Текст книги "Волчье лето"

Автор книги: Ханс Русенфельдт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Ничего не получилось.

Стина заболела, с полставки ушла на частичную занятость, а потом вообще на больничный. Он пытался работать столько, сколько мог, но они еле волочили ноги, так что при необходимости платили за услуги помощника.

Что случалось часто. И стоило дорого.

Дела в мастерской шли хорошо, но денег нужно было больше, чем можно заработать на ремонте, замене шин и масла. Поэтому когда они оказались совсем на мели, он связался со своими старыми знакомыми из Финляндии и возобновил деятельность.

В меньшем объеме. Больше никаких наркотиков.

Сейчас дополнительный доход шел в основном от автомобилей, таких как этот «Мерседес» седан S-класса, который он ремонтировал, когда пришла полицейская. Разбитый в США зимой, выкупленный страховой компанией, проданный и отправленный в Европу. Пока все совершенно легально. УВ приводил такие машины в порядок, чаще всего с помощью ворованных запчастей, и выводил на шведский или финский рынок. Продавал их как подержанные, то есть с соответствующими недостатками. Никто не узнает, что машина была металлоломом во Флориде несколько месяцев назад. Большие деньги это не приносило, но было не лишним.

Потом зашла она, легавая. Спросила о повреждениях при столкновении.

Он решил подождать еще день, посмотреть, как будут развиваться события. Какой-то информацией он обладал, но не знал, что с ней сейчас делать. Единственное, в чем он уверен, – нельзя снова загреметь в тюрьму. Стина и Ловиса без него не справятся.

Обнаженная, она вылезла из кровати и направилась в ванную. Она знала, что он смотрит на нее. Они занимались сексом. Она была хороша в постели, научилась этому так же основательно, как и всему остальному. Он оказался лучше, чем она ожидала.

Катя положила на него глаз в баре отеля. Бизнесмен, иностранец. Возраст около сорока пяти лет, незамысловатая внешность – карие глаза, аккуратно подстриженные темные волосы, трехдневная щетина, странный пиджак поверх светло-голубой расстегнутой у ворота рубашки, он более-менее следил за собой. Сидел один с компьютером. Прежде чем подойти, она быстро оценила, нет ли кольца. Ее не волновало, изменяет ли он кому-то, но всегда проще, когда не нужно принимать такое решение. В худшем случае они бы передумали поздно вечером, а ей не хотелось тратить на него время, если окажется, что он не собирается с ней спать. Она подошла и по-английски спросила, свободно ли место напротив, представилась Надей.

Его звали Симон. Симон Нур.

Как оказалось, из Мюнхена.

– Я немного говорю по-немецки, – сказала она с сильным русским акцентом, в котором не было необходимости. По-немецки она говорила бегло и без акцента. И на еще пяти языках, а объясниться могла еще на шести или семи. С наигранной радостью от возможности потренироваться она продолжила говорить по-немецки, сделала пару простых ошибок, над которыми он посмеялся и исправил ее. Она спросила, можно ли его чем-то угостить, но он угостил ее сам.

– Бокал белого вина, пожалуйста.

Он взял пиво. Они чокнулись над его захлопнутым ноутбуком. Она оживленно улыбалась и непринужденно продолжала диалог. Очевидно, он считал себя совсем не парой ей по внешности, и искренняя радость от ее присутствия выдавала, что он не верит своей удаче. Все-таки или скорее как раз поэтому он колебался, когда пару часов спустя она предложила ему где-нибудь уединиться.

– Я не проститутка, – сказала она. Он покраснел и, запинаясь, уверил ее, что у него и мысли такой не было. Он лгал. На западе было общим местом считать, что когда молодые привлекательные женщины подходят к внешне представительным бизнесменам в отеле в Петербурге, то тут замешана проституция. Иногда и шантаж. Она знала, что некоторые работодатели предупреждают об этом своих работников. Так что теперь он сомневался. Раздумывал. Они только что встретились, так что утверждение, что он ей нравится или у нее есть еще какие-то к нему чувства, покажется странным и подозрительным, но если она хочет получить желаемое, нужно, чтобы он не боялся, что ему подмешают снотворное, ограбят или что похуже.

