы.

– Что у него?

– По нашим данным, пулеметы калибра 7,6 миллиметра, пуленепробиваемые стекла и закодированные опции.

Джордж молчал. Скорость снизилась. Тахометр пришел в норму.

– Ну его, Джордж, – сказала Джессика, – представляешь, что он с тобой сделает?

– Да? – взревел Джордж. Щеки его пошли пятнами. – Дайте подтверждение на красный «меркурий», оператор!

Дежурная исчезла.

Джордж дал газ на полную, «пиранья» буквально летела. Джессика возмущенно вздохнула и вытащила из-под сиденья выдвижной ящик с противоперегрузочным жилетом. Потом так же молча стала в него втискиваться.

– Посмотрим!.. – повторял Джордж.

– О Боже, когда-нибудь ты повзрослеешь?

Он не ответил, но ноздри его покраснели от ярости. На дисплее появилась дежурная:

– Получено согласие вашего противника, сэр. В дорожных ведомостях вы уже стоите как взаимные соперники. Прошу вас соблюдать установленные правила и желаю удачи.

Девушка исчезла. Джордж перевел машину в режим автопилота и полез за своим противоперегрузочным жилетом. Спустя несколько секунд он снова перешел на ручное управление.

– Ну, держись, недоносок, сейчас я тебе покажу!

100 миль в час… 110 миль в час… 120 миль в час… Теперь он стремительно настигал «меркурий». На скорости 120 миль в час мастеркомп «шевроле» замигал и предложил смену режима. Джордж нажал на селектор, лезвия остановились, и телескопические рукипилы втянулись в корпус, превратившись в декоративные наплывы на крыльях. Колеса ушли под корпус, и включилась воздушная подушка. Теперь машина скользила на высоте двух дюймов над покрытием шоссе.

Идущий – впереди «меркурий» тоже перешел на воздушную подушку. 120 миль в час… 135 миль в час… 150 миль в час…

– Джордж, это безумие! – просипела Джессика.

В такие минуты она всегда походила на сорокопута. – Ты не рокер, Джордж. Ты – семейный человек, и это семейный автомобиль.

Джордж зловеще рассмеялся:

– Я знаю, как себя вести с этими сволочами. В прошлом году… Ты помнишь, как в прошлом году… Помнишь, один скот едва не столкнул нас с моста? Я тогда поклялся, что никогда не допущу подобного. Зачем, по-твоему, я установил на машине все эти опции?

Джессика вытащила аварийный поднос. Достав баллон с антиожоговой мазью, она принялась распылять ее на лицо и руки.

– Как я жалею, что позволила тебе поставить в машину эту лазерную штуку!

Джордж снова нехорошо рассмеялся. Сволочи, дерьмо, погань!

Он чувствовал, как уверенно несется вперед «пиранья», мощный мотор типа «стерлинг» всасывал горячий воздух, и тяга нарастала. В отличие от устаревшего бензинового двигателя «меркурия», ядерный реактор не давал выхлопа, и машина шла почти беззвучно. Огромный стабилизатор на хвостовом радиаторе рассекал раскаленные газы, что позволяло ровно идти по трассе на высоте двух дюймов над дорогой.

Джордж знал, что догонит кроваво-красного врага.

И тогда паршивый выскочка поймет, что нельзя нарушать закон и подрезать на шоссе порядочных людей.

– Подай пистолет! – велел Джордж.

Джессика покачала головой и вытащила из «бардачка» здоровенный пистолет сорок пятого калибра в сбрасывающейся наплечной кобуре. Джордж перешел на автопилот, всунул руки в ремни, ощупал маслянистую кожу кобуры и, удовлетворенный, вернулся к ручному управлению.

– О Господи, – простонала Джессика, – снова на трассе Джон Диллинджер.

– Слушай! – заорал Джордж, распаляясь с каждой произнесенной ею глупостью. – Если не помогаешь, то хотя бы заткнись! Я бы тебя с удовольствием высадил, но я на дуэли, понимаешь? Я на дуэли!

Она согласно кивнула, и Джордж замолк.

Из приемника послышался писк вызова. Изображения не было. Только голос. Очевидно, водитель «меркурия». Стандартный трюк рокеров, – передавая с антенны на антенну узконаправленные сигналы, они изводили свои жертвы.

– Эй, старый, решил со мной потягаться, а? Совсем спятил? Ладно, сейчас малыш притормозит и отвесит тебе пару горячих, пора тебя немного поучить.

Голос у водителя был жесткий, безжалостный, мерзкий голос человека, поднаторевшего в дорожных разборках.