Она сделала ставку на правду. Вернее на один из ее вариантов.

Наклонилась вперед, понизила голос и перешла на английский.

– Я сегодня закончила большую работу, – сказала она, глядя ему в глаза. – Я не местная, завтра уезжаю домой, хочу сегодня расслабиться и люблю секс. – Она продолжала смотреть ему в глаза открытым взглядом.

Перебор? Слишком прямолинейно?

Как оказалось, нет. Симон Нур лишь кивнул и не смог сдержать улыбку, рассказывая, что его комната находится на четвертом этаже.

Катя вернулась из ванной. Симон оставался лежать на двуспальной кровати и продолжал смотреть на Катю так, что его взгляд, даже если он сам это не осознавал, демонстрировал, что он все еще пытался понять, как ему могло так повезти оказаться с ней в одном номере. Она была не против.

– Можно я включу телевизор? – спросила она на ломаном немецком и взяла пульт с маленького письменного стола.

– Ты хочешь сейчас смотреть телевизор? – спросил он, взглянув на часы.

– Хочешь поспать? – поинтересовалась она, специально неверно просклоняв один из глаголов, выражением лица показывая, что в таком случае не будет мешать ему просмотром телевизора.

– Нет, нет, можем посмотреть.

Она снова легла рядом с ним. Взбила подушку за спиной. В одной руке – пульт, другую руку она положила ему на живот. Почувствовала, как от прикосновений у него напрягаются мышцы. Она закинула одну ногу на него, внешней стороной бедра касаясь члена, и начала переключать каналы, пока не нашла какой-то с новостями.

Большая спасательная операция у частично разрушенного жилого комплекса. Одна сторона рухнула полностью, как будто на нее наступил великан, сравняв с землей, но оставив одиннадцать этажей другой половины дома нетронутыми. Спасатели пытаются найти выживших среди обломков. Диктор вместе с бегущей строкой внизу экрана сообщали одно и то же. Теперь подтвердилось, что журналист Станислав Кузнецов вместе с коллегой, Галиной Соколовой, погибли в результате взрыва газа, уничтожившего значительную часть жилого дома на Афонской улице.

– Что случилось? – поинтересовался Симон, кивнув на телевизор, где речь и текст транслировались на русском.

– Взрыв газа. Очень известный, талантливый критик Кремля, журналист погиб вместе с любовницей, когда они трахались в квартире его матери.

– Они так и сказали? – удивился Симон. – Что он изменял.

– Нет, я просто знаю.

На ее мобильный на тумбочке пришло звуковое уведомление. Она взяла его и посмотрела на экран. Оплата прошла. Она позволила себе слегка улыбнуться.

– Хорошие новости?

– Да.

Она положила телефон на место, взяла пульт, выключила звук у телевизора и ее рука скользнула с его живота вниз.

Постепенно она снова возвращается к жизни.

Хапаранда.

Когда в безоблачном небе поднимается солнце, то становится до боли очевидно, что она – стареющая примадонна. Она нуждается в помощи, заботе, неравнодушии, а кое-где в чем-то таком простом и понятном как краска, новая обшивка или черепица, чтобы скрыть изъяны, недвусмысленно демонстрирующие, что местами она больше не пышет той жизненной силой и верой в будущее, которыми когда-то обладала.

Тоскует ли она по утерянному величию? Конечно.

Когда-то она не просто чувствовала себя абсолютным центром мира. Она им являлась. Настоящая метрополия далеко на севере. Отовсюду приезжали шпионы, контрабандисты, революционеры, проститутки, дельцы и художники. В номерах «Городского отеля» обсуждалась большая политика, заключались деловые соглашения и решались человеческие судьбы.

В апреле 1917 года по дороге из эмиграции в Швейцарии у нее останавливался Ленин. Сани с лошадьми перевезли его по льду в Торнео и дальше в сторону Петрограда, Октября и поворота в мировой истории. Что человек об этом думает, зависит от того, кто он – она не дает оценок, просто констатирует. Что когда-то все, казалось, знали ее, знали, где она, и хотели в нее попасть.

Солнце поднимается выше, гонит прочь старые и новые тени.

Греет землю на кладбище, где Вальборг Карлссон в утренних лучах возлагает свежие цветы на последнем пристанище мужа. Скучает по нему. Целыми днями. Она рано встает, особенно летом, ходит на кладбище каждый день. Так продолжается последние девять лет – в неведении, что сиделка в доме престарелых, где жил ее муж, убила его инъекцией инсулина.

Небольшая квартира уже нагрелась и в ней пахнет спертым воздухом и мусором – здесь полностью одетый спит в кровати Йонатан «Йонте» Лундин, в поту, но с намеком на улыбку на лице. Пройдет еще несколько часов, прежде чем он проснется, и отчаянная охота за наркотиками начнется вновь. К тому моменту он забудет, что ему снилось, не будет помнить трудноуловимое чувство свободы и счастья, которое, бодрствуя, он не испытывал много лет.

В доме на улице Клевервэген Йенни и Тобиас Вальгрен нежно и сладостно занимаются сексом. Они поженились в церкви Хапаранды всего две недели назад. Тобиас обещал сам себе, что будет верным после свадьбы, каковым он не был в течение четырех лет их отношений и двух лет после помолвки. Пока слово он держит. Они занимаются любовью без защиты и Тобиас с протяжным стоном кончает в подушку. Один из его сперматозоидов оплодотворит яйцеклетку Йенни и она забеременеет ребенком, о котором через 23 года будут знать все, не только в Хапаранде, но и во всей Швеции.

Стина Лаурин стоит в дверях в спальню дочери. Сейчас Ловиса спокойно спит, но ночью у нее был приступ. Сегодня ночью дежурила Стина, но Деннис проснулся и помог ей. Несмотря на то, что работал допоздна. У него был такой уставший вид, когда сегодня рано утром он уходил в мастерскую, но деньги им сейчас нужны больше, чем ему сон. В последнее время она часто думает, сколько они еще выдержат, она боится потерять его, у нее не получается подавить самое запретное чувство. Мысль о том, что она не любит свою дочь, что их жизнь была бы лучше без нее. И она ненавидит саму себя.

В одном из невысоких маленьких светло-зеленых таунхаусов на улице Корнвэген Криста Раивио, нарезая на завтрак хлеб сыну, размышляет, как объяснить коллегам синяки и распухший глаз. Так же как она часто лелеет мысль, каково это будет, почувствовать, как острый нож входит в грудь ее мужа-насильника. Пройдет еще три года, прежде чем она это узнает.

Сандра Франссон уходит на работу и оставляет Кеннета спящим на втором этаже дома. Она уже с нетерпением ждет времени обеда, когда поедет в торговый центр «Райялла» в Торнео в нескольких сотнях метров на другом берегу реки, по другую сторону границы, и купит ту самую, такую желанную вазу. Шестьдесят евро лежат в переднем кармане брюк. Она понимает, что лучше не стóит, но хочет себя побаловать. Она этого заслуживает. Так же, как и многие другие жители Хапаранды, она смотрит вверх на ясно-голубое небо и убеждается, что сегодня снова будет хороший день.

Она не знает, никто не знает, что на востоке начинают подниматься темные тучи.

Не успев повернуться, Ханна уже знала, что другая половина кровати окажется пустой. Теперь так было всегда. И по выходным тоже. Томас рано уходил спать, иногда уже около девяти. Спал крепко, на боку, повернувшись к ней спиной, когда она ложилась много часов спустя. Иногда она слышала, но чаще всего нет, как около пяти звонит его будильник. В это время года она даже не знала, ставил ли он его каждое утро. Он просыпался все равно.

Другой суточный ритм.

Он всегда был жаворонком, тренировался, принимал душ и, прежде чем уехать на работу, следил, чтобы дети вовремя встали в школу и взяли с собой все необходимое. Она сама любила часы одиночества, когда вечер перетекает в ночь, когда дети спят, а в доме – тихо. Часы для себя.

Но они успевали видеться, разговаривали.

Вчера они не общались целый день.