– Слушай, щенок, – Джордж старался, чтобы его слова тоже звучали угрожающе, – это я тебя немного поучу!

В ответ раздался резкий хохот:

– Старый, а ты шутник!

– И прекрати называть меня старым, молокосос!

Вшивый дегенерат!

– Ууууууу-иииии! На этот раз попался крутой старикашка!.. Ладно, давай поиграем в догонялки! Смотри не перевернись, сморчок!

Пискнул сигнал конца передачи, и Джордж вцепился в руль побелевшими пальцами. «Меркурий» резко пошел вперед. Скорость и без того нарастала, но сейчас казалось, что врага толкает вперед гигантская пружина. Он поднимал стену воды и грязи с обеих сторон сорокафутовой полосы, которую они заняли.

– Попал в его выхлоп, – процедил Джордж.

Водитель «Меркурия» добавил в выхлопную смесь воды, что увеличивало толчковую мощь турбин. Все потонуло в реве мощного противника. Джордж включил хвостовые пропеллеры. 175 миль в час… 185 миль в час… 195 миль в чаc…

Он медленно подбирался к «меркурию». Ближе, ближе… Джессика вытащила из ящика и развернула аварийный комбинезон, что надевался поверх противоперегрузочного жилета. При этом она бубнила себе под нос: что-то о том, как она относится к его решению превратить воскресную поездку в дуэль камикадзе.

Джордж прохрипел, чтобы она заткнулась, поставил машину на автопилот и надел собственный аварийный комбинезон, потом распылил на лицо и руки противоожоговую смесь и надвинул на брови противоударный шлем.

Снова перейдя на ручное управление, он медленно подбирался к «меркурию», пока до кроваво-красной машины не осталось пятьдесят ярдов.

– Надень очки. Сейчас я покажу этой мрази, кто здесь сморчок…

Джордж нажал на панель, и крышка лазерной пушки на капоте «шевроле» сдвинулась в сторону. Из паза выдвинулась острая, как игла, стеклянная трубка. Джордж глянул на показания датчика энергии. МГДгенератор заряжал лазер. Он вспомнил, с какой гордостью расхваливал ему лазерную пушку продавец из "Чик Уильяме Шевроле".

– Потрясающе эффективна, мистер Джонсон. Просто сенсация! Работает от магнитогидродинамического генератора. Последнее слово в защитной технологии. Вы знаете, для того чтобы добиться достаточной мощности от углекислотного лазера, требуется стеклянная трубка длиною в милю. Это по меньшей мере не практично, сэр. Так вот группа инженеров Бомбейского филиала компании «Шевроле» разработала компакт-технологию. Эффект такой же, как от стеклянных трубок с зеркалами длиною в триста шестьдесят футов, целое футбольное поле, сэр! Рекомендую три способа. На скорости до ста двадцати прожигает дыру в любой шине. Если у него бензиновый или дизельный двигатель, цельтесь прямо в бак и сметайте его с дороги! А если «стерлинг», нагревайте радиатор. Как только радиатор станет горячее двигателя, двигатель глохнет. Сенсация!

– Беру, – пробормотал Джордж.

– Что ты сказал? – переспросила Джессика.

– Ничего.

– Джордж, ты семейный человек, а не рокер…

– Заткнись!

Он тут же пожалел, что нагрубил. В конце концов, она права. Просто иногда трудно сдержаться. Он искоса посмотрел на Джессику. В аварийном костюме с накладывающимися друг на друга керамическими дисками она походила одновременно на броненосца и пилота военно-транспортной авиации. Противоударный шлем закрывал ее лицо. Джордж хотел извиниться, но настал нужный момент. Он навел пушку на «меркурий» и вдавил гашетку огня. Из капота «пираньи» ударил ослепительный луч. Джордж целился прямо в бензобак несущегося на воздушной подушке врага.

Но впереди уже никого не было. За мгновение до залпа водитель «меркурия» ушел на соседнюю полосу движения и резко сбросил скорость. «Пиранья» пронеслась мимо.

– Он сзади! – крикнул Джордж.

В ту же секунду спаренные стволы пулемета ударили по «шевроле». Джордж хлопнул по панели, и пулезащитные экраны закрыли корпус автомобиля. Но не раньше, чем очередь успела изрешетить бериллиевый зад «пираньи», разворотив наполненные бором волокна, обеспечивавшие легкий вес и маневренность машины.

– Сволочь!.. – простонал Джордж. Находясь сзади, противник мог легко его уничтожить.