Ханна встала и натянула на себя джинсы и кофту, вышла на кухню, автоматически взглянула на кухонный стол, где она и не ожидала увидеть никакой записки, а потом открыла один из шкафов, достала кофе и начала заправлять кофеварку. В ожидании пока стечет кофе, она пробежала глазами первую страницу утренней газеты, которую все еще выписывал Томас. Ни слова о мужчине, которого они вчера нашли в лесу. Нет смысла листать дальше – если бы они об этом узнали, это был бы самый главный и наверняка единственный заголовок. Она взяла телефон, набрала номер и зажала трубку плечом, пока открывала холодильник. Томас ответил после второго гудка.

– Привет, что делаешь? – начала она.

– Работаю или, вернее, сижу на работе, тут довольно спокойно.

Ханна хорошо представляла его перед глазами, откинувшимся на спинку офисного кресла и закинувшим ноги на тумбу под аккуратно организованным письменным столом. Офис находился в последнем доме по улице Сташунсгатан с видом на выглядевший почти как дворец вокзал, построенный на славу и с заделом на будущее во время Первой мировой войны. Или в Доме молодежи, как он с давних пор назывался, поскольку людской поток в Хапаранду и из нее с 1992 года сократился и город больше не нуждался в вокзале. Сейчас снова заговорили о возобновлении сообщения, но большинство людей не спешили верить этому, пока не увидят курсирующие поезда.

– Мы вчера нашли тело, – сказала Ханна, доставая масло, сыр и сок из холодильника.

– Правда?

– Да, поэтому я не пришла домой.

– Окей.

Не такой реакции она ожидала. Его образ у нее в голове выпрямился бы в кресле, наклонился вперед, желая узнать больше, узнать все. Не ограничился бы простым «окей».

Он всегда был искренне заинтересован. Конечно, во времена работы в Стокгольме, но и когда они переехали обратно на север. Хоть она никогда и не охотилась за серийными убийцами и не вела особенно резонансных дел, он всегда был вовлечен в ее работу. Гораздо больше, чем она в его. Она считала, что в сфере аудита обсуждать особо нечего.

– По-видимому, произошло столкновение, в аварии погиб один парень и его похоронили в лесу, – продолжила она, несмотря на отсутствие ответа, и начала намазывать масло на хлебцы.

– У вас есть подозреваемый?

– Нет, мы даже не знаем, кто погиб.

– Кто его нашел?

– Мы. Несколько волков частично обглодали тело и… долгая история.

– Расскажешь вечером. Ты будешь дома?

– Зависит от обстоятельств, но да, думаю, да.

– Окей, тогда до встречи.

Недвусмысленное завершение разговора. Он хочет положить трубку. К ней вернулись утренние мысли. Вчера они вообще не общались, а когда они в последний раз что-то делали вместе? Она не могла вспомнить. Встречались, да, вместе оказывались дома, но вот что-то делали вдвоем?

Не то что бы они были завсегдатаями спортивных или уличных мероприятий в регионе, но Томас то и дело находил что-то в газете «НСД» и предлагал сходить. Он совсем перестал это делать, вдруг осенило ее. С каких пор?

– Как близко ты знаешь УВ? – спросила она и начала резать сыр, не желая прекращать разговор.

– Кого?

– УВ. Денниса Ниеми.

– Механика?

– Да.

– Он чинит машины в компании и нашу машину со скутером по необходимости. А что?

– Ничего. Я вчера с ним разговаривала, и он попросил меня передать привет.

Полуправда, но так проще. Имя Томаса в мастерской у УВ напомнило ей о том, что она и не знает, чем он сейчас занимается.

Где, когда или с кем.

У него не просто другой суточный ритм. Они ведут практически параллельные жизни.

За последний год он отсутствовал гораздо чаще, чем обычно. Проводил больше времени на работе, на охоте, рыбалке, на даче, в гостях у племянника. Его к себе притягивало другое.

А может и кто-то другой.

Она так не думала, но не могла быть полностью уверена. Они явно реже занимались сексом. Ханна думала, что будет наоборот, когда в прошлом году съехал последний ребенок – Алисия. Ханна с нетерпением ждала этого. Многие годы им приходилось осторожничать, ждать редких моментов одиночества, чтобы не смущать чувствительных подростков. Теперь они остались вдвоем. Полная свобода. Но в спальне почти ничего не происходило. В конце года она решила отмечать в телефоне, когда они занимались сексом. Простой буквой «с» около даты. Пока в календаре были лишь две «с». Последний раз 8 апреля. Сейчас уже разгар июня.

– Чем ты занимался вчера вечером? – поинтересовалась она и ловко отогнала мысли о том, что он устал от нее. Точнее, от них как от пары.

– Ничего особенного.

– Ты не позвонил.

– Я думал, что ты работаешь, не хотел мешать.

Она отнесла масло и сыр назад. Вспомнила далекие времена, когда они только поженились и переехали в Стокгольм. У нее тогда не было мобильного, почти ни у кого еще не было. Вместо него она пользовалась пейджером, и когда тот вибрировал, она старалась как можно скорее добраться до телефона. Томас сидел дома с Эйлин, что-то могло случиться, но нет. Он просто хотел узнать, как дела, поговорить.

Иногда ему просто хотелось услышать ее голос.

Его не беспокоило, работает ли она. Мешает ли он.

– Окей, – коротко ответила она.

– Ага.

– Ну, увидимся вечером.

– Да, я буду дома как обычно.

Она завершила разговор, положила телефон на столешницу и приступила к завтраку. Полистала газету, чтобы отвлечься. Без особых размышлений или усилий утренний разговор растворился сам по себе.

От бесконечного перемалывания лучше не станет.

После двадцатиминутной прогулки Ханна открыла входную дверь, прошла мимо Карин на вахте, поприветствовав ее, провела своим ключом-карточкой, ввела код и пошла переодеваться в форму.

Поднимаясь на планерку, она услышала за спиной на лестнице шаги. Она остановилась и дождалась Гордона, который подошел к ней с улыбкой на губах и тонкой папкой в руке.

– Привет! А Экс не с тобой? – спросила она, исходя из того, что дело все еще классифицируется как убийство, хотя деяние наверняка переименуют в убийство по неосторожности, если водитель не окажется под воздействием веществ, в таком случае статья окажется более тяжелой. Если они его найдут.

– Он ждет, пока закончат работу судмедэксперты и криминалисты, – ответил Гордон. – Так что мы продолжим работать и будем держать его в курсе.

– Я вчера заходила к УВ, – сказала она, когда они вдвоем направились на офисную кухню.

– Когда?

– По пути домой. Машины после столкновения – я сразу подумала о нем.

– Он завязал, не так ли?

– Говорит, что да, но был в мастерской после полуночи.

– У него наверняка много дел.

– Наверное, прекрасно, когда так хорошо думаешь о людях.

Она улыбнулась ему и открыла дверь в просторное помещение, примыкавшее к переговорной. П-У как грустный бульдог сидел на большом синем угловом диване, глубоко погрузившись в мобильный, но встал, когда их увидел. Ларч стоял около длинной скамьи у стены и ждал, пока кофе-машина закончит цикл.

– Всем привет, – сказала Ханна.

– Привет, привет, – ответил Ларч, забирая кружку. Гордон пошел напрямик в переговорную в компании Роджера и П-У. Ханна нажала на кнопку для большого кофе, особо крепкого, без молока.

В переговорной она уселась рядом с кивнувшим ей Морганом. Напротив сидели Ларч, П-У и самый новенький, Людвиг Симонссон. Работает здесь чуть меньше года. Родился в провинции Смоланд, учился в Вэксше, но на практику поехал в Каликс и встретил финку, которая жила в Хапаранде. Мать-одиночка. Она и дочь не говорили по-шведски, а Людвиг – по-фински. Но он быстро учился и понимал все больше и больше. Что очень помогало, и не только в личной жизни. Треть жителей Хапаранды родились в Финляндии. Четверо из пяти имели финское происхождение. Самый финский город Швеции, как ее часто называли, довольно спорно с точки зрения населения, знающего только шведский. Кто бы что ни думал, но город фактически являлся двуязычным, и становилось все сложнее обходиться без финского.

– Судмедэксперты и криминалисты еще не готовы, – начал Гордон и тихое жужжание в помещении мгновенно прекратилось. – Но они многое успели выяснить за короткое время. Начнем с судмедэкспертов… – Он открыл тонкую папку и просмотрел один из документов. – Как вы уже поняли, все предварительно, но причина смерти – перелом шеи. Раны на ногах указывают на то, что его сбила машина.

– То есть он был не в машине, и его сбили, – вклинилась Ханна скорее с утверждением, чем с вопросом.

– Похоже на то. Еще у него есть пулевое ранение. Над правой ягодицей. Пуля застряла внутри.

Гордон просматривал содержимое папки, потом открыл другой отчет. – Криминалисты говорят, что это калибр 7,62 мм.

– Финские автоматы до сих пор имеют этот калибр, – проинформировал Морган.

– Никаких удостоверений личности, пустые карманы за исключением русского спичечного коробка, русских сигарет и одежды, по крайней мере частично купленной в России, – продолжил Гордон. – Так что, вероятно, русский. В наших базах его нет. – подытожил он и захлопнул папку.

– Что он блин там делал? – воскликнул П-У в пространство.

– Контрабандой занимался, – предположил Ларч, и остальные согласно закивали.

Есть граница – есть контрабанда.

Хапаранда – не исключение.

Конечно, наркотики, но ответственность за большую часть контрабанды лежала на ЕС, который запретил продажу снюса во всех странах союза кроме Швеции. Запрещенный для продажи товар, который невозможно купить законно, а в паре сотен метров – его легальное изобилие. Естественно, он становится контрабандным. Снюс привлекал не только рискованных подростков, желавших подзаработать, провезя через границу на упаковку-другую больше разрешенного. Большие объемы позволяли получать высокую прибыль. Так что русский контрабандист вполне мог оказаться на лесных дорогах.

– Краска на камнях: мы знаем, от какой она машины? – поинтересовалась Ханна.

– Пока нет. Возможно, узнаем в течение дня.

– Но мы, конечно, полагаем, что на него наехал кто-то из местных умельцев?

– Почему? – спросил Людвиг.

– Дорогу в глуши нужно знать, тебя туда не приведет никакая карта или GPS.

– Разумно, значит концентрируемся на округе Овребюгден. Я займусь поиском людей для обхода домов.

Ханна внутренне соглашалась. Начать с чего-то нужно, а таким образом район поиска сужался, хоть и все равно состоял из двух десятков деревень с 350 жителями, разбросанными по территории в пару десятков миль.

– А не двое ли русских участвовали в той стрельбе около Рованиеми неделю-две назад? – спросил Морган, очевидно, все еще погруженный в мысли о финских автоматах и русских. Все понимали, о чем он. Какие-то переговоры, которые пошли не по плану. Финская полиция не запрашивала помощь, так что никаких подробностей они не знали.

– Думаете, эти события как-то связаны друг с другом? – спросил Людвиг, как обычно произнося яркое раскатистое «р», характерное для диалекта Смоланда.

– Не помешает проверить.

– Могу я, – предложила Ханна, и никто не возражал.

– Рованиеми. Это значит, что к нам пришлют финнов?

– Посмотрим, – ответил Гордон и снова привлек внимание всех за столом. – Мы нашли то, что осталось от мяса, которым отравились волки.

– Правда? – удивилась Ханна. – Когда?

– После того как вы вчера нашли тело, мы с соседями остались и продолжили поиски, – сказал Морган, положив в рот печенье «Браго».

– И?

Она ждала, пока Морган прожует печенье и запьет его кофе, прежде чем ответит, дернув плечом.

– Ничего особенного. Оно лежало там, на камнях. Из-за него еще несколько птиц и лиса лишились жизни.

– Есть у нас предположение, кто его туда положил? – спросил П-У.

– Не-а, но землей по соседству владеет Хеллгрен.

Все кроме Людвига кивнули почти одновременно. Моргану не нужно было пояснять.

Антон Хеллгрен.

Подозревался в грубых нарушениях правил охоты, использовании добытой незаконно дичи, отравлении.

На него подавали заявление за незаконную охоту на рысь, королевского орла, росомаху и медведя.

Дела заводились, но он никогда не получал наказание и даже не был признан виновным.

– А что это за яд, нам известно? – спросил Людвиг. – Можем ли мы отследить его происхождение?

– В НВИ сказали, что волки погибли от отравления альфа-хлоралозой. – ответила Ханна. – То есть обычным крысиным ядом, так что, скорее всего, нет.

– Какие наши действия? – спросил П-У, поворачиваясь к Гордону.

– Никаких в отношении Хеллгрена, по крайней мере, сейчас. – Гордон начал собирать бумаги перед собой. – Ханна свяжется с Финляндией, мы будем каждый заниматься своим. У нас сейчас будет небольшая пресс-конференция, после нее, возможно, мы получим какую-то информацию.

– Поспорим о заголовке? – выпалил Морган, улыбаясь за пышной бородой.

– Лучше не будем.

– Русский бандит съеден волками, – сказал Морган, подчеркивая каждое слово жестом.

– Мы не собираемся рассказывать о возможной национальности или волках, так что так не получится, – сказал Гордон, поднимаясь. Встреча завершилась.

– Жаль, это идеальный заголовок. Русские и волки, они пугают людей больше чем что-то вроде «ваша головная боль может оказаться опухолью», это ведь они обычно используют летом.

– Русский бандит съеден волками, как будет по-фински, Людвиг? – спросил Ларч. Коллега некоторое время думал, молча шевеля губами.

– Venäläisen gangsterin… syönyt sudet.

– Почти, скоро ты и со своей девушкой сможешь разговаривать, – сказал Морган с улыбкой, положа руку ему на плечо.

Жаль, что нет дождя, думал Сами Ритола, прислонившись к березе и закуривая.

Проливной дождь, черные зонты, сдержанные бородатые мужчины в кожаных куртках, старающиеся быть незаметными полицейские с камерами, вдова и дети около открытой могилы. Могла получиться сцена из фильма. Если бы шел дождь.

Но его не было.

Церемония закончилась. Крепкие мужчины один за одним проходили мимо вдовы и двоих детей, что-то тихо произносили, кивали, клали ладонь ей на плечо или руку, выражая поддержку, обнимали. Сами потушил сигарету, выдохнул весь дым из легких и приготовился. Опознаны шестеро из семи погибших на поляне в лесу около Рованиеми. Четверо из них состояли или собирались вступить в Susia MC, одну из старейших банд, появившихся задолго до зарождения Outlaws, Bandidos, Shark Riders, Satudarah и прочих. За последние десять лет количество мотоциклетных банд в Финляндии выросло более чем вдвое, но Susia MC устояла в конкурентной борьбе и даже выросла. Одна из причин, по слухам, – их беспрецедентная безжалостность, другая – хорошие связи с русскими.

С Валерием Загорным.

Очень влиятельный. Очень, очень опасный.

Матти Хусу, рыжебородый лидер банды последние восемь лет, прошел по проходу в сторону парковки, где на своих подпорках стояли мотоциклы, образуя впечатляющий симметричный ряд. Каблуки сапог стучали по асфальту. Сами покинул свой пост под березой и тихо выплыл у Матти под боком, когда тот проходил мимо. Матти, не замедляя шаг, бросил на него беглый взгляд, красноречиво показывающий, что он думает о присутствии Сами.

– Красивая церемония.

Никакой реакции, они продолжили идти дальше. Сами выглянул из-за плеча. Остальные из банды за спиной, все пристально и недружелюбно на него смотрят. Сами кивнул на могилу на заднем плане.

– Пентти, какой парень! Мне нравилась «трайбл» штука у него вокруг глаза, просто класс! – Он снова повернулся к Матти. – Он сделал эту татуировку до Майка Тайсона или как, знаешь?

– Не говори о нем.

– О чем поговорим тогда?

– Ни о чем, нам не о чем разговаривать.

– А у меня есть о чем, и ты знаешь, как я говорю обычно: либо здесь, либо в участке.

Он достал из кармана пачку сигарет и протянул ее Матти, который после пары секунд колебаний со вздохом взял одну. Он остановился, кивнул остальным, чтобы те двигались дальше, пока Сами доставал зажигалку и закуривал.

– Мы хотим одного и того же, – сказал он, выдыхая дым. – Кто-то отстрелил Пентти шею. Так говорят? Отстрелил шею… Да не важно, в любом случае кто-то сделал именно это. И убил других твоих ребят. Я хочу его найти.

Матти молчал, затянулся, посмотрел на остальных, уже сидевших на мотоциклах в ожидании.

– На месте был русский джип, – продолжал Сами. – Мы установили личности еще двоих. Оба русские. Что случилось?

– А ты не знаешь? Ты обычно знаешь все.

– Ну давай, помоги немного.

– Ты никогда его не найдешь.

Сами вздрогнул. Такое безапелляционное утверждение конечно вызывало вопросы. Вопросы, на которые не только он хотел получить ответы.

– Ты знаешь, кто он? Где?

Матти молча посмотрел ему в глаза, своим видом демонстрируя, что уже, кажется, сказал слишком много. Сами покачал головой и озабоченно окинул взглядом бородатого главаря.

– Матти, дела обстоят вот так. Ребята из Оулу уже взяли дело на себя. Если газеты продолжат писать, то скоро подключится Хельсинки, тут можно набрать политические очки, знаешь, всерьез заняться бандами, организованной преступностью, и все такое прочее. Сюда приедет больше людей, здесь будет больше ресурсов, за вами будут следить сутками, что усложнит вам ведение дел.

Он замолчал и затянулся, глядя Матти в глаза, чтобы отследить реакцию на его маленькую речь. По крайней мере, она, похоже, заставила задуматься.

– У тебя комар на лбу.

– Чего?

– Комар, – повторил Сами и показал на него. – На лбу, я могу его прихлопнуть, но тогда твои парни меня пристрелят.

Матти раздраженно провел по лбу, посмотрел на пальцы и повторил движение в противоположную сторону.

– Расскажи, что знаешь, мы возьмем чувака, а вы продолжите обычные дела, хорошо и нам, и вам.

– Забудь, Сами. Он мертв.

Сами поймал спокойный взгляд главаря. Почувствовал, как сильнее бьется сердце. Это правда? Он сознался? Могла ли услышанная им и сразу отвергнутая теория оказаться правдивой. Ему нужно больше информации. Как он умер, и еще важнее…

– Где он?… Или где… ну ты понимаешь.

– Он мертв. Просто еще не знает об этом. – Матти похлопал его по плечу, бросил окурок на землю и пошел к мотоциклу. Сами смотрел на его спину с головой волка и черной цепью в челюстях во всю ширину. Остальные завели моторы, когда увидели его приближение, но никто не сдвинулся с места, пока Матти не уехал вперед. Шум двигателей разорвал тишину вокруг кладбища, когда они тронулись, выстроившись в кортеж.

Сами вернулся на кладбище. Поводов для радости особенно не было, он надеялся добиться большего. Он остановился, взглянул в сторону вдовы и двух маленьких детей, которых, видимо, ее родители вели за руку к припаркованной машине. Конечно, жаль ее, жаль детей, но Пентти 14 из 38 лет провел за решеткой, дважды получал ножевые ранения, один раз – пулевое, так что, как он полагал, то, что Пентти не дожил до преклонного возраста, не могло оказаться полной неожиданностью. Стоит ли ему заговорить с ней? Могла ли она что-то слышать? В кармане завибрировал телефон, он вытащил его и посмотрел на экран. Звонила Швеция.

Раз, два, три, продано за 65 крон!

Полноватый аукционист стукнул молотком по дощечке и вытер платком пот со лба, прежде чем объявить следующий объект для продажи. Ренé сидел далеко справа, как можно дальше от окон с задернутыми шторами в цветочек, которые безуспешно пытались нейтрализовать палящее солнце. В помещении стояла жара и духота, большой вентилятор, медленно вращающийся на потолке, скорее усиливал жар, чем охлаждал. Ренé обмахивался сложенным каталогом, не желая снимать темно-синий двубортный пиджак и сидеть в одной рубашке.